и  была спрятана  где-то  в  тайном подвале дома,  стоявшего  в
какой-то Черной Слободе, за какими-то Каменными воротами.
     Уже одно  это  было  исторической  сенсацией первой  величины.  Да и не
только исторической -- обнародование открытия наверняка вызвало бы очередную
волну  ажиотажа.  Если  попытаться представить, в какую сумму оценивалось бы
сегодня Иванове  собрание книг,  то, вероятно, пришлось  бы  вести  счет  на
миллиарды. Немедленно возникли бы новые комиссии, опять  начались бы поиски,
раскопки. А вместо этого (публичные доклады, пресс-конференции, телевидение,
докторская   степень,   членство   в   Королевском   обществе!)  приходилось
отсиживаться на нелегальном положении и гадать, кто до тебя доберется раньше
-- милиция или бандиты.
     На шестой день (да-да, уже на шестой, потому что работал Николас споро)
вся сколько-нибудь причастная к теме литература, включая описание городского
быта москвитян и  мемуары  обитателей  Иноземной  слободы,  была  изучена  и
частично законспектирована. Наступил период осмысления и анализа.
     Первый вывод не заставил  себя  ждать.  Он,  можно  сказать,  лежал  на
поверхности.
     С чего  это  Николас  А. Фандорин  взял, что он один  осознает  научную
ценность письма Корнелиуса?  Те, кто хочет найти Либерею, поняли смысл слова
"Замолей"  ничуть  не  хуже,   чем  он.   А   если   учесть,   что  Николас,
профессиональный  историк  (да  к  тому  же, благодаря капитану  фон  Дорну,
прочитавший немало  книг по истории допетровской Руси), ни  о каком  Замолее
раньше  не  слыхивал,  то  получалось   совсем   интересно:   бандитов  явно
консультировал высококвалифицированный специалист.
     Кто еще  читает архивные журналы  и  "Королевский исторический журнал"?
Только  серьезный  историк.  Он  сопоставил  две   публикации  о  половинках
невнятного документа и послал в Лондон таинственную бандероль.
     И мысли  Фандорина естественным  образом повернули в сторону  архивного
Моцарта,   замечательного  эрудита  Максима  Эдуардовича   Болотникова.  Кто
обрабатывал   находку   из   Кромешников?   Болотников.   Мог   ли   он   не
заинтересоваться  упоминанием о "Замолее" и  "Ивановой  Либерее"  из  правой
половины письма? Не мог. Тогда почему Максим Эдуардович так мало внимания --
противоестественно, демонстративно  мало -- уделил британскому исследователю
и второй половине  документа? Ай да светило архивистики!  Теннис ему, видите
ли,  важнее!  Уж  не  тем  ли  об®яснялось  это  показное  безразличие,  что
Болотников твердо  знал: скоро письмо  будет у него в руках?  И еще. Если  у
Шурика имелся сообщник из числа опытных сотрудников, становится понятно, как
киллер  попал  на  территорию   архивного  городка  и  как  выбрался  оттуда
незамеченным.
     На следующее утро полковник Сергеев  получил  срочное  задание: собрать
все возможные сведения  о главном специалисте  отдела обработки Центрального
архива старинных документов -- образ жизни, контакты, подробности биографии.
     Сутки  спустя расторопный  Владимир  Иванович  явился  с  исчерпывающим
докладом.
     -- Не знаю, господин Фандорин, почему  вы решили  заинтересоваться этим
архивистом, но суб®ект безусловно непростой, с фокусом, --  сразу же перешел
к делу Сергеев.  В руках он держал  электронную записную книжку, но  почти в
нее не заглядывал -- память у полковника была отличная. -- В чем фокус, пока
неясно,  но see  for yourself.  Зарплата  у Болотникова  на ваши  деньги  --
четырнадцать фунтов в месяц. К тому же выплачивают ее нерегулярно, задолжали
за  два  месяца. При  этом  живет  Болотников  в квартире,  купленной совсем
недавно за восемьдесят три тысячи -- опять же на ваши стерлинги. Одевается в
дорогих бутиках, отдает предпочтение костюмам "Хуго Босс" и рубашкам "Ив Сен
--  Лоран".  Ездит на новой недавно  купленной спортивной  "мазде".  Холост,
поддерживает отношения  с  одной  замужней  женщиной  и двумя  девицами.  Их
имена...
     -- Не нужно, -- поморщился Николас. -- Это не имеет значения. Есть ли у
Болотникова знакомства среди криминальных кругов? С Седым он связан?
     Сергеев  чуть  дернул  усом,  очевидно,  потрясенный   осведомленностью
англичанина о московской преступной среде. Ответил сдержанно:
     --  Пока  ничего в  этом  направлении  не  обнаружено. Непохоже, что он
связан  с  кем-нибудь из серьезных людей вроде  названного вами лица. Не тот
типаж. Но можно пощупать. Будем продолжать наблюдение?
     Жалко было терять время. Пожалуй, и так все ясно.
     -- Не  нужно, -- сказал  Фандорин. --  Можете  устроить  мне встречу  с
Болотниковым?
     Полковник слегка пожал плечами:
     -- Нет проблем. Куда доставить?
     Магистр хотел было  попросить, чтобы  служба  безопасности обошлась без
насилия,  похищения и прочих  дикостей,  но не  решился  --  энглизированный
начальник департамента, пожалуй, мог и обидеться.
     -- Не сюда. Где-нибудь... -- Николас неопределенно помахал рукой.
     -- Понятно. Сделаем. В пять нормально будет?
        x x x
     Кажется,  Николас  все-таки переоценил  степень  европейскости  бывшего
гебиста.
     Доставленный к месту встречи главный специалист выглядел бледным и явно
напуганным.  Он сидел меж двух крепких,  безукоризненно одетых молодцов,  на
заднем сиденье гигантского джипа, припаркованного  напротив  Парка культуры.
Когда Фандорина привезли на стоянку, джип уже дожидался там.
     --  Можете  поговорить с ним прямо  в машине,  face  to face, -- сказал
Владимир Иванович. -- Ребята постоят снаружи.
     -- Вы?!  --  разинул  рот  Максим Эдуардович,  когда  Фандорин  сел  на
переднее сиденье и повернулся к нему. -- Так вы не иностранец? Вы из ФСБ? За
что меня задержали?  В чем меня подозревают? Мне чуть не вывихнули руку! Это
какое-то недо...
     -- Недоразумение?  --  подхватил  Николас, не  испытывая  ни  малейшего
раскаяния по поводу вывернутой руки коварного архивиста. -- А то, что меня в
вашем богоугодном заведении сбросили с крыши, это тоже недоразумение?
     Болотников несколько раз моргнул.
     -- Да, я слышал про это. Но... но при чем здесь я? Меня в это время и в
архиве-то не было. Вы же помните, я уехал играть в теннис.
     -- И  так  торопились, что  даже не  заинтересовались  левой  половиной
документа...  -- Магистр сделал паузу.  -- При  том  что в правой поминаются
Иванова  Либерея  и   Замолей.   Конечно,  откуда   специалисту  по  русской
медиевистике знать, что означают эти странные слова?
     Ирония  подействовала.  Архивист сделался еще  бледнее, облизнул  губы,
сглотнул.
     -- Так что скажете, коллега? -- спросил Фандорин, уничижительно выделив
последнее  слово. Сейчас  он этому Моцарту с удовольствием не то что руку --
голову бы свернул. Жаль, воспитание не позволяло.
     -- Я...  Клянусь, я не  знаю, кто и  зачем пытался  вас  убить, -- тихо
произнес Максим  Эдуардович. --  Я сам был в шоке, когда узнал. И испугался.
То есть, у меня есть одно предположение, но...
     Он оглянулся  на молодых  людей, неподвижно  стоявших с  двух сторон от
автомобиля.
     -- Послушайте, кто вы? Ведь эти люди не из ФСБ?
     Фандорин вспомнил  уместную фразу  из одного старого советского фильма,
который когда-то видел на ретроспективном кинопоказе в Челси.
     -- Вопросы здесь задаю я.
     Сработало! Архивист втянул голову в плечи, два раза кивнул.
     --  Хорошо-хорошо. Я все вам об®ясню, с самого начала... Разумеется, вы
правы: когда три года назад  я  получил кромешниковский фрагмент,  я страшно
заинтересовался этой находкой. Упоминание  о  "Математике" Замолея, книге из
Дабеловского списка,  которая  ни в каких иных источниках не  упоминается, в
сочетании  со словами "Так  найдешь Иванову Либерею" меня потрясло. Я неделю
не мог ни есть, ни спать! Вы сами  историк, вы меня поймете... Но дело еще в
том,  что  я  усмотрел  в  этом  событии  перст  судьбы,  некое  мистическое
совпадение!...Сейчас  об®ясню.  Извините,  я  волнуюсь,  поэтому  получается
сбивчиво. Дело в том, что как раз в то время у нас тут начался очередной бум
"либерейной  лихорадки",  как  я ее называю. Журналисты  снова  откопали эту
старую историю, опять нашлись энтузиасты, собрали какие-то частные средства,
даже  создали городскую комиссию. И я консультировал эту комиссию в качестве
эксперта.  Каково совпадение, а? Нет, то  есть ничего сверх®естественного  в
том, что пригласили именно меня, нет -- скажу без ложной  скромности,  что я
ведущий  специалист по  архивным документам и книжному делу этого периода. И
то,  что  интригующая  половина  грамотки  попала  именно  ко  мне, в  отдел
обработки,  тоже  естественно.  Но  меня  поразило  совпадение  по  времени!
Понимаете, как раз  незадолго  до  этого,  устав  от  дилетантского  усердия
искателей  Либереи, я  сделал  на  комиссии  разгромный  доклад,  в  котором
убедительно доказал,  что никакой Библиотеки Ивана Грозного нет и не было. И
вдруг -- на тебе! Ко мне в руки попадает весомейшее доказательство того, что
Либерея существовала и была спрятана где-то  в Москве. Разве не чудо? Разве,
прошу прощения, не промысел Божий?
     Все это звучало вполне правдоподобно, однако сразу же возник вопрос.
     -- Почему вы не сообщили о своей находке в комиссию?
     Болотников замялся.
     -- Этому сборищу полоумных энтузиастов и невежественных  хапуг? Нет,  с
ними я не  желал  иметь никаких дел. Я... Да что лукавить! Я усмотрел в этой
находке Шанс. Тот самый, великий, о котором мечтает  всякий историк. Сделать
открытие, которое останется в веках. -- Взгляд архивиста загорелся  азартным
блеском.   --  Доказать,  что   библиотека   Ивана   Грозного  существовала!
Убедительно, неоспоримо! Опровергнуть и Белокурова, и Забелина и всех прочих
классиков! Но  для этого  требовалось время, много  времени и  много работы.
Нужно было выстроить доказательную версию. И она у меня возникла!
     Максим  Эдуардович возбужденно подался вперед. Он был  уже не бледен  и
с®ежен, а совсем  наоборот -- раскраснелся, жестикулировал, на мальчиков  за
окном коситься перестал.
     -- Артамон  Матфеев, решил я. Это же  яснее ясного. Книжник,  ближайший
наперсник Алексея Михайловича,  посвященный во все дворцовые тайны. Кому как
не  ему  было  знать,  где  хранится  книжная  сокровищница.  В  1676  году,
предчувствуя неминуемую опалу и ссылку,  перепрятал  Либерею  в некое место,
известное ему  одному. А в  1682 году, когда после смерти Федора Алексеевича
боярин  был  возвращен в столицу, он не  успел добраться  до своего тайника,
потому что  15  мая, через три дня  после прибытия,  был  разорван мятежными
стрельцами.  Все  сходилось! Поиски доказательств этой версии  стали главным
делом моей  жизни. Если угодно, обсессией. Какой к черту Стэнфорд! Да  я  не
уехал  бы  из  Москвы  за все  сокровища  Форт-Нокса! -- Болотников  коротко
рассмеялся.  -- Я нашел три неизвестных ранее автографа боярина,  получил за
это  малую  золотую   медаль  Историко-архивного   общества,   но  меня   не
интересовали "малые медали" -- я должен был сравнить почерк. Увы, почерк был
непохож! Я был на грани отчаяния. Стало ясно,  что письмо написано кем-то из
приближенных Матфеева, находившихся вместе с боярином в Кромешниках накануне
снятия опалы. Но "кто-то из  приближенных"  -- это  не  доказательство,  для
весомости  мне нужно  было имя. К сожалению, достоверных сведений о том, кто
находился  в  этот  период при  Артамоне Сергеевиче,  мне найти не  удалось,
сколько я ни искал.  Я  уже собирался сдаваться -- опубликовать то немногое,
что  сумел выяснить. Это  все  равно  была бы сенсация,  хоть  и  не  такого
масштаба, о котором я мечтал. И вдруг ваша статья в английском журнале!
     Глаза   архивиста   горели   огнем   священного   первооткрывательского
сумасшествия -- слишком хорошо знакомого и самому Николасу. Магистр поневоле
заразился возбуждением Болотникова. Тайны  Времени -- сильный наркотик. Тот,
кто приобщился к нему, становится немножко безумцем.
     -- Имя  автора письма  было установлено! Мушкетерский капитан фон Дорн,
про  которого  известно,  что он состоял при  особе Артамона  Сергеевича  и,
вероятно, был посвящен в его  секреты.  Мало  этого: наличие второй половины
документа  давало  шанс,  на  который  я  и не  смел  надеяться.  --  Максим
Эдуардович округлил  глаза  и  перешел на шепот.  --  Найти Либерею! Что там
Матфеев, что там мои  доказательства!  Найти саму  библиотеку  -- в каком бы
виде она ни была.  Пусть полусгнившая, пусть безнадежно испорченная плесенью
-- все равно!  А  может быть, она  и  цела, хотя  бы  частично. Ведь Матфеев
разбирался в  книжном деле и, покидая Москву бог  весть на  сколько  лет  --
может,  и навсегда -- не  стал бы  прятать  драгоценные  манускрипты в сыром
месте.  Вы...  вы  представляете  себе,  что  это  была  бы  за  находка? --
задохнулся Максим Эдуардович.
     Николас  сказал   себе:  нельзя   поддаваться  этой  золотоискательской
лихорадке. Речь сейчас идет  не об исторических открытиях,  а  о вещах  куда
более грубых и неаппетитных -- коварстве, подлости, убийстве.
     -- Понятно, -- холодно произнес магистр. -- Вы выманили меня в Москву и
обратились за помощью к Седому.
     -- К кому? -- переспросил Болотников, сбитый с восторженного тона" -- К
Седому?
     Скорее всего с архивистом имеет дело не сам магнат, а кто-нибудь из его
подручных, подумал Фандорин. Что не меняет сути дела.
     -- Какое у вас жалованье? -- холодно осведомился он.
     --  Что?  --  еще больше  растерялся  архивист.  --  Вы  имеете в  виду
зарплату?  Кажется, триста  девяносто  тысяч. Или двести девяносто? Точно не
помню... А почему вы спрашиваете?
     --  И на  эти деньги вы одеваетесь  в  дорогих магазинах, купили  новый
апартамент и спортивный автомобиль?
     Болотников переменился в лице. Ага! В цель!
     -- Так это вы  выдали меня Вершинину!  Ну конечно, кто же еще! То-то он
так  хитро  на меня  смотрел.  Вызывает  к себе,  говорит:  "Эврика,  Максим
Эдуардович.  Я знаю, откуда мы возьмем средства.  Не  такой  уж я  недотепа,
каким вы все  меня считаете. Будем брать заказы у зарубежных исследователей,
за  хорошие  денежки, и в валюте! Вот так".  И чуть ли не подмигивает. А  за
день  до  этого  у него  были  вы. Наябедничали?  Откуда  вы  узнали,  что я
подрабатываю частными заказами?
     -- Так вы берете заказы? -- озадаченно спросил Фандорин.
     -- Давно. Иначе на что  бы я  жил?  На двести девяносто тысяч?  Заказы,
конечно,  отнимали время и отвлекали  меня  от поисков, но я не  аскет  и не
схимник.  История историей,  но жить тоже нужно.  Я превосходный специалист,
мои услуги стоят дорого.
     Николас нахмурился.  Это неожиданное известие подсекало под  корень всю
стройную версию о связи архивиста с бандитами.
     Нет! Не всю!
     -- Вы лжете! -- вскипел магистр, вспомнив  про другую важную улику.  --
Если б вы до такой степени были увлечены поисками  Либереи, вы не уехали  бы
на свой теннис! Нет, вы  твердо знали, что меня убьют и текст в самом скором
времени будет у вас! Вы убийца! Нет, еще подлее -- вы хладнокровный сообщник
убийцы!
     В  глазах у Фандорина потемнело  от ярости -- он  вспомнил  про "птичку
жалко", про  свой  полет с крыши -- и,  перегнувшись через  спинку,  схватил
Болотникова  за  лацканы.  Цивилизованный  человек,   убежденный   сторонник
политической  корректности,  и  вдруг такой  срыв.  Вот  оно --  вредоносное
воздействие дикого московского воздуха.
     В следующую же секунду Николас опомнился и разжал пальцы, но в салон  с
обеих сторон уже ворвались охранники, очевидно, умевшие пронизывать взглядом
и тонированное  стекло. Один запрокинул  Болотникову голову,  другой схватил
его за руки.
     -- Пустите! -- прохрипел полузадушенный архивист. -- Мне не нужно  было
ваше  письмо!  У  меня  фотографическая  память!  Я  специально  учился! Мне
достаточно  посмотреть  на  страницу в  течение  двадцати  секунд,  и  я  ее
запоминаю. Хотите,  прочту  письмо  по памяти? "Память  сия для сынка Микиты
егда в розумении будет а меня Господь  приберет а пути на Москву не укажет а
ежели умом не дойдешь как..."
     Фандорин махнул молодым людям -- мол, все в порядке, помощь не нужна, и
стальная хватка была немедленно ослаблена.  Хлопнули дверцы,  коллеги  опять
остались вдвоем.
     --  Так вы никому про меня не рассказывали? --  тихо  спросил  Николас,
снова перестав что-либо понимать. -- Честное слово?
     -- Кому?!  -- воскликнул  Болотников, держась  за  горло. -- А главное,
зачем?  По-моему, вы все-таки  не осознаете до конца,  что это такое:  найти
Либерею. Это открытие,  равного которому не было  в исторической  науке! Это
всемирная слава, не-во-о-бра-зи-мые деньги, вечная  благодарность  потомков!
Зачем  я  стал  бы  делиться с кем-то всем этим?  Да  прежде  чем  отправить
бандероль  вам,  я  навел о вас  справки,  прочитал все  ваши опубликованные
работы  и  пришел  к выводу,  что  как  ученый  вы  для  меня  опасности  не
представляете. Вы  занимались мелкими  фактографическими  изысканиями, я  не
обнаружил в ваших статьях ни размаха, ни концептуального масштаба.
     У  Николаса  опустились уголки  губ. И этот туда  же! Но  Болотников не
заметил, что разбередил в душе "малокалиберного" магистра незаживающую рану.
     -- Вы никогда не занимались Либереей. Вероятнее всего, вы и знаете-то о
ней  только понаслышке. Вас интересует лишь история вашего драгоценного рода
-- и слава богу. Теперь я вижу, что недооценил вас. Вы  все отлично поняли и
сумели заручиться серьезными союзниками. Я не спрашиваю  вас, кто эти  люди,
скажите только  -- они имеют  отношение  к каким-нибудь  научно-историческим
институциям? -- испуганно спросил архивист.
     Фандорин не смог сдержать улыбку.
     -- Нет, эти господа совсем по другой части.
     -- Слава богу!  -- возликовал Максим Эдуардович. -- Значит, про Либерею
из  специалистов  знаем  только  мы  с  вами? Тогда  еще  не  все  потеряно!
Послушайте, Фандорин, вы в России человек чужой, вы иностранец,  вы, в конце
концов,  по сравнению  со  мной дилетант.  --  Николас снова  поморщился, но
возражать не стал.  -- Не отдавайте  меня на растерзание вашим  головорезам!
Давайте  искать Либерею вместе,  а? Я  отлично знаю  топографию Москвы  XVII
века, знаю документы, у меня обширнейшие  связи в  музейных,  архитектурных,
даже диггерских кругах. Мы с вами обойдемся безо всяких комиссий! Если уж мы
не найдем Либерею, то, значит, никто ее не найдет. Не жадничайте -- почестей
и денег хватит на двоих.  Мы не  допустим,  -- он снова перешел  на шепот  и
оглянулся  на  охранников, -- чтобы  алчные  деляги растащили  библиотеку по
томам  и  втихую пустили  бы  их на  международные аукционы. Иванова Либерея
ценна именно  как единое  собрание. Вы  не думайте, все эти  дни я не  сидел
сложа  руки, я довольно далеко  продвинулся.  Вам  без  меня  будет  трудно.
Умоляю, не отлучайте меня от поисков! Я просто умру!
     Трудно  выдержать взгляд  человека,  который  смотрит  на тебя с  таким
страхом и с такой надеждой. Фандорин отвел глаза, вздохнул.
     --  Хорошо,  Максим  Эдуардович.  Тем  более   что  я  и  не   смог  бы
воспрепятствовать вашим  изысканиям.  Давайте поработаем вместе. Я и в самом
деле  вряд ли  обойдусь  без  вашего  опыта и знаний. Только учтите,  что вы
ввязываетесь  в очень опасное  дело. Кроме нас с  вами о Либерее знает еще и
некто третий.
     -- А!  Я  так  и знал! -- простонал  архивист.  -- Кто-то из историков?
Блюмкин? Голованов?
     -- Нет. Один мафиозный предприниматель по кличке Седой.
     Болотников сразу успокоился.
     --  Ну, это пускай. Должно  быть, услышал  звон  про  Библиотеку  Ивана
Грозного, когда комиссия работала, и решил "заколотить крутые бабки". Вокруг
меня  одно  время  шились некие  подозрительные  личности,  сулили "немеряно
баксов",  если  возьмусь выполнить  какой-то  заказ. Я подумал, речь  идет о
краже архивных документов, и