ак биллиардный шар, оттого что они ее вылизывали! Или,
если  сказать прилично, залысины у него такие большие. А теперь  решили, что
ноги об него можно вытирать? Ну подлецы!
     Ничего, ничего. Воздается. Всем воздается.
     Но через некоторое время он начал ощущать вокруг себя пустоту. Все реже
звонила "вертушка".  Рабочий календарь, прежде  заполненный до отказа,  зиял
пустыми страницами.  Телевизионщики уже  не кидались  к нему  при  любом его
появлении на людях. Он чувствовал, как его неудержимо сносит с главной струи
политической жизни в тихую  заводь, где  медленными кругами плавает мусор. И
ему даже начинало казаться, что он не калиф в одежде простолюдина,  а  самый
обыкновенный простолюдин.  Что  он и  есть тот, за  кого его все  принимают:
отставной  премьер,  политический  тяжеловес, превратившийся  в одночасье  в
политический мыльный  пузырь. Разглядывая  по утрам в зеркало  свое  большое
тяжелое  лицо, он с неудовольствием отмечал, как оно разглаживается,  сходят
тени, появляется барственная холеность -- печать бездельников.
     Клеймо бывших.
     Он знал, что этот период  будет, что нужно быть готовым к  нему,  нужно
спокойно  его  переждать.  Отсутствие во власти -- дело опасное. Уйти легко,
вернуться трудно.  И хотя тут был особый случай,  он все  же не  ожидал, что
воспримет это так болезненно.  Не  думал,  что его так быстро забудут. После
стольких лет во главе правительства. И каких лет. Чего только не было за эти
годы.  Как  вспомнишь, так вздрогнешь.  Гиперинфляция. Кризис  93-го,  когда
страна была на грани гражданской войны. Чеченская  катастрофа. Президентские
выборы 96-го,  стоившие  Ельцину трех инфарктов, а его сподвижникам -- седых
волос.  И хоть бы одна блядь  вспомнила теперь, кто вывел  корабль России из
этих  бурь.  Воистину  истории  чужда  благодарность.  Вечерами  он  смотрел
телевизор, и у  него портилось  настроение. По  всем каналам порхали молодые
реформаторы,  пространно  раз®ясняли свои  программы. Показывали, какие  они
умные.  Острили  с  журналистами,  выпендривались   на  тусовках.  Мотыльки,
однодневки  в красных штанах. Валютный  коридор.  Макро-фуякро.  Приписывали
себе то, что было достигнуто им, его нервами и бычьими трудами, его пахотой.
Порхайте, порхайте. Недолго вам порхать.
     Схема  его отставки и последующего возвращения во власть была тщательно
просчитана, но экс-премьер был опытным политиком и  понимал, что любые схемы
корректируются  жизнью,  всего не  предусмотришь.  Вариант, когда его судьба
полностью  зависит от воли президента, не давал никаких гарантий на будущее.
Президент непредсказуем, его поступки определяются не прихотью, как казалось
многим, а потрясающей политической интуицией, поистине звериным чутьем. Если
он  увидит более выигрышный  для себя вариант,  пиши  пропало,  ничем его не
остановить.  Да и чем можно остановить человека, который развалил  великий и
могучий Советский  Союз,  чтобы перехватить власть у Горбачева,  и  приказал
расстрелять из танков Белый дом  с законно избранным парламентом,  когда тот
попытался встать у него на пути. И потому Экс (как называли его журналисты и
как даже сам  себя он стал называть)  очень внимательно следил за ситуацией,
чтобы в самом зародыше предупредить возможные осложнения.
     Ситуация ему не нравилась. И больше всего -- то, как идут  переговоры с
Международным  валютным фондом. До него доходила  информация,  что речь идет
уже  не о  восьми миллиардах долларов, а  чуть ли не о  двадцати. Если такое
соглашение будет заключено,  экономика на какое-то  время стабилизируется  и
вопрос об отставке правительства Кириенко соответственно снимется с повестки
дня.  Рано или поздно  она  обязательно произойдет, но для него,  Экса,  это
может оказаться слишком поздно.
     Да,  самая  большая  и постоянно  возрастающая  опасность таилась в его
выключенности из  реальной политики.  Чем дольше он находится в простое, тем
яснее становится, что не так-то уж он и нужен, не такой уж незаменимый. Пост
лидера общероссийского политического движения создавал лишь  иллюзию участия
в  жизни.  Он понимал, что это только  иллюзия.  По-настоящему  к  жизни его
привязывало другое -- вовлеченность  в самые важные и тайные государственные
дела. Этого вместе с должностью не отнимешь.
     Одним из таких дел была программа "Феникс".
     * * *
     Достигнув Москвы, сообщение о взрыве  "Мрии" неизвестными  диверсантами
вызвало шок у  людей, причастных к делу. Экс был единственным, кто воспринял
это сообщение без  паники, даже  с  некоторым удовлетворением.  Еще  не зная
никаких подробностей, он понял, что у него появился хороший шанс напомнить о
себе, показать, что даже сейчас,  в отставке, он продолжает держать в  своих
руках важнейшие, хоть и скрытые от общественности, государственные дела.
     О ЧП  на забайкальском аэродроме ему сообщил представитель президента в
"Госвооружении" генерал армии Г.
     Он позвонил по "вертушке", сказал, что нужно срочно встретиться. Уже из
одного этого мелкого, вполне житейского факта Экс сделал два важных для себя
вывода.  Во-первых, ситуация чрезвычайная. А  во-вторых: в этой  ситуации Г.
заранее признает себя стороной подчиненной.
     После отставки это был его первый деловой контакт  с Г. Хотя они всегда
были в одной команде, между  ними тлела скрытая конкуренция, как  в  волчьей
стае между  матерыми самцами, выжидающими ослабления вожака. Но пока вожак в
силе, союз выгоден им обоим, поэтому никто не влезает в компетенцию другого,
чтобы не нарушать установившееся равновесие.
     Когда  Экс услышал по радио о  покушении на  генерального директора ЗАО
"Феникс" Ермакова,  у него возникло желание позвонить Г. и узнать, в чем там
дело. Но он сдержался. "Госвооружение" и фирма "Феникс" были чужой епархией.
Г. мог послать,  и Эксу  пришлось бы утереться. А он был не в том положении,
чтобы проигрывать даже в мелочах. Он не позвонил. Г.  тоже не  позвонил. Экс
решил, что  все утряслось.  Но  оказалось, что  не только не утряслось, но и
превратилось в серьезнейшую проблему.
     Слушая рассказ Г.  о событиях, которые произошли на аэродроме Потапово,
он машинально отметил, что  недаром  его в свое  время встревожило поручение
президента  расследовать  все  обстоятельства гибели  самолетов  "Руслан"  и
"Антей". Это  могло привлечь внимание  к  деятельности фирмы "Феникс" и, что
самое нежелательное,  --  к  программе "Феникс". Любая  утечка информации об
этой  программе  ставила ее на грань  срыва,  а  огласка вообще  была  равна
катастрофе.
     То,  что к  расследованию  было привлечено  Управление  по планированию
специальных  мероприятий, встревожило Экса еще больше. Там работали люди,  с
которыми трудно договориться. Управление  подчинялось президенту, он ревниво
пресекал  все  попытки переподчинить  его ФСБ или  ФСК.  В УПСМ  это  знали,
держались независимо. И работали там серьезные профессионалы.
     Экс и генерал армии Г. хорошо  понимали  друг  друга.  Они  были людьми
одной генерации и знали правила игры.  Поэтому Экс даже  спрашивать не стал,
почему Г.  приказал отправить очередную  партию  истребителей,  несмотря  на
предупреждение  ЦРУ. Он знал почему. Угроза для жизни Ермакова  не; играла в
этом решении никакой  роли.  По этому контракту  уже было проплачено  двести
миллионов  долларов.  О  том,  чтобы  вернуть  предоплату, и  заикаться было
нельзя. Этот  кулак  не разжимается.  И даже  помыслить было  невозможно  об
отказе  от контракта.  Президенту было доложено, что разработана  программа,
которая  позволит получить  дополнительные  миллиарды  долларов от  торговли
оружием. Он дал добро. Не вникая в  детали. Вникать  в детали таких программ
-- не президентское  дело. А теперь  что? Прийти  и  сказать, что мы малость
погорячились? Чистое самоубийство.
     Поэтому Г.  поступил так, как на  его месте поступил бы  и сам  Экс: он
отправляет "Мрию", а  если  поставку действительно  перехватят цэрэушники --
это проблемы  тех,  кому поручено  обеспечивать  секретность и  безопасность
торговли вооружениями. Не справились -- с них  и спрос.  Это была нормальная
логика чиновника, отвечающего только за свой  участок работы. И любой другой
чиновник, даже самого высокого ранга, ее поймет.
     Но главная  причина была в другом.  Ее  знал  Экс.  Ее знал  Г.  Они не
говорили об  этом.  О  таких вещах  не  говорят.  Оба знали,  и  этого  было
достаточно. О таких вещах стараются даже поменьше думать. Чтобы не сглазить.
И чтобы случайно не выдать своих мыслей.
     Появление   в  Потапове  неизвестного   диверсионного   отряда   и  его
чрезвычайно агрессивные действия спутали все карты. И самое непонятное  было
-- от кого исходит это противодействие.
     Г. попытался навести справки через своих людей в Министерстве  обороны.
Никто ничего  не  знал.  Ничего  не  знали  и в  ФСБ.  Помощник  президента,
курирующий спецслужбы, попытался получить информацию у начальника УПСМ. Но и
для генерал-лейтенанта  Нифонтова, судя по  его реакции, сообщение о  взрыве
"Мрии" оказалось полнейшей неожиданностью.
     Возможности  Г.  были исчерпаны. Это и заставило его обратиться к Эксу,
хотя он  и  понимал, что тем  самым признает свою подчиненность. Но ситуация
была слишком острой, чтобы думать о таких тонкостях.

     ...Экс сразу вычленил из проблемы главное. Главное было не в том, чтобы
узнать,  чьи люди  устроили  диверсию в Потапове, а  в том,  чтобы исключить
возможность  новых диверсий. Кто и для чего  взорвал  "Мрию" --  этим  можно
будет заняться позже.
     По  всему выходило, что  источником  противодействия  может быть только
Управление   по   планированию  специальных  мероприятий.   Было  совершенно
непонятно, каким образом  они могли проникнуть в эту сверхсекретную систему,
прорвать  информационную   защиту.   Еще  более  непонятно,  откуда  у   них
диверсионный отряд. УПСМ было  аналитической службой, в  его  подчинении  не
было  силовых подразделений, а  собственный  оперативный отдел  был  слишком
малочисленным,   чтобы   осуществлять  такие  операции  своими  силами.  При
необходимости они могли привлекать спецподразделения ФСБ  или Минобороны, но
этого нельзя было скрыть -- согласования всегда оставляют след. Сейчас этого
следа не было.
     И все-таки УПСМ. Больше некому.
     Экс решился. Он поедет к начальнику УПСМ и поговорит с ним. Да вот так.
Просто поедет и просто поговорит. Он  не смог  бы  этого сделать в  качестве
председателя  правительства. А сейчас -- почему нет?  В положении отставника
были и свои преимущества.

     В®езжая  во  двор старого  дворянского особняка, на  проходной которого
красовалась  вывеска  "Информационно-аналитическое  агентство  "Контур",  он
вновь почувствовал себя аль-Рашидом. Хотя, возможно,  для генерал-лейтенанта
Нифонтова,  который спустился в холл, чтобы встретить необычного  гостя, его
инкогнито не было секретом.  В  УПСМ  работали сильные аналитики, они вполне
могли просчитать ситуацию. Ну, тем лучше, это упрощало задачу.
     --  Спасибо,  Александр  Николаевич,  что  нашел  для  меня  время,  --
проговорил бывший премьер, отдавая плащ порученцу и пожимая  руку начальнику
управления.
     -- Было бы очень  странно,  если бы я его не нашел, --  любезно ответил
Нифонтов. -- Прошу.
     Он был в штатском. До этого Экс видел его только в генеральском мундире
и не  выделял среди маршалов и генералов армии, с которыми  ему  приходилось
иметь  дело.  Он  давно  заметил,  что  все  военачальники,  переодеваясь  в
цивильные костюмы, становились словно бы мельче, невзрачнее, теряли вместе с
мундиром свою  значительность.  Про  Нифонтова сказать  этого  было  нельзя.
Прекрасный  темно-серый  костюм сидел на  нем  как  на  дипломате.  Впрочем,
немудрено. Прослужи полжизни военным советником и руководителем резидентур в
Африке  и  на  Ближнем Востоке --  поневоле  научишься носить  и  костюмы  и
смокинги.
     -- Симпатичный  у вас особнячок, симпатичный, -- оценил Экс, поднимаясь
по мраморной лестнице  и проходя в кабинет. -- И кабинет у тебя симпатичный.
Ты говоришь  --  странно, -- продолжал он, разыгрывая из себя  политического
пенсионера.  -- А  вот  некоторые  так не  считают.  Некоторые  стали  очень
занятыми.  Некогда  им,  даже минуты нет на разговор с отставником. А  о чем
разговаривать с отставником? Бывший -- он и есть бывший.
     -- С их стороны это  неразумно, -- отозвался  Нифонтов,  отодвигая  для
гостя кресло  на краю  длинного стола  для совещаний.  -- Я бы даже  сказал:
опасно.  Сегодня  --  бывший премьер. Завтра -- будущий.  А  послезавтра  --
Президент России.
     -- Эк  куда хватил! -- усмехнулся Экс, усаживаясь. -- Президент России.
Слишком богатая у тебя фантазия.
     --  Это  не фантазия. Это один  из наиболее  вероятных сценариев. Кофе?
Коньяк?
     -- А  давай, -- весело  согласился  гость.  --  Почему бы  и нет? Давай
коньяк. Расскажи-ка мне про  этот сценарий, --  предложил он, когда на столе
появилась  высокая  узкая бутылка  "Белого аиста"  с  фужерами  и  начальник
управления отослал помощника. -- Твое здоровье, генерал.
     -- Ваше здоровье, господин президент. Экс засмеялся.
     --  Да  ты,  Александр  Николаевич, лукавый царедворец. Ну-ну,  что  за
сценарий?
     -- Не думаю, что он для вас новость.
     -- И все-таки? Всегда интересно, как  все  видится со стороны. Чему  ты
усмехаешься?
     --  Странности  этого  занятия,  -- об®яснил  начальник  управления. --
Политического прогнозирования  как  профессии.  Особенно в наших, российских
условиях.  То, что сегодня кажется животрепещущим,  завтра,  возможно, будет
восприниматься как анекдот. Иногда -- смешной, чаще -- не очень.
     -- Мы  не в завтра живем, а  в сегодня, --  проговорил Экс,  машинально
отметив,  что,  если  бы  эту фразу он  сказал по телевизору, пишущая братия
ржала  бы  над  ним  целую  неделю. А чего  ржать?  Нормальная  фраза,  всем
понятная. -- Доживем до завтра, будем смеяться. А сегодня нам не до смеха.
     -- Это верно, -- согласился Нифонтов. -- Сегодня нам не до смеха.
     --  Значит,  моя отставка не  была  для тебя неожиданностью? --  вернул
гость разговор в интересующее его русло.
     --  Она просчитывалась. Мои  аналитики даже ожидали, что она произойдет
раньше. Если бы потянули еще, ваше правительство рухнуло бы безвозвратно.
     -- А сейчас -- возратно?
     -- Да, -- кивнул Нифонтов. -- Вы успели произвести рокировку. По  нашим
расчетам,  кабинет Кириенко  должен  был  продержаться  до  Нового  года. Но
продержится меньше.  Азиатский  кризис. Он  ударит по  нашей экономике очень
ощутимо.
     -- И что же дальше?
     -- Девальвация. Отказ  платить по внешним долгам. После этого  Кириенко
отправляют в отставку и возвращаетесь вы. С принципиально  новой программой.
Которая есть хорошо забытая старая.
     Экс внимательно  посмотрел на Нифонтова. Неглупый мужик. Неглупый. И не
из жополизов. Такого, пожалуй, нужно иметь в союзниках.
     -- Что же это за программа? -- спросил он.
     -- Возвращение к плановой экономике.  Государственное регулирование.  В
разумных, естественно, пределах. Социализм с капиталистическим лицом.
     --   А  вот  многие  считают,  что  возвращение  к  плановой  экономике
невозможно,  --  заметил  Экс,  испытующе   разглядывая  собеседника  из-под
нависших седых бровей.
     -- Но не вы, -- живо возразил Нифонтов все в том же тоне непринужденной
светской беседы. -- Вы  рассуждаете так. Есть политические предпосылки: люди
наигрались  в  демократию и  жаждут порядка. Есть  природные  ресурсы.  Есть
смекалистые и  трудолюбивые  россияне,  почувствовавшие  вкус  к  свободному
предпринимательству.  Есть,   наконец,  образ  врага:  все  эти  олигархи  и
прихватизаторы,  плодящие криминал. Осталось немного: освободиться от долгов
Западу. И вперед. Вы убеждены, что это единственный для России путь.
     Не дурак. Очень не  дурак. И держится  свободно. Даже слишком, пожалуй,
свободно.
     -- Откуда тебе знать, как я рассуждаю? -- ворчливо спросил Экс. --  "Вы
рассуждаете", "Вы убеждены". Чего это ты за меня думаешь?
     Нифонтов усмехнулся:
     -- Так думаю не я. Так думают мои аналитики.
     -- А им кто дал право рассуждать за меня?
     -- Я задал им этот вопрос. Мне самому это было интересно.
     -- И что ответили? Нифонтов развел руками:
     --  Вы же знаете, какая нынче  молодежь. Никаких  авторитетов. Никакого
уважения к старшим.
     -- Не увиливай, не увиливай!
     -- Они ответили так. Эти старые пердуны всегда думали за нас. "Россияне
уверены", "Россияне считают", "Россияне думают". Они полагают,  это дает  им
право думать за  вас.  Во  всяком  случае,  строить  предположения.  И  они,
пожалуй,  действительно имеют  на  это право.  Не выпить ли  нам за  молодую
Россию?
     Гость повертел в руках фужер и поставил на стол.
     -- Аналитики у тебя  хорошие, а коньяк говенный.  Чем заканчивается  их
сценарий?
     -- Социальный взрыв. Диктатура.  Гражданская война. Развал  России. Экс
нахмурился:
     -- И ты согласен с этим прогнозом?
     -- Нет. Я уверен, что обойдется без гражданской войны. А с остальным --
да, согласен. Мы  окажемся отброшенными в девяносто первый год.  И  придется
начинать все с нуля.
     Тяжелое лицо гостя еще больше потяжелело.
     -- А ты, я смотрю, большой оптимист, -- с хмурой иронией проговорил он.
     -- Я реалист, -- возразил Нифонтов. -- Как и вы. Между нами только одна
разница.  Вы считаете,  что народ  -- это стадо. А я думаю, что народ -- это
табун. Он вырвался  из загона. И кнутом его назад уже не загнать. К счастью,
это не единственный из возможных сценариев.
     -- Кто будет президентом по другим сценариям?
     -- Не вы.
     Экс  помолчал.  Похоже, зря  он сюда приехал.  Этот генерал оказался не
тем, за кого он его принимал.
     Мужик,  конечно, неглупый, но  с  гонором. И  политик  плохой.  Хороший
политик умеет  не только  просчитать  ситуацию, но и  прочувствовать ее.  Не
дипломат.  Хоть и  выглядит дипломатом. Или  это  просто игра в  расчете  на
сильные козыри,  которые  есть  у  него на руках? Какие у  него  могут  быть
козыри? Да никаких.  Они  ему только  кажутся сильными. В  этой  игре, как в
преферансе, важно не то, что у тебя на  руках. А то, что в прикупе. Нифонтов
не знал прикупа. А Экс знал. И решил, что не стоит заниматься  размазыванием
каши по столу. Его привело сюда конкретное дело. К делу надо и переходить.
     -- Интересно с тобой разговаривать, Александр Николаевич, интересно, --
покивал он. -- Догадываешься, зачем я к тебе приехал?
     --  Будет  лучше, если  вы  скажете  сами. Не  хочу  уподобляться  моим
аналитикам и думать за вас.
     --  Скажу,  -- согласился  гость.  -- Ты меня знаешь, я человек прямой,
хитрым дипломатиям  не  обучен.  Поэтому я тебя  прямо спрошу:  ты  приказал
взорвать "Мрию"?
     -- Нет.
     -- Нет? -- переспросил Экс.
     --  Нет,  -- повторил Нифонтов. -- Ни  я, ни мои люди  приказа взорвать
"Мрию" не отдавали,
     --  Что ты  знаешь обо всем этом деле? Только не говори,  что не знаешь
ничего,  --  предупредил  Экс  возможные возражения.  --  Президент  поручил
заняться  этим твоему управлению.  Он  это  сделал  при мне,  -- добавил он,
резонно рассудив, что у генерала не будет возможности проверить его слова.
     Нифонтов подошел к письменному столу, бросил в интерком:
     --  Пригласите  ко  мне полковника  Голубкова.  --  Об®яснил  гостю: --
Начальник оперативного отдела. Он непосредственно занимается этой темой.
     Через минуту в кабинете появился сухощавый штатский с  седыми,  коротко
подстриженными волосами, с озабоченным лицом, в  мешковатом темном костюме с
немодным галстуком, похожий скорей на бухгалтера, но никак не на  начальника
оперативного   отдела  одной  из  самых  секретных  разведслужб  России.  Он
остановился у двери, всем своим видом  показывая,  что не  одобряет пьянку в
служебном каб