во дворце! Убивают!!!
     Детский, любопытственный:
     -- Пожар, да? Пожар? Мы все сгорим?
     Басисто-начальственный:
     --  Мушкетерам  встать  вдоль стен, за окнами смотреть,  за подвальными
дверьми!
     Ай, беда!  Теперь из погребов не  выберешься --  собственные  солдаты и
схватят.
     Сзади  гремели  сапогами  жильцы,  совсем  близко. Поймают  --  на дыбе
подвесят, чтоб выведать, для кого шпионил. Хуже всего то, что ясно, для кого
-- матфеевский  подручный. То-то  враги Артамона Сергеевича,  Милославские с
Галицким обрадуются!
     Бежать  в  дровяной чулан  было нельзя --  там у  дверцы  наверняка уже
стоят.  Делать нечего -- повернул  от развилки  в  другую  сторону,  в узкий
проход, куда прежде не забирался. Терять все равно было нечего.
     Сапоги жильцов простучали дальше -- и то спасибо. Фон Дорн на цыпочках,
придерживая шпагу, двигался в кромешной тьме. Свеча от бега погасла, а снова
зажигать было боязно.
     Зацепился  ногой  за  камень,  с  лязгом упал  на  какие-то  ступеньки.
Услышали сзади иль нет?
     -- Ребята! Вон там зашумело! Давай туда!
     Услышали!
     Корнелиус быстро-быстро,  перебирая  руками и ногами, стал  карабкаться
вверх  по темной лестнице. Ход стал еще  уже, стены  скрежетали по  плечам с
обеих сторон.
     Головой в железной каске капитан стукнулся о камень. Неужто тупик? Нет,
просто следующий пролет, надо развернуться.
     Миновал еще  четырнадцать  ступеней  --  железная  дверка.  Заперта,  а
вышибать нет времени.
     Снова пролет, снова дверка. То же самое -- не открыть.
     Выше, выше. Быстрей!
     Вот ступеньки и закончились. Карабкаться дальше  было некуда. Жильцы до
лестницы еще не добрались, но скоро доберутся.
     Все, конец.
     Он  заметался на тесной площадке, беспомощно зашарил руками  по стенам.
Пальцы задели малый, торчащий из стены штырь. Что-то  скрежетнуло, крякнуло,
и  стена  вдруг уехала  вбок,  а  из  открывшегося  проема заструился мягкий
лучистый свет.
     Не  задумываясь о смысле и  природе  явленного  чуда, Корнелиус ринулся
вперед.  Проскочил комнатку со  стульчаком (никак нужник?),  потом помещение
побольше,  с  бархатным  балдахином  над  преогромной  кроватью,  вылетел  в
молельню.
     Множество икон, на золоченых столбиках  горят свечи, а перед узорчатым,
инкрустированным самоцветами распятием стоит  на коленях  бородатый мужик  в
белой рубахе, жмется лбом в пол.
     Услыхал  железный  грохот,  подавился  обрывком  молитвы.  На  капитана
обернулось застывшее от ужаса лицо -- пучеглазое, щекастое.
     -- Воренок, -- просипел великий государь Алексей Михайлович. -- За мной
пришел!
     Пухлой, в перстнях рукой царь ухватил себя за горло, зашлепал губами, а
из толстых губ несся уже не сип -- сдавленное хрипение.
     Надо же случиться такой незадаче -- испугал неожиданным  появлением его
царское величество!  Кто же мог подумать, что тайный ход выведет в государев
апартамент?
     Корнелиус кинулся к монарху, от ужаса позабыв русские слова.
     -- Majestat! Ich...
     Алексей  Михайлович  икнул,  глядя  на завешенное  белым  лицо с  двумя
дырками, мягко завалился на бок.
     Беда! Лекаря нужно.
     Из молельни капитан выбежал в  переднюю, срывая на ходу  маску. В дверь
торопливо  застучали --  Корнелиус  шарахнулся  за  портьеру. Постучали еще,
теперь настойчивей, и, не дождавшись ответа, вошли:  трое в белых с серебром
кафтанах  -- комнатные стольники,  за ними еще дворяне,  некоторые  в  одном
исподнем.
     --  Государь!  --  загудели  разом. -- В  терем  злодей пролез!  Пришли
оберегать твое царское величество!
     Оберегателей   набилась  полная  передняя   --  многим  хотелось  перед
государем отличиться. Когда  капитан потихоньку  вышел из-за портьеры, никто
на него и не глянул.
     В вестибюле  (по-русски --  он  назывался  сени) на  Корнелиуса налетел
окольничий Берсенев, жилецкий начальник.
     -- А  ты тут  что? И без тебя радетелей полно!. Иди к своим мушкетерам,
капитан! Твое дело  --  снаружи  дворец охранять!  Гляди  --  чтоб  мышь  не
проскользнула!
     Второй раз фон Дорну повторять не пришлось.  Он поклонился окольничьему
и деловитой рысцой побежал вниз -- проверять караулы.
        x x x
     Едва дотерпел  до смены --  когда  копейщики  пришли  и встали в караул
вместо мушкетеров. Будет что рассказать Артамону Сергеевичу! Конечно, не про
то, как по  оплошности  ввалился  в  царские  покои,  об этом  боярину знать
незачем -- а про  коварство Галицкого. Вот  каких женишков  вы приваживаете,
экселенц!
     Но  канцлера  дома  не  оказалось --  на  рассвете  прибежал  дворцовый
скороход звать Артамона Сергеевича по срочной надобности к  государю. Что ж,
рассказать о князе Василии Васильевиче можно было и арапу.
     Свои  хождения  по  теремным  подвалам   Корнелиус  об®яснил  служебным
рвением. Мол,  решил проверить, не могут  ли  злые  люди  пробраться в терем
через старые погреба, да по случайности и набрел на слуховую галерею.
     Иван Артамонович  слушал, смежив  морщинистые  коричневые  веки, из-под
которых  нет-нет,   да  и  посверкивал  в  капитана  острым,  проницательным
взглядом. Не  удивлялся, не  возмущался, не  гневался.  Спокойно внимал всем
ошеломительным известиям: и про  амур князя с царевной Софьей, и про обидные
васькины слова об Артамоне  Сергеевиче, и  про намерение любовников помешать
матфеевским замыслам.
     Начинал  Корнелиус  возбужденно,  но мало-помалу  сник,  не встретив  в
дворецком ожидаемого отклика.
     Дослушав до конца, Иван Артамонович сказал так:
     --  Про царевнин  блуд с Васькой  Галицким давно  известно. Понадобится
Ваську из Кремля взашей -- Артамон Сергеевич  скажет государю, а пока пускай
тешатся, дело небольшое.  Помешать боярину Сонька с Галицким не смогут, руки
коротки.  А  что  князь про Александру  Артамоновну худое  говорил, так  это
пустяки. Боярин за  него, паскудника, свою дочь выдавать и не думал никогда.
Про  князя  мы  знаем,  что он  Милославским служит.  Артамон Сергеевич  его
нарочно к себе допускает; чтоб Васька думал, будто в доверие вошел.
     Получалось,  что  ничего  нового  Корнелиус арапу не сообщил. От  этого
капитану следовало бы расстроиться, но весть  о том, что боярин Сашеньку  за
князя выдавать не думает, сполна искупила разочарование.
     Взглянув на залившегося румянцем фон Дорна, Иван Артамонович покряхтел,
повздыхал и вдруг повернул разговор в неожиданную сторону.
     -- Хочешь, Корней, я тебе притчу расскажу?
     Мушкетер подумал, что ослышался, но дворецкий продолжил как ни в чем не
бывало -- будто только и делал, что рассказывал кому ни попадя сказки.
     --  Притча старинная, арапская. От  бабушки слышал, когда мальцом  был.
Жил-был крокодил, ящер  болотный. Сидел себе посреди топи, лягушек  с жабами
ел, горя не знал. А  однажды ночью случилась  с крокодилом беда. Поглядел он
на воду, увидел, как в ней луна отражается,  и потерял голову  -- захотелось
ему, короткопалому,  на  луне жениться. Больно уж хороша,  бела, круглолика.
Только как до нее, в небе живущей, добраться? Думал зубастый,  думал, да так
ничего и не удумал. А ты, капитан, что крокодилу присоветовал бы?
     Корнелиус слушал притчу ни жив, ни мертв. Повесил голову, пробормотал:
     -- Не знаю...
     --  Тогда  я тебе скажу. -- Голос Ивана  Артамоновича посуровел. -- Или
крокодилу  на небо взлететь,  или луне в болото свалиться. Иначе им никак не
встретиться. Понял,  к  чему  я это? Ну,  иди,  поспи  после  караула.  А не
заспится -- так подумай  о моей притче. Нравишься ты мне. Не хочу, чтоб ты с
ума с®ехал.
     Но ни спать, ни думать о притче фон Дорну не довелось.
     Сначала, едва вышел от арапа, примчался нарочный из Кремля -- и сразу к
Ивану Артамоновичу. Ясно было: что-то случилось.
     Корнелиус затревожился, остался дожидаться в сенях.
     Дождался. Скоро оба вышли, и арап, и гонец. Застегивая парадный кафтан,
Иван Артамонович -- хмурый, напряженный -- на ходу шепнул:
     -- Плохо. Царя ночью удар расшиб, кончается. Теперь всякого жди.
     И ускакали.
     Потом  фон  Дорн  весь день метался  по  комнате, терзаясь вопросом  --
неужто великий государь  того  перепуга  не снес?  Как  захрипел,  так и  не
поднялся? Ай, как нехорошо вышло. Ай, как стыдно.
     Ближе к вечеру явился Адам Вальзер. Лицо в красных пятнах, глаза горят.
Ворвался без стука и сразу:
     -- Слышали? У его величества апоплексия.  Вряд ли доживет до  утра. Все
бояре там,  духовенство, и Таисий первый. Соборовать будут. Это  значит, что
нам с вами пора за Либереей.
     -- Куда, в Кремль? -- удивился фон Дорн. -- До того ли сейчас?
     --  Ах, при  чем  здесь Кремль!  --  досадливо воскликнул аптекарь.  --
Библиотека совсем в другом месте!
     Корнелиус обмер.
     -- Вы что, нашли ее?!
     -- Да!

        Глава одиннадцатая
     ПОГОВОРИМ О СТРАННОСТЯХ ЛЮБВИ


     Отмаршировав  от   сияющего  огнями  "Кабака"  метров  триста,  Николас
оказался  в темном,  безлюдном сквере  и  сел на  деревянную  скамью,  чтобы
составить план дальнейших действий.
     План составляться отказывался. При имеющихся условиях задача решения не
имела.  Какие к  черту  действия?  Задрать голову  и выть на  луну -- больше
ничего не оставалось.
     Сдаться  властям нельзя.  Уехать нельзя. Ночевать негде.  Помощи  ждать
неоткуда. Голова гудит. И очень-очень холодно.  Как в нелюбимой  песне Криса
де Бурга "Полночь в Москве".
     Через некоторое время от тоскливого ужаса и холода опьянение прошло, но
вместе с  ним  поникла и недавняя решимость "засаживать по самую  рукоятку".
Честно говоря,  и второе мужественное  решение --  благородно уйти в ночь --
теперь казалось идиотским (особенно  жалко  было блейзера, в котором было бы
не так холодно).
     Так что  же,  вернуться в  тепло и  свет? Принять от Владика помощь?  И
окончательно утратить самоуважение?  И подставить друга под удар?  Ни за что
на свете!
     "А  как же  Алтын? Ее ведь ты  подставил под удар, -- сказала Фандорину
совесть. -- Быть может, хозяева Шурика ее сейчас допрашивают и не верят, что
она ничего о тебе не знает".
     От жуткой мысли Николас вскочил со  скамейки, готовый немедленно ехать,
а если понадобится и бежать в Бескудники. Сел. Он ведь даже адреса не знает,
а дома в том спальном районе похожи друг на друга,  как травинки на лужайке.
Телефон! Он ведь выучил номер наизусть!
     Фандорин  открыл  кейс,  включил  свой  "эриксон"  и  после   недолгого
колебания набрал тринадцать цифр: код России, города и московский номер.
     После первого же гудка в трубке раздался голос журналистки:
     -- Алло... Алло...Кто это?
     Николас  молчал,   испытывая  неимоверное  облегчение.   Отвечать   ей,
разумеется, было невозможно -- вероятнее  всего, телефон прослушивался. Но и
раз®единяться  не хотелось -- в холодной ночи от звонкого голоса Алтын стало
немножко теплей.
     -- Алло, кто это? -- повторила она. И вдруг прошипела. -- Это ты,  гад?
Ты? Ну, попадешься ты мне! Отвечай, сволочь, не молчи!
     Николас испуганно нажал на кнопку "end". Кажется, Алтын все-таки поняла
смысл записки неправильно. Кем же она его считает!
     И продрогший магистр совсем пал духом.
     Что делать? Что делать?
     К друзьям -- Владу Соловьеву или Алтын Мамаевой (которая, впрочем, вряд
ли теперь  числит подлого  британца  своим другом) -- обращаться  нельзя.  К
мистеру  Пампкину  тоже  --  он  официальное  лицо,   и  помогать  человеку,
подозреваемому в убийстве, не станет. А  между тем без помощи Фандорину было
не обойтись.
     Сколько можно причитать и жаловаться?  -- вдруг окрысился  сам  на себя
Николас.  Ну же,  сказал  он мозгу, работай, соображай. Кроме тебя все равно
надеяться не на кого.
     Мозг  осознал свою  ответственность.  Прекратил истерику,  приступил  к
работе.  И тут  оказалось,  что задача  имеет  решение,  причем  не такое уж
сложное. Можно сказать, единственно возможное.
     Если  нельзя  обратиться за помощью к хорошим людям, нужно обратиться к
плохим.  Bad guys в этой  истории представлены  двумя враждующими  партиями:
одну  можно  условно назвать  "партией Шурика", другую --  "партией Большого
Coco". Какое из этих  двух зол меньшее -- очевидно. "Эскадрон" Большого Coco
оберегал заморского гостя вчера, так  почему бы им не продолжить свое дело и
сегодня?  Совершенно  непонятно,   в   какую   игру   при  этом  ввязывается
затравленный  магистр  истории,  но  разве у  него  есть выбор?  А этических
угрызений здесь быть  не может.  Coco  Габуния в  этом  триллере  отнюдь  не
посторонний и не невинная овечка, а один из основных игроков.
     Итак, что делать, решено.
     Остается придумать, как.
     Адрес и телефон  человека по имени  Coco Габуния  неизвестен. Да  и что
такое  "Coco"?  Вряд  ли имя,  скорее  кличка.  Хотя  нет.  Кажется,  "Coco"
по-грузински  --  уменьшительное от  "Иосиф". Старые друзья  Иосифа  Сталина
звали его именно так.
     Стало  быть,  Иосиф  Габуния.  Что  еще?  Председатель правления  банка
"Евродебет"  -- кажется, Алтын назвала  компанию Большого  Coco именно  так.
Тогда просто: войти в любой телефон-автомат, полистать телефонную книгу, вот
и вся недолга.
     Полчаса спустя вконец замерзший магистр вернулся  в сквер, сел на ту же
самую  скамейку  и  обхватил руками  голову. Ни в  одном  из трех автоматов,
обнаруженных на соседних  улицах,  телефонной книги не оказалось. Более того
-- Фандорин не обнаружил даже полочек, на которых вышеупомянутая книга могла
бы  разместиться.  Что если в  России  вообще  не заведено  снабжать  кабины
публичных телефонов справочником?
     Ну почему в этой стране все так сложно? Казалось бы, самое простое дело
--  узнать  телефон.  Николас  сидел,  лязгал  зубами  и  уныло  смотрел  на
"самсонайт", в который упирались его локти. Близок локоть, да не укусишь...
     Хотя почему не укусишь? Фандорин встрепенулся.  Зачем искать телефонную
книгу,  когда  здесь,  в кейсе, лежит  компьютер  с выходом в  Интернет? Вот
лишнее доказательство того, что пьянство подрывает  интеллектуальные ресурсы
мозга.
     Он быстренько включил компьютер,  подсоединил  к  нему телефон  и в два
счета отыскал в русскоязычной сети московские "Желтые страницы".
     "Евродебетбанк":  адрес,  телефон  для  справок,   e-mail,  отсылка  на
банковский сайт. Отлично.
     Вот и сайт. Так. Уставной капитал,  учредители,  председатель правления
-- Иосиф Гурамович Габуния. И телефон секретариата имеется.
     Николас набрал номер.  Естественно,  в  двенадцатом  часу  ночи ответил
только выморочный голос  телефонной  Панночки:  "Здравствуйте. Вы звоните  в
приемную Иосифа Гурамовича Габунии. Ваши звонки принимает автомат. Назовите,
пожалуйста, ваше имя и оставьте..."
     Неудача (тем  более, вполне естественная)  не  обескуражила  Фандорина,
вновь уверовавшего в могучую силу человеческого разума. Можно, конечно, было
как-нибудь  продержаться  до  утра,  а  потом отправиться прямиком в Средний
Гнездниковский  переулок,   где  располагался  "Евродебет",  но,  Во-первых,
ночевка на пленэре могла закончиться воспалением  легких, а Во-вторых, зачем
откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
     Николас  вернулся в  Интернет и велел  поисковой  системе  выудить  все
страницы,  где встречается словосочетание  "Иосиф+ Габуния+ евродебет". Улов
оказался  довольно   богатым.   Наскоро   просмотрев  перечень   выловленных
материалов, магистр выбрал два самых об®емных.
     Сначала  прочитал  в еженедельной газете "Секреты" за  ноябрь  прошлого
года статью "Капитаны российского бизнеса", откуда узнал много интересного о
биографии Иосифа Гурамовича.
     Человек,  судя  по  всему, был  незаурядный:  в советские  времена  так
называемый "цеховик", тесно связанный  с преступным  сообществом Грузии; три
тюремных   срока;  при   этом  обладатель   двух  дипломов  и   даже  доктор
экономических  наук.  Правда,  автор статьи  ернически  отмечал:  "дипломы и
научная степень разряда Made in Georgia", но все же, все же. Палитра деловых
интересов господина Габунии была не  менее пестрой, чем  у николасова  друга
Владика,  однако  в   современной  России  подобная  всеохватность,  видимо,
считалась в порядке вещей.
     Вся  эта  информация,  безусловно,  была  полезной, да  жаль только, не
подсказывала, как разыскать Иосифа Гурамовича прямо  сейчас,  среди ночи.  И
Фандорин   углубился   в  чтение   статьи   более   легкомысленной   --   из
иллюстрированного  журнала   "Анфас",  который  в  прошлом  месяце  посвятил
грузинскому магнату целый номер.
     -- Совсем с  ума посходили!  -- донесся из темноты ворчливый старушечий
голос.
     Фандорин  встрепенулся,  поднял  голову.   Мимо,  враждебно  косясь  на
сидящего, ковыляла старая дама затрапезного вида, бог весть  какими судьбами
занесенная сюда в этот поздний час. В  руке у  нее  была кошелка,  в которой
что-то позвякивало, и  Николас вспомнил загадочные слова  Владика о какой-то
"бабуле, собирающей бутылочки". Очевидно, это она и была.
     Бедную  женщину  можно  понять.  Ночь,  темные  кусты,  человек в белой
рубашке  пялится  в  ящик, от  которого  исходит неземное свечение. Странное
зрелище. Урбанистический ноктюрн.
     Фандорин снова впился глазами в экран.
     Иосиф Габуния -- человек  месяца. С  обложки журнала пухлогубо улыбался
добродушный толстяк  в сером смокинге, с крошечным той-терьером, утопавшим в
мясистой,  украшенной бриллиантовыми  перстнями пятерне. Какая-то карикатура
на нувориша!
     Николас просмотрел подборку фотографий  с подписями. Иосиф  Гурамович в
церкви  --  венчается  с  топ-моделью  Сабриной  Свинг  (неописуемой красоты
блондинка). Иосиф Гурамович (напряженный и несчастный) в теннисном наряде, с
ракеткой  --  участвует в  турнире "Большая  шляпа". Иосиф  Гурамович целует
любимую собачку  Жужу  (у  тойтерьера  вид перепуганный.).  Иосиф  Гурамович
открывает  интернат  для  слепоглухонемых  детей   (крупно  жалостное   лицо
благотворителя -- мясистое, в складках, на глазах слезы).
     Текст  был  соответствующий.  Все  ясно  --  заказная  и, видно,  щедро
оплаченная  статья.  Фандорин  прочитал  ее  два раза  подряд,  с  особенным
вниманием проштудировав  абзацы,  где  описывался  загородный  дом  банкира.
Никаких зацепок. Николина Гора -- черт ее знает, где это.
     Вот разве  что  главка про клуб "Педигри"?  Автор статьи утверждал, что
Иосиф Гурамович любит  коротать  там  вечера,  играя в покер  и  биллиард  с
членами этого  эксклюзивного собрания (слово "эксклюзивный", кажется,  очень
нравилось  журналисту и  встречалось  в тексте  бессчетное количество  раз),
принимающего в свои ряды лишь отпрысков старинных фамилий. В числе  ярчайших
представителей  столбовой   аристократии  и   постоянных   партнеров  Иосифа
Гурамовича были названы знаменитый скульптор, потомок грузинского княжеского
рода; кинорежиссер, любящий  поговорить о своих  дворянских  корнях, а также
еще некоторые звезды  локального  масштаба,  чьи имена  Фандорину  ничего не
говорили.
     Что ж, как говорил Малюта Скуратов, попытка не пытка.
     Николас  нашел  по  Интернету телефон  клуба  "Педигри". Набрал  номер,
попросил господина Габунию.
     -- Иосиф Гурамович  к клубному телефону не подходит, -- ответил сладкий
лакейский голос. -- Звоните ему, пожалуйста, на мобильный.
     Есть! Большой Coco в клубе! Как бы только прорваться через прислугу?
     -- Передайте господину Габунии, что это Фандорин. По срочному делу.
     --  А номер  мобильного  вы  не знаете?  --  уже менее паточно  спросил
ливрейный. --  Иосиф Гурамович  не любит, когда  его  от биллиарда отрывают.
Доиграет  партию  -- передам.  Он  ваш телефон  знает, господин...  э-э-э...
Федорин?
     -- Фан-до-рин, -- по слогам произнес  Николас и, немного поколебавшись,
назвал номер своего сотового.
     Выключил компьютер,  телефон повесил на ремень брюк и  принялся скак