ь, мы пришлем Марджи, чтобы переписала?"
     "Нет, я сам подумаю."
     "Может, Марджи просто начерно напишет несколько строк?"
     "Нет."
     "Окей, Джон, окей."
     "Знаете", сказал  Мортон, глядя  им  в  спину,  "в один прекрасный день
американский политик захочет сделать то, что считает правильным он, а не то,
что говорят ему опросы, и это покажется революцией."
     Оба помощника разом обернулись. "Джон, не заводись, ты просто устал."
     "Очень долгий перелет, мы понимаем."
     "Джон,  верь нам, у нас  все цифры в руках. С девяносто пяти процентным
доверительным интервалом мы предсказываем, что именно это чувствуют люди."
     "Я сам чертовски хорошо знаю, что они чувствуют -- они чувствуют полное
расстройство. И я  знаю почему. Потому  что пятнадцать лет  подряд у  них не
было никакого лидерства."
     "Джон, давай не будем снова спорить. Сейчас -- двадцатый век. Лидерство
-- это способность говорить людям то, что они хотят услышать."
     И они ушли.
     К сенатору немедленно подошел Вудсон с портативным телефоном. Он что-то
начал говорить, но Мортон отмахнулся: "Не сейчас, Боб."
     "Сенатор, мне кажется, на этот звонок надо ответить..."
     "Не сейчас."
     Вудсон удалился. Мортон взглянул на часы. "Вы -- мистер Коннор и мистер
Смит?"
     "Да", ответил Коннор.
     "Походим немного", сказал Мортон и пошел прочь от команды  киношников в
сторону холмов,  нависших  над  площадкой для  гольфа. Была пятница и народу
играло мало. Мы остановились примерно в пятидесяти метрах от группы.
     "Я попросил  вас  прийти",  сказал  Мортон,  "потому что  узнал, что вы
назначены на дело Накамото."
     Я хотел было  возразить,  что  это не совсем так,  что на дело назначен
Грэм, но Коннор меня опередил: "Да, это так."
     "У меня  несколько вопросов по поводу дела. Мне сообщили,  что оно  уже
завершено?"
     "Похоже, что так."
     "Значит, ваше расследование закончено?"
     "Практически, да", сказал Коннор. "Расследование завершено."
     Мортон кивнул. "Мне сказали, что  вы хорошо знакомы с японской общиной,
это правда? Один из вас даже жил в Японии?"
     Коннор слегка поклонился.
     "Вы тот, кто сегодня играл в гольф с Ханада и Асака?", спросил Мортон.
     "Вы хорошо информированы."
     "Сегодня  утром  я  говорил  с  господином Ханада. В  прошлом мы  имели
контакты по другим вопросам." Мортон резко повернулся  и сказал: "Мой вопрос
таков: связано ли дело Накамото с МайкроКон?"
     "Что вы имеете в виду?", спросил Коннор.
     "Продажа  МайкроКон  японцам  предстала   перед  сенатским   финансовым
комитетом,  где  я председатель.  Мы запросили  рекомендаций по сути  дела у
комитета по  науке  и  технологии,  который  фактически  должен  подтвердить
продажу. Как вы знаете, дело  это противоречиво.  В прошлом я был на стороне
противников продажи -- по множеству причин. Вы знакомы со всем этим?"
     "Да", сказал Коннор.
     "Я  все  еще  сомневаюсь по этому поводу",  сказал  Мортон.  "Передовая
технология МайкроКон была развита на деньги американского налогоплательщика.
Я  оскорблен,  что наши  налогоплательщики  должны платить за  исследования,
которые  продадут японцам,  а они  воспользуются ими,  чтобы конкурировать с
нашими же собственными  компаниями. У  меня сильное ощущение, что мы  должна
защищать  американские достижения в области  высоких технологий. Я чувствую,
что мы должны  защищать наши  интеллектуальные ресурсы.  Я убежден,  что  мы
должны  ограничивать  иностранные  инвестиции   в  наши  корпорации  и  наши
университеты. Но  мне кажется, в  этом я одинок.  Я не нахожу поддержки ни в
сенате, ни в промышленности. Торговля тоже  не хочет помогать мне.  Торговые
представители тревожатся,  что  я затрудню  переговоры  по рису.  Рису. Даже
Пентагон против  меня. И, так как Накамото является дочерней  компанией Акаи
Керамикс,  я  просто хочу знать, имеют ли события прошлой  ночи какую-нибудь
связь с предполагаемой продажей?"
     Он  сделал  паузу и  пристально смотрел на  нас. Словно ожидал, что  мы
должны чего-то знать.
     Коннор сказал: "Я не убежден ни в каких связях."
     "Сделала  ли Накамото  что-нибудь  нечестное  или  неправильное,  чтобы
обеспечить продажу?"
     "Насколько мне известно, нет."
     "И ваше расследование формально завершено?"
     "Да."
     "Я просто хочу ясности. Потому что если я откажусь  противостоять  этой
продаже, я не хочу  обнаружить, что засунул руку в коробку со  змеями. Могут
сказать, что прием у  Накамото  был  попыткой  преодолеть оппозицию продаже.
Изменение моей  позиции  может  поэтому  вызвать  беспокойство.  Знаете,  за
подобные штуки можно вылететь из сената."
     Коннор спросил: "Вы отступили от своей оппозиции продаже?"
     Через лужайку помощник прокричал: "Сенатор? Все готово, сэр."
     Мортон пожал плечами: "Что ж, в этом деле я выбивался из общего ряда. С
моей  позицией по МайкроКон никто не соглашался.  Лично мне кажется, что это
очередное дело Фэрчайлд. Но если эту  битву нельзя выиграть, сказал  я себе,
тогда  не  стоит  и  драться.   Впереди  еще  множество   других  битв."  Он
приосанился, разглаживая костюм.
     "Сенатор? Вы готовы, сэр?" И добавил: "Они озабочены светом..."
     "Они озабочены светом", повторил Мортон, качая головой.
     "Мы не хотим вас задерживать", сказал Коннор.
     "В  любом случае", сказал Мортон, "мне  нужна ваша  информация. Я понял
так, что  вы утверждаете, что прошлая ночь  не  имеет отношения к МайкроКон.
Вовлеченные  люди ничего  общего  с  этим не  имеют.  Мне не  хотелось бы  в
следующем месяце прочитать, что кто-то работал за сценой, пытаясь обеспечить
или заблокировать продажу. Ничего похожего?"
     "Насколько мне известно, нет", сказал Коннор.
     "Джентльмены,  благодарю, что вы  пришли", сказал Мортон.  Он пожал нам
руки и пошел прочь. Потом  вернулся. "Я ценю ваш конфиденциальный  подход  к
этим вопросам.  Потому  что, как вы понимаете, нам  надо быть осторожным. Мы
воюем с Японией." Он криво улыбнулся: "Болтовня топит корабли."
     "Да", сказал Коннор, "вспоминается Пирл-Харбор."
     "Бог ты мой, и  это тоже."  Он покачал головой и заговорщически понизил
голос. "Знаете, у меня есть  коллеги,  которые говорят, что придется бросить
еще одну  бомбу. Они думают, что все идет  к этому." Он улыбнулся. "Но я так
не чувствую. Обычно."
     Продолжая улыбаться,  он  направился к команде киношников. Пока он шел,
вокруг  собирались люди:  сначала  женщина с исправленным  сценарием,  потом
подошел  гардеробщик,  потом акустик,  прикрепивший  микрофон и  приладивший
батарею к поясу, потом гримерша, и  в конце  концов сенатор совсем исчез  из
вида за толпой людей, неуклюже топчущихся на лужайке.


     ( Я сказал: "Он мне понравился."
     Я возвращался в Голливуд. Здания тонули в смоге.
     "Почему он  не должен  тебе нравиться?",  спросил Коннор.  "Он политик.
Нравиться -- его работа."
     "Тогда он подходит для своей работы."
     "Мне кажется, очень подходит."
     Мы ехали, Коннор молча смотрел в стекло.  Я чувствовал,  что его что-то
тревожит.
     Я спросил: "Вам понравилось, что он говорил  в клипе: сильно походит на
то, что вы сами говорите."
     "Да, походит."
     "Тогда, в чем же дело?"
     "Ни в чем", ответил Коннор. "Просто  я обдумываю,  что же  он сказал на
самом деле."
     "Он упомянул Фэрчайлд."
     "Да", сказал Коннор, "сенатор  очень хорошо знает  настоящую историю  с
Фэрчайлд."
     Я хотел спросить, в чем было дело, но он и сам уже начал рассказывать.
     "Слышал когда-нибудь о Сеймуре Крее?  Много лет подряд он был лучшим  в
мире  изобретателем суперкомпьютеров.  Компания "Крей  Рисерч"  делала самые
быстрые  компьютеры в  мире.  Японцы  попытались  его догнать, но просто  не
смогли. Он  был слишком  талантлив. Однако, к середине восьмидесятых демпинг
японских  чипов выдавил  из  бизнеса  большинство домашних поставщиков Крея.
Поэтому,  Крею  пришлось   заказывать  свои   специальные  чипы  у  японских
производителей.  Никто в Америке их  больше  не  делал.  А  у  его  японских
поставщиков  начались  загадочные  задержки.  Как-то  раз,  чтобы  доставить
заказанные  им чипы,  у  них заняло  год,  и именно в это время его японские
конкуренты делали громадные  шаги вперед. Возникли вопросы, не украли ли они
его новую технологию. Крей был в ярости. Он понял, что его попросту трахают.
Он решил,  что  переориентируется  на  американского  производителя чипов  и
выбрал  "Фэрчайлд Семикондактор", хотя эта компания  была финансово слабой и
ей было далеко до  лучшей. Но  Крей больше  не доверял японцам. Ему пришлось
иметь  дело  с  Фэрчайлд.  Итак,  Фэрчайлд  делает  ему следующее  поколение
заказных чипов --  и  вдруг  он узнает,  что Фэрчайлд  должна  быть  продана
Фуджицу, его  основному  конкуренту. Именно  эта тревога о  последствиях для
национальной безопасности и заставила конгресс заблокировать продажу."
     "А потом?"
     "Ну,  отмена  продажи  не  решила финансовых проблем Фэрчайлд. Компания
продолжала  находиться в беде.  И в конце концов  была продана. Прошел слух,
что ее продают французской компании Булл, которая не конкурировала в области
суперкомпьютеров.   Но  в   конечном  счете   Фэрчайлд  купила  американская
компания."
     "И МайкроКон это другая Фэрчайлд?"
     "Да, в том  смысле,  что МайкроКон  даст  японцам монополию на жизненно
важные машины для производства  чипов.  А как только они заимеют  монополию,
они  перестанут  давать  эти  машины  американским компаниям.  Но  сейчас  я
думаю..."
     Здесь зазвонил телефон. Это была Лорен, моя бывшая жена.


        x x x
     "Питер?"
     Я ответил: "Хелло, Лорен."
     "Питер, я  звоню проинформировать тебя, что сегодня хочу забрать Мишель
пораньше." Голос звучал напряженно и как-то формально.
     "В самом деле? Я думал, ты ее вообще не заберешь."
     "Я так  не  говорила,  Питер", быстро  ответила  она.  "Конечно,  я  ее
заберу."
     Я сказал: "Окей, прекрасно. Кстати, кто такой Рик?"
     Возникла пауза. "Это ниже тебя, Питер."
     "Почему?", спросил я.  "Мне  просто  любопытно.  Мишель  сказала  о нем
сегодня утром. Сказала, что у него черный Мерседес. Он твой новый бойфренд?"
     "Питер, мне не кажется, что он на том же уровне, что и ты."
     Я спросил: "На том же уровне чего?"
     "Давай не играть  в игрушки", сказала она.  "И без  того все достаточно
трудно. Я звоню сказать тебе,  что  хочу забрать Мишель пораньше, потому что
повезу ее к врачу."
     "Зачем? Простуда прошла."
     "Я повезу ее на освидетельствование, Питер."
     "Зачем?"
     "На освидетельствование."
     "Да-да, я слышу", сказал я, "но..."
     "Ее  осмотрит  врач  Роберт  Страусс. Мне  сказали, что он  эксперт.  Я
спросила в офисе, кто самый лучший. Я не знаю, как оно повернется, Питер, но
хочу, чтобы ты знал, что я встревожена, особенно в свете твоей истории."
     "Лорен, о чем ты толкуешь?"
     "Я говорю  о насилии над детьми", сказала  она. "Я говорю о сексуальных
домогательствах."
     "Что?"
     "На данной стадии без этого не  обойтись. Ты знаешь, что в прошлом тебя
в этом уже обвиняли."
     Я почувствовал, как  накатывает  отвращение.  Как  бы  не  складывались
отношения, всегда есть  некие остатки обиды, некие карманы горечи и гнева --
но также и масса частностей, которые знаешь о другом человеке, но никогда не
используешь против него. Если, конечно, так решил. Лорен решила иначе.
     "Лорен,  ты  же знаешь, что обвинения в насилии были отвергнуты. Ты  же
все об этом знаешь. Мы в то время были женаты."
     "Я  знаю  только то, что ты  мне  рассказывал." Теперь ее голос  звучал
словно издалека, поучающе и слегка саркастически. Ее прокурорский голос.
     "Лорен, ради бога, это же смешно. Что происходит?"
     "Это не смешно. На мне лежит ответственность матери."
     "Ради  бога,  но прежде  ты никогда  особенно не  тревожилась  о  своей
материнской ответственности. И вдруг сейчас..."
     "Верно,  у меня  весьма  требовательная  карьера",  сказала она ледяным
тоном, "но никогда не ставилось под вопрос, что на первом плане у меня дочь.
И я глубоко, глубоко сожалею,  если мое прошлое поведение каким-либо образом
способствовало нынешним неприятным обстоятельствам."  У меня  было ощущение,
что  она  говорит  не со  мной. Она репетировала. Пробовала выражения, чтобы
посмотреть, как  они  будут звучать  перед  судьей.  "Очевидно,  Питер, если
насилия  над детьми имели место, то Мишель не может продолжать жить с тобой.
Или даже с тобой видеться."
     Я почувствовал боль в груди. Невыносимую боль.
     "О  чем ты  говоришь?  Кто  сказал тебе, что насилия над  детьми  имели
место?"
     "Питер,  мне  кажется,  что  в  настоящее  время  мне   не  стоит   это
комментировать."
     "Это был Вильхельм? Кто позвонил тебе, Лорен?"
     "Питер, не  смысла  входить в подробности.  Я официально ставлю  тебя в
известность, что  приеду  забрать Мишель  в  четыре  часа.  Я  хочу, чтобы к
четырем она была готова ехать."
     "Лорен..."
     "Моя секретарша,  мисс Уилсон, прослушивает линию и  стенографирует наш
разговор.  Я даю тебе формальное оповещение о своем намерении забрать дочь и
отвезти  ее  на медицинское освидетельствование. У  тебя  есть  какие-нибудь
вопросы по поводу моего решения?"
     "Нет."
     "Тогда в  четыре  часа. Благодарю  за  сотрудничество.  И позволь  одно
личное замечание, Питер. Я глубоко сожалею, что дошло до такого."
     И она положила трубку.


        x x x
     Я был вовлечен в дело о насилии над детьми, когда работал детективом. Я
знал, как это  бывает. На самом-то деле по физическому осмотру обычно ничего
не определишь.  Он  всегда  сомнителен.  А если ребенка опрашивает психолог,
который  молотит ее вопросами,  ребенок обычно соглашается  и выдает ответы,
которые  нравятся  психологу. Нормальная  процедура  требует, чтобы психолог
записывал  разговор  на  видеоленту  для доказательства,  что опрос  не  был
наводящим.  Но когда дело доходит до судьи,  ситуация почти всегда  остается
неясной. И  судья, поэтому, обычно решает консервативно. А это означает, что
если существует возможность  насилия, то надо  забрать ребенка у обвиняемого
родителя.  Или  по  меньшей  мере не позволять  посещений без наблюдения.  И
визитов с ночевкой. И даже...
     "Достаточно", сказал Коннор, сидя рядом в машине. "Вернись обратно."
     "Извините", сказал я, "я расстроился."
     "Вижу. И теперь: что ты мне тогда не рассказал?"
     "О чем?"
     "Об обвинениях в насилии."
     "Нечего рассказывать. Ничего не было."
     "Кохай", тихо сказал  он, "я  не  смогу  тебе  помочь,  если ты  мне не
расскажешь."
     "Дело не имело  отношения  к  сексуальным домогательствам",  сказал  я.
"Здесь совсем другое. Дело в деньгах."
     Коннор ничего не сказал. Он просто ждал. И смотрел на меня.
     "А, черт", сказал я.
     И начал рассказывать.


        x x x
     В жизни случаются моменты, когда кажется, что понимаешь, что делаешь, а
на самом-то  деле нет. Потом  уже  оглядываешься  и видишь,  что  действовал
совсем неправильно.  То  есть, вляпался во  что-нибудь  и был совершенно  не
прав. Но в то время, ты думал, что все прекрасно.
     Когда это  со мной случилось, я был влюблен. Лорен была тогда одной  из
тех девушек-патрицианок, худощавой, грациозной  и понимающей. Казалось,  что
она выросла на породистой лошади. Она была моложе меня и чертовски красивой.
     Я  всегда знал, что между нами не сложится, но все равно пытался, чтобы
сложилось. Мы поженились,  стали жить  вместе  и  она  сразу начала выражать
недовольство.  Ей не  нравилась моя квартира,  место,  где она  расположена,
сколько денег  у  нас  имеется. Все такое.  Она начала полнеть  и  не  могла
остановиться. Она держала крекеры  в машине, крекеры  под кроватью,  крекеры
везде  и всюду.  Она  выглядела такой  жалкой  и несчастной, что  я пробовал
делать  ей приятные  мелочи. Покупать всякую  всячину. Готовить  еду. Делать
мелкую домашнюю  работу. Вообще говоря,  я так  не делаю, но я  был влюблен.
Понемногу  у  меня  образовалась   привычка   ее  баловать.  Я  пытался   ее
умилостивить.
     А  она постоянно  на  меня  давила. Больше  того,  больше этого. Больше
денег. Больше и больше.
     У нас также была еще одна особая  проблема. Ее  медицинская страховка в
офисе  окружного  прокурора,  как и моя,  не  включала  беременность.  После
женитьбы  нам не  хватало  повременной  оплаты,  чтобы возместить расходы на
ребенка. Стоимость  доходила до восьми тысяч  долларов, а мы  с этим даже не
были  вровень. Ни  у  кого у  нас  денег не было.  Отец Лорен  был  врачом в
Вирджинии,  но она не хотела  просить у него денег, потому  что  он с самого
начала был против ее замужества. У моей семьи  вообще не было никаких денег.
Вот  так.  Денег не было совсем. Она  работала  на  окружного  прокурора.  Я
работал  на департамент  полиции. У  нее  была куча долгов  на  MasterCard и
машина, купленная на деньги также  взятые в долг. Нам следовало найти восемь
тысяч долларов. Она просто висели над нашими головами. Мы думали, что как-то
все само собой утрясется. Она  в основном помалкивала, то  есть со всем этим
должен был справляться я.
     И тут как-то вечером в августе пришел вызов на случай семейного насилия
в  Ладера-Хейтс.  Латиноамериканская  пара   --  напились  и  весьма  крепко
подрались:  у нее  разбита  губа, у него фонарь  под глазом, ребенок орал  в
соседней комнате,  но  очень  скоро  мы их  успокоили,  увидели,  что  никто
серьезно  не пострадал и  собрались уходить. А жена увидела, что мы уходим и
начала  вопить, что муж дурит  с дочерью, физически обижает дочку. Когда муж
такое услышал, то выглядел весьма глупо, и я решил, что все это чепуха, жена
просто хочет чем-нибудь  достать его. Но жена настаивала, чтобы мы проверили
девочку, поэтому я и пошел в детскую  комнату, а ребенку  было всего месяцев
девять и  он покраснел от рева. Я откинул одеяло, чтобы проверить на синяки,
и вдруг увидел белый кирпич, весом в кило. Под одеялом у ребенка.
     Вот так.
     Я не знал, та ли здесь ситуация, когда они женаты, и  она,  поэтому, не
может свидетельствовать  против мужа,  и  есть  ли  здесь  вообще  подсудный
случай,  законен  ли  обыск,  и  так  далее. Если  бы  он заполучил хотя  бы
наполовину толкового адвоката, он смог бы отмазаться, ноу проблем. Поэтому я
вышел из детской и попросил этого типа войти. Я понимал, что ничего не смогу
сделать. Я подумал только, что  если девочка ухитрится затолкать этот кирпич
в рот и пожевать,  это ее убьет. Я хотел просто  поговорить с ним об этом. Я
решил, что слегка его потрахаю. Напугаю немного.
     И вот мы с ним в детской, жена все еще  в гостиной с моим напарником, и
вдруг этот тип вытаскивает конверт в  два сантиметра толщиной. Он его открыл
и я увидел стодолларовые бумажки. Дюйм толщины  стодолларовых  банкнот. А он
говорит: "Благодарю за помощь, офицер."
     Должно быть, в этом конверте было  тысяч десять. Может, и больше, я  не
знаю. Тип вытащил конверт и глядит на меня, ждет, что я возьму.
     Я  сказал что-то малоубедительное  о  том,  как  опасно прятать  дурь в
детской кроватке. И типчик сразу  вытащил кирпич, бросил его на пол  и ногой
запихнул под кровать. Потом говорит: "Вы правы. Благодарю вас, офицер. Ужас,
что если случится с моей дочерью." И протягивает конверт.
     Вот так.
     Сплошная  суматоха. Снаружи  жена вопит на моего партнера. Здесь с нами
вопит  ребенок.  Тип  протягивает конверт, улыбается  и кивает.  Вроде  как,
давай, бери, они твои. И я подумал... не знаю, что подумал...
     Я только  помню,  что я уже в  гостиной и говорю, что с ребенком  все в
порядке,  и теперь  женщина начинает пьяно  вопить,  что  это я насиловал ее
ребенка --  теперь уже я, а не муж --  и что я в заговоре с мужем, и  что мы
оба  поганцы. Мой партнер  понял, что она в дымину пьяная,  и м