В Японии."
     "Хотите сказать, что у них уже были эти алгоритмы?"
     "Нет,  просто  у них  были  патенты.  Патентирование  в  Японии  -  это
разновидность  войны. Японцы патентуют, как  сумасшедшие.  И у  них странная
система. Получение  патента в  Японии занимает семь лет,  однако ваша заявка
становится  доступной публике через  восемнадцать месяцев, после этого срока
все  авторские  гонорары  могут  оспариваться.  И,  конечно,  у  Японии  нет
взаимного  лицензионного  соглашения  с Америкой. Это  один  из их  способов
держаться нос к носу.
     В  общем, когда  я приехал в Японию, то обнаружил, что  Сони  и  Хитачи
имеют  несколько близких  к моим патентов, и  они сделали  то,  что называют
"затоплением патентами", то есть перекрывают все возможные применения. У них
не было прав пользоваться моими патентами, но я обнаружил, что и у меня тоже
вообще  нет  прав.   Потому   что  они   запатентовали  использование  моего
изобретения." Он пожал плечами. "Вот так. Однако, это уже древняя история. К
нынешнему времени  японцы  изобрели  гораздо  более  сложный  видео-софтвер,
далеко превосходящий все, что  есть у нас. Теперь  они впереди нас  на целые
годы. Однако,  в этой  лаборатории мы боремся. А, именно он-то нам и  нужен!
Дэн, ты занят?"
     Из-за консоли компьютера выглянула  молодая женщина.  Громадные  глаза,
очки  в  роговой  оправе,  темные  волосы.  Ее   лицо  частично  перекрывали
потолочные трубы.
     "Это не Дэн", немного удивленно сказал Сандерс. "Тереза, а где Дэн?"
     "Готовится  к  зачету", сказала Тереза. "Я  просто  кое-что  прогоняю в
реальном времени.  Сейчас  закончу." У  меня  создалось впечатление, что она
старше других студентов. Но трудно было сказать, в  чем именно дело. Конечно
не в ее  одежде: на ней была яркая цветная лента на  голове, и U2- майка под
джинсовой  курткой.  Однако  в ней было  некое спокойствие, от  которого она
казалась старше.
     "Ты  можешь  переключится на другое?",  спросил Сандерс, обходя стол  и
глядя  на  монитор. "Потому что у нас  здесь  спешная  работа.  Надо  помочь
полиции." Я следовал за Сандерсом, ныряя под трубы.
     "Конечно", сказала женщина. И начала выключать устройства на столе. Она
повернулась ко мне спиной, а  потом я в конце концов рассмотрел ее. Смуглая,
экзотичная, почти евразийка. И красивая, отпадно красивая. Она выглядела как
высокая, скуластая модель из журнала. На секунду я  смутился, потому что эта
женщина  была  слишком  красивой,  чтобы  работать  в   какой-то  подвальной
лаборатории электроники. В этом не было смысла.
     "Поздоровайтесь  с  Терезой Асакума", сказал он. "Единственная японская
студентка- выпускница, работающая здесь."
     "Хай",  сказал я. И покраснел. Я чувствовал себя дураком. Я чувствовал,
что информация приходит ко мне чересчур быстро. И принимая все во  внимание,
я предпочел бы, чтобы не японец управлялся с этими  лентами.  Но  ее  имя не
было  японским,  и она не выглядела японкой, она казалась евразийкой  и лишь
частично японской, такой экзотической, может быть она даже была ...
     "Доброе  утро,  лейтенант", сказала она. И протянула  для пожатия левую
руку. Я подумал, что правая рука поранена.
     Мы обменялись рукопожатием: "Хелло, мисс Асакума."
     "Тереза."
     "Окей."
     "Разве не красавица?", сказал  Сандерс, говоря  словно это его заслуга.
"Просто красавица."
     "Да", сказал я. "На самом деле, я удивлен, что вы не модель."
     Возник  неловкий  момент.  Я  не   мог  сказать   почему.   Она  быстро
отвернулась.
     "Это меня не интересует", сказала она.
     Сандерс немедленно вступил и сказал:  "Тереза,  лейтенанту Смиту нужно,
чтобы скопировали несколько лент. Вот таких."
     Сандерс вручил  ей одну  ленту.  Она взяла ее левой рукой и поднесла  к
свету. Правая рука оставалась согнутой в  локте и прижатой к талии. Тогда  я
заметил, что ее правая рука высохла, заканчиваясь толстым обрубком, торчащим
из рукава джинсовой куртки. Словно рука талидомидового ребенка.
     "Весьма    интересно",    сказала    она,    скосившись    на    ленту.
"Восьмимиллиметровая  высокой плотности.  Наверное, имеет фирменный цифровой
формат, о котором  мы не слышали. Наверное, включает обработку изображений в
реальном времени."
     "Извините,  я в  этом  не  разбираюсь", сказал  я.  Сморозив фразу  про
модель,  я  чувствовал себя  дураком. Я  нырнул  в  свою  коробку  и  выудил
проигрыватель.
     Тереза  немедленно  достала  отвертку,  сняла  крышку  и  склонилась на
потрохами.   Я  увидел  зеленые  проводки,  черный  мотор  и  три  небольших
кристаллических цилиндра. "Да, это новейшая разработка. Очень  хитро. Доктор
Сандерс,  взгляните: они делают  это всего тремя головками. Наверное,  плата
генерирует  компоненты  ъGB, потому  что  здесь...  как вы думаете, это цепи
компрессии?"
     "Наверное,  ЦАП-конвертор", сказал Сандерс.  "Весьма  аккуратно.  Такой
маленький." Держа в  руках коробочку,  он повернулся ко мне. "Знаете, почему
японцы умеют  делать такие вещи, а мы нет? Это  называется кайдзен:  процесс
неторопливого,  терпеливого  непрерывного  улучшения.  Каждый   год  продукт
становится немного  лучше, немного  меньше,  немного дешевле.  Американцы не
думают так.  Американцы  всегда ищут  квантовый скачок, большое  продвижение
вперед. Американцы пытаются победить в главной  гонке, выбить  конкурента со
стоянки, а потом усесться в сторонке. Японцы же никогда не сидят в сторонке,
а  просто  участвуют  во  всех  заездах.  В  этом,  как и  во  всем  прочем,
проявляется философия народа."
     В  том же духе он  говорил  еще  некоторое время,  вращая цилиндрики  и
восхищаясь ими. Наконец, я не вытерпел: "Вы сможете скопировать ленты?"
     "Конечно", сказала  Тереза.  "Мы  можем  снять сигнал  с  машины  после
конвертора и  записать  в  любом желаемом формате.  В каком  вы  хотите: три
четверти, оптическом, VHS?"
     "VHS", сказал я.
     "Это легко", сказала она.
     "Копия  будет  аккуратной?  В   ЛРД  сказали,   что   не  могут   этого
гарантировать."
     "А, чертова ЛРД!", сказал Сандерс.  "Они говорят так просто потому, что
работают на правительство. А мы здесь занимаемся делом. Правильно, Тереза?"
     Но Тереза  не слышала. Я  следил, как она  вставляет провода  и кабели,
быстро двигая здоровой рукой, и пользуясь обрубком,  чтобы стабилизировать и
удержать  коробочку. Как  и у  многих  инвалидов,  ее  движения  были такими
плавными, что было трудно заметить  отсутствие правой руки. Вскоре маленький
проигрыватель  был  подключен  ко  второму  рекордеру  и  нескольким  разным
мониторам.
     "Зачем все это?"
     "Следить за сигналом."
     "Для записи?"
     "Нет.  Большой  монитор  будет  показывать  картинку.  Другие  позволят
следить  за  характеристиками  сигнала и  видеть  карту  данных: как  именно
картинка была записана на ленту."
     Я спросил: "Вам обязательно это знать?"
     "Нет, но просто приятно сунуть нос в чужие дела. Интересно, как устроен
этот формат с высокой плотностью."
     Сандерс спросил: "Откуда происходит материал?"
     "С офисной камеры безопасности."
     "Ленты подлинные?"
     "Как мне кажется, а что?"
     "Ну, если  это  оригинальный материал, с ним следует быть  осторожней",
сказал  Сандерс. Он  обратился к Терезе, словно  инструктируя ее: "Не  надо,
чтобы какие-нибудь  обратные  связи попортили  поверхность ленты.  Или чтобы
сигналы просочились с головок и нарушили целостность потока данных."
     "Не  беспокойтесь", сказала она,  "я справлюсь." Она  показала пальцем:
"Видите,  вот? Это предупреждает  о  смещении  импеданса.  И за  центральным
процессором я тоже слежу."
     "Окей", сказал Сандерс, сияя, как гордый родитель.
     "Сколько это займет?", спросил я.
     "Не  долго. Записывать  сигнал  мы  можем  на  очень высокой  скорости,
точнее,  с предельной скоростью  проигрывателя,  а  у  него, похоже, имеется
быстрая  перемотка  вперед.  Поэтому, наверное, уйдет  по две-три минуты  на
ленту."
     Я взглянул на часы: "В десять тридцать  у меня встреча, на которую я не
могу опаздывать, а я не хочу оставлять их здесь..."
     "Вам нужны копии всех лент?"
     "В общем-то, только первые пять критичны."
     "Тогда сделаем их первыми."
     Мы прокручивали  первые несколько секунд каждой ленты,  высматривая  те
пять, которые были записаны с камер сорок шестого этажа. Я видел картинку на
центральном мониторе,  стоящем на столе  Терезы. На боковых мониторах  следы
сигнала  извивались  и дергались,  словно в  палате реанимации. Я сказал  об
этом.
     "Почти что так", согласилась она. "Палата  реанимации  для  видео." Она
вытащила  одну ленту,  вставила  другую и  включила ее. "Упс!  Вы  говорите,
материал оригинальный? Неверно. Эти ленты являются копиями."
     "Как вы узнали?"
     "Потому   что  мы  видим  сигнатуру  намотки."  Тереза  склонилась  над
приборами, уставившись  в  следы сигнала,  и занимаясь тонкой  настройкой  с
помощью ручек и кнопок.
     "Мне тоже так кажется", сказал Сандерс и повернулся ко мне. "Понимаете,
по  самой видеокартинке  трудно  определить копию.  Старое аналоговое  видео
испытывало некоторую деградацию сигнала в последовательных  копиях, однако в
цифровых системах, вроде  этой, разницы  совсем  нет. Каждая копия буквально
идентична оригиналу."
     "Тогда как вы можете определить, что ленты скопированы?"
     "Тереза смотрит не  на картинку",  сказал Сандерс. "Она  смотрит на сам
сигнал.  Даже когда  мы  не можем  определить  копию  по  самой картинке, мы
все-таки  можем установить, что  картинка  записана не с камеры, а с другого
проигрывателя."
     Я покачал головой: "И как же?"
     Ответила  Тереза: "Это  связано  с  тем,  как  записан  сигнал в первые
полсекунды   ленты.   Если   записывающий  видеорекордер   стартовал  прежде
проигрывающего,  то  появляются легкие флюктуации  выходного сигнала,  когда
стартует проигрывающая машина. Это функция механики:  мотор проигрывателя не
может  мгновенно набрать  скорость.  Для  уменьшения эффекта в проигрывающей
машине  вставляют специальные электронные  цепи,  однако некоторый  интервал
набора скорости существует всегда."
     "И вы обнаружили именно это?"
     Она кивнула: "Это называется сигнатурой намотки."
     Сандерс продолжил: "Но этого никогда не  бывает, когда  сигнал приходит
прямо  с камеры, потому  что в камере нет  движущихся  частей. Камера всегда
мгновенно набирает скорость."
     Я нахмурился: "Значит, эти ленты являются копиями."
     "А что в этом плохого?", спросил Сандерс.
     "Не знаю. Но если они скопированы, то их можно было и изменить, верно?"
     "Теоретически,  да",  сказал  Сандерс.  "На  практике,   следует  очень
внимательно  посмотреть.  И  весьма  трудно утверждать  это наверняка. Ленты
происходят от японской компании?"
     "Да."
     "Накамото?"
     Я кивнул: "Да."
     "Откровенно  говоря,  я  не удивлен,  что они  вам  дали копии", сказал
Сандерс.   "Японцы   чрезвычайно  осторожны.   Они   не   очень-то  доверяют
посторонним. И, находясь в Америке, японские  корпорации чувствуют себя так,
как мы  чувствовали бы себя, занимаясь бизнесом в  Нигерии: они считают, что
окружены дикарями."
     "Эй", сказала Тереза.
     "Извини", сказал Сандерс, "но ты понимаешь, что я хотел сказать. Японцы
чувствуют, что нас надо терпеть. Терпеть нашу глупость, нашу медлительность,
идиотизм,  некомпетентность. Они  становятся перестраховщиками. Поэтому если
ленты  имеют хоть  какую-то  юридическую значимость, то  последнее, что  они
сделают, это отдадут оригиналы полисменам-варварам, вроде вас. Нет, нет, они
дали вам копию  и сохранили оригиналы на случай, если он понадобится  им для
защиты.   Полностью   осведомленные    о    нашей    отсталой   американской
видеотехнологии,  они уверены, что вам  никогда не обнаружить, что это всего
лишь копия."
     Я нахмурился: "Сколько времени заняло бы сделать эти копии?"
     "Не долго",  сказал Сандерс, покачав головой.  "Таким способом, как  их
сейчас  сканирует Тереза, по пять  минут на ленту. Могу представить,  что  у
японцев это получилось гораздо быстрее. Скажем, по две минуты на ленту."
     "В таком случае  прошлой ночью у них была масса времени, чтобы  сделать
копии."
     Пока мы беседовали, Тереза продолжала перетряхивать ленты, рассматривая
начало каждой. Как только появлялась  картинка,  она  смотрела  на  меня.  Я
отрицательно качал головой, ибо  все  они были с других  камер безопасности.
Наконец, появилась  первая  из  лент с  сорок  шестого этажа, знакомый облик
офиса, который я видел прежде.
     "Вот эта."
     "Окей,  начнем.  Переведем ее  в  VHS." Тереза запустила  первую копию.
Лента мчалась  вперед на бешеной скорости, картинка неслась  и шла полосами.
На боковых мониторах нервно извивались и корчились сигналы.
     Она спросила: "Это как-то связано с убийством прошлой ночью?"
     "Да. Вы знаете об этом?"
     Она пожала плечами: "Видела в новостях. Убийца погиб в автокатастрофе?"
     "Верно", сказал я.
     Она  отвернулась. В  три четверти она смотрелась  поразительно красиво,
высокая линия скулы. Я подумал, что плейбой Эдди Сакамура мог бы ее знать. Я
спросил: "Вы его знали?"
     "Нет", сказала она. И через секунду добавила: "Он был японец."
     В нашей  маленькой группе возникла еще  одна неловкость.  Похоже,  было
что-то такое, что Тереза и Сандерс знали, а я нет. Но я не понимал, о чем же
спросить. Поэтому смотрел видео.
     Еще раз я видел,  как  по полу движутся солнечные лучи. Потом в комнате
зажглись огни и персонал офиса поредел.  Потом этаж  совсем опустел. А потом
на  большой скорости появилась Черил  Остин, за которой последовал  мужчина.
Они страстно поцеловались.
     "Ага", сказал Сандерс. "Это оно?"
     "Да."
     Наблюдая за дальнейшим, он нахмурился: "Вы хотите сказать, что убийство
записывалось?"
     "Да", ответил я, "даже несколькими камерами."
     "Вы шутите."
     Сандерс   замолк,   следя   за   течением    событий.    На   полосатой
высокоскоростной  картинке  было  трудно  разглядеть  больше,  чем  основные
события.  Два  человека  двинулись в конференц-зал. Внезапная борьба.  Силой
прижатая  спина  на столе. Внезапный  отход в  сторону.  Торопливый  уход из
комнаты.
     Никто не говорил. Мы все смотрели ленту.
     Я  глянул на Терезу.  Лицо ее  было отсутствующим.  В  очках отражалась
картинка.
     Эдди миновал зеркала  и  вошел в  темный  коридор.  Лента крутилась еще
несколько секунд, потом кассета выскочила.
     "Первая. Вы сказали "несколько камер". Сколько именно?"
     "Мне кажется, пять", ответил я.
     Она отметила первую  кассету  липучей меткой,  вставила вторую  ленту в
машину и начала еще одно скоростное копирование.
     Я спросил: "Эти копии точные?"
     "О, да."
     "Они легальны?"
     Сандерс нахмурился: "В каком смысле легальны?"
     "Ну, как улики, в суде..."
     "О, нет", сказал Сандерс, "судом эти ленты приняты бы не были."
     "Но если это точные копии..."
     "Точность к  делу отношения не имеет.  Все  формы фотографических улик,
включая видео, больше в суд не допускаются."
     "Я не слышал об этом", сказал я.
     "Такого еще не было", сказал Сандерс. "Закон недостаточно ясен.  Но все
к этому идет. В наши дни все фотографии подозрительны. Потому  что теперь, с
приходом  цифровых  систем, их можно изменить безупречно. Безупречно.  И это
нечто новое. Помните, как  в прошлом русские удаляли политиков с фотографий,
сделанных Первого мая? Это всегда была топорная работа - вырезай и ретушируй
- и всегда можно  было заметить, что  что-то  тут делалось. Забавное  пустое
пространство между плеч оставшихся людей. Или на задней  стене  не  совпадал
оттенок.  Можно  было   заметить  работу  ретушера,  пытавшегося   загладить
повреждения.  В любом случае, заметить было можно, и  даже очень легко. Было
просто видно, что картинка изменялась. И вся работа шла на смех."
     "Помню", сказал я.
     "Фотографии   обладали   целостностью,  именно  потому,   что  их  было
невозможно  изменить.  Поэтому фотографии  рассматривали, как представляющие
реальность.  Но  теперь  уже несколько лет, как компьютеры  позволяют делать
бесшовные изменения  фотографических образов.  Несколько  лет  назад "Нейшнл
Джиогрэфик" выбрал для обложки фотографию великих пирамид Египта. Редакторам
не понравилось место,  где  стоят пирамиды,  и они  решили,  что  композиция
станет лучше, если их передвинуть.  Поэтому они попросту изменили фотографии
и передвинули  их. Никто  не заметил. Но если  поехать в Египет с  камерой и
попробовать повторить их картинку, то выяснится,  что это невозможно. Потому
что в  реальном  мире  нет места,  откуда  пирамиды  выстраиваются  подобным
образом. Фотография больше не отражает реальность."
     "А с этой лентой кто-нибудь мог бы сделать то же самое?"
     "Теоретически, любое видео можно изменить."
     На  мониторе я  второй раз  следил  за происходящим  убийством.  Камера
стояла в дальнем углу комнаты. Она не очень хорошо показывала само убийство,
но потом был ясно виден Сакамура, когда шагал в сторону камеры.
     Я спросил: "А этот образ тоже можно изменить?"
     Сандерс  засмеялся:  "В   наше  дни  возможно  любое  изменение,  какое
захотите."
     "Вы смогли бы изменить личность убийцы?"
     "Технически, да", ответил Сандерс. "Сегодня  возможно впечатать  лицо в
сложный движущийся  об®ект. Технически, это  возможно.  Но практически,  это
чертовски сложная работенка."
     Я ничего не сказал.  Все равно Сакамура был нашим главным подозреваемым
и он был мертв, а шеф хотел, чтобы дело завершилось. Как и я.
     "Конечно", продолжал  Сандерс,  "у  японцев  имеются все  разновидности
экзотических  видеоалгоритмов  для  рендеринга  поверхностей   и  трехмерных
преобразований. Они могут делать такое, что мы не можем даже вообразить." Он
снова  забарабанил  пальцами   по  столу.  "Какое  у  этих  лент   временное
расписание? Какова их история?"
     Я  сказал: "Убийство произошло прошлым  вечером в восемь  тридцать, как
показывают часы.  Нам  сказали, что ленты  были  удалены  из  комнаты службы
безопасности примерно в восемь сорок  пять. Мы их попросили и тогда началось
некое перетягивание каната с японцами."
     "Как обычно. И когда вы, наконец, вступили во владение сами?"
     "Их доставили в штаб-квартиру дивизиона около половины второго ночи."
     "Окей",  сказал  Сандерс.  "Это  значит, что  ленты оставались  у них с
восьми сорока пяти до часа тридцати."
     "Верно, чуть меньше пяти часов."
     Сандерс сморщился: "Изменить пять лент с  пяти камер под разными углами
за пять часов?" Он покачал  головой: "Нет,  невозможно.  Этого просто нельзя
сделать, лейтенант."
     "Неправда",  вмещалась Тереза.  "Это возможно.  Даже  с  этими лентами.
Здесь не требуется менять слишком много пикселов."
     Я спросил: "Вы в этом уверены?"
     "Ну",  сказала  Тереза,  "Единственный  способ, которым это  может быть
сделано так быстро, это с помощью автоматизированной программы, но  даже для
самых изощренных программ необходимо вручную полировать детали. Штуки, вроде
плохих наплывов, могут все испортить."
     "Плохих наплывов?", спросил  я. Я обнаружил, что мне  нравится задавать
ей вопросы. И нравится смотреть на ее лицо.
     "Плохие  наплывы движения",  сказал  Сандерс. "Видео  идет на  тридцати
кадрах в  секунду. Можно представить  себе  каждый кадр  видео,  как снимок,
снятый со скоростью затвора в одну тридцатую секунды. А это очень медленно -
гораздо  медленнее, чем  у карманных фотокамер. Если  вы снимете  бегуна  на
одной тридцатой секунды, ноги станут просто полосами. Наплывами.
     Это называется наплывом движения. И  если вы меняете механически, то он
начинает выглядеть плохо.  Образцы кажутся слишком острыми, слишком четкими.
Углы  кажутся  странными.  Вернемся  к  русским:  можно  видеть,   что  были
изменен