-- Когда доставили пленку?
     -- Только что. Я сразу вам ее передал.
     -- Почему доставили не вчера -- не спросил?
     -- Спросил.
     -- И что?
     -- Спецкурьера не было. Один в отпуске, другой уволился, а  у дежурного
жену увезли в роддом; Начальник его отпустил.
     -- Очень хорошо, очень, -- покивал Нифонтов.  -- Не отпустить дежурного
спецкурьера  к рожающей жене -- это было бы негуманно. Дети -- наше будущее.
И кто родился?
     -- Мальчик.
     -- Поздравь папашу от моего имени.
     -- Ему будет приятно это услышать.
     -- Надеюсь, -- сказал генерал-лейтенант Нифонтов.
     Помощник вышел.
     --  Да  когда  же это кончится?  -- спросил Нифонтов. --  А, Константин
Дмитриевич?  Сутки  лежит  оперативная  запись!  Сутки!  Ну  как  можно  так
работать?
     -- Можно, как видишь. Работаем.
     -- Так и работаем! --  загремел Нифонтов. -- Тащимся за событиями,  как
баба за ишаком! Ползем, как ман... Как...
     Голубков  с интересом выслушал сравнения, которые с  минуту  перечислял
начальник управления, мирно заметил:
     -- У нас есть чем утешиться.
     -- Ну, чем?
     -- Наши контрагенты работают в таких же условиях.
     -- Тогда, конечно,  все в порядке, -- буркнул Нифонтов.  --  Лейтенанта
Ермакова  немедленно арестовать.  Назначить служебное  расследование. С этим
нужно покончить  раз и  навсегда! Начальника охраны ко мне!  --  бросил он в
интерком.
     --  Не спеши, Александр Николаевич, --  остановил  его Голубков. -- То,
что есть в нашей базе данных по "Госвооружению" и "Фениксу", Ермаков-старший
и без нас знал.
     -- Там есть  и  то.  чего  он не знал. И не должен знать. Он  вообще не
должен знать, что мы занимаемся этим делом.
     -- И о предупреждении ЦРУ он наверняка не знал, -- добавил Голубков. --
Теперь знает.
     -- И что?
     -- Ты видел шифровку от Пастуха. О  том, что в Потапово прибыла "Мрия".
Есть  и  другая  информация.  Из  Улан-Удэ вышел  железнодорожный  состав  с
модулями Су-39. Не нужно об®яснять, что это значит?
     -- Не  разговаривай со мной как  с  идиотом! Это значит,  что готовится
отправка новой партии истребителей.
     --  О том и  речь. Вспомни, что тебе куратор сказал. "Мы не  поставляем
самолеты  талибам".  Значит, запретить  загрузку  и  отправку  "Мрии"  ты не
можешь. Не  можешь даже  приостановить.  При  всех твоих полномочиях. Как ты
можешь вмешаться в то, чего нет?  Не можешь, правильно? -- Голубков помолчал
и закончил: -- А Ермаков может.
     -- Если захочет, -- сказал Нифонтов.
     --  Новость  об  операции  ЦРУ заставит  его  очень  серьезно  об  этом
задуматься.
     -- Выходит, ты предполагал, что этот чертов  лейтенант  сразу побежит с
дискетой к отцу?
     --  Нет, конечно. Но что  случилось,  то случилось. Глупо не попытаться
извлечь из этого пользу. Включай.
     Но  вместо того  чтобы  пустить  продолжение  записи, Нифонтов  отмотал
пленку назад. В динамике вновь прозвучал голос Ермакова-старшего:
     "-- Шесть миллионов?! Что за херню ты несешь? Какие шесть миллионов?"
     Нифонтов снова вернул пленку, еще раз прогнал эти слова.
     -- У тебя нет ощущения, что он действительно об этих миллионах не знал?
     --  Как  он мог не знать?  --  удивился  Голубков. --  Шесть  миллионов
долларов. Пустяк? Просто лапшу на уши вешает сыну.
     --  Нужно будет показать пленку психологам, -- отметил Нифонтов и нажал
клавишу "Play".
     В динамике зашуршало. Фон. Но запись шла.  Высокочувствительная  пленка
фиксировала  легкий  гул   работающего   "ноутбука",   шелест   компьютерной
клавиатуры,  другие  неясные шумы,  выдававшие  присутствие в  зоне действия
микрофона какой-то жизни. Потом щелкнуло, все стихло.
     Минута.
     Вторая.
     -- Молчит? -- спросил Нифонтов.
     Голубков приник ухом к динамику; послушал.
     Подтвердил:
     -- Молчит.

     Ермаков молчал.  Угрюмо  смотрел на пустой темный  экран  "ноутбука". В
экране отражались  сосульки волос на его низком лбу. Лицо было  неподвижное,
каменное.
     Юрий понял, что отец ошеломлен и раздавлен тем, что  узнал. Так же, как
был ошеломлен и раздавлен он сам.
     Ермаков действительно  был ошеломлен.  Но не  тем, о чем  думал сын. Он
чувствовал себя, как человек, который вдруг, в миг, оказался не в темноте, а
на ярко освещенной сцене перед сотнями  глаз. И понял,  что все время, когда
он был -- как казалось ему -- в темноте, на самом деле находился на этой  же
сцене.
     Значит,  оперативникам  управления известен  каждый  его  шаг.  Сколько
времени они его ведут? Не  день и не два. Как  минимум -- две недели.  После
возвращения  полковника Голубкова из Будапешта. Верней, после  того,  как по
фотороботу была  установлена его  личность. Что еще они сумели узнать, кроме
того, что Юрий вытащил из их базы данных?
     И тут  Ермакова прошиб пот. Если он взят в оперативную разработку, то и
здесь, в этой палате, наверняка запрятана пара чипов. Наверняка. Эти матерые
лисы из УПСМ свое дело знают. Но кто дал им санкцию на слежку за ним?  Никто
не  мог. Даже  сам  президент. Да,  даже он.  Любая  огласка  катастрофична.
Проявили  инициативу?  Проклятые ищейки. Да  они даже не  представляют себе,
куда сунулись!
     Но главным было не это. Даже не предупреждение ЦРУ. Раз об  их операции
стало  известно,  блокировать   ее  не  составит  труда.  Странное  какое-то
предупреждение.  С  чего  вдруг  они стали  такими  благородными?  Не  хотят
дестабилизировать  обстановку в России. Скажи в  бане, шайками закидают.  Да
они   спят   и  видят   растоптанную  Россию.   Обескровленную,   униженную.
Превращенную в  нуль -- в Монголию. Но как могло случиться, что его контакты
в Абу-Даби и  в Берлине оказались засвеченными? Чем, черт возьми, занимаются
эти жеребцы из службы безопасности? На них  тратится чертова  уйма валюты. И
вот результат!
     И  все-таки самым  страшным  было  совсем  другое. Эти  шесть миллионов
долларов на его счету.
     Вот что  было  ошеломляющей неожиданностью.  Неожиданностью  смертельно
опасной. Не  для его  жизни. А для  дела,  которое с  самого начала было его
детищем, а со временем превратилось и в главное дело жизни.

     Первые ростки идеи, из которых вызрела программа  "Феникс", появились у
Ермакова еще в Берлине, когда он работал  в ликвидационной комиссии Западной
группы  войск.  Нужно  было  срочно распродать  огромное количество военного
имущества и  вооружений. Зачем нужна эта  срочность,  не понимал никто. Даже
западные немцы, готовые за об®единение Германии терпеть присутствие на своей
территории советских  войск, были  поражены дурью Горбачева. Но приказ  есть
приказ, а дурное дело нехитрое.
     Хозяйственной  натуре  Ермакова,  в  которой  неистребимо  сидели  гены
ярославских крестьян, была глубоко противна сама мысль отдавать  по  дешевке
то,  за что можно получить настоящую цену.  Он понял, кто будет  платить  за
оружие столько, сколько оно стоит. Те,  кто воюет.  Или  собирается воевать.
Уже первая партия автоматов Калашникова и гранатометов, проданная на Ближний
Восток,  подтвердила  его  предположения.  Арабы  торговались  отчаянно,  но
платили.  У них не было  другого способа  получить оружие. Затем последовали
танки, зенитные установки, системы залпового огня,  старые "миги" и "су". Та
небольшая часть вооружений,  которую продал Ермаков,  принесла России больше
валюты, чем все остальное имущество Западной группы войск.
     Сделки совершались через  третьи  страны, через сеть  подставных  фирм.
Сделки были незаконными, но что считать законным, а что незаконным? Отдавать
за бесценок добро, которое создавалось нелегким народным трудом долгие сорок
пять лет, -- это законно?
     Тогда и  завязались  у Ермакова  прочные  связи  на  Ближнем и  Среднем
Востоке,  в  Африке  и даже в  Южной  Америке.  А  потом открылся  еще  один
бездонный  рынок  вооружений  --  Афганистан,  где  набирало  силу  движение
Талибан.
     Перейдя  вслед  за  своим шефом, генералом  армии  Г.,  из Минобороны в
"Госвооружение"  и разобравшись  в царящем там бардаке, Ермаков понял, что и
здесь его опыт и наработанные связи окажутся  очень полезными. Необходимость
монополизации нелегальной торговли российскими вооружениями была  очевидной.
Все равно воруют и будут воровать, пока есть спрос. Так почему не взять этот
теневой бизнес  под  свой контроль, не  вернуть в российскую казну десятки и
сотни миллионов долларов, утекавшие из нее, как из дырявого нефтепровода?
     При  всей своей понятности и насущности  идея пробивала  себе  дорогу с
огромным  трудом.  Слишком  многие  грели  на  этом бизнесе  руки. И  только
энергичная  поддержка  Г. позволила продвинуть дело. Ермаков понимал причину
этой поддержки. Г. нужно  было показать  президенту, что  тот  не  ошибся  в
выборе,  назначив Г.  своим  представителем  в "Госвооружении", что  при нем
увеличится  приток валюты  от торговли оружием в  бюджет  и во  внебюджетные
фонды.
     Ермаков не оценивал  мотивы, которыми  руководствовался  Г. С него было
довольно  того, что ему дали возможность делать  свое дело. И он его делал с
присущей ему основательностью.  Практическая  реализация программы требовала
огромной  организационной  работы.  Ермаков  спал по  четыре  часа  в сутки.
Никогда раньше он не работал с такой отдачей. Его труд был  нужен России. Он
работал для России  и любил Россию, как  врач любит спасенного  им больного,
как мать любит выстраданного ею ребенка.
     И вот теперь, когда программа вступила в решающую стадию...

     -- Это -- правда? -- спросил Юрий, прерывая молчание.
     -- Что? -- не понял Ермаков. Юрий кивнул на "ноутбук":
     -- Это.
     -- Да, правда.
     --  Тогда  об®ясни  --  зачем?  Нормально  ведь  жили,  батя. А  сейчас
валяешься раненый. Хорошо хоть живой. За  шесть "лимонов" могли и убить. Как
твоего водителя. И ведь могут! Ради чего?
     -- Да не знал я ни о каких миллионах, клянусь! Не веришь?
     -- Верю. Хоть и не понимаю, как ты мог об этом не знать.
     --  У  меня  нет  привычки  каждое   утро  проверять   состояние  моего
банковского счета. Как ты на это вышел?
     -- Случайно. От нечего делать.  Дежурил ночью... Плохо, батя. Откуда на
твоем счету  эти миллионы -- не знаешь. Кто в тебя  стрелял -- не знаешь. За
что -- тоже не знаешь.
     -- Но я в самом деле не знаю!
     -- Я про это и говорю. Ты же не контролируешь ситуацию. А это добром не
кончается. Ермаков промолчал.
     -- Что будем делать? -- спросил Юрий.
     -- Когда у тебя дежурство?
     -- Завтра в ночь.
     -- Езжай в управление. Прямо сейчас. Иди к начальнику и все ему доложи.
Как влез в базу данных, как скачал информацию на дискету, как принес ее мне.
Все, ничего не скрывая.
     -- Но меня же посадят!
     -- Если придешь  сам,  нет. Уволят. А это не самое страшное. У меня нет
другого способа  доказать  тебе,  что  я  не вор. С  этими миллионами  вышла
накладка. С ней я разберусь. Информация на дискете -- высшие государственные
секреты.  Но я  имею  к ним допуск.  Так что  преступления  ты  не совершил.
Серьезный должностной проступок -- да. Но не больше.
     -- Что все это значит, батя?
     -- Политика.  Настоящая  политика,  а  не  телевизионная  показуха  для
дураков. И сейчас решается самый главный вопрос. Не хочешь спросить какой?
     -- Нет. Хватит с меня государственных секретов.
     -- Ты все же спроси.
     -- Ну, какой?
     -- Кто будет следующим Президентом России.

     Юрий  ушел. Ермаков  обессиленно  откинулся  на подушки. Сын был  прав.
Тысячу раз прав. Ситуация вышла из-под  контроля. Как машина на  обледенелом
шоссе.
     Только это была не автомобильная авария.
     Это была авиакатастрофа.
     И до удара о землю оставались секунды.

     Ермаков дотянулся до тумбочки, взял трубку сотового  телефона  и набрал
номер.
     --  Это Ермаков,  -- сказал он.  --  Господин  Джаббар,  мне необходимо
немедленно вас увидеть.

     ...Нифонтов остановил пленку. Спросил по интеркому помощника:
     -- Лейтенант Ермаков приходил ко мне?
     -- Нет, Александр Николаевич.
     -- Звонил?
     -- Нет.
     Нифонтов выключил интерком.
     --  Не  рискнул.  Напрасно. Отец  дал  ему  хороший совет. Струсил? Или
понадеялся, что обойдется?
     -- Давай дослушаем, -- сказал Голубков.

     "Play".

     "-- Добрый день, дорогой господин Ермаков.  Мы узнали о  происшествии с
вами из сообщения московского радио и сразу решили навестить вас. Ваш звонок
опередил наши намерения. Как чувствует себя наш высокочтимый друг?
     -- Проходите,  господин Джаббар.  Ваш высокочтимый  друг чувствует себя
как человек,  в которого стрелял  наемный убийца и по счастливой случайности
промахнулся.
     -- Это не счастливая случайность, дорогой друг.  Это воля Аллаха. Аллах
отвел от вас нечестивую руку.  Мы благословляем мудрость его. Мы встревожены
этим происшествием. И хотели бы знать, чем оно вызвано.
     -- Я  тоже  хочу  это  знать. И  жду  об®яснений.  В чем дело, господин
Джаббар?  Мы  с вами работаем третий год.  Между  нами никогда не  возникало
никаких   разногласий.  Я  об®яснил   вам,  почему  мы   вынуждены  временно
приостановить  поставки  известных  вам  изделий.  Вы  заверили   меня,  что
понимаете  наши  трудности  и согласны  на  корректировку  сроков.  И  вдруг
прибегаете к такому варварскому  способу давления на меня. В чем смысл вашей
акции, господин Джаббар? Уберите, пожалуйста, зажигалку. Это больница, здесь
не курят.
     --  Меня удивляют ваши слова. Наш  уважаемый друг предполагает, что это
покушение организовали мы?
     --  Да.  Ваш друг  именно это  и  предполагает.  Потому  что  не  может
предположить  ничего другого.  Иначе придется  поверить, что  в меня стрелял
ревнивый муж. Из  снайперской винтовки "аншутц" с лазерным прицелом. Об этом
мне  сообщил   следователь.  Согласитесь,  господин  Джаббар,  это  выглядит
полнейшим абсурдом. Я жду об®яснений.
     --  Снайперский  "аншутц" с  лазерным  прицелом?  Интересная деталь. Из
такой  винтовки  трудно  промахнуться. Но  ваша  уверенность, что  покушение
организовали мы, не  выдерживает критики.  Наши снайперы не  делают промахов
никогда. И  главное --  ваша  смерть не отвечает нашим интересам. Вы  вполне
устраиваете нас как партнер. В России очень трудно найти надежного партнера.
Все   государственные   чиновники,   с   которыми   мы   пытались   наладить
сотрудничество,  на  первое место ставили интересы  личного обогащения.  Это
естественно, но до определенных пределов. Нет, мой дорогой господин Ермаков,
нет. Ваша смерть была бы большим ударом для нашего дела. Мы не имеем к этому
происшествию никакого отношения. Надеюсь, я убедил вас в этом.
     -- Кто же  имеет? Ладно: Я спрошу о другом. Три дня назад на мой личный
счет  из  Каирского национального  банка  были  переведены  шесть  миллионов
долларов. Я проверил: да, так и  есть. Вклад контролируется  отправителем. В
чем  дело, господин Джаббар?  У  нас  с  вами есть  прекрасно  отработанная,
надежная  схема трансфертов.  Что  это  за  самодеятельность?  Почему  такие
серьезные вещи делаются без  предупреждения?  Если вы намерены таким образом
стимулировать мою  активность, вы  избрали неверный  путь.  Я не  нуждаюсь в
подачках. Даже таких. Вы же подставили меня, неужели  это трудно понять? Как
я об®ясню моим партнерам появление этих миллионов?
     --  Шесть  миллионов долларов?  Сегодня день  неожиданных  открытий.  Я
ничего об этом не знаю.
     -- У меня такое впечатление, что вы вообще ни о чем не знаете.
     -- Уважаемый господин Ермаков, я не вижу  смысла продолжать  разговор в
таком тоне. Я  рад,  что вы стали  богаче на  шесть миллионов долларов. Но к
нашим  делам это отношения не имеет.  Да, схема передачи средств отработана,
мы ее  используем и не видим никаких причин менять. Право, я  не знаю, о чем
идет  речь. Полагаю,  это  может  быть  связано  с  какими-то другими вашими
коммерческими  проектами. Насколько я могу  судить, весьма успешными, хоть и
небезопасными. В этой ситуации нас беспокоит только одно. Ваша вовлеченность
в  эти проекты  может помешать выполнению условий нашего контракта  в полном
об®еме.   В  полном,   господин  Ермаков.   А   это  недопустимо.  Абсолютно
недопустимо. Если это все, что вы имели мне сообщить, не смею более нарушать
ваш покой. Да пребудет над вами, дорогой друг, милость Аллаха.
     --  Это не  все,  господин  Джаббар. Я  попросил  вас  приехать,  чтобы
сообщить о другом. Мы  не сможем осуществить очередную поставку в намеченный
срок. Появились очень серьезные причины, которые мешают нам это сделать.
     -- Нет, господин Ермаков.
     -- Что значит -- нет?
     --  Мы не  можем  согласиться с  отсрочкой. Вы уже срывали  поставки. И
каждый раз у вас были серьезные причины. Аварии ваших транспортных самолетов
--  это серьезные причины. Мы с  пониманием отнеслись к вашим трудностям. Но
всему есть предел. Лимит нашего терпения исчерпан, господин Ермаков.
     -- Но на этот раз...
     -- Мы не сомневаемся,  что и на этот  раз причина очень серьезная. Нет,
дорогой друг.  Нам  не нужны об®яснения.  Мы  согласились  заплатить за ваши
самолеты почти...
     -- Я знаю сумму контракта.
     --  Не  вижу  причин,  почему  не  напомнить  об этом.  Вы получите  за
истребители   девятьсот   шестьдесят  миллионов  долларов.  Почти  миллиард,
господин Ермаков. Из  них двести  миллионов уже получили. Мы даем вам  цену,
которую не может дать никто. Если она кажется недостаточной, это может стать
предметом  дополнительных  переговоров. Но  никаких  новых отсрочек  быть не
может. Мы  выполнили условия контракта, первый транш переведен  нами точно в
срок. Теперь ваша очередь  выполнять свои обязательства. И вы  их выполните.
Тоже в срок. И вы знаете этот срок.
     -- Мы вернем предоплату.
     -- Сомневаюсь,  что вы сможете это сделать. И нам  не нужны деньги. Нам
нужны самолеты.  И мы их  получим.  Вы недооцениваете  серьезность проблемы.
Речь идет о нашей победе в священной войне. Афганистан должен быть очищен от
скверны. И он будет очищен. Такова  воля Аллаха.  Мы несем большие потери. И
военные, и политические. Мы вынуждены приостановить наступательные операции.
Поэтому  я  говорю  "нет".  Российской   стороне  придется   выполнить  свои
обязательства.  Сделаете  это  вы  или другой  человек,  для  нас  не  имеет
значения.
     --  Вы  являетесь  нашим  главным  партнером  и  можете добиться  моего
увольнения. Но это ничего не изменит.
     -- Вашего увольнения? Мой дорогой друг не услышал меня, когда я сказал,
что наши  снайперы  не делают  промахов никогда.  Выздоравливайте,  господин
Ермаков. Вам сейчас нельзя долго болеть..."

     Нифонтов выключил магнитофон. С недоумением спросил:
     -- Ты  что-нибудь  понимаешь? Девятьсот шестьдесят миллионов  долларов.
Это же три с лишним десятка штурмовиков! Как они собираются их вывозить? Тут
одной "Мрией" не обойдешься. И где они возьмут столько "мигов"?
     Голубков не ответил. Он напряженно мял подбородок, болезненно морщился.
Наконец сказал:
     -- Я другого не понимаю. Такое впечатление, что в палате они не одни.
     -- Одни, -- возразил Нифонтов. -- С чего ты взял, что не одни?
     -- Показалось. Или не показалось? Включи компьютер. Досье Джаббара.
     -- Ты его видел.  Крыша:  представитель ОПЕК. На деле:  доверенное лицо
бен Ладена. Но это мы и так знали. Что тебя интересует?
     --  Образ жизни,  привычки,  наклонности.  Нифонтов  вызвал  на монитор
текст:
     --  Читай.  Никаких зацепок  для  вербовочного подхода. Ни  девочек, ни
мальчиков, ни  рулетки.  Увлекается соколиной  охотой. У богатых арабов  она
популярна. Что ты высматриваешь?
     -- Какие сигареты он курит. Или сигары.  -- Голубков просмотрел  файл и
озадаченно покачал головой: -- Ничего нет. Странно. Вообще не курит?
     -- Наверняка  покуривает гашиш. Но  у них на  Востоке это дело обычное.
Или