кальян. В свое  время  мне приходилось курить.  Отказываться от  кальяна
считается неуважением к хозяину дома.
     -- Он хотел закурить кальян в палате?
     -- Что ты, это целый ритуал!
     -- Тогда зачем же он вынимал зажигалку?
     -- Какую зажигалку? -- не  понял  Нифонтов.  -- А ведь и в  самом деле.
Черт. Конечно же! Это была не зажигалка!
     -- Да, сканер. Или какой-то детектор. Джаббар просек прослушку.
     -- А  Ермаков мог  о ней догадаться, -- закончил  Нифонтов. -- Так-так.
Очень интересно. Очень.
     Он  перемотал  пленку  на  разговор  Ермакова  с  сыном.   В   динамике
прозвучало:

     "-- И сейчас решается самый главный вопрос. Не хочешь спросить какой?
     -- Нет. Хватит с меня государственных секретов.
     -- Ты все же спроси.
     -- Ну, какой?
     -- Кто будет следующим Президентом России".

     Нифонтов остановил запись и заключил:
     -- Он сказал это не сыну.
     -- Да, -- кивнул Голубков. -- Он сказал это нам.

     Через два с половиной часа психологи управления выдали заключение.

     "Анализ магнитозаписи выявил:
     1.  Нет  сомнений,  что  реакция Ермакова  на  сообщение сына  о  шести
миллионах   долларов   была    рефлекторной    и   естественно-импульсивной.
Характеристики речевых темпоритмов и модуляционной окраски голоса (резкость,
преобладание  мрачных  тонов,   элементы  раздраженности)   дают   основание
предполагать,  что это сообщение стало для Ермакова  доминантным при ведении
всего дальнейшего разговора.
     2. После того как  Ермаков  ознакомился  с  содержанием  дискеты, в его
речевых   характеристиках   прослеживаются   новые    элементы:    некоторая
замедленность, увеличение микропауз между словами и фразами.  Это характерно
для речи человека, который старается контролировать то,  что он  произносит.
Этот  самоконтроль  становится  преобладающим  во  время  беседы Ермакова  с
человеком,  которого  он  называет  господин Джаббар. При оценке сущностного
содержания этой беседы важно не только то, что Ермаков сказал, но и то, чего
не сказал. Без владения  в полном об®еме информацией об участниках разговора
и общим смысловым контекстом  контакта сделать более  определенные выводы не
представляется возможным.
     3.  Разговор Ермакова  и  Джаббара наиболее труден  для  интерпретации.
Собеседник  Ермакова  является,  бесспорно,  человеком  широко образованным,
причастным  к  европейской  культуре.  Вместе  с  тем основу  его  характера
составляет восточная ментальность. Джаббар в совершенстве владеет искусством
скрывать  свои  мысли  и  контролировать свою речь.  Поэтому  нельзя сказать
определенно, знал ли он об упомянутых в разговоре шести миллионах долларов и
имеет ли отношение к покушению на Ермакова.
     Особенное внимание обращают на  себя  следующие  фразы Джаббара:  "Ваша
вовлеченность  в  эти  проекты  может  помешать  выполнению  условий  нашего
контракта в полном об®еме. В полном, господин Ермаков". Акцентировка слов "в
полным  об®еме"  вряд  ли  случайна.  Понять  ее  можно, лишь  обладая  всей
информацией о  личных  и деловых  взаимоотношениях участников анализируемого
разговора.
     4.  Оценка  мотиваций  и  прогноз  поведения  сына   Ермакова   никаких
сложностей   не   представляют.  Очевидна   его   глубинная  психологическая
зависимость от отца и готовность помочь ему в решении его проблем даже ценой
собственного благополучия. Об этом свидетельствует формулировка его вопроса,
обращенного к отцу: "Что будем делать?"

     Полковник  Голубков  внимательно перечитал  последний пункт  заключения
психологов,  отложил  докладную  и  взялся   за   рапорты  службы  наружного
наблюдения.
     За  минувший  день  Ермакова навещали  в  больнице три  человека:  дочь
Екатерина,  представитель президента в ГК "Госвооружение" генерал армии Г. и
подполковник ГРУ Тимашук, прикомандированный к "Госвооружению" и выполняющий
обязанности   начальника   службы  безопасности  ЗАО   "Феникс".  Содержания
разговоров  с двумя  последними зафиксировать  не удалось,  так  как  беседы
велись не в  палате, а в холле, куда Ермаков  по его просьбе  был  вывезен в
кресле-коляске.  Визуально  отмечено,  что  разговор  об®екта  наблюдения  с
генералом Г. происходил на повышенных тонах  и  продолжался  двадцать четыре
минуты. Разговор с Тимашуком длился четырнадцать минут и носил инструктивный
характер.  Из ЦКБ Тимашук сразу уехал  в аэропорт Внуково и вылетел вечерним
рейсом в Читу.
     В  сводке,  подготовленной  для Голубкова  аналитическим  отделом, было
выделено  сообщение  Душанбинской станции аэрокосмического  слежения.  В нем
отмечалось  изменение геостационарной орбиты  американских  разведывательных
спутников  "Гелиос-4" и  "Гелиос-5". Новое положение орбиты позволяет  вести
постоянное наблюдение за об®ектами в Забайкалье, в том числе и за аэродромом
Потапово.

     Это был плохой знак. Очень плохой.  Он означал,  что каких-то серьезных
событий следует ждать в ближайшие дни. Или даже часы.

     Голубков  приказал  оперативному  дежурному связаться с  контрразведкой
Забайкальского   военного   округа   и  выяснить   дальнейшие   передвижения
подполковника  Тимашука. В  том,  что Тимашук вылетит из  Читы  в  Потапово,
сомнений не  было,  но  точность  никогда  еще  никому  не вредила.  Вредила
неточность.

     О чем говорил Ермаков с экс-министром  обороны? Почему разговор  шел на
повышенных тонах? Какой приказ получил от Ермакова подполковник Тимашук?
     По  нормальной логике  выходило:  задержать поставку  очередной  партии
истребителей. Давать  приказ об отправке "Мрии", зная  о предупреждении ЦРУ,
-- это было самоубийственно. И для карьеры Ермакова, и для  карьеры генерала
Г., и для всего "Госвооружения". Не  говоря уже об интересах  России.  Но  и
откладывать поставку после покушения  и  неприкрытой  угрозы, прозвучавшей в
словах  Джаббара, было  для  Ермакова не менее самоубийственным. И  уже не в
переносном, а в самом буквальном смысле.
     Но  нормальной логикой  здесь и не  пахло.  Столкнулись слишком крупные
силы,  задействованы слишком  большие деньги.  Без малого миллиард долларов.
Миллиард!   В   такой  массе  деньги  обретают  новое  качество,  становятся
чудовищной, неуправляемой силой. Мирное электричество превращается в плазму.
В ней испаряется железо и сгорает алмаз.  И никакого влияния на нее не могут
оказать даже тысячи человеческих жизней.

     Прозвучал зуммер внутреннего телефона. Оперативный дежурный доложил:
     --  Товарищ полковник, сообщение из  Читы. Подполковник Тимашук вылетел
на  вертолете  в  Потапово.  Перед этим  потребовал  от главного  диспетчера
Забайкальской железной  дороги обеспечить безостановочное движение литерного
состава из Улан-Удэ.  Пригрозил  трибуналом, если состав задержится  хоть на
час.
     -- Вас понял.
     Голубков положил трубку.

     Да что же они делают? На что они, черт их возьми, рассчитывают?
     Решили опередить ЦРУ?
     Но Коллинз же ясно сказал...

     Полковник   Голубков  достал  из   сейфа  досье,  нашел  в  расшифровке
будапештского   разговора   нужное  место.  Там  стояло:  "Мы  разрабатываем
широкомасштабную операцию".
     Что за ерунда? Почему -- "разрабатываем"?
     О феноменальной памяти полковника Голубкова в управлении недаром ходили
легенды.   Он   очень  хорошо  помнил,  что  сказал  цэрэушник.  Он  сказал:
"разработали".  "Cultivated", а не  "cultivating".  Ну конечно же: лейтенант
Ермаков, переводивший текст, допустил неточность, спутал время.
     Вот уж точно: дьявол прячется в мелочах!
     Голубков связался с диспетчером.
     -- Лейтенант Ермаков на смене?
     -- Так точно. Вызвать?
     -- Спасибо, не нужно.
     Голубков   вышел  из  кабинета  и  спустился  в  информационный  центр,
оснащенный,   как  с   гордостью   говорили  операторы   управления,  такими
компьютерами, каких не было  даже в НАСА. Это  было  преувеличением. В  НАСА
такие  компьютеры были.  Верней, в информационном центре  УПСМ  стояли те же
компьютеры, что и  в НАСА.  Их удалось купить  у фирмы-производителя в обход
всех американских законов.
     То, чего  нельзя получить  даже за  большие  деньги, можно получить  за
очень большие деньги.

     Начальник  информационного  центра  Олег  Зотов  раскатывал на  роликах
офисного  кресла  вдоль  стенда,  на  котором было  смонтировано  с  десяток
экранов,  системных  блоков,  серверов и прочей хитроумной  электроники.  На
мягкий  стук   бронированной  двери   Зотов  недовольно  обернулся,  кивнул:
"Секунду!" -- и затрещал клавишами компьютерной деки, не отрывая взгляда  от
монитора.
     -- Полный  облом, -- сообщил он. -- Индекс Доу-Джонса вошел в штопор. И
в Токио, и в Сингапуре.
     -- Что это значит? -- спросил Голубков.
     -- Это  значит,  что  правительству  Кириенко  придет гвоздец.  Гораздо
раньше,  чем мы просчитывали. На вашем  месте,  Константин  Дмитриевич, я не
стал бы сейчас покупать российские ценные бумаги.
     -- Спасибо,  что предупредил.  А то  я как раз собирался бежать в банк.
Кто дежурит на красной линии?
     -- Приходится мне.
     -- Чем занимается Ермаков?
     -- Работает. Отстранить?
     -- Ни в коем случае. Пусть работает. Но  если придет и скажет,  что ему
нужно в больницу к отцу или еще что, -- отпусти.
     -- А он придет?
     -- Думаю, да.
     Голубков прошел в торец длинного бетонного коридора и остановился перед
боксом, в котором работал лейтенант Ермаков.
     Не лежала у него  душа к тому,  что он собирался  сделать. Ему нравился
этот парнишка.  И больше  всего нравилось то, что он сказал отцу.  Он сказал
ему не "Что делать?" или  "Что ты  будешь  делать?".  Он  сказал: "Что будем
делать?"

     Полковник Голубков вошел в бокс.

     Увидев на пороге начальника оперативного отдела, лейтенант Юрий Ермаков
поспешно  встал,  на  его  лице  отразилась  сложная  гамма  чувств.  Испуг,
настороженность,  обреченность.  К  обреченности  примешался  вызов.  Хмуро,
исподлобья  смотрел он  на седого  сухощавого человека с озабоченным  просто
душным лицом, который сейчас олицетворял для него судьбу.
     -- Ты  чего на  меня уставился, как  партизан на допросе? --  удивленно
спросил Голубков. -- Сиди-сиди. Не помешаю?
     -- Нет, товарищ полковник.
     -- Помоги-ка мне  кое в чем  разобраться.  Помнишь,  ты расшифровывал и
переводил мой разговор в Будапеште? С человеком из ЦРУ?
     -- Да, помню.
     -- Тут какая-то неувязка. -- Голубков разложил на  столе  бумаги, нашел
расшифровку.  -- Смотри, здесь  написано: "Мы разрабатываем широкомасштабную
операцию". Так?
     -- Ну?
     --  А мне почему-то кажется, что он сказал по-другому. Правда,  с  моим
английским  я мог не  понять.  Давай-ка проверим. -- Голубков дал лейтенанту
кассету с магнитозаписью будапештской встречи. -- Найди это место.
     Ермаков погонял пленку вперед-назад и остановил запись на "паузе".
     -- Вот, нашел.
     -- Крути.
     В динамике прозвучало:
     -- "We have cultivated..."
     --  Стоп,  --  сказал  Голубков. -- Это  же прошедшее  время?  Или  как
правильно -- совершенное? Так?
     --  Ну  да,  --  подтвердил  Ермаков.  --  Тем  более  "we  have".  Про
несовершившееся событие он сказал бы "we are".
     -- А почему же ты написал: "разрабатываем"? Это же ты написал?
     -- Я.
     -- Тебя я и спрашиваю -- почему?
     -- Виноват, Константин Дмитриевич. Немного ошибся.
     --  Жопа  с  ручкой!  --  всерьез,  без  всякого притворства разозлился
Голубков. -- Немного ошибся!  Знаешь, какая цена может быть у этой ошибки? Я
читаю: "Мы  разрабатываем  операцию".  Решаю:  можно  рискнуть  упредить  --
втиснуться между "cultivating" и "cultivated". И куда я втискиваюсь?
     Лейтенант Ермаков побледнел.
     -- Виноват, товарищ полковник, -- повторил он.
     -- Еще бы не виноват! Конечно, виноват! Печатай, -- приказал  Голубков.
-- "Докладная записка. Проект..."
     -- Можно поставить программу "Дракон", --  предложил Ермаков.  -- Текст
сразу пойдет на экран. Только сначала нужно адаптировать ваш голос.
     -- К  черту  твоих  драконов, нет  у меня времени  их приручать.  Пиши.
"Совершенно   секретно.   Срочно.   Экземпляр   единственный,  занесению   в
компьютерную  базу данных не подлежит. Президенту Российской Федерации..." В
чем дело, лейтенант?
     -- Вы уверены, что я... что мне следует это знать?
     -- Конечно, уверен. Ты считаешь, что я не могу тебе доверять?
     -- Нет, но... Диктуйте.
     -- "В ходе выполнения Вашего поручения установлено следующее... Первое.
Заключение государственной комиссии о  том, что причиной катастрофы самолета
"Антей"  в   Алатау   был  отказ  навигационной  системы,  не  соответствует
действительности.     Эксперт     Крылов     располагает     неопровержимыми
доказательствами, что  в трюме "Антея" было  не два истребителя МиГ-29М, как
указано в документах, а как минимум три..."
     -- Дальше, -- кивнул Ермаков.
     -- "Сверхресурсная  загрузка могла  быть и причиной катастрофы самолета
"Руслан" в Иркутске..."
     Голубков  машинально  извлек  из пачки  сигарету,  но тут  же  сунул ее
обратно: в информационном центре курить категорически запрещалось.
     -- "Второе...  Опрос  членов  экипажей самолетов компании  "Аэротранс",
задействованных на транспортировке российских истребителей в  Индию, Китай и
Вьетнам, показал, что во время выполнения рейсов командиры экипажей получали
указание совершать незапланированные  посадки  на  аэродромах  Пакистана для
дозаправки. Во время этих стоянок происходила частичная разгрузка самолетов.
Приказ о посадке  отдавали  старшие офицеры ГРУ, сопровождавшие груз, они же
руководили  отгрузкой..."  Абзац...  "Для  сохранения  секретности  операций
членам экипажей на время полета выдавались документы на вымышленные фамилии.
После окончания рейса эти документы изымались. Показания опрошенных летчиков
подтверждает тот факт, что  страховка семьям погибших членов экипажа "Антея"
была  выплачена наличными,  без  какого-либо  документального оформления..."
Успеваешь?
     -- Да.
     -- "Третье, -- продолжал Голубков. -- Выявленные факты свидетельствуют,
что   государственная  компания   "Госвооружение"   осуществляет  регулярные
поставки российских истребителей вооруженным формированиям движения Талибан,
базы   снабжения  которого   находятся  на  территории  Пакистана.   В   эту
деятельность вовлечены не только фирма "Феникс" и компания "Аэротранс", но и
авиазаводы, выпускающие самолеты МиГ и Су. Информация об этой деятельности в
государственных контрольных органах  отсутствует. По оперативным  данным,  в
настоящее время реализуется контракт на сумму девятьсот шестьдесят миллионов
долларов..."
     Голубков  отметил,  как при  слове "Феникс" пальцы Ермакова замерли над
клавиатурой. Но лейтенант ничего не сказал, и Голубков продолжал диктовать:
     --  "Четвертое.   УПСМ  получило  информацию  о  том,  что  Центральное
разведывательное   управление   США   выявило  каналы  поставки   российских
истребителей талибам и подготовило операцию по их  перехвату. Эта информация
подтверждается сообщением резидента СВР в Пакистане о том, что  в  Исламабад
прибыла с®емочная группа телекомпании Си-эн-эн.  Кроме того, изменены орбиты
двух разведывательных спутников США. Они получили возможность контролировать
аэродром Потапово,  где производится погрузка российской военной авиатехники
на самолеты  компании  "Аэротранс".  Сегодня утром  в  Потапове  приземлился
крупнотоннажный транспортный  самолет Ант-125  "Мрия". Совершенно  очевидно,
что  на  нем будет  отправлена  очередная  партия истребителей..."  Абзац...
Почему у вас курить-то нельзя?
     -- Машины не любят, -- об®яснил Ермаков.
     -- Надо же, какие нежные!.. "Учитывая, что поставки  вооружений воюющим
странам являются грубейшим нарушением международных  законов и огласка этого
факта нанесет  огромный  ущерб  как  престижу России, так и ее экономическим
интересам,  считаю  необходимым..."  Двоеточие,  с  новой  строки.  "Первое.
Незамедлительно  дать  указание министру  обороны  РФ  блокировать  аэродром
Потапово  и   предотвратить   вылет  "Мрии".  Второе.   Обязать  Генеральную
прокуратуру  России  провести комплексную проверку  ГК  "Госвооружение", ЗАО
"Феникс", компании "Аэротранс" и  всех связанных с ними авиазаводов и банков
с целью  установления законности их деятельности и выяснения,  перечисляются
ли  в бюджет средства, полученные от торговли российскими  истребителями..."
Подпись:  "Начальник У ПС М генерал-лейтенант  Нифонтов..." Добавь:  "Проект
подготовлен начальником оперативного отдела УПСМ полковником Голубковым..."
     Он подождал, пока Ермаков закончит, приказал:
     --  Сделай  один экземпляр и все  сотри. Чтобы и  следа не  осталось  в
компьютере.
     -- Готово, товарищ полковник, -- через три минуты сказал Ермаков.
     Голубков просмотрел текст и молча пошел к выходу.  Его остановил вопрос
лейтенанта:
     -- Что теперь будет, Константин Дмитриевич? Голубков пожал плечами:
     -- А что будет?  Шеф подпишет, и отправим по назначению. Пусть решают в
Кремле. Надеюсь, не станут слишком долго тянуть.
     -- А если "Мрия" успеет вылететь?
     -- Успеет -- мало не будет,
     -- Кому?
     -- Всем.
     -- Кому -- всем? -- повторил Ермаков.
     -- Всем. От президента до самого нищего пенсионера. Всем!

     Вернувшись  в  свой  кабинет,  полковник  Голубков  перечитал текст, на
бумажной  четвертушке  написал:  "В  досье.  Документ  составлен  в  порядке
реализации  оперативных  мероприятий". Расписавшись, подколол четвертушку  к
листкам, вложил их в папку и подошел к окну.
     Через  пятнадцать  минут  из  ворот управления  быстро выехала  красная
"Нива" лейтенанта Ермакова.
     Расчет  оказался верным.  Это  не обрадовало  полковника Голубкова.  Но
свершившийся факт не может отменить даже Господь Бог.
     Оставалось ждать. Через час  докладную прочитает Ермаков-старший. Сразу
после этого он  должен будет связаться с подполковником Тимашуком и отменить
приказ об отправке "Мрии", У него просто нет другого выхода.
     "Если я все правильно понимаю", --  подумал Голубков.  А вот  в  этом у
него были сомнения.
     Что-то во  всем  этом деле было  не так. Какая-то  неправильность в нем
была,  ненормальность. Это ощущение скособоченности, словно бы искусственной
смещенности  всех акцентов было неявным, неуловимым.  Но  полковник Голубков
чувствовал  это, как опытный  водитель чувствует посторонний звук  в  работе
двигателя.
     Расклад  был  совершенно понятным.  Но  эта понятность и  не  нравилась
полковнику Голубкову.
     Дело представлялось слишком понятным, чтобы быть правильным.

     Из потока машин вывернула оперативная "Волга" управления, требовательно
посигналила  у  ворот. Из  нее выскочил  лейтенант  Авдеев. Через  минуту он
всунулся в кабинет Голубкова.
     --  Две новости, Константин Дмитриевич.  И  обе  хорошие,  --  радостно
сообщил он. -- Засекли хвост. Вас вели  на двух "Жигулях" и "хонде".  И вели
так, что любо-дорого. Настоящие профи!
     -- Это, по-твоему, хорошая новость?
     -- Но мы же их засекли!
     -- Давай вторую, -- кивнул Голубков.
     -- Пробили.
     -- По номерам?
     -- Нет. Номера липовые. Как и на краснодарских машинах. Удалось отвлечь
водителя  "хонды" и  плеснуть  в  бензобак  воды. Движок инжекторный, заглох
капитально. Водила вызвал по сотовому свою техничку. Ее и пробили. И знаете,
кто оказался? Пятнадцатый отдел! Их наружка!
     -- Точно? -- переспросил Голубков.
     -- Сто процентов!
     Молодой оперативник взглянул на хмурое лицо полковника и предположил:
     -- Похоже, это не очень хорошая новость?
     -- Ну почему? -- возразил Голубков. -- Бывают и хуже.
     "Но редко", -- подумал он.
     Лейтенант Авдеев молча стоял, ждал приказаний.
     -- Сделай-ка  вот что, -- помедлив, сказал  Голубков. --  Поезжай в