Это была "Игла".
     Ручной  зенитно-ракетный  комплекс "Игла". Дальность  полета  ракеты по
горизонтали -- 5200 метров. При максимальной скорости цели 1450 километров в
час  вероятность поражения  цели одной ракетой составляет  38 процентов. Чем
ниже  скорость  цели,  тем  выше  процент  попадания.  Вертолеты  поражаются
стопроцентно. А огромная  "Мрия", неподвижно стоящая в полукилометре,  -- на
все 200 процентов.
     Док поерзал, устраиваясь поудобней, приладил  на правом плече "Иглу"  и
припал к  прицелу. Подполковник  завопил  так,  что заглушил все вертолетные
движки и грохот автоматной пальбы:
     -- Стой! Отставить! Стой!
     Ага. "Стой". Скажи это своей тете.
     Труба на  плече  Дока дернулась.  Из заднего конца полыхнуло.  Сработал
ускоритель,   десятикилограммовая   ракета   прочертила  красивую  дугу  над
аэродромом  и вмазалась  прямо в  середину  фюзеляжа "Мрии".  Грохнул взрыв.
Тулово самолета просело, как надпиленное бревно на козлах.

     Красивый был самолет.
     Теперь он наверняка не взлетит.
     Док встал, поднял руки и об®явил:
     -- Мы сдаемся!
     Глава IX
     То, что  для Пастухова  было предположением, для  полковника  Голубкова
являлось бесспорным фактом.  Самолет дальнего радиолокационного  обнаружения
А-50 не мог  появиться над об®ектом случайно.  Такие самолеты  не появляются
случайно нигде. А-50 мог вылететь в район  Потапова лишь в  том случае, если
бы  это  была зона  военных действий или место  проведения  крупномасштабных
учений с участием всех  родов войск. Таких летающих командных пунктов  в ВВС
России было не больше трех десятков, приказ о вылете мог поступить только из
Москвы.
     Из Москвы он и поступил. В этом у полковника Голубкова не  было никаких
сомнений. Не вызывала сомнений и цель вылета: запеленговать радиопередатчик,
работу которого могли обнаружить аэродромные службы.
     Поэтому Голубков  сразу же приказал  группе  Пастухова покинуть опасное
место. Ребята сделали  все, что смогли. И даже намного больше  того, чего от
них  ждали.  Сутки, а то и  двое,  которые потребуются  саперным  частям для
замены двух взорванных опор высоковольтной  ЛЭП, снимали  остроту  цейтнота,
давали возможность разобраться в том, что  происходит, попытаться понять, по
какому сценарию будут развиваться события.
     Полковник Голубков продиктовал оператору:
     --  "Центр --  Пастухову.  Доложите обстановку". Ответа не последовало.
Голубков приказал повторять вызов каждый час, собрал поступившие из Потапова
шифрограммы и вернулся в кабинет.

     "Пастухов -- Центру. Докладываю о результатах визуальной разведки.
     В продолжение  двух минувших дней над окрестностями  об®екта  постоянно
патрулировали вертолеты Ми-28 и Ми-24. Время нахождения в воздухе -- от двух
с половиной до трех  часов.  Отмечались полеты Ми-4 на короткие  расстояния.
Кроме "Мрии", никакие транспортные самолеты не приземлялись и не взлетали.
     От КПП  об®екта к селу  Потапово  нерегулярно  курсировали пассажирский
автобус и продуктовый автофургон. Движения большегрузного автотранспорта  не
зафиксировано.
     Все дни, кроме нынешнего, совершали полеты  истребители МиГ и Су. Время
в воздухе -- около  получаса. Летали  над аэродромом  на высоте от одного до
десяти  километров  на дозвуковых  скоростях.  При нахождении их  в  воздухе
работали  все радарные установки. После приземления  самолеты  осматривались
группой   механиков,  производились  какие-то  измерения.   После  этого  их
закатывали  в   подземные   ангары.  Опознавательные  знаки   на   фюзеляжах
отсутствуют. Возможно, из-за того, что производится перекраска поверхности.
     Сообщите, на какие подробности следует обратить внимание".

     "Пастухов  --  Центру.  Уточняю модели  истребителей:  МиГ-23,  МиГ-25,
Су-25,  один  МиГ-29.  Общее  количество --  примерно  15  единиц.  Никакого
навесного вооружения на истребителях нет".

     "Пастухов  --  Центру.  Подтверждаю   предыдущее  сообщение.  В  воздух
поднимались  истребители  старых  образцов. МиГ-29М,  Су-35, Су-39  и другие
новые  модификации  в   полетах  не  участвовали.  Цвет  поверхности  --  от
светло-серого  до  темно-серого,  с  дымчатым  оттенком.  Причины  изменения
окраски об®яснить не можем. Возможно, наносится антирадарное покрытие".

     "Пастухов -- Центру. Данные  о модификациях  истребителей подтверждаем.
Ошибка исключена,  мы в состоянии  отличить старую модель от новой. Уточнить
количество машин  не могу, так как сегодня  они не летают. Ангары охраняются
усиленными нарядами. Охранники в черной униформе, вооружены автоматами АКС".

     "Пастухов  --  Центру.   Замечен  А-50.  Пролетал  раз  пять.  Вряд  ли
случайно..."

     Голубков отложил  шифрограммы. События, которые за последние двое суток
произошли в районе аэродрома Потапово,  имели исключительно важное значение.
Но у них был и более общий смысл. Полковник Голубков понимал,  что произошло
нечто такое, что заставляло переоценить весь масштаб дела.

     А-50. Можно было попытаться  узнать, кто конкретно отдал  приказ о  его
вылете.  Но это  не  так и  важно. Гораздо важнее другое.  Сам факт.  Приказ
отдан. Это решение принято в Москве. И принято очень быстро.  Уже  одно  это
говорило  о  многом. О том,  что  расследование вышло на  такой  уровень,  о
котором  никто и помыслить не  мог. О котором,  возможно, не помышлял и  сам
президент,  давая приказ  провести проверку  обстоятельств гибели  самолетов
"Руслан" и "Антей".
     Факт    полета   А-50    выявлял    наличие   разветвленной,    глубоко
законспирированной организации,  имеющей  выходы  в  мощные  государственные
структуры. И при этом скрытой от официальных контрольных органов. Это  могло
свидетельствовать о противозаконном  характере  организации.  А могло  и  не
свидетельствовать. Смотря как толковать закон. И смотря кто его толкует.

     Полковник  Голубков  много  знал  о  тайных  механизмах государственной
жизни.  Но  понимал, что  знает далеко не все.  Всего  не мог  знать  никто.
Государственный корабль был слишком большим. Не корабль -- скорее Кремль. Он
создавался  столетиями.  Наземная  его  часть  обрастала  храмами,  царскими
палатами,  дворцами  с®ездов. Росла  и  подземная часть. Множились  потайные
ходы, пыточные и  застенки времен Ивана  Грозного  превращались  в  бункера,
хранилища и узлы  связи. В Георгиевском зале шла своя жизнь,  парадная, а за
стенами  и под фундаментами -- своя, тайная,  предопределяя жизнь надземную,
видимую.  Как  в  театре  действие видимое обеспечивается  скрытой  от  глаз
публики машинерией, так и открытая миру политика была лишь следствием тайной
жизни огромного государственного организма.
     Отдельные части этого организма иногда подчинялись центральной  воле, а
порой действовали  вопреки ей.  Даже в жестокие сталинские  времена в недрах
государственного организма происходили неконтролируемые процессы. Чем слабей
хозяйская рука, тем больше эти процессы влияют на принятие решений. Когда же
верховная  власть  не  воспринимает  эти  импульсы,  идущие  из глубины,  из
собственного подсознания, деформируется сама власть  или начинают  вызревать
заговоры..
     Полковник  Голубков  откинулся  к  спинке кресла и  уставился  в  экран
монитора. Из черноты  космической ночи  наплывали мириады  звезд.  Компьютер
появился в его кабинете месяц  назад. И хотя Голубков предпочитал иметь дело
с бумагой, он был  согласен, что  это величайшее достижение  уходящего века.
Да, величайшее. Как телевизор, атомная бомба и самолет.
     Компьютер помогал думать.
     Особенно когда смотришь на это звездное небо.

     "Мы разработали широкомасштабную операцию. Суть  ее в следующем. Первый
же российский истребитель, который поступит к талибам, будет перехвачен..."

     "Может возникнуть вопрос: почему мы  вас об этом заранее предупреждаем?
Ответ   такой.   Мы  не   хотим  загонять   Россию   в  угол.  Мы  не  хотим
дестабилизировать  обстановку  в  вашей стране. Это  откроет путь  к  власти
красным..."

     "В этой ситуации  нас беспокоит  только одно. Ваша  вовлеченность в эти
проекты может помешать выполнению условий нашего контракта в полном  об®еме.
В полном, господин Ермаков..."

     Что-то  не  то  было  во  всем  этом  деле.  Не  то.  Не  то.  Ощущение
неправильности,  смещенности  акцентов,  поначалу  неявное,  превратилось  в
уверенность.  Еле  слышный звук  в  двигателе  уже  не  казался  мнимым.  Он
предвещал  утробный грохот  вкладышей, обрыв шатуна, клин движка, мгновенную
блокировку колес,  юз.  Страшный  сон  с  холодной испариной. Только  чайник
отмахивается от этой мнимости, глушит ее децибелами квадрозвука. "Ой,  мама,
шика дам,  шика  дам". Водитель опытный  немедленно остановится, сунется под
капот, начнет  всматриваться, вслушиваться,  внюхиваться,  щупать  патрубки,
материться,  пинать резину, снова лезть под капот. Он с места не  сдвинется,
пока не разберется, что к чему. Потому что в машине жена и дети.
     Полковник Голубков подошел к окну. Погода испортилась.  Срывался дождь.
Блестела  крыша "ауди"  начальника  управления.  Ветер мотал над ней тяжелые
кусты сирени. Под  козырьком  проходной  стояли два  охранника в  одинаковых
темных плащах.  По  асфальту скользили  машины, пробегали  люди  с  зонтами.
Посреди круглого фонтана мок купидончик.
     На что мы  тратим жизнь? Куда  гоним, сжигая  диски сцепления, надрывая
сердца?  Зачем?  Дай  ответ.  Не  дает  ответа.  Чудным   звоном  заливается
колокольчик.

     "При оценке  сущностного содержания этой беседы важно не только то, что
Ермаков сказал, но и то, чего не сказал..."

     Чего же он, черт бы его побрал, не сказал?

     Вошел генерал-лейтенант Нифонтов. В мундире.  Знак.  Мундир он надевал,
когда его  вызывали  в  Кремль.  Пожал  Голубкову  руку,  молчаливым  кивком
спросил:  "Есть новости?" Просмотрел последние шифрограммы от Пастухова,  но
так, будто не понимал, о чем  в них идет речь. Потом опустился в скрипнувшее
под тяжестью его большого сильного тела кресло, вытряхнул из пачки  на столе
сигарету и закурил. Тоже знак. Нифонтов упорно боролся с курением. Временами
успешно.
     Голубков ждал. Должен был  последовать рассказ о  том, зачем начальника
управления  вызывали наверх. Но Нифонтов молчал, курил быстро,  как школьник
на перемене. Потом погасил окурок и произнес:
     -- Они взорвали "Мрию".
     -- Кто? -- не понял Голубков.
     -- "Кто"! -- повторил Нифонтов. -- Кто мог ее взорвать?
     -- Чем?
     -- Ракетой "Игла".
     -- Они взорвали две опоры  высоковольтной ЛЭП, -- возразил Голубков. --
Об этом докладывали. Про "Мрию" я ничего не знаю.
     -- А я знаю. И там знают.
     -- Откуда?
     -- Я не счел возможным об этом спрашивать.
     Голубков нахмурился:
     -- Кто взорвал -- знают?
     -- Нет. Но очень хотят знать. Очень.
     -- Доложил?
     Нифонтов пожал плечами:
     -- О чем я мог доложить? Мне даже не пришлось изображать удивления. Оно
изобразилось само собой.
     --  Так-так, -- проговорил полковник Голубков. -- Так-так.  Знаете, как
называется этот поступок, ваше превосходительство? Государственная измена.
     -- Иди ты на... -- ответило их превосходительство.
     -- Реакция?
     -- Крайняя озабоченность. Крайняя. Непонятно только одно -- чем.
     -- Чего же  тут  непонятного?  -- спросил  Голубков.  --  "Мрия"  стоит
пятьдесят миллионов долларов.
     --   Меньше.  Но  на  это  им  с  высокой  березы  начхать.  "Мрия"  --
собственность коммерческой компании "Аэротранс". Ее трудности. Озабочены там
совсем другим. Такое у меня создалось впечатление.
     А  именно:  что  мы  успели  узнать  и  откуда.  Насколько  глубоко  мы
умудрились влезть  в это дело. Я вынужден был разочаровать нашего уважаемого
куратора. Сказал, что представлю отчет только после завершения операции. Как
мы и договаривались.
     -- Не думаю, что это ему понравилось, -- заметил Голубков.
     --  Ему  это  не  понравилось, --  подтвердил Нифонтов. -- Но  это  его
проблемы. У  нас проблемы другие. Чего-то мы с тобой, Константин Дмитриевич,
не понимаем. Я сейчас буду задавать тебе  идиотские вопросы,  а ты попытайся
на них ответить. Какого черта они нас предупредили?
     -- Кто? -- спросил Голубков, хотя и догадывался, о чем идет речь.
     -- Твой друг Коллинз. С чего это ЦРУ вздумало нас предупреждать? Ничего
не понимаю. В чем заключается их игра?
     Голубков не ответил. Он сам уже задавал себе этот вопрос.
     -- Не понимаю, -- с нескрываемым раздражением повторил Нифонтов. -- Вот
мы,  допустим,  узнали,  что   Соединенные   Штаты  подпольно  продают  свои
истребители. Не знаю кому. Ирану, например. И решили, что в интересах России
это  дело  прикрыть.  Сориентировали  агентуру,  выявили  каналы   поставки,
разработали операцию. Допустил?
     -- С трудом.
     -- Станем мы об этой операции предупреждать ЦРУ?
     -- Обязательно,  --  кивнул  Голубков.  -- Чтобы к власти в  Америке не
пришли красные.
     -- А если серьезно?
     -- Нет, конечно. Мы  провели бы эту операцию,  задокументировали и дали
знать Штатам, что  такой материал  у нас  есть. И если они не прекратят  это
безобразие, мы передадим его в мировые СМИ. Разразится грандиозный  скандал.
Администрация Клинтона  не  сможет  рассчитывать  на  кредиты Международного
валютного фонда. И Америке придет полный абзац.
     -- Почему они  не сделали так же? -- спросил Нифонтов,  не отреагировав
на шутку, которая самому Голубкову казалась очень смешной.
     -- Это интересный вопрос.  И совсем не дурацкий. У меня самого он время
от времени возникает.
     -- Второй момент, -- продолжал Нифонтов. -- Сколько истребителей Россия
может выпускать на продажу? Два-три десятка в год?  Может это составить хоть
сколько-нибудь серьезную конкуренцию американскому ВПК?
     -- Их могут беспокоить военные успехи талибов, -- заметил Голубков.  --
Коллинз об этом прямо сказал.
     Нифонтов отмахнулся:
     --  Для  этого  не  нужно  перехватывать  наши  самолеты  и  устраивать
международный  скандал.  Достаточно передать  Шах-Масуду десяток  комплексов
"Пэтриот". Что они, кстати, и сделали. Получается,  что цель  у  ЦРУ другая.
Какая?
     -- Продолжай.
     -- Третий момент. Контракт на  девятьсот шестьдесят миллионов долларов.
Мы  об этом  уже  говорили. Где "Госвооружение" или  этот  "Феникс"  возьмут
столько новых  "мигов" и "су"? Их просто не существует в природе. Они есть в
ВВС, но кто же позволит выставить их на продажу?
     -- Есть еще один интересный вопрос, -- подсказал Голубков. -- Дубов. Он
же  генеральный  директор  "Феникса"  Ермаков.  Мы  вычислили его  по данным
Шереметьева-2.  Такие  же  данные  есть  в  компьютерах  аэропорта  Кеннеди.
Фоторобот у ЦРУ был. Почему они сами его не вычислили?
     -- Не вопрос. Наверняка вычислили. Но нам не сообщили. Хотели, чтобы мы
вышли на  него сами. Вывели нас  на него. Простенько,  по-школьному. Это  не
унижает твое профессиональное достоинство?
     --  Не  обольщайся,  -- предупредил  Голубков.  --  Они не  считают нас
дураками.
     -- Но и слишком умными не считают.  Я скажу, почему так думаю. Никакого
другого  об®яснения  у меня нет. Они хотят сделать нашими руками то, чего не
могут сделать сами. При всех их возможностях.
     -- Что?
     -- Вот именно -- что? Об этом я все время и говорю. Что?
     -- Да, это и есть главный  вопрос, -- согласился Голубков. -- По-моему,
ответ на него --  в  фигуре  Ермакова.  На  нем  сходится  все.  Контракт  с
аль-Джаббаром. Шесть миллионов долларов. Покушение. "Мрия". Все это не может
быть случайностью. Таких случайностей не бывает.
     -- Его контакт с профессором Ефимовым, -- напомнил Нифонтов. -- Ермаков
уговаривал Ефимова вернуться в Россию.
     -- И это тоже. "Феникс" не занимается  исследовательскими работами.  Их
дело -- продавать самолеты. Зачем ему нужен был Ефимов?
     -- Стоит и об  этом  подумать,  -- признал Нифонтов. --  Но меня сейчас
больше интересует другое. Чем для Америки опасна Россия?
     -- Это действительно дурацкий вопрос, -- ответил Голубков. -- Ничем.
     --  Не  скажи,   Константин  Дмитриевич.  Ядерные  материалы,  ракетные
технологии. Если они начнут расползаться по. миру, мало не покажется.  Они и
сейчас просачиваются. А если к власти придут коммунисты,  хлынут. Так что  я
склонен  поверить  Коллинзу.   Не  в   интересах   Штатов  дестабилизировать
обстановку в России.
     -- И что из этого следует? Для нашего конкретного дела?
     --  А  черт его  знает!  --  в сердцах бросил Нифонтов. Он  еще немного
посидел и  поднялся. -- Ладно, трудись. Да. Не сказал тебе,  о чем шла  речь
там, -- кивнул он вверх. -- Снова всплыл вопрос о существовании управления.
     --  Не  впервой,   --  равнодушно  отозвался  Голубков.  --  Он  всегда
всплывает, когда мы влезаем не в свои дела. А как иначе? Управление для того
и создано.
     --  Куратор   известил  меня,   что  в   рамках   программы  сокращения
государственных  расходов наш бюджет  урезан  до  прожиточного  минимума.  А
валютная строка сведена к нулю.
     -- Даже так? -- нахмурился Голубков.
     --  Вот именно.  Куратор дал понять, что сейчас все  зависит от нас. От
того, как мы справимся с этим делом.
     -- Намекнул, чтобы пошевеливались? Нифонтов покачал головой:
     -- Наоборот. Намекнул, чтобы не пошевеливались.
     -- А почему не приказал?
     -- Не в®езжаешь, Константин Дмитриевич. Здесь  свои  тонкости. От имени
президента он мог  приказать нам заняться  этим делом. Отменить  приказ  без
ведома президента  -- совсем другое дело. Тут в два счета можно шею сломать.
Вот так-то, господин полковник. Стрельну у тебя еще сигаретку?
     -- Да на здоровье.
     Нифонтов  взял  сигарету,  понюхал  ее  и  пошел  к  выходу.  С  порога
оглянулся.
     -- Знаешь, что самое приятное в борьбе с дурными привычками? Поражения!

     Взорвали  "Мрию".  Вот это  новость.  Всем новостям новость. Что же там
произошло? И что происходит?

     Голубков связался с  дежурным  оператором  информационного центра.  Тот
доложил: вызов повторяю, группа Пастухова не отвечает.
     -- Продолжай вызывать, -- приказал Голубков и выключил селектор.
     В кабинет заглянул помощник:
     -- Капитан Евдокимов. Звонит по городскому. Голубков взял трубку:
     -- Слушаю.
     --  Константин  Дмитриевич,  я  из  Жуковского.  Вы  не  могли  бы сюда
приехать? Прямо сейчас.
     -- В чем дело? -- встревожился Голубков. -- Что-то с Крыловым?
     -- Нет. Ничего такого, о чем вы подумали.
     -- Не говори загадками!
     -- Я звоню из проходной НПО. По автомату.
     -- Еду.
     Голубков сбежал по широкой  мраморной лестнице, на ходу натягивая плащ.
Серая служебная "Волга"  полковника уже  ждала у парадного. В дверях он едва
не столкнулся с лейтенантом Авдеевым. С плаща оперативника текло.
     -- Разрешите  доложить? -- спросил он, отряхиваясь. --  Дождь,  черт бы
его.  Весна  называется.  Ждешь  ее,  как  любимую  девушку,  а  вваливается
сосед-алкаш.
     -- Об этом ты и хотел доложить?
     --  Извините.  Это  у  меня  от  путешествия  по коммуналкам.  Нашел  я
локаторщика. Фалин его фамилия. Николай Фалин. Тридцать два  года, не судим,
холост. Участковым в целом характеризуется положительно,  хотя  в  последнее
время  употреблял  и  пел  громким  противным  голосом  под караоке.  Соседи
выражали неудовольствие. Пришлось  побегать.  Из  коммуналки на  Плющихе  он
выехал,  а   нового  адреса  в  справочном  еще  нет.  Полгода  назад  купил
однокомнатную квартиру в Строгине, перевез мать и сразу исчез.
     -- Как -- исчез?
     -- Сказал, что уезжает в  командировку. По работе. Куда  -- не  сказал.
Мать с ума сходила. За квартиру отдал двадцать шесть тысяч долларов.  Откуда
у сына такие деньги? Не иначе связался с бандитами. Не пишет. Только на днях
пришла открытка. Все в порядке, жив-здоров, вернется не