О ОН ТОГО СТОИТ, и  ЧЕСТЕРФИЛЬД:
СМЕСЬ  ПОТРЯСАЮЩЕГО ТАБАКА 21 СОРТА --- 20 ШТУК  ПОТРЯСАЮЩИХ
ПЕРЕКУРОВ. И нинакого "мы" в потрясенных взглядах водителя и
белых  пассажиров, среди которых она уселась, и в  столь  же
потрясенных взглядах черных из задней части автобуса.

     Никакого "мы".

     Никаких марширующих многотысячных толп.

     Только одна Роза Ли Паркс, чьи слова дали толчок приливной
волне: Никуда я не пойду.

     Одетта еще подумала: Если бы только и я смогла сделать что-то
подобное  ---  если бы я смогла быть такой храброй,  ---  я,
наверное,  была бы счастлива до конца своих дней.  Но  такое
мужество не по мне.

     Она  прочитала  о Розе Ли Паркс в какой-то  газете,  но
поначалу  это  не  вызвало  у  нее  интереса.  Интерес   рос
постепенно. Трудно сказать, когда и как именно это  потрясло
и  воспламенило ее воображение --- первый, почти  беззвучный
толчок расового потрясения, которое всколыхнуло весь юг.

     Около  года спустя один молодой человек, с которым  она
встречалась  более-менее  регулярно,  начал  возить   ее   в
Виллидж, где несколько молодых (и преимущественно --- белых)
исполнителей народных песен, там выступающих, пополнили свой
репертуар  кое-какими  новыми  и  пугающими  даже   песнями:
неожиданно,  в добавлении ко всем этим древним присвистам  о
том, как Джон Генри взялся за молот, да так лихо, что обошел
новенький паровой молот (и, надорвавшись, откинул копыта, ля-
ля),  или  о  том, как Барбри Аллен жестоко  отвергла  юного
ухажера,  изнывающего от любви (и умерла со  стыда,  ля-ля),
появились  песни  о  том, каково это ---  быть  отверженным,
когда  тобою  пренебрегают, выгоняют тебя с  работы,  потому
только, что кожа у тебя не того цвета, когда тебя упекают  в
кутузку  и  хлещут плеткой лишь потому, что ты,  чернокожий,
осмелился --- ля-ля-ля --- подсесть в закусочной Вулворта за
столик к белым, в городе Монтгомери, штат Алабама.

     Это может показаться абсурдным, но только тогда она стала
интересоваться  судьбою свой родителей, и  их  родителей,  и
родителей  тех  родителей.  Она  не  могла  прочитать  книгу
"Корни"  ---  она  жила в другом мире и  в  другом  времени,
залолго  до  того, как Алекс Хейли  ее написал, может  быть,
даже  задумал,  однако  она осознала впервые,  на  удивление
поздно,  что ее предки вырвались из цепей, в которых держали
их  белые  люди, не так уж и давно. Конечно,  сам  факт  она
знала  и  раньше,  но  это  была  только  голая  информация,
лишенная  всякой  эмоциональной окраски --- как  абстрактное
уравнение, которое никогда не затрагивало ее жизни.

     Суммировав все, что ей было известно, Одетта сама ужаснулась
скудости  своих знаний. Она знала, что мама  ее  родилась  в
Одетта, штат Арканзас, в городе, в память о котором родители
ее потом назвали свою единственную дочь. Она знала, что папа
ее  был дантистом в провинциальном городишке. Что он изобрел
и  запатентовал какой-то способ изготовления зубных коронок,
а  потом положил разработку свою в долгий ящик, и только лет
десять  спустя  на нее обратили внимания специалисты,  и  он
неожиданно стал состоятельным человеком. Она знала,  что  он
разрабатывалл еще несколько приемов зубоврачебной техники  в
течении  десяти  лет до того, как разбогатеть,  и  еще  года
четыре  потом, большинство их было связано с протезированием
и  косметикой, и вскоре после переезда в Нью-Йорк  вместе  с
женою  и дочерью (которая родилась четыре года спустя  после
получения первого патента) он основал компанию "Холмс Дентал
Индастрис",  которая ныне в зубоврачебной  области  ---  все
равно   что   компания   "Скуибб"  в  области   производства
антибиотиков.

     Но сколько она ни расспрашивала его, как они с мамой жили
все  эти годы, когда она еще не родилась, и потом ---  когда
родилась,  но  отец еще не поднялся, папа всегда  уходил  от
ответа.  Он  рассказывал ей вроде  бы  все,  но  не  говорил
ничего.  Эта  часть его жизни была для нее закрытой.  Как-то
раз ее мама --- отец называл ее просто ма или Элис, и иногда
еще   Элли,  когда  выпивал  стаканчик  или  был  в   добром
расположении  духа --- сказала: "Расскажи ей о  том,  как  в
тебя  стреляли,  Дэн, когда ты ехал на  "форде"  по  крытому
мосту",  а он в ответ удостоил ее таким мрачным и осуждающим
взглядом,   что  ма,  которая  и  без  того  всегда   чем-то
напоминала  бедненького воробушка, вся  так  и  с®ежилась  в
кресле и больше не проронила ни слова.

     После этого случая Одетта пару раз попыталась расспросить
маму  наедине, но напрасно. Если б она додумалась  до  этого
раньше, она, быть может, смогла бы чего-нибудь разузнать, но
поскольку отец молчал, мама тоже решила хранить молчание, но
Одетта   поняла,   что  прошлое  для  отца   ---   все   эти
родственники, все эти пыльные дороги, магазинчики и  лачужки
с грязными полами и окнами без стекол, без самой простенькой
занавесочки, все эти стычки, все домогательства и обиды, все
соседские ребятишки, одетые в робы, перешитые из мешков  из-
под  муки,  ---  прошлое для отца похоронено  и  упрятано  в
памяти,   как   мертвый  зуб  под  безупречною   белоснежной
коронкой. Он никогда об этом не говорил, или, быть может, не
мог  говорить  и  сознательно погрузился  в  эту  выборочную
амнезию;  жизнь  их  в шикарной квартире дома  "Греймарл"  у
Южного  входа Центрального Парка была как зубы под пломбами.
Все  остальное  тщательно скрывалось за  этой  непроницаемой
оболочкой. прошлое отца было упрятано глубоко и надежно, без
единой щелочки, сквозь которую можно было бы заглянуть,  без
единой  лазеечки через этот запломбированный  барьер  в  зев
откровения.

     Детта знала, что это такое, но Детта не знала про Одетту, а
Одетта  не знала про Детту, так что и эти гладкие зубы  были
сомкнуты плотно, как ворота неприступной крепости.

     От матери Одетта унаследовала некоторую застенчивость, а
от  отца  ---  его  явную  (хотя  и  ненарочитую)  жесткость
характера,   и  только  однажды  она  осмелилась   еще   раз
подступиться к нему по этому поводу. Как-то вечером --- дело
было  в  его  библиотеке  --- она сказала  ему,  что  он  ей
отказывает в элементарной человеческой искренности,  что  ей
можно  уже  доверять,  что  она  заслуживает  доверия.  Отец
оторвался от "Уол-стрит Джорнал", аккуратно сложил газету  и
положил  ее на сосновый столик рядом с торшером.  Снял  очки
без   оправы,  положил  их  поверх  газеты  и  только  потом
посмотрел  на  нее --- худощавый чернокожий  мужчина,  такой
худой,  что казался почти истощенным; седые курчавые  волосы
уже редели на углубившихся впадинках на висках, где нежно  и
ровно пульсировали вены --- и сказал: Я никому не расказываю
о  той  моей жизни, Одетта. Я лдаже не вспоминаю о ней.  Это
просто  бессмысленно. С тех пор мир изменился,  скажем  так,
сдвинулся с места.

     Роланд бы понял.



        7



     Открыв дверь с надписью ГОСПОЖА ТЕНЕЙ, Роланд увидел много
такого, чего он не понял --- он понял только, что это все не
имеет значения.

     Это был мир Эдди Дина, но сейчас он представлял из себя
какую-то мешанину огней, людей и вещей --- Роланд в жизни не
видел   столько   вещей.   Судя   по   виду,   вещички   эти
предназначались для дам, и, очевидно, они продавались:  одни
лежали  под стеклом, другие красовались в заманчивых стопках
и витринах. Роланд не мог разглядеть их как следует --- мир,
в  который  он  заглянул, наплывал на него,  проносясь  мимо
дверного проема, который теперь стал глазами Госпожи. Роланд
смотрел  ее глазами, точно так же, как смотрел глазами  Эдди
Дина, когда тот шел по проходу воздушной кареты.

     А сам эдди застыл, точно громом пораженный. Револьвер у
него  в руке задрожал и качнулся вниз. Стрелок мог бы сейчас
без  труда  его  отобрать, но он даже не  шелохнулся.  Стоял
совершенно  не двигаясь --- этому трюку он выучился  давным-
давно.

     Изображение в дверном проеме развернулось. У Роланда опять
закружилась  голова,  но,  как  ни  странно,  на  Эдди  этот
неожтданный  разворот подействовал успокаивающе.  Роланд  не
знал,  что такое кино. Эдди же видел тысячи фильмов,  и  все
это  напоминало ему быструю смену кадров, как,  например,  в
"Дне  всех  святых" и "Сияющем". Он даже знал, как киношники
добиваются такого эфекта. С помощью летающей камеры.  Вот  и
здесь --- точно так же.

     ---  И  еще "ЖЗвездные войны", --- пробормотал он.  ---
Звезда Смерти. Такая громадная железяка, помнишь?

     Роланд лишь молча взглянул на него.

     Руки,   темно  коричневые  руки,  появились  в  проеме,
который  Роланду виделся дверью, а Эдди --- неким  волшебным
киноэкраном...   экраном,  в  который,  при  обстоятельствах
благоприятных,  можно  будет  войти,  как  тот   парень   из
"Пурпурной  розы  Каира"  сошел с  экрана  в  реальный  мир.
Убойный фильмец.

     Только теперь Эдди понял, насколько убойный.

     Правда, он в жизни еще не смотрел кино через дверь. Это
был   Нью-Йорк  ---  почему-то  даже  сигналы  такси,  пусть
приглушенные и далекие, не оставляли в том никаких  сомнений
--- и это был какой-то нью-йоркский универмаг, и он даже как-
то туда заходил, но что-то в нем было такое... такое...

     --- Как раньше, --- пробормотал он.

     --- Раньше твоего времени? --- переспросил стрелок.

     Эдди взглянул на него и отрывисто хохотнул:

     --- Ну да. Можно и так обозвать.

     ---  День  добрый, мисс Уолкер, --- раздался вкрадчивый
голос.  Изображение  в дверном проеме  метнулось  вверх  так
внезапно, что даже у Эдди немного закружилась голова,  и  он
увидел  продавщицу, которая, очевидно, знала эту  женщину  с
темнокожими  руками  ---  знала  и  недолюбливала  ее.   Или
побаивалась.  Или и то, и другое вместе. --- Чем-нибудь  вам
помочь?

     ---  Вот, --- владелица темнокожих рук протянула вперед
белый  шарф  с  ярко синей каемкой. --- И не  трудитесь  его
заворачивать, крошка. просто засуньте в пакет.

     --- Наличные или че...?

     --- Наличность, она всегда наличность, верно ведь?

     --- Да, замечательно, мисс Уолкер.

     --- Я так рада, что вы обобряете, дорогуша.

     Продавщица отвернулась, но Эдди успел разглядеть, как она
сморщилась. Может быть, все об®яснялось просто. Может  быть,
продавщице  неприятно,  что  с  ней  так  разговаривает  эта
"хамоватая  негритоска"  (но  опять  же,  сейчас  проявлялся
скорее  его кинозрительский опят, нежели знание истории  или
хотя  бы  уличной  жизни, потому что все  это  казалось  ему
кинофильмом  про 60-е годы или тогда же отснятым,  вроде  "В
душной  южной  ночи" с Сидни Стейгер и Родом  Поатье),  или,
может  быть, еще проще: роландова Госпожа Теней,  независимо
от цвета кожи, оказалась стервозиной и грубиянкой.

     Но  на самом-то деле --- не это главное, точно? Его это
никак  не  колышит. Его сейчас только одно волнует:  как  бы
выбраться туда.

     Там --- Нью-Йорк. Он, кажется, чувствует запах Нью-Йорка.

     Там можно будет достать героин.

     Он уже чувствует его запах.

     Но тут есть одна загвоздка.

     Одна большая, твою-Богу-душу-мать, загвоздка.



        8



     Роланд внимательно следил за Эдди. Хотя стрелок мог  бы
прикончить  его  в  любое  удобное время,  он  предпочел  не
создавать  никакого  шума  и дать  Эдди  возможность  самому
разобраться  со  сложившейся  ситуацией.  Эдди  Дина  нельза
назвать  человеком  приятным  во  всех  отношениях,  и  даже
человеком  хорошим  его  не  назовешь  (а  стрелок,  который
сознательно  допустил смерть ребенка, понимал разницу  между
тем, что хорошо, а что --- не очень), но уж глупцом Эдди Дин
не был.

     Парень он был смекалистый.

     Он сможет справиться с ситуацией.

     И он справился.

     Он  посмотрел  на Роланда, улыбнулся, не разжимая  губ,
крутанул   револьвер   на  пальце,  нарочито   неуклюже,   в
утрированной    манере   прикалывающихся   спортсменов    на
демонстративных  стрельбах,  и протянул  его  Роланду  дулом
вперед.

     ---  Как  я понимаю, от этой штуки мне толку не больше,
если не меньше, чем от куска дерьма, верно?

     Ведь можешь же ты мыслить здраво, когда захочешь, подумал
Роланд.  И  чего  тебя тянет так часто на глупые  разговоры,
Эдди? Это все потому, что ты думаешь, будто так было принято
разговаривать там, куда брат твой пошел со своим оружием?

     --- Верно? --- повторил Эдди.

     Роланд кивнул.

     --- Если бы я тебя кокнул, что бы случилось с дверью?

     --- Откуда я знаю. Попробуй --- посмотришь.

     --- Ну а что, ты думаешь, может случиться?

     --- Думаю, что она исчезнет.

     Эдди кивнул. Онтоже так думал. Трах-тарарах! Исчезла, как в
сказке!  Только что была, друзья мои, и вот уже ---  нет.  С
тем  же  успехом  киномеханик мог бы выхватить  револьвер  и
бабахнуть в киноаппарат: разницы никакой, верно?

     Если бабахнуть по аппарату, кина не будет.

     А Эдди совсем не хотелось, чтобы кино закончилось.

     Эдди хотелось получить за свои деньги по полной программе.

     --- Ты можешь пройти туда, --- медленно проговорил он.

     --- Да.

     --- Так вот запросто.

     --- Да.

     --- Ворваться к ней в голову. Как ворвался ко мне.

     --- Да.

     ---  То  есть, ты можешь проехать хичхайкером по  моему
миру.

     Роланд в ответ промолчал. Иногда Эдди употреблял слова, ему
непонятные, как, например, "хичхайкер"... но общий смысл  он
уловил.

     ---  Но  ты  можешь  пройти туда и в своем  собственном
теле. Как тогда у Балазара. --- Эдди разговаривал вслух,  но
обращался скорее к себе самому. --- Но только со мной, так?

     --- Да.

     --- Значит, возьми меня тоже.

     Роланд открыл было рот, но Эдди не дал ему заговорить:

     --- Не сейчас, я имею в виду: не сейчас, --- бвстренько
вставил  он.  --- Я понимаю, если мы там сейчас об®явимся...
там  такое поднимется, что ой-ой-ой. --- Он хохотнул, и смех
его  вышел  каким-то  диким. --- Это  как  фокусник  кролика
вынимает  из  шляпы, только там никакой шляпы не  будет.  Мы
подождем, и когда она будет одна, мы...

     --- Нет.

     ---  Я  вернусь с тобой, --- сказал Эдди. ---  Клянусь,
Роланд.  Я  хочу  сказать, я понимаю, что у тебя  есть  одно
важное  дело и что без меня ты его не сделаешь.  Я  понимаю,
что  ты выручил мою задницу на таможне, но я тоже помог тебе
у Балазара... ну и что ты скажешь?

     ---  Да,  ты мне очень помог. --- Роланд вспомнил,  как
Эдди  поднялся  из-за стола, пренебрегая  опасностью,  и  на
мгновение засомневался.

     Но лишь на мгновение.

     ---  Ну  что? Услуга за услугу. Рука руку моет. Ты  ---
мне,  я  --- тебе. Все, что мне нужно, так это вернуться  на
пару  часов.  Ухватить где-нибудь цыпленка  и,  может  быть,
упаковочку  "Данкин Донатс". --- Эдди кивнул на  дверь,  где
все снова пришло в движение. --- Ну так как?

     ---  Нет, --- отозвался стрелок, но он сейчас  вряд  ли
думал  об Эдди. Это движение по проходу... Госпожа,  кем  бы
она  ни была, ходила не так, как все обычные люди... не так,
например,  как  шел Эдди, когда Роланд выглянул  сквозь  его
глаза, или (теперь, когда он об этом задумался, а раньше ему
это  даже и в голову не приходило, Роланд вдруг заметил, что
его   собственной  нос  постоянно  маячит  в   нижнем   поле
периферийного  зрения) как ходит он  сам.  Когда  ты  идешь,
картинка  у  тебя  перед глазами напоминает плавное  качание
маятника: левая нога, правая нога, левая, правая,  и  мир  у
тебя перед глазами как бы качается взад-вперед, так мягко  и
плавно, что через какое-то время --- наверное, вскоре  после
того,  как ты научился ходить --- ты уже этого не замечаешь.
А  в походке Госпожи не было этого маятникового качания: она
двигалась  по  проходу плавно, как будто плыла  по  рельсам.
Ирония   в  том,  что  у  Эдди  сложилось  точно  такое   же
впечатление...  но  для  него это  выглядело,  как  киношный
сцецэффект,   достигаемый   при  помощи   летающей   камеры.
Впечатление  это подействовало на него успокаивающе,  потому
что оно было ему знакомо.

     А  для  Роланда оно было чуждым... но тут Эдди  прервал
молчание, и голос его был пронзительным:

     --- Но почему --- нет? Почему, мать твою, нет?

     ---  Потому что тебе не цыпленок нужен. Теперь я  знаю,
как  называется  то,  что тебе нужно. Ты  хочешь  ширнуться,
Эдди. Хочешь вколоть себе дозу.

     ---  Ну и что? --- выкрикнул Эдди едва ли не истерично.
--- Ну и что, если хочу? Я же сказал, что вернусь с тобой! Я
же  пообещал!  Я  имею в виду, что я тебе пообещал  железно!
Чего  тебе  нужно  еще?  Хочешь, ч  поклянусь  именем  своей
матери?  Хорошо,  я клянусь именем своей матери!  Хочешь,  я
поклянусь именем брата Генри? Хорошо, я клянусь! Я  клянусь!
Я КЛЯНУСЬ!

     Энрико Балазар сказал бы ему, но стрелку не нужны были советы
каких-то  там  Балазаров, чтобы твердо  усвоить  неоспоримый
факт: никогда не доверяй наркоману.

     Роланд кивнул в сторону двери:

     ---  Пока мы не дошли до Башни, на прежней жизни можешь
поставить  крест. Что с тобой будет потом, меня не  волнует.
потом можешь идти хоть к черту. А пока ты мне нужен.

     ---  Ах ты паршивый, гребаный лжец, --- тихо проговорил
Эдди. Его голос звучал бесстрастно, но стрелок заметил,  что
в глазах его стоят слезы, однако он ничего не сказал. --- Ты
же  знаешь прекрасно, что после Башни не будет уже  никакого
"потом", --- продолжал Эдди. --- Ни для меня, ни для нее, ни
для  этого  третьего  парня, кого  ты  там  еще  собираешься
выцепить. И, может быть, для тебя тоже --- видок у тебя  еще
хуже,  чем был у Генри в его самые трудные дни. Если  мы  не
умрем  на пути к твоей Башне, значит, мы непременно  откинем
коньки прямо там, тогда зачем ты мне лжешь?

     Стрелок ощутил нечто вроде стыда, но лишь повторил:

     ---  Пока  что  на  прежней жизни ты  можешь  поставить
крест.

     --- Да? --- спросил Эдди. --- У меня есть для тебя кое-
какие  новости, Роланд. Я, кажется, знаю, что будет с  твоим
настоящим телом, когда ты войдешь туда и к ней внутрь. Я уже
это  видел, так что я знаю. Мне не нужны твои револьверы.  Я
просто  тебя ухвачу за то самое место, дружище,  где  растут
короткие  волосики. Ты можешь даже повернуть ее голову,  как
ты  мою поворачивал, и посмотреть, что я буду делать с твоим
бренным  телом,  пока  ты витаешь  там  в  виде  своей  этой
долбанной ка. Я подожду до ночи и оттащу тебя к воде.  А  ты
можешь  полюбоваться,  как эти омары тебя  доедают.  Но  ты,
наверное,  будешь слишком спешить, чтобы сполна  насладиться
этим приятственным зрелищем.

     Эдди на мгновение умолк. В наступившей тишине скрежещущий
шелест  волн  и  глухое  завывание  ветра  казались  слишком
громкими.

     --- Или я просто вольму твой нож и перережу тебе горло.

     --- И навсегда закроешь эту дверь?

     ---  Ты  же сам говоришь, что на свой прежней  жизни  я
могу  поставить большой жирный крест. И ты имеешь в виду  не
только один героин. Ты имеешь в виду: Нью-Йорк, Америку, мое
время,  ---  все.  Если дело обстоит так, то  я  хочу  крест
поставить и на этом тоже. Обстановочка дохлая, да и компашка
вонючая.  Бывают такие моменты, Роланд, что по  сравнению  с
тобой даже Джимми Сваггард со своими телепроповедями кажется
абсолютно нормальным.

     --- Впереди ждут великие чудеса, --- сказал Роланд. ---
И  замечательные приключения. Даже более того: в поиске этом
тебе дается шанс воотановить свое доброе имя. И еще кое-что.
Ты сам можешь стать стрелком. В конце концов, может быть,  я
и  не  буду последним. В тебе это заложено, Эдди. Я вижу.  Я
чувствую.

     Эдди расхохотался, хотя по щекам его уже текли слезы.

     --- Замечательно. Просто чудненько! Только этого мне не
хватало!  Вот мой брат Генри. Он уже был стрелком.  В  одном
месте. Вьетнам называется. Так ему было там здорово. Тебе бы
стоило на н