мпее."
     "Окей, капитан."
     "Есть вопросы?"
     "Что такое семпей?"
     Коннор улыбнулся.
     Мы проехали мимо прожекторов и вниз по рампе в подземный гараж.
     "В Японии", сказал  он,  "семпей -- это  старший  человек, направляющий
младшего, которого называют кохай. Отношения семпей-кохай вполне обычны. Они
часто подразумеваются, когда молодой и старый работают вместе. Наверняка они
станут подразумевать это про нас."
     Я спросил: "Что-то вроде мастера и подмастерья?"
     "Не совсем", ответил  Коннор. "В Японии отношения семпей-кохай обладают
иным  качеством. Больше напоминает любящего родителя: семпей  предполагается
снисходительным к своему  кохаю и  он снимает с  младшего все виды юношеских
эксцессов  и ошибок." Он улыбнулся.  "Но я уверен, вы  не захотите делать их
ради меня."
     Мы  спустились  до  конца рампы  и увидели впереди плоское пространство
гаража. Коннор посмотрел в переднее окно и нахмурился: "А где же все?"
     Гараж Башни  Накамото был  полон  лимузинов; водители, опершись на свои
машины,  курили  и разговаривали. Но  я не видел  никаких полицейских машин.
Обычно  там, где произошло убийство, место освещено как рождественская елка:
мигалки  крутятся  на  полудюжине  черно-белых  машин  полиции,  на  машинах
медэкспертизы, скорой помощи и всех остальных.
     Однако сегодня ничего не было. Это был просто  гараж, где у кого-то шла
вечеринка, элегантные люди стояли группами, ожидая свои машины.
     "Интересно", сказал я.
     Мы остановились. Парковщик отворил дверцу и  я ступил на плюшевый ковер
и  услышал мягкую музыку. Мы  с  Коннором отправились к лифту. Хорошо одетые
люди двигались в обратном  направлении: мужчины в такседо, женщины в дорогих
платьях. А  возле лифта в запятнанном вельветовом спортивном пиджаке стоял и
яростно курил сигарету Том Грэм.


     ( Когда  Грэм  играл полузащитником  в Ю-Эс-Си, он  никогда  не был  на
первых ролях. Этот кусочек юношеской истории прилип к нему, став характерной
чертой:  всю  свою  жизнь,  он,   казалось,  пропускал   критический  момент
продвижения по службе, следующий шаг  в карьере детектива. Он перемещался из
одного подразделения в  другое, никогда не находя  себе подходящего  участка
или  партнера,  который  хорошо  сработался  бы  с  ним.   Всегда   чересчур
откровенный,  Грэм нажил врагов в офисе шефа, и к тридцати девяти дальнейшее
его  продвижение  по  службе  было  проблематичным. Ныне  он  был  озлоблен,
грубоват и  набирал  вес -- громадный мужик,  ставший тяжеловесной занозой в
заднице, ибо всегда гладил  людей  против шерсти. Его представления о личной
честности  были  явно  ошибочными  и  он проявлял  недружелюбный  сарказм ко
всякому, кто не разделял его взгляды.
     "Милый  костюмчик",  сказал он  мне,  когда  я подошел.  "Ты  выглядишь
отпадным красавчиком, Питер." И смахнул с моего лацкана мнимую пылинку.
     Я не обратил внимания: "Как дела, Том?"
     "Вам бы, ребята, веселиться на приеме, а  не работать." Он повернулся к
Коннору и  пожал  ему руку.  "Хелло,  Джон.  Кто надумал  выволочь  тебя  из
постели?"
     "Я только наблюдатель", мягко ответил Коннор.
     Я вмешался: "Его попросил привезти Фред Хофман."
     "Черт", сказал Грэм.  "По мне, так  хорошо,  что вы  здесь. Мне  помощь
нужна. Там наверху довольно круто."
     Мы пошли за ним к лифту. Я все не замечал других полицейских и спросил:
"А где все?"
     "Хороший вопрос", сказал Грэм. "Они ухитрились держать всех наших сзади
у  грузового входа.  Говорят, что  по  служебному  лифту  доступ  быстрее. И
твердят, что так важно это большое  открытие здания, что ничто не должно его
сорвать."
     Возле  лифтов на нас  озабоченно  глянул  японский частный  охранник  в
форме. "Эти двое  со мной",  сказал  Грэм. Охранник кивнул, но искоса бросил
подозрительный взгляд.
     Мы вошли в лифт.
     "Трахнутый джеп",  сказал  Грэм, когда двери закрылись.  "Здесь все еще
наша страна. А мы -- все еще трахнутые полицейские в собственной стране."
     У  лифта  были  стеклянные  стены  и  мы  смотрели   вниз  на  даунтаун
Лос-Анджелеса, поднимаясь в  светящемся тумане.  Прямо напротив  возвышалось
здание компании Арко, все залитое светом.
     "Знаете,  такие   лифты  незаконны",  сказал  Грэм.   "По  правилам  не
допускаются  стеклянные  лифты  выше  девяностого  этажа,  а  в  этом здании
девяносто семь этажей, самое высокое в ЛА.  И вообще, все это здание -- одно
большое исключение из правил. И  поставили  его они всего за  шесть месяцев.
Знаете,  как?  Привозили  собранные  на  заводе части из  Нагасаки  и  здесь
свинчивали вместе.  Не нанимая  американских строителей. Получив специальное
разрешение обойти наши профсоюзы из-за так называемых технических проблем, с
которыми  могут  справиться  только  японские рабочие. Вы  сможете  поверить
такому дерьму?"
     Я пожал плечами: "Они получили разрешение от американских профсоюзов."
     "Чепуха,  они получили  его  от городского совета",  сказал  Грэм.  "И,
конечно, это просто деньги. И если мы что-то и  знаем о японцах, так это то,
что деньги у них есть. Вот так они и добились изменений в зональных правилах
сейсмостроительства. Они получают все, что захотят."
     Я снова пожал плечами: "Политики."
     "Пердуны. Знаете, они даже не  платят налоги. Да-да: получили от города
восьмилетнюю  отсрочку по налогам  на собственность. Дерьмо: мы сами  отдаем
страну."
     Некоторое время мы поднимались  молча. Грэм глядел в стекло. Лифты были
высокоскоростные,  фирмы  Хитачи,  сделанные по новейшей  технологии.  Самые
быстрые и мягкие лифты в мире. Мы поднимались все выше в туман.
     Я сказал Грэму: "Ты расскажешь  нам об убийстве или  хочешь,  чтобы это
было сюрпризом?"
     "Перемать", сказал  Грэм  и полистал  записную  книжку.  "Ну,  поехали.
Первый  звонок поступил в восемь тридцать две. Кто-то  сказал, что  "имеется
проблема  в расположении тела". Мужчина с сильным азиатским акцентом,  плохо
говорит по-английски. Оператор не смог много из него вытянуть, ничего, кроме
адреса.  Башня  Накамото. Черно-белые выехали,  прибыли  в  восемь  тридцать
девять вечера и обнаружили, что это убийство. Сорок шестой этаж, это офисный
этаж здания.  Жертва  -- европейская женщина,  примерно  двадцати  пяти лет.
Чертовски симпатичная. Сами увидите.
     Копы развесили ленты и позвонили в дивизион. Я  выехал с Мерино, прибыл
в  восемь  пятьдесят  три.  В  это  же  время  прибыли  эксперты   по  месту
преступления, дактилоскописты, фотографы. Пока окей?"
     "Да", кивнул Коннор.
     Грэм  продолжил: "Мы только начали, когда  какой-то джеп  из Корпорации
Накамото привалил в тысячедолларовом костюме и  заявил,  что имеет право  на
трахнутый  разговор  с  офицером  связи  ДПЛА,  прежде чем  что-либо  станет
делаться  в  этом  трахнутом здании. И говорил что-то  вроде, что  здесь нет
состава преступления.
     Я пошел  узнать, что это за говнюк. Здесь же очевидное убийство. Думал,
этот гад  отвалится.  Но джеп болтал  на  остервенело хорошем  английском и,
похоже,  знал кучу законов. И, сами понимаете, все прибывшие на место сильно
встревожились. Я рассудил,  что нет  смысла давить и начинать расследование,
если  при этом мы получим  недееспособные данные, верно? А  этот говнюк-джеп
настаивает, чтобы прежде чем  мы начнем,  прибыл  офицер  связи. А когда  он
говорит на таком зверски хорошем английском, я не понимаю, в чем проблема? Я
думал, что  вся идея офицера связи для тех, кто не понимает языка. А у этого
говнюка на лбу написана  Стэнфордская юридическая школа. А все туда  же." Он
вздохнул.
     "И ты позвонил мне", сказал я.
     "Ага."
     Я спросил: "А кто этот говнюк из Накамото?"
     "Вот дерьмо!"  Грэм  нахмурился над своими записями. "Ишихара  Ишигуро.
Что-то вроде этого."
     "У тебя есть его визитка? Он должен был дать свою карточку."
     "Ага, он дал. Я отдал ее Мерино."
     Я спросил: "Есть здесь еще японцы?"
     "Ты что, смеешься?", захохотал Грэм "Тут  все кишит ими. Там наверху --
трахнутый Диснейленд."
     "Я имею в виде место преступления."
     "И я тоже", сказал Грэм.  "Мы не смогли их  выставить. Они говорят, это
их здание и они имеют право там быть. Сегодня вечером торжественное открытие
Башни Накамото. Они имеют право быть здесь. Твердят снова и снова."
     Я спросил: "А где происходит открытие?"
     "Этажом ниже  убийства, на сорок  пятом. Там просто  светопреставление.
Наверное, человек восемьсот. Кинозвезды,  сенаторы, конгрессмены  -- называй
дальше.  Слышал, там Мадонна и  Том Круз. Сенатор Хеммонд. Сенатор  Кеннеди.
Элтон  Джон. Сенатор  Мортон. Мэр Тома там. Прокурор  штата Уайленд там. Эй,
наверное и твоя бывшая жена тоже там, Пит. Она все еще работает на Уайленда,
правда?"
     "Как я слышал, да."
     Грэм вздохнул. "Наверное, приятно  трахать  адвоката вместо того, чтобы
они трахали тебя. Хорошо сменить позицию."
     Мне  не  хотелось  говорить  о  своей   бывшей  жене.   "Мы  больше  не
встречаемся", сказал я.
     Прозвонил тихий звонок и лифт сказал: "Енюсан кай."
     Грэм посмотрел на светящиеся цифры над дверью. "Вот дерьмо!"
     "Еонюеон кай", сказал лифт. "Мосугу-де годзаймасу."
     "Что он сказал?"
     "Мы почти приехали."
     "Перемать",  сказал  Грэм.  "Если  лифту хочется  говорить,  он  должен
говорить по-английски. Здесь все еще Америка."
     "Пока да", отозвался Коннор, глядя на панораму города.
     "Еюго кай", сказал лифт.
     Двери открылись.


        x x x
     Грэм был прав: вечеринка была  адской. Целый этаж  превратили в подобие
бального зала сороковых  годов.  Мужчины  в костюмах.  Женщины в платьях для
коктейлей. Оркестр, играющий свинги  Глена  Миллера. Возле двери лифта стоял
седой, загорелый  человек, казавшийся  слегка знакомым.  У него были широкие
плечи   атлета.  Он  вошел  в  лифт  и  повернулся  ко  мне:  "Первый  этаж,
пожалуйста." Я учуял запах виски.
     Второй человек,  помоложе,  мгновенно  появился рядом. "Этот лифт  идет
вверх, сенатор."
     "Что такое?", сказал седовласый, повернувшись к помощнику.
     "Лифт идет вверх, сэр."
     "Ну  и что?  А я  хочу вниз."  Он говорил  подчеркнуто тщательной речью
пьяного.
     "Да,  сэр. Понимаю,  сэр",  радостно ответил помощник.  "Давайте поедем
следующим лифтом, сенатор." Он твердо ухватил  седовласого за локоть и вывел
его из лифта.
     Двери закрылись. Лифт пошел вверх.
     "Наши налоги за работой", проворчал Грэм. "Узнали? Сенатор Стивен  Роу.
Приятно  обнаружить его на этой вечеринке, учитывая,  что  он  в  финансовом
комитете сената, который ведает всеми правилами японского импорта. Но, как и
его приятель, сенатор Кеннеди, Роу -- очень большой любитель кошечек."
     "Вот как?"
     "Говорят, что и пьет он хорошо."
     "Я это заметил."
     "Вот зачем этот мальчик с ним. Вытаскивать его из неприятностей."
     Лифт  остановился на  сорок шестом этаже.  Раздался  мягкий электронный
гонг. "Еонюроку кай. Горие аригато годзаймашита."
     "Наконец-то", сказал Грэм. "Может, теперь мы сможем начать."



     (  Двери  открылись.  Мы уставились в  солидную  стену  голубых деловых
костюмов,  повернутых к нам спинами. Должно быть, человек двадцать толпились
возле лифта. В воздухе густо висел сигаретный дым.
     "Расступитесь, расступитесь",  говорил Грэм, грубо расталкивая людей. Я
следовал за ним, Коннор шел позади меня, молча и незаметно.
     Сорок шестой этаж был спроектирован для размещения старших  управляющих
компании Накамото и выглядел впечатляюще. Стоя  на ковре приемной зоны возле
лифтов,  я видел весь  этаж -- гигантское  открытое  пространство. Оно  было
размером примерно  шестьдесят  на сорок метров -- половина футбольного поля.
Каждая деталь усиливала  ощущение простора и элегантности.  Потолки высокие,
отделанные деревом. Мебель вся из настоящего дерева и ткани, черное с серым,
ковер толстый.  Приглушенный  звук  и  неяркие  лампы усиливали  впечатление
мягкой роскоши. Все напоминало скорее банк, чем конторский офис.
     Самый богатый из виденных мною банков.
     Все заставляло  остановиться и оглядеться. Я стоял возле  желтой ленты,
огораживающей  место преступления, которая  блокировала  доступ  на этаж,  и
озирался. Прямо  впереди находился громадный атриум, что-то вроде  открытого
загона для секретарш и  младшего персонала.  Группами  стояли столы, деревца
делили  пространство.  В  центре стояла  громадная  модель Башни Накамото  и
комплекса еще  строящихся окружающих  зданий. Модель освещал прожектор, но в
целом, при включенном  только ночном освещении, в атриуме  было сравнительно
темно.
     По  периметру атриума  были устроены отдельные кабинеты для официальных
лиц. Стеклянные стены кабинетов выходили в атриум, стеклянные стены выходили
и наружу,  так что с того места, где я стоял, можно  было смотреть  прямо на
соседние небоскребы Лос-Анджелеса. Казалось, весь этаж плывет в воздухе.
     Слева  и  справа  от  атриума   размещались  две  конференц-комнаты  со
стеклянными  стенами.  Комната справа  была  поменьше и  там я  увидел  тело
девушки, лежащее на  длинном черном столе. На  ней было черное платье.  Одна
нога  свисала к полу. Я не видел никакой  крови. Но я был довольно далеко от
нее, наверное, метрах в  шестидесяти. Много подробностей на таком расстоянии
не разглядеть.
     Я услышал потрескивание полицейских раций и  услышал, как Грэм говорит:
"Вот   ваш   переводчик,  джентльмены.   Может,   теперь  мы   начнем   наше
расследование, Питер?"
     Я повернулся к  японцам у  лифта. Я  не  знал,  с кем должен  говорить;
возникла неловкая пауза, пока один из них не выступил вперед. Ему было около
тридцати пяти лет,  он носил  дорогой  костюм. Человек отвесил  очень легкий
поклон,  чуть наклонив голову,  просто намек.  Я  кивнул в ответ.  Потом  он
заговорил.
     "Конбанва. Хаджимемашите,  Сумису-сан.  Ишигуро десу.  Додзо  ерошику."
Формальное  приветствие,  хоти и  небрежное.  Не  теряет времени. Его  зовут
Ишигуро. Мое имя он уже знал.
     Я сказал:  "Хаджимемашите. Ваташи-ва. Сумису десу.  Додзо ерошику." Как
дела. Рад встретить вас. Все, как обычно.
     "Ваташи-но мейши десу. Додзо." Он  вручил мне свою визитную карточку. У
него были быстрые движения, резкие.
     "Домо аригато годзаймасу." Я принял его карточку двумя  руками, что  на
самом  деле не было необходимым,  но  вняв совету Коннора  я хотел держаться
наиболее  официально. Затем я дал ему свою карточку. Ритуал  требовал, чтобы
мы оба  заглянули  в карточки друг друга и  сделали  небольшие замечания или
задали вопросы вроде: "Это ваш телефонный номер?"
     Ишигуро взял  мою  карточку  одной рукой  и  спросил: "Это ваш домашний
номер,  детектив?" Я удивился. Он говорил без акцента на английском, который
можно  выучить  только прожив  здесь долгое  время, начав с  молодости.  Он,
наверное, посещал  здесь  школу.  Один  из тысяч  японцев, который учился  в
Америке в семидесятых, когда они посылали по 150 000 студентов в год изучать
нашу страну. А мы в Японию посылали в год по 200 студентов-американцев.
     "Да, мой номер написан снизу", сказал я.
     Ишигуро сунул мою  карточку в карман рубашки. Я  начал  говорить что-то
вежливое  о  его  карточке, но он  прервал меня:  "Послушайте, детектив, мне
кажется,  мы  можем  обойтись  без  формальностей.  Единственная  причина  и
проблема этой ночи, то, что ваш коллега неразумен."
     "Мой коллега?"
     Ишигуро  дернул  головой:  "Вон  тот,  толстый.  Грэм.  Его  требования
неразумны  и  мы  сильно  возражаем его  намерению  проводить  расследование
ночью."
     Я спросил: "Почему так, господин Ишигуро?"
     "Для расследования у вас нет состава преступления."
     "Почему вы так утверждаете?"
     Ишигуро фыркнул: "Я думаю, это очевидно даже для вас."
     Я оставался хладнокровен. Пять лет работы детективом и еще год в секции
прессы научили меня оставаться холодным.
     Я сказал: "Нет, сэр, боюсь, это не очевидно."
     Он презрительно посмотрел на меня. "Фактом является  то, лейтенант, что
у  вас нет  причины  связывать смерть  этой девушки с  приемом,  который  мы
проводим внизу."
     "Но, похоже, она носит вечернее платье..."
     Он  грубо прервал меня: "Предполагаю,  что вы скорее  всего обнаружите,
что она умерла от случайной передозировки наркотиков. И поэтому ее смерть не
имеет ничего общего с нашим приемом. Разве вы не согласны?"
     Я  сделал глубокий  вздох. "Нет, сэр, я  не согласен.  Не согласен  без
расследования."  Я  сделал еще  один глубокий вздох.  "Господин  Ишигуро,  я
понимаю ваши опасения, однако..."
     "Сомневаюсь", сказал Ишигуро,  снова перебивая  меня.  "Я  настаиваю на
понимании позиции компании Накамото сегодня вечером. Это весьма значительное
событие  для  нас,  весьма  общественно  важное  событие.  Мы,  естественно,
огорчены   перспективой  того,   что   наша  деятельность   может  оказаться
запачканной безосновательными утверждениями о причастности к смерти какой-то
женщины, особенно женщины маловажной..."
     "Маловажной?"
     Ишигуро махнул рукой. Казалось, он устал со мной разговаривать. "Это же
очевидно, просто  взгляните на нее. Она не более чем обычная проститутка.  Я
вообще  не могу  понять, как она  ухитрилась проникнуть в здание. И  по этой
причине  я резко  протестую  против намерения  детектива  Грэма  допрашивать
гостей  с приема.  Это  совершенно  неразумно.  Среди  наших  гостей  немало
сенаторов,  конгрессменов  и  официальных  лиц  Лос-Анджелеса.  Конечно,  вы
согласитесь, что такие уважаемые гости найдут это возмутительным..."
     Я  сказал: "Подождите минуту.  Детектив Грэм сказал  вам,  что он хочет
допросить каждого на приеме?"
     "Именно так он заявил мне. Да."
     Теперь,  наконец,  я начал  понимать, почему был вызван. Грэм не  любил
японцев  и  угрожал  испортить  их  прием.  Конечно,  такого никогда  бы  не
произошло. Невозможно,  чтобы Грэм  допрашивал сенаторов Соединенных Штатов,
не говоря уж о прокуроре округа или мэре. И не ожидалось, что он приступит к
этой работе завтра. Но японцы раздражали  его и  Грэм решил отплатить им той
же монетой.
     Я сказал Ишигуро: "Мы можем устроить внизу  регистрацию и гости, уходя,
распишутся."
     "Боюсь,  что это будет затруднительно", начал Ишигуро, "потому что  вы,
конечно, признаете..."
     "Господин Ишигуро, мы обязаны так поступить."
     "Но то, что вы просите, чрезвычайно трудно..."
     "Господин Ишигуро..."
     "Вы понимаете, что для нас это станет причиной..."
     Господин Ишигуро,  простите  меня. Я  просто говорю  вам, какова должна
быть обычная полицейская процедура."
     Он замер.  Наступила  пауза.  Он стер  капельки  пота  с верхней губы и
сказал:  "Я  разочарован, лейтенант,  отсутствием хорошего сотрудничества  с
вашей стороны."
     "Сотрудничества?"  Я  понемногу  начал  выходить  из   себя.  "Господин
Ишигуро, у вас здесь мертвая женщина, а наша работа -- расследовать, как это
произошло..."
     "Но вы должны войти в наши особые обстоятельства..."
     Тут я услышал, как Грэм сказал: "Мать-перемать, это что такое?"
     Взглянув  через  плечо, я увидел  низкорослого,  чистенького  японца  в
двадцати  метрах  по   ту  сторону  желтой  ленты.  Он  делал  снимки  места
преступления. Камера, которую он держал в руках, была  такая маленькая,  что
почти  скрывалась в его  ладони.  Но он  и не пытался скрыть  тот факт,  что
пересек барьер ленты, чтобы сделать свои снимки. Пока я смотрел, он медленно
пятился  спиной к нам,  иногда поднимая руки, чтобы сделать снимок, а  потом
помигивал  за  своими  очками  в тонкой  оправе, выбирая следующую  позицию.
Двигался он неторопливо.
     Грэм подошел  к ленте  и сказал:  "Черт побери, убирайтесь  оттуда! Это
место  преступления.  Здесь  нельзя делать снимки." Человек не реагировал  и
продолжал пятиться. Грэм повернулся: "Кто этот парень?"
     Ишигуро  сказал:  "Это наш сотруд