легко
было узнать по блеску его доспехов и свирепому смеху.
     - О чем думаешь? - воскликнул Гакон. - Зачем медлишь?  Во  имя  счастья
Англии карай изменника!
     Гарольд вздрогнул, рука его судорожно сжала  руку  Гакона.  Он  опустил
секиру и с движением ужаса отошел от своего племянника.
     Тут оба войска остановили свой напор, потому что оба  были  в  страшном
беспорядке и рады были дать врагу минуту отдыха, чтобы немного оправиться  и
построить свои рассыпанные ряды.
     Норвежцы не принадлежали к числу  тех  войск,  которые  оставляют  поле
битвы оттого, что пал их вождь. Напротив - они бились упорнее, сгорая жаждой
мести за смерть предводителя. Но все-таки, если б не мужество и быстрота,  с
которыми Тостиг преградил саксонцам путь к хоругви, сражение было бы для них
проиграно.
     Пользуясь  приостановкой  военных   действий,   Гарольд   взволнованный
донельзя, подозвал Гурта и сказал ему:
     - Ради всего дорогого тебе. Гурт, скачи скорее к Тостигу и уговори  его
согласиться на предложенное ему. Мало того: скажи, что мы не  будем  помнить
зла, что мы даже позволим возвратиться беспрепятственно на родину  всем  его
союзникам... Сделай все, что найдешь нужным, но избавь меня, избавь всех нас
от необходимости пролить кровь брата.
     Услышав эти  слова,  благородный  Гурт  поднял  забрало  и  с  чувством
непритворного восторга прикоснулся губами к руке короля.
     -  Иду!  -  ответил  он  и,  в  сопровождении  одного  только  трубача,
отправился бесстрашно к рядам неприятеля.
     Король в  страшном  волнении  ждал  возвращения  Гурта:  никто  не  мог
подозревать, какие тяжелые мысли раздирали это сердце, у которого на пути  к
достижению власти были отняты один за другим все предметы его любви. Недолго
пришлось ему ждать. Не успел еще  Гурт  возвратиться,  как  яростный  вопль,
раздавшийся среди норвежцев, сопровождаемый звоном оружия  убедил  короля  в
безуспешности его попытки.
     Граф Тостиг не захотел даже выслушать Гурта иначе,  как  в  присутствии
норвежских вождей; а когда последний объяснил причину своего прибытия, то  в
ответ раздался единодушный крик:
     - Мы скорее умрем все, чем оставим то поле, на котором потеряли  нашего
короля!
     - Ты слышишь, что они говорят, - сказал надменно Тостиг. - Я говорю  то
же самое.
     - Не на меня  надет  этот  грех!  -  проговорил  Гарольд,  торжественно
простирая руку к небу. - Итак, исполним теперь наш долг!
     Пока происходило  рассказанное,  к  скандинавам  подошла  помощь  с  их
кораблей, что и сделало бой несколько сомнительным. Но Гарольд в эту  минуту
был таким же искусным вождем, каким он был в момент борьбы с  Гардрадой.  Он
постарался держать саксонцев в непрерывном строю. И если  иногда  случалось,
что напор превосходящей силы отрезал часть от общего строя,  то  она  тотчас
строилась в тот же грозный треугольник.  Один  норвежский  витязь,  став  на
стенфордском мосту, в течение долгого времени отстаивал этот  проход.  Более
сорока саксонцев, по словам летописца, пало от его руки,  Гарольд  предлагал
ему жизнь и даже - оказать его мужеству должный почет, но надменный герой не
хотел слушать эти предложения и пал наконец от руки Гакона. Он был как-будто
воплощением Одина, этого скандинавского бога войны,  С  его  смертью  угасла
последняя надежда викингов на победу, но они тем не  менее  не  уступали,  а
падали на местах. Многие просто умирали  от  утомления.  Когда  ночь  начала
окутывать темным покровом место страшного побоища,  король  находился  среди
груды разбросанных щитов, опираясь ногой на труп знаменосца и  положив  руку
на древко Опустошителя земли.
     - Смотри! Там несут тело твоего брата! - прошептал ему  Гакон  на  ухо,
отирая хладнокровно кровь с своего меча и опуская его в ножны.


ГЛАВА XII

     Сын Гардрады, Олай, был, по счастью, спасен  от  всей  этой  резни.  На
судах оставался  сильный  отряд  норвежцев,  а  его  предводители,  предвидя
результат ужасного сражения и зная, что Гардрада не сойдет с того поля,  где
водрузил своего Опустошителя земли, пока не победит  или  не  ляжет  трупом,
удержали насильно принца на корабле. Но прежде чем суда успели выйти в море,
меры, принятые саксонским королем, преградили им путь. Тогда смелые норвежцы
построили щиты  стеной  вокруг  мачт  и  решили  погибнуть  славной  смертью
витязей. На следующее утро Гарольд вышел  на  берег,  а  за  ним  знатнейшие
вожди,  опустив  дротики  острием  вниз,  несли  торжественно  тело  убитого
короля-бояна, они остановились и послали к норвежскому флоту  переговорщика,
который пригласил вождей, под  предводительством  принца,  принять  тело  их
государя и выслушать предложение короля англосаксов.
     Норвежцы полагали, что им отсекут головы, но они тем не  менее  приняли
предложение.  Двенадцать  знатнейших  вождей  и  сам  Олай  сошли  в  шлюпку
переговорщика. Гарольд вышел к ним навстречу с Леофвайном и Гуртом.
     - Ваш король, - начал он,  -  пошел  войной  на  народ,  ни  в  чем  не
виноватый. Он поплатился жизнью за неправое дело. Мы не  воюем  с  мертвыми.
Отдайте бренным останкам почести, достойные храброго витязя. Мы  отдаем  вам
без выкупа и условий то, что не может более вредить нам... Что  же  касается
тебя, молодой королевич, - продолжал Гарольд, с  состраданием  посмотрев  на
статную осанку и гордую, но глубокую горесть Олая,  -  мы  победили,  но  не
желаем  мстить.  Возьми  столько  кораблей,  сколько  тебе  понадобится  для
оставшихся воинов! Возвратись на свои родные берега и защищай их так же, как
мы защищали свои... Довольны ли вы мной?
     В числе вождей находился владыка аркадских островов. Он  вышел  впереди
всех, преклонил колено перед королем и сказал:
     - Повелитель Англии! Ты вчера победил только тела норвежцев, а  сегодня
покорил и их души. Никогда скандинавы не пойдут войной на берега  того,  кто
так чтит умерших и милует живых!
     - Быть посему! - сказали в один голос  вожди,  преклоняя  колена  перед
королем.
     Один только Олай не произнес ни слова: перед ним лежало охладелое  тело
убитого отца, а  месть  считалась  доблестью  у  морских  королей.  Мертвеца
понесли медленно к шлюпке. Норвежцы шли за  ним  медленными  шагами.  Только
когда носилки были уже поставлены на королевский корабль, раздались  плач  и
стоны, звучавшие глубокой, неподдельной горестью, и  затем  скальд  Гардрады
пропел над его трупом вдохновенную песнь.
     Сборы норвежцев были коротки, так что корабли их скоро снялись с  якоря
и поплыли вниз по реке. Гарольд глядел им вслед и произнес задумчиво:
     - Уплыли корабли, в  последний  раз  принесшие  кровожадного  ворона  к
английским берегам!
     Непобедимые норвежцы потерпели в этом  походе  страшное  поражение.  На
этих носилках, которые они везли из Англии, лежал последний внук берсеркеров
и морских королей. К чести Гарольда вспомним, что не норманнами, а им, истым
саксонцем, был низвергнут Опустошитель земли.
     - Да, - ответил Гакон, на замечание дяди, - твое  предсказание  отчасти
справедливо. Не забывай, однако, потомка скандинавов, Вильгельма руанского!
     Гарольд невольно вздрогнул и сказал вождям:
     - Велите трубить и собираться в путь! Мы отправимся в Йорк, соберем там
добычу и потом - назад, друзья мои, на юг. Но преклони сперва колена, Гакон,
сын дорогого брата! Ты совершил в виду и неба и всех  витязей  свои  славные
подвиги и будешь награжден достойными их  почестями!  Я  облеку  тебя  не  в
суетные  побрякушки  норманнского  рыцарства,  а  сделаю  одним  из  старшин
братства правителей  и  военачальников.  Опоясываю  тебя  собственным  своим
набедренником из чистого серебра. Влагаю в  руку  твою  собственный  меч  из
чистой булатной стали и повелеваю тебе: встань и займи место в Совете  и  на
поле брани наряду с владыками Англии, граф герфордский и эссекский!.. Юноша,
- продолжал король шепотом,  наклонившись  к  бледному  лицу  Гакона,  -  не
благодари меня! Я сам обязан тебе благодарностью. В тот день,  когда  Тостиг
пал от твоей руки, ты очистил память моего брата Свена от  всякого  пятна...
Но пора в путь, в Йорк!
     Шумно и пышно было пирование в Йорке. По саксонским обычаям, сам король
должен был присутствовать на нем. Гарольд  сидел  на  верхнем  конце  стола,
между своими братьями.  Моркар,  которого  отъезд  лишил  участия  в  битве,
возвратился с Эдвином.
     В этот день песня, давно позабытая в Англии, пробудилась ото сна.  Арфа
переходила от одного к другому. Воинственно-сурово звучали ее струны в руках
англодатчанина, но они нежно вторили голосу англосаксов. Но  воспоминание  о
Тостиге, о брате, павшем в войне с братом, лежало  тяжелым  камнем  на  душе
Гарольда.  Однако  он  так  привык  жить  исключительно  для   Англии,   что
мало-помалу силой железной воли сбросил с себя мрачную думу. Музыка,  песни,
вино, ослепительный свет огней,  радостный  вид  доблестных  воинов,  сердца
которых бились заодно с его сердцем, торжествуя победу, -  все  это  наконец
увлекло и его к участию в общей радости.
     Когда ночь наступила, Леофвайн встал и  предложил  заздравный  кубок  -
обычай, связывающий современные обычаи Англии с ее  стариной.  Шумный  говор
утих при виде привлекательного лица  молодого  графа.  Он  снял  шапку,  как
требовало приличие (саксонцы садились за стол в  шапках),  принял  серьезный
вид и начал:
     -  С  позволения  моего  брата  и  короля  и  всей  честной   компании,
осмеливаюсь напомнить, что Вильгельм, герцог норманнский, затевает  прогулку
вроде той, что совершил почивший гость наш, Гарольд Гардрада.
     Презрительный смех встретил напоминание о дерзости Гардрады.
     - А как мы, англичане, слывем материалистами, даем каждому нуждающемуся
хлеб-соль, вино и ночлег, то я думаю,  что  герцог  ожидает  от  нас  одного
только хорошего угощения.
     Присутствующие,  разгоряченные  вином,   шумно   одобрили   эту   мысль
Леофвайна.
     - Итак, выпьем за Вильгельма руанского  и  -  говоря  словами,  которые
теперь на устах каждого и будут, вероятно, переданы потомству - если  герцог
так полюбил английскую землю, то дадим ему от всего сердца семь футов  земли
в вечное владение.
     - Выпьем за Вильгельма норманнского! - закричали пирующие с насмешливой
торжественностью.
     - Выпьем за Вильгельма норманнского!  -  гремело  по  всем  палатам!  И
вдруг, среди всеобщего веселья, вбежал человек,  очевидно  гонец,  пробрался
поспешно к королевскому креслу и сказал звучным голосом:
     - Герцог Вильгельм высадился  в  Суссекс  с  таким  громадным  войском,
которого не видели никогда на наших берегах*.

     ------------------------------------------
     * В нем было более 60 000 человек.
     ------------------------------------------


 * ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ *
     ГАСТИНГСКАЯ БИТВА

ГЛАВА I

     Позолоченные  осенью  деревья  отражались  в  зеркальной  глади  болот,
окружающих уединенное жилище Хильды. Деревья эти были, как и во  всех  лесах
вблизи жилья, малорослы по  случаю  беспрестанных  порубок,  объем  стволов,
густо поросших мохом, доказывал их  древность:  их  тощая  растительность  и
причудливый вид говорили без слов, что в этот темный лес  проник  уже  давно
разрушительный дух, которым отличается природа человека.
     Ночной сумрак окутал безмолвную окрестность, луна  плыла  величественно
по синеве небес, воздух был чист и  холоден,  и  в  его  неподвижности  было
что-то  торжественное.  Из-за  густых   кустарников   показывались   изредка
ветвистые рога быстроногих оленей, по просекам мелькали зайцы и  кролики,  и
летучие мыши, распустив свои голые, безобразные крылья, летали  и  цеплялись
за широко разросшиеся, неподвижные ветки. В это  время  из  чащи  показалась
высокая и темная фигура,  и  Хильда  подошла  медленными  шагами  к  окраине
болота. Бывалое бесстрастное выражение лица ее сменилось выражением  тревоги
и тоски. Какая-то тяжелая, затаенная мука провела по нему еще более  резкие,
глубокие морщины, затемнила блеск глаз и наклонила низко ее  гордую  голову.
Можно было подумать, что судьба покарала ее самонадеянность и  навела  туман
на ее проницательный и дальновидный ум.
     - Вечное одиночество! Все ничто перед этим  убийственным  сознанием!  -
прошептали беззвучно бледные губы валы. - Юдифь, моя надежда, цель всех моих
стремлений, этот нежный цветок, который я  взлелеяла  для  украшения  трона,
вянет под темным сводом уединенной кельи, бросив меня одну с  моим  разбитым
сердцем и ужасным вопросом: уж не ложь  ли  наука,  на  служение  которой  я
отдала всю жизнь? Вот уже скоро настанет и виноградный месяц, а вместе с ним
и день, когда,  по  предсказанию,  заходящее  солнце  озарит  своим  блеском
торжественный союз короля  англосаксов  с  любимой  невестой!  А  между  тем
Альдита цветет еще здоровьем,  а  война  воздвигает  преграду  за  преградой
желанному союзу Гарольда и Юдифи! Нет, как ни тяжело, но я должна  признать,
что мой дух потерял свою былую силу и что  воля  моя  ничтожна  перед  волей
всемогущей судьбы.
     Хильда склонила голову, и горючие слезы оросили ее печальное лицо, но в
эту же минуту резкий и дикий хохот потревожил безмолвие неподвижного леса, и
вала, обернувшись, увидела в  траве,  на  берегу  болота,  лежавшую  на  нем
неясную фигуру. Она зашевелилась, поднялась из травы, и Хильда не  замедлила
узнать в этом загадочном, уродливом  создании  безобразную  ведьму,  которую
она, давно тому назад, застала крепко спавшей на могиле витязя.
     Колдунья положила свою худую руку на  плечо  изумленной  и  неподвижной
валы и спросила глухим, неприятным голосом:
     - Зачем ты не докончила роскошную хоругвь, которую готовила для  короля
Гарольда? Прикажи ткать ее и отослать к нему как можно поскорее! Она  должна
развеваться на его брачном пире,  так  как  его  союз  с  прелестной  Юдифью
отпразднуется вместе с днем его рождения!
     Хильда молча выслушала эти слова, звучавшие  открытой  иронию.  Она  не
отвечала, как сделала бы прежде, презрительной улыбкой: ее  самоуверенность,
ее смелость и гордость были разбиты вдребезги и безотчетный ужас охватил  ее
душу.
     - Кто ты? - произнесла она после короткой паузы. - Принадлежишь ли ты к
числу смертных существ или  адским  духам,  чуждым  земле  и  небу  и  равно
ненавидимым и здесь и в необъятности заоблачных пространств?
     Безобразная ведьма помедлила немного и сказала уклончиво:
     - Сядем на бережок  бездонного  болота!  Если  тебе  угодно  приобрести
власть  и  знание,  ты  должна  слить  все  чувства  в  одно  живое  чувство
непримиримой ненависти ко всему, что живет на пространствах  вселенной!  Все
другие пути не достигают цели!
     - Слова твои доказывают,  -  отвечала  пророчица,  -  что  власть  твоя
исходит от врага человечества! Между тобой и мной стоит целая бездна.  Я  не
желаю знания,  отрекаюсь  от  власти,  если  их  достигают  только  подобным
способом.
     - Ты слишком малодушна! - возразила колдунья с презрительной насмешкой.
Тебя не возмущает убийственная мысль, что Гарольд  уничтожил  надежды  твоей
жизни, что он отдал другой место, принадлежавшее давно твой Юдифи!  Вспомни,
что он обязан единственно тебе своим царским венцом, и - прокляни его!
     - Да, но душа Юдифи связана неразрывно с душой короля! Проклиная его, я
должна неизбежно проклинать и ее. И ты же говорила,  что  Гарольд  в  скором
времени искупит свой проступок и вступит с ней в вечный, неразрывный союз?
     - Иди  скорее  к  себе  и  тки  свою  хоругвь!  -  отвечала  ей  ведьма
повелительным голосом. - Затыкай ее золотом  и  дорогими  камнями!  Повторяю
опять, что ее водрузят именно на том  месте,  где  Юдифь  упадет  в  объятия
короля!
     - Не знаю, кто внушает тебе эти  слова,  -  произнесла  торжественно  и
задумчиво вала, - но  мой  внутренний  голос  подсказывает  мне,  что  твоим
предсказаниям  назначено  исполниться!  Послушай!   -   продолжала   она   с
воодушевлением, - ты нуждаешься в средствах, я тебя обеспечу,  если  ты  мне
поможешь силой твоих знаний  проникнуть  в  те  глубоко  сокровенные  тайны,
которые мой ум бессилен понять.  Я  узнавала  будущее,  и  мои  предсказания
сбывались постоянно, но совсем не в том смысле, в котором  я  читала  их  по
рукам и по звездам! Они сулили славу всем, кого я любила, и она  им  далась!
Но что сталось затем? - продолжала пророчица с беспредельной тоской. - Муж и
зять мой убиты, а дочь сошла с ума... Свен  подвергся  изгнанию  и  умер  на
чужбине!.. А Гарольд и Юдифь... моя гордость и радость...  цель,  к  которой
сводились мои надежды в  будущем!..  Отвечай  мне  скорее,  порождение  ада,
поможешь ли ты мне  разогнать  тот  туман,  который  застилает  передо  мной
грядущее!
     - Мы встретимся с тобой в третью ночь  после  нынешней,  у  жертвенника
Тора, и солнце не успеет взойти из-за холмов,  как  ты  узнаешь  страшную  и
великую тайну! - отвечала отрывисто загадочная женщина.
     Почти в ту же минуту набежавшее облако заволокло  луну,  но  когда  она
снова озарила пустынный и неподвижный лес, то ведьмы уже не было.  Безмолвие
нарушалось только чуть слышным шорохом  в  тростнике,  окружающем  громадное
болото.
     Хильда пошла домой медленными шагами, и всю эту ночь ее служанки  ткали
без устали хоругвь для свадебного пира короля и Юдифи, и всю эту ночь собаки
оглашали своим лаем и воем  спокойную  окрестность,  скаля  издали  зубы  на
темную фигуру, которая лежала, произнося проклятия, под окнами той  комнаты,
в которой торопились докончить поскорее блестящую хоругвь.


ГЛАВА II

     Роковое известие о высадке Вильгельма вызвало повсеместное  волнение  и
смущение. В Вестминстерском дворце сновали люди с  бледными,  встревоженными
лицами. Один только  король,  прибывший  в  эту  ночь  из  военного  лагеря,
сохранял совершенно невозмутимый вид и совещался с танами о мерах  отражения
настающей опасности. Не проходило часа, чтоб к  нему  не  вводили  гонца  со
свежей вестью с суссекских берегов. Придворные толпились и шептались друг  с
другом, и при виде Стиганда, проходившего  мимо  с  озабоченным  видом,  все
кинулись к нему.
     - Не примкнуть ли и  нам  к  королевским  дружинам?  -  сказал  молодой
рыцарь.
     - Но кто будет тогда охранять наши земли, если  герцог  сумеет  нанести
нам поражение? - спросил резко Стиганд. - Он  идет  на  Гарольда,  а  не  на
Англию. Если убьют Гарольда...
     - Что же будет в таком случае?
     - Нам останется Этелинг. Останемся же  здесь,  чтобы  охранять  его,  -
сказал тихо Стиганд и отправился далее.
     В палате, где скончался Эдуард Исповедник, сидела вдовствующая королева
Юдифь с матерью и с Альдитой и ожидала решения  совета.  У  одного  из  окон
стояли жена Гурта и молодая невеста Леофвайна. Гита  сидела  молча,  склонив
голову на руки. Скорбь о погибшем Тостиге растравляла еще не зажившие  раны,
нанесенные  ее  сердцу  недавней  смертью  Тиры.  Королева  Юдифь   напрасно
старалась утешить Альдиту, которая, не обращая на  нее  внимания,  повторяла
тоскливо:
     - Неужели я потеряю и эту корону?
     В палате Совета обсуждался вопрос: следует ли  вступать  в  сражение  с
Вильгельмом, или ждать подкрепления?
     - Отступая перед врагом, - сказал Гурт, - мы вовлекаем его в незнакомую
страну перед самым наступлением зимы, и  он  останется  без  продовольствия.
Идти на Лондон он едва ли решится. А если бы и так, то  мы  к  тому  времени
успеем приготовиться, не подвергаясь риску погубить наше дело.
     - И это твое мнение? - перебил его Вебба. - Не  так  бы  рассудил  твой
доблестный отец. Да и не так мыслят кентийские саксонцы. Норманны разоряют и
грабят твоих подданных, а ты, Гарольд,  надеешься,  что  народ  твой  пойдет
сражаться за отечество, когда  его  король  медлит  в  такой  критический  и
опасный момент?
     - Твоя речь дышит мужеством и благоразумием, - сказал  Гакон,  и  взоры
всех  присутствующих  обратились  к  нем