ми подслеповатыми глазами.

        Глава пятнадцатая
     ДУРАКУ ВЕЗДЕ СЧАСТЬЕ


     Теперь  доктор и  магистр оба стояли  на  четвереньках,  опустив головы
книзу и  рассматривали залитую  белым, неживым светом четырехугольную выемку
размером в  квадратный фут. От кольца остался только рыжий бублик  ржавчины,
но грубо высеченная  в камне скоба  была совершенно целой  -- да и что с ней
могло сделаться за каких-нибудь триста лет?
     -- Подденем ломом? -- выдохнул Фандорин.
     --  Нет, лучше попробуем руками, -- тонким, не похожим на  свой голосом
ответил Максим Эдуардович. -- Господи, неужели нашли?
     Взялись за  скобу  вдвоем,  потянули.  Сначала плита сделала  вид,  что
приросла насмерть и ни за что не  покинет  своего ложа, но со второго  рывка
жалобно скрипнула и пошла,  пошла  вверх.  Она была еще  менее тяжелой,  чем
верхняя.
     Когда кладоискатели отложили  ее  в сторону,  в  полу открылась  черная
дыра, и оттуда в  лицо Николасу  дохнул  запах Времени:  обычно столь трудно
уловимый, он был густым, вязким и дурманил много крепче, чем гашиш,  которым
будущий магистр баловался  в  студенческие годы,  когда  был  легкомыслен  и
подвержен чужим влияниям.
     Партнеры замерли  над потайным люком,  переглянулись. Вид у Болотникова
был совершенно безумный -- волосы растрепались, лоб в черных полосах, зрачки
так и мечутся  из стороны  в  сторону. Надо  полагать,  я  выгляжу не лучше,
подумал  Фандорин.   Еще  бы,  всего  шаг  остается   до   всемирной  славы,
сумасшедшего богатства и, что еще драгоценней, до разгадки тайны,  возможно,
самой неприступной и интригующей из всех, что известны истории.
     -- Ну, кто первый? -- спросил Николас. -- Сейчас, принесу  лестницу,  и
решим. Только не светите без меня вниз, ладно?
     Ступил на  деревянный настил, поднимавшийся  над люком фута  на два,  и
зашарил  узким, сфокусированным  лучом  по полу  --  где тут были  остальные
инструменты и  свернутая веревочная  лестница? А, вот. Кружок света выхватил
из темноты  рукоятку кирки, черную трубку  домкрата  и чуть  в  стороне  еще
что-то  странное -- белое  и полукруглое.  Кажется, спортивный туфель.  Нет,
черный кед  с резиновым ободом и белой  шнуровкой. Должно быть,  из той кучи
мусора, которую они с архивистом перекидали лопатами.
     Фандорин повернул фокатор, чтобы круг света  стал менее интенсивным, но
зато более широким.
     Из темноты с бесшумной стремительностью ночного кошмара выросла фигура:
сначала ноги,  потом клетчатая  рубашка, белое  лицо, забликовавшее стеклами
очков, светлая косая челка на лбу.
     Увидев  перед собой убиенного Шурика, магистр испытал даже  не страх, а
сокрушительное,  горчайшее  разочарование.  Так  он  и  знал! Все  это  сон,
обыкновенный  сон:  потайная  дверца  в полу, аромат  застоявшегося Времени.
Сейчас  зазвенит  будильник,  надо  будет вставать,  чистить  зубы и  делать
зарядку.
     В руке у приснившегося киллера вспыхнул и тут  же погас огненный шарик,
и фонарь вдруг  дернулся, лопнул,  рассыпался мелкими осколками. Сквозь этот
тихий звон донеслось знакомое тошнотворное чмоканье.
     Есть  и  другой  вариант, еще менее  приятный, подумал Николас,  стоя в
кромешной тьме. Это не  сон, а сумасшествие. И ничего удивительного -- после
всего, что произошло  за последние дни.  Что ж,  по крайней мере в тюрьму за
убийство не посадят, будут лечить и, может быть, даже вылечат.
     --  Что там у вас? -- раздался  голос Болотникова.  -- Фонарь грохнули?
Какой вы нескладный! Сейчас посвечу.
     Что это? Кажется, шорох медленно приближающихся шагов?
     Николас попятился назад --  туда, где из ямы в полу сочился рассеянный,
весь в крупицах танцующей пыли свет.
     Вопреки  воспитанию  и  убеждениям, откуда-то  из  детства  или  глубин
подсознания, пятнистой змеей выполз и третий вариант: привидение.
     Фандорин никогда не верил  в потусторонние  силы, бродячих мертвецов  и
прочую дребедень, а тут вдруг сделалось невыносимо страшно -- до тошноты, до
холодной испарины. Что там такое надвигается из темноты?
     Николас допятился до пролома и ступил вниз, чтобы дотронуться до живого
человека. Схватил Максима Эдуардовича за плечо, потряс.
     -- Какого черта? Что за...  -- раздраженно буркнул сидящий на корточках
архивист, обернулся и поперхнулся.
     Его лица  Николас  не  видел,  потому что фонарь светил вниз,  в  дыру.
Выходит, не выполнил Болотников просьбу коллеги, но сейчас это  уже не имело
значения.
     -- Кто это? -- резко спросил Максим Эдуардович. -- Кого вы привели?
     Во всяком случае, это не сумасшествие, понял Фандорин, но облегчения не
испытал.  Медленно повернулся. Призрак был рядом, на самом краю  ямы. Теперь
он утратил об®емность, превратился  в черный силуэт,  но  это несомненно был
фантом Шурика.
     Бедный  Болотников еще ничего  не  понял. Кажется, он вообразил,  что в
подвал проник какой-то бродяга и засердился:
     -- Как  он сюда попал? Кто это? Хороша у нас охрана, нечего сказать. Эй
вы,  шварцнегеры!  --  крикнул  он во  все  горло  и  подавился,  потому что
потусторонний Шурик сел на корточки и зажал архивисту рот.
     Прямо перед собой Николас видел поблескивающие очки привидения,
     -- Тише, мыши, кот на  крыше, -- сказал призрак и зашелся тихим смехом.
--  Привет,  Колян.  Классно  мы  тебя  тогда  прикололи, да?  Ах, прощайте,
помираю.
     Он  захрипел, раздвинул  губы, и на подбородок потекла темная  струйка.
Шурик хмыкнул, выплюнул что-то изо рта, об®яснил:
     --  Гранатовый сок  в пакетике. Захватил, чтоб  тебя  повеселить. А ты,
дурачок, купился. Умора!
     Затем  обернулся  к Максиму Эдуардовичу,  так и застывшему  с прикрытым
чужой ладонью ртом.
     -- Что,  гнида, узнал  сердечного  друга?  Узнал.  И навалил  в портки.
Правильное  решение.  -- Шурик  убрал руку, брезгливо вытер  о  рубашку.  --
Захотел  Седого  кинуть? Зря, Макс,  зря. Сам навел, сам семафорил,  немалые
бабульки схавал, а после придумал  для себя скрысятничать? Обиделся  на тебя
Седой, жутко обиделся. Вот, велел передать.
     С  этими словами Шурик быстро поднял руку --  не ту, которой только что
зажимал Болотникову рот,  а  другую,  с  длинной черной  трубкой  (знакомой,
слишком знакомой  Фандорину!) -- приставил глушителем прямо ко  лбу  Максима
Эдуардовича,  и  в  следующий миг голова  архивного Моцарта дернулась, будто
задумала сорваться с  шеи, а сам доктор исторических наук завалился назад и,
ударившись о края люка, исчез, в зияющей дыре.
     Черная трубка,  пахнущая  горячим  металлом и  порохом,  повернулась  к
Николасу. Он зажмурился.
     И услышал:
     -- Не трусь, Колян. Седой тебя с заказа снял. Дыши кислородом -- можно.
     -- Снял? Почему снял? -- деревянным голосом спросил Фандорин.
     -- Понравился ты ему. Говорит, отвязный мужик, пускай живет.
     Глаза Николаса уже привыкли к слабому освещению, и теперь он видел лицо
убийцы  вполне  отчетливо: и  растянутые в  улыбке  тонкие  губы, и  гладкий
мальчишеский лоб, и щеки с ямочками.
     -- Я? Понравился Седому? Но разве  мы с ним... Фандорин не договорил --
застонал, кляня собственную тупость. Ну конечно, конечно! Все же так просто!
     Он не столько спросил, сколько констатировал:
     -- Болотников с самого начала работал на вас? Наткнулся на мою статью и
сразу побежал к Седому, да?
     -- Не знаю, на что  он там наткнулся, но с Седым они  по корешам давно,
еще когда Владик на эту самую комиссию бабки отстегивал.
     Итак,  Седой  был   спонсором  комиссии  по  поискам  библиотеки  Ивана
Грозного.  Вот  почему, прочтя статью  в  британском журнале  и  поняв,  что
появился шанс найти  Либерею, Болотников обратился за помощью именно к нему.
Выманил лопуха -- англичанина в Москву, передал его в опытные руки Шурика, а
сам  занялся  изучением  письма.  Не  было  у  Максима  Эдуардовича  никакой
фотографической памяти -- просто грамотка находилась в его руках  так долго,
что первые ее строки он запомнил наизусть.
     А что было потом?
     Тоже  ясно.  Почти  сразу  же Болотников  понял, что  в  левой половине
документа содержатся некие зашифрованные  сведения,  понятные только знатоку
истории рода  фон  Дорнов. Вот почему Шурик  получил  от своего  шефа приказ
прекратить охоту на англичанина,  а наоборот, подбросить  ему кейс  обратно.
Более того. Седой  решил взять  магистра  под  собственную опеку, для чего и
устроил   инсценировку   с  дракой   и   пальбой  --  надо  сказать,  весьма
убедительную.  План  был, что  называется,  fool-proof: запугать Николаса  и
поставить его в положение, когда  ему не к кому будет обратиться за помощью.
А тут верное убежище  -- отсиживайся, сколько хочешь.  Полный комфорт,  да и
полное  содействие,  если   от  скуки  надумаешь  заняться  решением  некоей
головоломки. Если бы подвыпивший  Николас не поддался  приступу  альтруизма,
все именно так бы и вышло...
     -- Значит, Влад и  есть тот самый Седой, -- горько усмехнулся Фандорин,
вспомнив  душевную  широту чудесного  флибустьера. -- Почему "Седой"? Он  же
молод.
     -- Потому что Соловьев, -- непонятно ответил Шурик.
     Ладно, это было неважно. У Николаса имелся вопрос посущественней.
     -- В чем перед вами провинился Болотников? Или просто стал не нужен?
     --  Шибко умный стал. Захотел втихаря,  без Седого,  банк сорвать.  "До
развязки еще далеко,  и исход проблематичен",  -- передразнил киллер высокий
баритон архивиста. --  За  лохаря  Седого держал.  У  нас,  Коляныч, за  это
мочат... Чего глядишь? Полезай в очко.
     Веселый убийца кивнул на отверстие в полу.
     --  Давай,  давай. Я  тебе  сверху  посвечу.  Ну  чего  встал? По  ушам
нашлепать?
     Фандорин вспомнил небрежную грацию, с которой Шурик  некогда ударил его
ногой в пах, и стал  быстро разматывать  лестницу. Утверждение  о  том,  что
Седой якобы велел оставить "отвязного мужика" в живых стопроцентного доверия
не вызывало. Но разве был выбор?
     Зацепил крюки верхней  части за доски. Подергал --  вроде  крепко. Стал
спускать  конец с  грузилом в темноту.  Довольно скоро  снизу донесся глухой
звук, грузило достигло дна. Неглубоко, меньше десяти футов.
     Усилием воли Фандорин заставил себя забыть о том, что, вполне возможно,
живым из этого подземелья  ему уже не выбраться. Тайна все равно  оставалась
тайной и сейчас, перед лицом смертельной опасности, манила ничуть не меньше,
чем прежде.
     Что там, во тьме? Неужели кованые сундуки с древними манускриптами?
     Ноги коснулись чего-то мягкого, упругого.
     Николас  посмотрел вниз --  благо Шурик подсвечивал сверху фонарем -- и
вскрикнул. Кроссовка упиралась в грудь мертвого Максима Эдуардовича.
     Магистр поспешно  шагнул в сторону. Под ногами был не камень, земля. На
ней толстый серый слой пыли, почерневшие деревяшки -- вероятно, когда-то они
были приставной лестницей.
     Круг света  стал  расти --  Шурик  отвернул фокатор. Да, пол  земляной,
глинистый.  Глина  --  естественная  защита  от  подземных  вод.  Устраивать
книгохранилище в каком-нибудь ином грунте было бы безумием.
     У левой стены  лежало что-то широкое, деревянное. Судя по прямоугольной
форме и полуутонувшей в пыли бронзовой  чернильнице --  столешница. Фандорин
тронул край доски  ногой, и целый кусок рассыпался в труху. А вот и столь же
ветхие обломки деревянного  кресла. Кусочки стекла, осколки глиняной посуды,
несколько пустых пузырьков причудливой формы. Что здесь было -- лаборатория?
Аптечный склад?
     Помещение оказалось  не  таким  уж  большим,  гораздо  меньше  верхнего
подвала. Никаких сундуков. Вообще ничего, что бросалось  бы в глаза. Царство
пыли. Даже с потолка свисали серые лохмотья.
     Николас захлюпал носом, чихнул -- раз, еще раз.
     -- Доброго здоровьица! -- гаркнул сверху Шурик.
     Эхо было таким гулким, что Фандорин вздрогнул.
     -- Есть хабар? -- нетерпеливо  спросил весельчак, поворачивая фонарь то
так, то этак.
     Какая-то продолговатая куча на полу.
     Присев,  Николас смахнул рукой пыль.  Скелет! Разинутый  зубастый  рот.
Одежда  истлела,  лишь в  чаше таза  блестит медная пряжка, да меж позвонков
посверкивают пуговицы. Вот они -- "мертвые кости", которых Корнелиус бояться
не велел. А все равно жутко.
     Чуть в стороне еще какая-то куча, поменьше.
     Фандорин осторожно разгреб пыль (теперь уже не рукой, кроссовкой).
     Волокна  грубой  сгнившей  материи. Рогожа? Пожалуй.  Как там  было,  в
письме: "А Замолея под рогожею не имай души спасения ради"?
     Что это блеснуло из прорехи нестерпимо ярким сиянием?
     -- Есть... -- зачарованно выдохнул магистр. -- Есть!
     --  Есть!  --  с  удовлетворением  повторил  Шурик  куда-то  в сторону,
непонятно к кому обращаясь.
     Не  прошло   и  секунды,  как   сверху  донесся  сочный  звук  неясного
происхождения, нечто среднее между "шмяк!" и "хрусть!".
     Николас обернулся и увидел,  как на пол падают очки,  а следом за  ними
свалился  и  сам  Шурик.  Он  рухнул  прямо  на  неподвижное тело архивиста,
перекатился  на пол и остался лежать  ничком. На  макушке из-под  соломенных
волос обильно сочилась черная кровь  -- прямо на глазах Шурик превращался из
блондина в брюнета.
     Фонарь, однако, не упал, остался, где  был --  на краю люка. Свет вдруг
закачался, стал сжиматься и усиливаться, а потом превратился в узкий и яркий
луч, светивший прямо в глаза ничего не понимающему Фандорину.
     -- Кто это? -- крикнул Николас, закрываясь ладонью. -- Игорь, Саша, это
вы?
     Но  ответил  не  один из охранников,  а  лично  начальник  департамента
безопасности "Евродебета" Владимир Иванович Сергеев:
     -- Это я, мистер Фандорин. Ваш ангел-хранитель.
     Николасу послышалась в голосе полковника насмешка. С чего бы?
     -- По-моему, он убит,  -- сообщил Сергееву магистр. -- Вы не рассчитали
удар. Чем это вы его?
     --  Да  вот  этим,  --  ответил  невидимый Владимир Иванович, и рядом с
Фандориным брякнулось об  пол  что-то металлическое. Обломок трубы с  мокрым
пятном на зазубренном конце.
     Во всем этом было что-то странное.
     -- А где ваши сотрудники? --  спросил  Николас. -- Я не понимаю, как он
мог пройти мимо них незамеченным.
     --  Ребят я отпустил, пускай поспят, -- добродушно откликнулся Сергеев.
-- Решил, подменю  их сам.  Ну,  что вы  там  такое нашли,  мистер-магистер?
Показывайте.
     Луч  сполз  с  лица  Фандорина,  порыскал  туда-сюда  и остановился  на
истлевшей рогоже, из-под которой снова замерцали веселые искорки.
     -- Вот она, голубушка, -- пробормотал  полковник. -- Невелика, да знать
ценна, если Седой из-за нее на уши встал.
     --  Так вы все  знали? --  тупо спросил Николас. --  И Иосиф Гурамович,
выходит, тоже?
     Сергеев свесился в дыру пониже, и теперь его  лицо подсвечивалось сбоку
-- черно-белое и жуткое, как маска злодея из театра Но.
     Беззвучно, с придыханием рассмеявшись, Владимир Иванович сказал:
     --  Coco ничего  не знает, он --  козел,  а в этом мире,  дорогой  сэр,
козлам не светит.  Вот Седой, тот орел.  Профессионал всегда  знает, на чьей
стороне ему быть, особенно если нужно выбирать между орлом и козлом.
     --  Так  вы  работаете  на  Седого?! Но...  но зачем же  вы тогда убили
Шурика?
     -- Полковник  Сергеев  будет  на стреме стоять, а весь навар достанется
Шурику? -- хмыкнул глава безопасного  департамента.  --  Нашли  шестерку. Да
если б не я, хрен бы Седой узнал, что за банкет намечен на эту дивную ночь.
     Откуда, откуда такая осведомленность? -- мысленно содрогнулся Фандорин.
Ответ был на поверхности, постыдно элементарный: жучки. Квартира на Киевской
наверняка прослушивалась,  коварный полковник был в курсе всех  совещаний  и
обсуждений,  только  докладывал  о  ходе  поисков  не  своему  шефу,  а  его
противнику.
     Я  пешка, подумал магистр. Меня использовали, мной вертели, как хотели.
Алтын была права: я ежик в тумане.
     И все же не все здесь было ясно.
     -- Неужто вы думаете, Сергеев, что Владик,  то есть Седой, простит  вам
убийство своего верного помощника?
     Владимир Иванович снова  тихонько засмеялся  -- так,  словно только что
вспомнил и собрался рассказать остроумный анекдот.
     --  А  Шурика  укокал не я, а вы. Вы-с,  вы и убили-с,  прекрасный сэр.
Тюкнули  душегуба  железякой по  кумполу. Седой  знает, какой вы шустрый, он
поверит. А железяка вон она -- между вами и Шуриком валяется. Но тут вовремя
подоспел  молодчага  Сергеев  и  прострелил  мистеру  Фандорину  его  глупую
английскую  башку. Вы  в какой глаз  оливку предпочитаете -- в  правый или в
левый?
     -- Влад не поверит! --  закрылся ладонью от луча  Николас. -- Он знает,
что я не  способен убить  человека  ударом  сзади! У  вас ничего  не выйдет!
Соловьев не идиот, он в людях разбирается, и вы за все ответите!
     Сергеев задумался.
     -- Хм, а ведь верно. Владик --  парень дотошный. Пожалуй,  и пальчики с
железки снимет,  и  экспертизу, чего доброго,  закажет.  Спасибо за толковый
совет, мистер Фандорин. Coco говорил мне, что вы -- просто кладезь мудрости.
     Внезапно голос полковника изменился -- стал жестким, властным:
     -- А ну, живо взял трубу, биг бен долбаный! Вмажь  ему по затылку -- да
со всей силы, чтоб тебе на рукав ошметки полетели!
     Николас ответил короткой идиомой  из  фольклорного блокнота, означавшей
отказ в самой грубой и категоричной форме.
     Из черного квадрата метнулась молния, а  грохот от выстрела в замкнутом
помещении  был таким,  что  магистр зажал уши руками  и  согнулся пополам. В
первый  миг  ему  показалось,   что  это  барабанные  перепонки,  в   полном
соответствии со своим названием, вдарили чересчур  разухабистую  дробь и, не
выдержав нагрузки, немедленно лопнули.
     Когда  к  Николасу вернулся слух  (а произошло это через  полминуты, не
раньше), оказалось, что  Владимир Иванович не молчит -- излагает аргументы в
пользу своего предложения:
     -- ...мастер спорта  по  стрельбе, -- говорил  отставной  полковник. --
Четыре раза призы по управлению брал. С пятидесяти метров пулю в обручальное
кольцо  кладу. Следующую пулю,  падаль ушастая,  ты получишь  в локоть левой
руки, в лучевой нерв.  Ты не представляешь, какая  это боль. Выть будешь, по
полу кататься. А, спрашивается, зачем? Я  ж тебя все  равно живым отсюда  не
выпущу. Давай, бери железяку. Скорей отмучаешься.
     Фандорин инстинктивно  обхватил локти ладонями и  метнулся в сторону из
освещенного пятна, но луч в два счета нашел его.
     -- А особенно я люблю сажать по движущейся мише...
     Сергеев  так  зашелся  в  смехе,  что  аж  захрипел.  Фонарь  качнулся,
вывернувшись  вбок, осветил  лицо  полковника,  и стало  видно, что глаза  у
Владимира Ивановича удивленно выпучены, а сам он свешивается из  дыры как-то
слишком уж отчаянно, будто кто-то придавил его сверху ногой.
     Зычный,  уже однажды  слышанный Николасом голос  с  сильным  грузинским
акцентом проревел:
     -- Coco -- козел? Это ты козел, оперюга поганый!
        x x x
     -- Зачем  грубо  говоришь, Гиви? --  послышался  другой  голос, тоже  с
акцентом, но только совсем легким. -- Ты теперь банковский  работник, будешь
начальником департамента. Нехорошо, дорогой, отвыкай.
     Иосиф Гурамович Габуния, Большой Coco -- собственной персоной, а с ним,
надо  полагать, бойцы его тайного "Эскадрона". Господи, каких  еще сюрпризов
следует ждать этой нескончаемой ночью?
     -- Иосиф Гурамович! -- заизвивался Сергеев, тщетно пытаясь вывернуться.
-- Скажите ему, чтобы убрал ногу  с моей спины. Я все  об®ясню! Тут  сложная
двойная игра с подставкой по резиденту. Я  провел  многоходовую  комбинацию,
вышел  на  Седого, и теперь он у нас  в  кармане. Как раз  сегодня собирался
завершить операцию  и обо всем, вам доложить. Результат блестящий. Теперь  я
знаю, в чем состоял...
     Не  умолкая ни  на секунду, предприимчивый полковник,  рукой с  фонарем
упиравшийся в край дыры, умудрил