значит?

     Стрелок мог бы поднять искалеченную правую руку и сказать, А у
тебя  есть  какие-то мысли о том, что это значит, ты,  тупой
идиот,  но  ему  даже и в голову не пришло ничего  подобного
точно так же, как и задасться вопросом, почему из всех людей
во вселенной ему в спутники достался именно Эдди.

     --- Это ка, --- сказал он, спокойно глядя на Эдди.

     ---  Что  еще за ка? --- Эдди был раздражен и зол.  ---
Никогда  о  таком не слышал. Разве что если  произнести  это
дважды, то получится слово, как дети дерьмо называют.

     ---  Об этом я ничего не знаю, --- сказал стрелок.  ---
Здесь  оно  обозначает долг, или судьбу, или предназначение,
или, если простым языком, место, куда тебе нужно пойти. Куда
ты должен пойти.

     Эдди удалось изобразить, как будто он одновременно испуган,
испытывает крайнее отвращение и забавляется от души:

     ---  Тогда скажи его дважды, Роланд, потому что по  мне
все равно это звучит как дерьмо.

     Стрелок пожал плечами.

     --- Я не силен в философских проблемах. И историю я  не
учил.  Я знаю только, что прошлое --- это прошлое, а будущее
--- это будущее. То, что ждет тебя впереди, и есть ка, и оно
как бы само в себе и ничему не подвластно.

     ---  Да?  --- Эдди поглядел на север. --- Все,  что,  я
вижу,  ждет  меня впереди, это около девяти миллиардов  миль
этого сраного берега. Если это --- ка, значит как и кака ---
одно  и  то  же.  У  нас  еще, может  быть,  хватит  хороших
патронов,  чтобы  подстрелить пять-шесть этих  омарообразных
уродов,  а потом нам придется кидать в них камнями. Так  что
куда мы идем?

     Роланд еще про себя подумал, а задавал ли Эдди хоть раз этот
вопрос  своему  брату, но спросить сейчас об  этом  означало
начать  долгий  и  бессмысленный  спор,  поэтому  он  сказал
только, указывая на север:

     --- Для начала --- туда.

     Эдди смотрел и не видел ничего, кроме все того же серого
берега, покрытого ракушками и камнями. Он повернулся обратно
к  Роланду, собираясь уже отпустить какое-нибудь язвительное
замечание,  но, увидев суровую уверенность у него  на  лице,
опять  повернулся  смотреть. Он  прищурился.  Прикрыл  рукой
правую  половину  лица  от  лучей  захлдящего  солнца.   Ему
отчаянно хотелось увидеть хоть что-нибудь, что-нибудь, черт,
пусть даже мираж, но там не было ничего.

     --- Можешь думать обо мне все, что угодно, --- медленно
проговорил  он,  ---  но  я считаю,  что  это  трюк  подлый,
нечестный.  Там,  у  Балазара, я ради  тебя  рисковал  своей
жизнью.

     ---  Я  знаю, --- стрелок улыбнулся. Он вообще улыбался
редко,  и эта улыбка осветила его лицо, точно внезапный  луч
солнца  в ненастный день. --- Вот почему я поступил с  тобой
честно,  Эдди,  и  не стал тащить тебя с  собой  силой.  Она
здесь. Я увидел ее еще час назад. Я сначала подумал, что это
мираж или игра моего воображения, но она здесь. Без дураков.

     Эдди опять повернулся туда и смотрел, пока на глаза  не
навернулись слезы. Наконец он сказал:

     ---  Я  ничего не вижу, только этот проклятый  пляж,  а
зрение у меня нулевое.

     --- Я не знаю, что это значит.

     ---  Это значит, что если бы там что-то было, я бы  это
увидел! --- И все-таки он сомневался. Кто знает, как  далеко
видит  Роланд своими суровыми голубыми глазами. Может  быть,
только чуть дальше, чем Эдди.

     А может быть, дальше, чем просто чуть-чуть.

     --- Ты увидешь ее, --- пообещал стрелок.

     --- Что я увижу?

     ---  Сегодня мы до нее не доберемся, но если  зрение  у
тебя  хорошее, как ты говоришь, ты увидишь ее до  того  еще,
как  диск солнца кснется воды. Если только не будешь  стоять
тут на месте и щелкать пастью.

     --- Ка, --- с®язвил Эдди.

     Роланд кивнул совершенно серьезно:

     --- Ка.

     ---  Кака,  --- добавил Эдди и рассмеялся. ---  Пойдем,
Роланд.  Предпримим экскурсию. И если я ничего не  увижу  до
того,  как  диск  солнца  коснется воды,  ты  меня  угощаешь
цыпленком. Или Биг-Маком. Чем угодно, только не омаром.

     --- Пойдем.

     Они  зашагали вперед, и еще где-то за час до того,  как
солнце коснулось линии горизонта, Эдди разглядел вдали какой-
то  непонятный  силуэт --- смутный, едва  проступающий,  как
сквозь  туман, почти и неразличимый, но все-таки там  что-то
было. Что-то новенькое.

     ---  О'кей,  --- сказал он. --- Я вижу. У тебя  зрение,
наверное, как у Супермена.

     --- Как у кого?

     ---  Ладно,  проехали.  Мы  имеем  тяжелый  клинический
случай культурного отставания.

     --- Чего?

     Эдди расхохотался.

     --- Ладно, проехали. Это что?

     --- Увидишь.

     И  стрелок   двинулся  дальше, прежде  чем  Эдди  успел
спросить что-нибудь еще.

     Минут через двадцать Эдди решил, что он действительно видит.
А  еще  через четверть часа он уже был абсолютно уверен.  До
этой штуки на берегу оставалось еще две-три мили, но он  уже
понял, что это. Дверь. Ну конечно. Еще одна дверь.

     В  ту  ночь они спали плохо и наутро отправились в путь
где-то  за час до того, как пики гор явственно проступили  в
дымке  рассвета.  Они  добрались  до  двери  одновременно  с
первыми  лучами солнца --- такого спокойного  и  надменного.
Эти   лучи,   словно  лампы,  осветили  их  щеки,   заросшие
многодневной щетиной, и в беспощадном их свете стрелку снова
было  сорок, а Эдди казался не старше того Роланда,  который
вышел на бой с Кортом со своим оружием --- соколом Давидом.

     Эта дверь была точно такой же, как первая, только надпись
на ней гласила:

                         ГОСПОЖА ТЕНЕЙ

     ---  Ну  вот, --- тихо вымолвил Эдди, глядя  на  дверь,
которая  просто  стояла на берегу, а петли  ее  крепились  к
какому-то  неведомому косяку в проеме  между  двумя  мирами,
между  двумя  вселенными.  Она стояла  со  своим  высеченным
сообщением,  реальная, как скала, не  непонятная,  как  свет
звезд.

     --- Ну вот, --- согласился стрелок.

     --- Ка.

     --- Ка.

     --- И отсюда ты должен извлечь второго из своей тройки?

     --- Похоже на то.

     Стрелок понял, что собирается сделать Эдди, еще до того, как
Эдди  сам это осознал. Он увидел, как Эдди рванулся  вперед,
еще  до  того, как он сам сдвинулся с места. Роланд  мог  бы
вывернуть руку Эдди и сломать ее в двух местах, Эдди бы и не
понял  сначала,  что произошло, но он даже  не  шевельнулся.
Мало  того: он позволил Эдди выхватить револьвер  из  правой
своей  кобуры.  В первый раз в жизни Роланд позволил,  чтобы
кто-то прикоснулся к его оружию без разрешения. И все же  он
даже  не шевельнулся, чтобы остановить это святотатство.  Он
лишь спокойно, едва ли не мягко, взглянул на Эдди.

     Напряженное лицо Эдди так и пылало. Белки его выпученых глаз,
казалось, горят. Он держал тяжелый револьвер обеими  руками,
и все равно дуло дрожало, мотаясь из стороны в сторону.

     --- Открывай, --- сказал он.

     ---  Ты  ведешь себя глупо, --- голос стрелка оставался
спокойным.  ---  Мы  с тобой оба не знаем,  куда  ведет  эта
дверь.  вовсе  не  обязательно, что  она  откроется  в  твою
вселенную, не говоря уж о том, чтобы --- в твой мир.  Откуда
нам  знать, может быть, у Госпожи Теней восемь глаз и девять
рук,  как у Шивы. И даже если она откроется в твой мир,  то,
быть  может, мы выйдем в далекое прошлое, задолго до  твоего
рождения, или в далекое будущее.

     Эдди натянуто улыбнулся.

     ---  Вот  что  я тебе скажу, приятель: я  более  чем  с
охотою  променяю  резинового  цыпленка  и  этот  отпуск   на
засранном пляже на то, что меня ожидает за Дверью N 2.

     --- Я не понимаю...

     ---  Я  знаю,  что  ты не врубаешься. Это  значения  не
имеет. Просто открой эту хреновину.

     Стрелок покачал головой.

     Они  стояли  в  лучах рассвета, и косая тень  от  двери
тянулась к волнам отлива.

     --- Открывай! --- заорал Эдди. --- Я пойду с тобой!  Ты
в®езжаешь?  Я пойду с тобой! Это не значит, что я  потом  не
вернусь.  Может  быть, я вернусь. То есть, скорее  всего,  я
вернусь. Ты не думай, я не забыл, что ты для меня сделал. Но
пока  ты  будешь там разбираться с этой теневой куколкой,  я
собираюсь  зайти  в  ближайшую "Чикен-делайт"  и  взять  там
цыпленка  на  вынос.  Думаю,  для  начала  сойдет  "Семейный
коробок" на тридцать кусочков.

     --- Ты останешься здесь.

     ---   Думаешь,  я  шучу?  ---  Эдди,  казалось,  сейчас
взорвется.  Срелок почти воочию увидел, как тот  заглянул  в
колышушиеся  глубины  своего  проклятия.  Эдди  взвел  курок
древнего  револьвера.  С рассветным  отливом  ветер  с  моря
затих,  и  в  тишине  явственно щелкнул  затвор.  ---  Давай
проверим.

     --- Давай проверим.

     --- Я тебя пристрелю! --- заорал Эдди.

     ---  Ка,  ---  твердо проговорил стрелок, повернулся  к
двери  и  потянулся к ручке. Сердце его замерло в  ожидании:
жизнь или смерть?

     Ка.

         * ЧАСТЬ 2: ГОСПОЖА ТЕНЕЙ * 

     ГЛАВА 1: ДЕТТА И ОДЕТТА

     Если не вдаваться в профессионализм, Адлер однажды сказал:
идеальный  шизофреник  - если таковой  вообще  существует  в
природе   -   это  такой  человек,  который  не  только   не
подозревает  о  сушествовании своей второй  личности,  но  и
пребывает в блаженном неведении о том, что с ним, или с ней,
творится что-то не то.

     Адлер не был знаком с Деттой Уолкер и Одеттой Холмс.



        1



     --- ...последний стрелок, --- закончил Эндрю.

     Он говорил уже долго, но Эндрю всегда говорит, а Одетта
обычно  настраивает себя так, что речи его просто стекают  с
ее  сознания, как вода в душе стекает по телу и волосам.  Но
сейчас  эти  слова не просто захватили ее внимание  ---  оно
зацепилось, как за колючку.

     --- Прошу прощения?

     ---  А,  просто в газете статья, --- сказал Эндрю.  ---
Даже  понятия  не  имею, кто ее написал. Как-то  не  обратил
внимания. Ну этот, политик... Может, вы знаете, мисс  Холмс.
Я любил его, я даже плакал, когда его выбрали...

     Одетта улыбнулась, невольно расстрогавшись. Эндрю как-то
сказал,  что его бесконечная болтовня --- это что-то  такое,
чего  он  остановить не может, и что он за нее не  отвечает,
это  лезет  наружу его ирландская душа, да он и болтает  все
больше по пустякам: клохтает и стрекочет о родных и друзьях,
которых  Одетта  не  знает и никогда  не  узнает,  отпускает
недозрелые  политические  замечания,  рассуждает  о   всяких
жутких  и  таинственных  феноменах, коммменитируя  столь  же
таинственные   источники   (помимо   всего   прочего,   Эдню
непоколебимо верит в летающие тарелки, которые  он  называет
"юфиками"  или  "вражинами"), --- но эти слова действительно
ее тронули, потому что она сама плакала в тот день выборов.

     --- Но я не плакал, когда этот сукин сын... простите за
мой  французский, мисс Холмс... когда этот сукин сын Освальд
его застрелил, и с тех пор я вообще не плакал... уже месяца,
поди, два будет?

     Три месяца и два дня, подумала Одетта.

     --- Ну да, где-то так.

     Эндрю кивнул.

     ---  А  вот  вчера я прочел эту статью...  вроде  бы  в
"Дейли  Ньюс"...  о  том,  что из  Джонсона  тоже  получится
неплохой  президент, но это будет уже  не  то.  Тот  парень,
который  статью  написал,  говорит,  что  Америка  проводила
последнего в мире ковбоя, последнего стрелка.

     --- А мне кажется, что Джон Кеннеди никакой не стрелок,
---  кажется,  голос ее прозвучал сейчас резче,  чем  привык
Эндрю (а так, наверное, и было, потому что Одетта увидела  в
зеркальце  заднего  вида, как он испуганно  моргнул,  скорее
даже   ---   поморщился),  именно  потому,  что   она   тоже
расстрогалась. Абсурдно, но факт. Что-то было такое  в  этой
фразе  ---  Америка проводила последнего  стрелка,  ---  что
запало  ей в душу. Это неправильно, несправедливо  ---  Джон
Кеннеди был миротворцем, а не этаким парнем в скрипучей коже
в  духе Малыша Билли и в традициях Барри Голдуотера,  ---  и
все же от этих слов у нее по коже прошли мурашки.

     ---  А  еще  этот  парень писал,  что  в  стреляльщиках
недостатка  не будет, --- продолжал Эндрю, нервно поглядывая
на  Одетту  в  зеркальце заднего вида.  ---  В  этом  смысле
упоминает он Джека Руби, потом еще Кастро, и дятла этого  на
Гаити...

     --- Дювалье, --- подсказала она. --- Папа Док.

     --- Во-во, и еще Дьем...

     --- Братьев Дьем уже нет в живых.

     --- Там просто написано, что Джон Кеннеди был не такой,
как  они, вот и все. Что он хватался за револьвер, но только
в  том случае, если кто-то слабее его в том нуждался и  если
других  путей  не  было. И что Кеннеди  был  мужик  умный  и
понимал,  что  иной раз разговорами делу  не  поможешь.  Что
бешеную собаку лучше всего отстрелить.

     Он продолжал поглядывать на нее с опаской.

     --- Это я просто статью прочитал в газете.

     Лимузин катил уже по Пятой Авеню, по направлению к западному
входу  в  Центральный  Парк,  эмблема  на  капоте  рассекала
студеный февральский воздух.

     ---  Да,  ---  мягко проговорила Одетта, и  напряженный
взгляд  Эндрю  немного расслабился.  ---  Я  понимаю.  Я  не
согласна, но я понимаю.

     Ты  лжешь,  сказал внутренний голос.  Он  частенько  ее
донимал. Она даже придумала для него название. Это был голос-
стимул. Ты все понимаешь и ты согласна. Можешь лгать  Эндрю,
если тебе так хочется, но, ради Бога, не лги себе, Женщина.

     И  все  же какая-то часть души воспротивилась,  об®ятая
ужасом.  В  этом  мире, превратившемся в  ядерную  пороховую
бочку,  на которой сидело уже почти миллиард людей, было  бы
страшной  ошибкой --- если не самоубийственной --- верить  в
то,  что  есть  какая-то разница между  хорошими  и  плохими
стрелками,  "стреляльщиками", как назвал их  Эндрю.  Слишком
много  трясущихся рук тянут спички к запалам.  В  этом  мире
стрелкам больше нет места. Если и было им время, оно прошло.

     Прошло ли?

     Она на мгновение прикрыла глаза и потерла себе виски. Она
ощущала  приближение нового приступа головной  боли.  Иногда
боль  угрожающе надвигалась, как зловещий грозовой  шквал  в
жаркий  летний полдень, а потом уносилась прочь...  как  эти
летние тучи порою уходят, чтобы обрушить на землю громы свои
и молнии где-нибудь в другом месте.

     Однако на этот раз ей показалось, что буря вряд ли пройдет
стороной. Она грянет всей своей мощью: с громом, молниями  и
градом, размером с мячик для гольфа.

     Уличные фонари на Пятой Авеню, казалось, горели слишком уж
ярко.

     ---  Ну  и как там в Оксфорде, мисс Холмс? ---  несмело
полюбопытствовал Эндрю.

     ---  Сыро.  Февраль  на дворе,  а  там  сыро.  ---  Она
умолкла,  уговаривая себя не произносить этих слов,  которые
как   желчь  подступали к горлу, заставляя  себя  проглотить
этот  горький  комок. Сказать такой было бы неоправданной  и
бесполезной  жестокостью. Слова Эндрю  о  последнем  в  мире
стрелке  ---  это  просто очередная  порция  его  словесного
поноса.  И  все-таки  они были последней  каплей,  чаша  уже
переполнилась,  и слова, которых она не хотела  произносить,
хлынули через край. Она очень надеялась, что ее голос звучит
как  обычно спокойно и твердо, но ведь себя не обманешь: она
понимала, что говорит необдумано, даже, может быть,  лишнее,
но остановиться уже не могла:

     ---  Разумеется, поручитель явился безотлагательно; его
уведомили заранее. Но они нас мордовали до конца, и  я  тоже
держалась  до  конца, но на этот раз они, как  мне  кажется,
взяли  верх,  я потому что в конце напрудила  в  штаны.  ---
Одетта увидела в зеркальце, как Эндрю снова поморщился, и ей
захотелось  остановиться, но она не смогла. ---  Видишь  ли,
они нам вроде бы преподают урок. Хотят тебе показать. Потому
что  ты перепуган, а перепуганный человек уже не заявится  к
ним  в  драгоценный  их южный край и  больше  не  станет  их
донимать и возмущать их спокойствие. Но мне еще кажется, что
они  все  --- даже самые тупари, а они там тупари далеко  не
все --- знают, что в конце концов перемены наступят, как  бы
они ни старались, и пытаются поунижать тебя, пока они еще  в
силе,  а  то  вдруг  больше случая  не  представится.  Хотят
показать,  что тебя можно унизить. Ты можешь клясться  перед
Богом-Отцом, и Сыном, и всем сонмом святых, что ты  никогда,
никогда, не при каких обстоятельствах не запятнаешь себя, но
если  они за тебя возьмуться, то ты еще как запятнаешь.  Как
миленький. А урок заключается в том, что ты просто  животное
в  клетке. Всего лишь животное в клетке. Так что я напрудила
в  штаны.  Я  все  еще чувствую запах мочи и  этой  чертовой
камеры.  Понимаешь,  они  полагают,  что  мы  происходим  от
обезьяны.  И мне действительно сейчас кажется, что  от  меня
разит обезьяной.

     В  зеркальце  заднего вида она увидела  глаза  Эндрю  и
пожалела  о сказанном. Иной раз случается, что ты не  можешь
сдержать не только мочу.

     --- Простите, мисс Холмс.

     ---  Нет, --- она снова потерла виски. --- Это мне надо
просить прощения. Тяжелые были денечки, Эндрю, все три.

     ---  Да  уж, --- выдавил он голосом ужаснувшейся старой
девы, так что Одетта невольно расхохоталась. Но в душе ее не
было  смеха.  Она думала, что знает, куда она лезет,  и  что
полностью   осознает,   как  ей   несладко   придется.   Она
обманулась.

     Тяжелые три денечка. Можно сказать и так, а можно иначе: три
дня в Оксфорде, штат Миссиссиппи, были короткой экскурсией в
ад.  Есть  вещи,  которые ты никогда никому  не  расскажешь.
Скорее умрешь, но не расскажешь... пока не предстанешь перед
судом Всевышнего, где, как она погалала, можно будет принять
даже  ту  правду, что сейчас порождает адскую  бурю  в  этом
странном  сером  желе между двумя ушами (ученые  утверждают,
что  в  этом  сером  желе  нет нервов,  и  уж  если  это  не
исключительная наколка, то тогда --- что же?).

     ---Я хочу одного: поскорее домой и в душ, в душ, в душ,
а  потом  спать,  спать, спать. Будем надеятся,  я  назавтра
приду в себя.

     ---  Ну  конечно! Встанете как огурчик! --- Эндрю  явно
хотел  извиниться за что-то, но лучших слов не нашел. Больше
он не сказал ничего, не рискуя продолжить этот разговор. Так
что  к  серому кварталу викторианских домов на углу Пятой  и
южного  входа Центрального Парка они под®ехали в непривычном
молчании  --- к весьма фешенебельному кварталу викторианских
домов,  при  виде которого в душе Одетты всегда пробуждалась
тяга к разрушению. Она знала прекрасно, что в этих роскошных
квартирах  есть  люди, которые никогда с нею  не  заговорят,
если только в том не возникнет крайней необходимости, но это
ее не особенно волновало. К тому же, она была выше их, и они
это  знали.  Выше их и над ними. Не один раз ей приходило  в
голову, что кое-кого из них это просто бесит: что в квартире
пентхауса  живет  черномазая --- и это  в  старом  приличном
доме,  куда  в  свое время чернокожие допускались  только  в
белых перчатках лакеев или в кожаных черных --- шоферов. Она
очень  надеялась, что их это бесит, и ругала себя  за  такую
нехристианскую низость по отношению к ближнему своему, но ей
хотелось,  чтобы  они бесились, она не смогла  сдержаться  и
написала прямо в свои дорогие шелковые трусики, точно  также
она  не  могла  сдержать и этот поток  ---  злорадства.  Это
низко,  не  по-христиански и почти так же  нехорошо...  нет,
даже  хуже:  в том, по крайней мере, что касается  Движения,
это  вообще  приводит  к  обратным  результатам.  Скоро  они
завоюют  права, за которые борются. Может быть, уже  в  этом
году:  Джонсон,  помятуя о наследии, что  досталось  ему  от
убитого  президента (и, возможно, надеясь  забить  еще  один
гвоздь  в гроб Барри Голдуотера), сделает больше, чем просто
просмотрит  Акт  о  гражданских правах ---  если  так  будет
нужно,  он  силой придаст ему силу закона. Так что  ушибы  и
шрамы  надо свести на минимум. Ра