олевских
мушкетеров перед никому не известным  юным  провинциалом. Однако  д'Артаньян
думал о другом: теперь, когда стало ясно, что вожделенный плащ ускользнул из
его рук, это, как ни странно, придало юноше решимости. И он громко произнес:
     --  Прошу  прощения, господин  де Тревиль, вы уверены в  справедливости
вашего утверждения?
     Де Тревиль, уже считавший,  очевидно, разговор оконченным, резко поднял
голову:
     -- Что вы, черт побери, имеете в виду, д'Артаньян?
     --  Совсем  недавно в  Менге мне  пришлось столкнуться с двумя из ваших
мушкетеров...  по  крайней  мере, они  выдавали  себя за  таковых. Одного  я
победил в  поединке,  а  второй  показал  мне спину, не доводя до  боя.  Мне
известны лишь их странные прозвища --  Атос и  Портос... Как видите,  иногда
мушкетеры уступают не только гвардейцам  кардинала, но  и первому встречному
юному провинциалу.
     -- Атос и Портос? Что за вздор!
     -- Возможно,  они были самозванцами, --  кротко сказал д'Артаньян. -- В
этом  меня убеждают последующие события. После отъезда обоих  господ  у меня
пропали рекомендательные  письма,  адресованные как вам, так  и господину де
Кавуа...
     -- Вот как. Вы  знаетесь с кем-то, кто знается с  Кавуа? -- спросил  де
Тревиль и только теперь осознал всю фразу. -- Что вы себе позволяете, юноша?
Вы  осмелились   обвинить  моих  мушкетеров  в  краже  бумаг  у  дворянина?!
Положительно, для  никому  не известного  провинциала вы слишком  много себе
позволяете!  Черти  и  преисподняя!  В  конце  концов,  откуда  я  могу быть
уверенным, что вы  и в самом деле сын моего старого друга  д'Артаньяна, а не
наглый самозванец?
     Д'Артаньян, поклонившись, ответил преспокойно:
     --  Мою личность  помогли бы  засвидетельствовать те самые бумаги,  что
таинственным образом пропали после отъезда господ мушкетеров из Менга...
     --  Довольно,  --  резко  распорядился  де   Тревиль.  Широкими  шагами
пересекши кабинет, он яростно распахнул дверь и крикнул в прихожую: -- Атос!
Портос!
     В  кабинете  сразу  же  появились  двое мушкетеров,  при  виде  которых
д'Артаньян вновь  добросовестно  скопировал хищную усмешку Рошфора, ибо  это
были именно те дворяне, с кем он столкнулся в Менге.
     -- Вам знаком этот юноша? -- неприязненно осведомился де Тревиль.
     -- Ну, мы имели случай с ним беседовать... -- ответил Атос бесстрастно.
     --  Господин Атос употребляет  не  самые подходящие  слова,  --  сказал
д'Артаньян с неприкрытым торжеством. -- Результатом нашей с ним беседы стало
то, что он  уклонился от боя, предоставив местной челяди  напасть  на меня с
вилами и лопатами... Что  до  господина  Портоса,  то  он-то  шпагу как  раз
обнажил, не могу  упрекнуть... но  его  никак  нельзя назвать победителем  в
нашем поединке, ибо это означало бы погрешить против истины...
     Взгляд де Тревиля казался острее кинжала:
     -- Атос, Портос! Что скажете?
     --  Мой  капитан,  произошла  досадная  случайность...  --  пробормотал
bekhj`m, глядя на д'Артаньяна с лютой злобой и раздувая  ноздри. -- Никто не
застрахован  от того,  что  споткнется  на  случайном камне...  Вы мне  сами
рассказывали  из  древней истории про этого  перса, Ахилла,  которому стрела
нечаянно попала в пятку...
     -- Другими словами, вы оказались побеждены? Вот этим юнцом?
     --  Я же  говорю, роковая случайность...  -- пробурчал  Портос, опуская
глаза. -- Нога подвернулась на камне...
     --  А  мне  помнится,  я  выбил  у  вас  шпагу,  --  сказал  д'Артаньян
безжалостно.
     Портос, насупившись, ответил яростным взглядом.
     --  А вы, Атос?  -- в сердцах притопнул  ботфортом  де Тревиль. -- Этот
мальчишка осмелился обвинить вас в том, что вы показали ему спину.
     --  Мне пришлось именно  так  и поступить, капитан --  ответил  Атос  с
полным достоинством. -- Поскольку бывают  ситуации, когда дворянин настолько
не принадлежит себе, что вынужден  пренебречь даже  правилами чести... Дело,
напоминаю, было в Менге...
     --  В Менге... -- как эхо, повторил де  Тревиль,  обменявшись со  своим
мушкетером понимающим взглядом. -- Ну да, я как-то  не сообразил... -- И его
лицо, когда он  повернулся к д'Артаньяну,  стало недружелюбным еще более. --
Так это вы помогали Рошфору?
     -- Совершенно не припомню, чтобы я хоть в чем-то помогал графу Рошфору,
--  сказал д'Артаньян, явственно  ощущая воцарившиеся в кабинете  холодок  и
напряжение.  -- Скорее уж  граф был настолько любезен,  что  разогнал сброд,
напавший  на меня... о,  не  буду  говорить "по  указке  этих  вот  господ".
Попросту так  уж совпало...  Роковая  случайность,  пользуясь  терминологией
господина Портоса.  Так уж вышло,  что сброд с  лопатами и  палками напал на
меня аккурат  в  тот миг, когда я  намеревался  призвать  к ответу господина
Атоса, решившего уклониться от схватки...
     --  Господин  Атос только  что  объяснил причины,  по  которым  он  был
вынужден так  поступить,  -- ледяным тоном  сказал де Тревиль. --  И  должен
заметить, что его объяснения меня полностью устраивают. В самом деле, бывают
ситуации, когда дворянин не принадлежит себе...
     --  О,  помилуйте, кто я такой, чтобы оспаривать это утверждение? --  с
полнейшей беззаботностью вопросил  д'Артаньян. -- Я  и не пытаюсь... Я всего
лишь рассказал вам, как встретился в Менге  с двумя из ваших мушкетеров... и
господа   мушкетеры  были   настолько   любезны,  что,   собственно  говоря,
подтвердили мой рассказ... Не так ли, господин Атос? Господин Портос?
     Оба достойных шевалье молча  смотрели на него с сумрачным видом  людей,
получивших нешуточное оскорбление -- и  намеренных в самом скором времени за
него расплатиться. Д'Артаньян, осознававший всю серьезность ситуации, тем не
менее улыбался  во весь  рот: кому  еще  удавалось  так вот  оконфузить двух
мушкетеров  в  присутствии  их капитана?  Пожалуй,  удовольствие это  стоило
крушения надежд на мушкетерский плащ...
     -- Вот  видите,  господин де  Тревиль, господа молчанием выражают  свое
согласие,  --  сказал  д'Артаньян. --  Все  было  именно так.  Но  были  еще
пропавшие письма...
     -- Он обвиняет вас в том, что вы похитили его письма, -- с бесстрастным
видом произнес де Тревиль.
     --  Меня,  должно  быть,  неправильно  поняли,  --  торопливо  поправил
д'Артаньян. -- Я вовсе не  говорил, что подозреваю самих господ мушкетеров в
столь недостойном поступке.  Я сказал лишь, что  мои письма исчезли после их
отъезда...
     -- По-моему, это одно и то же, -- сказал де  Тревиль.  --  Как бы вы ни
играли словами подобно вашему учителю Рошфору... Атос? Портос?
     Атос, подняв правую руку, произнес с тем же хладнокровием:
     -- Даю слово дворянина, что я не похищал писем этого... юноши и d`fe не
держал их в руках.
     -- Вот именно! -- сказал Портос. -- Вот именно! Я тоже клянусь!
     --  Не  сомневаюсь, господа, что именно  так  все и обстояло, -- сказал
д'Артаньян. --  Но можно ли сказать то же самое о ваших слугах? Можете ли вы
поручиться за них в том, что они...
     --  Сударь,  вы невежа,  --  сказал  Атос,  бесстрастностью  тона  лишь
подчеркнувший  оскорбление.  -- Сразу видно, что  вы  приехали  издалека.  У
дворян  столицы королевства нет и не  может быть привычки ручаться  за слуг.
Ручаться за слугу? Фи! Где вы воспитывались?
     -- Откровенно говоря, я вовсе и не воспитывался, --  сказал д'Артаньян.
--  Ну  что вы хотите, господин  Атос, от Тарба? Какого  такого  воспитания?
Очень  рад,  что вы  посвятили  меня в тонкости столичного этикета.  Что мне
ответить на "невежу"?  Ну, разве что... Я и в самом деле считаю вас большого
ума человеком...
     -- Дьявольщина! -- прорычал Портос. -- Убьет его кто-нибудь наконец?
     И он сделал движение, словно собирался выхватить шпагу.
     --  Вы еще не излечились от простуды, вынудившей вас носить плащ даже в
нынешнюю жаркую погоду? -- кротко спросил д'Артаньян.
     Портос, издав нечленораздельный рык, на ладонь вытянул клинок из ножен,
но де Тревиль резко приказал:
     -- Шпагу в ножны, Портос! Оставайтесь оба на месте. Теперь я  полностью
согласен  с вами, что этого юношу, о котором неизвестно  даже, кто он такой,
следует хорошенько проучить...  Но вы подумали, что будут говорить в Париже,
если  его проткнут здесь? У меня  в  кабинете? У  меня в доме?  Черт возьми,
посмотрите на него! Все назовут моих мушкетеров детоубийцами...
     -- Те, кто  видел меня в Менге, в  деле с господином Портосом, вряд  ли
станут  употреблять такое  определение, -- сказал  д'Артаньян  хладнокровно,
чувствуя себя победителем в этой странноватой стычке.
     -- Извольте замолчать, сударь! -- прикрикнул на него де  Тревиль. -- И,
будьте  так  любезны, покиньте  немедленно мой  дом,  где  ваше  пребывание,
согласитесь, является не вполне  уместным... Господа мушкетеры не двинутся с
места и уж, безусловно, не станут ввязываться в драку...
     -- Ну да, им не привыкать, -- сказал д'Артаньян.
     --  Сударь,  не  вынуждайте  меня кликнуть  лакеев...  --  зловеще-тихо
произнес де Тревиль. -- Не знаю, что за игры вы ведете, но участвовать в них
я не намерен.  Если вам так уж приспичило быть убитым, пусть это  произойдет
где-нибудь в другом месте...
     --  Что  ж,  это  вполне справедливо, -- сказал д'Артаньян ему в тон  и
вежливейшим образом раскланялся  со  всеми тремя. -- Примите  мои уверения в
совершеннейшем  к  вам  почтении...  и  не  сочтите  за обременительный труд
передать мое восхищение очаровательной белошвейке по имени Мари Мишон... Это
касается  вас,  господин  Атос...  Впрочем,  если  мое  поручение  возьмется
выполнить господин Портос, я не буду в претензии. Всего наилучшего!
     -- Минуту, любезный д'Артаньян, -- сказал Атос. -- Относите ли вы  себя
к поэтическим натурам?
     -- Простите?
     -- По вкусу ли вам изящная словесность?
     -- Черт  возьми,  да!  --  сказал д'Артаньян.  -- Особенно мне  по душе
"Декамерон" синьора Боккаччио, хоть он и написан не рифмами...
     -- Прекрасно, --  сказал Атос.  -- В  таком случае, душевно вас  прошу,
озаботьтесь в ближайшее же время отыскать в Париже какого- нибудь рифмоплета
-- их тут полно, берут недорого -- и закажите ему красивую, прочувствованную
эпитафию  на  собственную  могилу. Разумеется,  если  считаете,  что обычной
эпитафии вам будет mednqr`rnwmn. Только умоляю вас, не медлите...
     --  Когда  мы  встретимся  с  вами  вновь,  любезный  Атос,  --  сказал
д'Артаньян,  кланяясь,   --  вы   поймете,  что  вам  самому  следовало   бы
воспользоваться тем, что вы предложили мне... Честь имею, господа!
     Он раскланялся и вышел, решив не испытывать далее судьбу. На сей раз он
миновал приемную и двор гораздо быстрее, без дипломатических ужимок.
     Лишь оказавшись на улице, он трезво подумал, что в одночасье нажил себе
чересчур  уж  могущественных  врагов,  в  то  время  как  друзей  поблизости
по-прежнему не наблюдалось. Но гасконец  ни о  чем не сожалел, наоборот, был
доволен собой, как  только  может быть доволен беарнский  недоросль, богатый
лишь  бравадой  и  не  научившийся  по молодости  лет  беречься  опасностей.
Удручали его  даже не внезапно нажитые  враги,  а то, что  одна из дорог, по
которой он намеревался было шагать  к успеху и карьере, оказалась совершенно
непроходимой...
     Но разве эта дорога была единственной?
     -- Что  же,  --  проворчал себе  под  нос  д'Артаньян. --  Самое  время
вспомнить  какую-нибудь подходящую гасконскую пословицу. Что бы  такое... Ну
как же! "Если тебе не  удалось напиться из озера,  ступай к роднику"... Черт
меня подери, самое оно!

     Глава восьмая

     Капитан мушкетеров кардинала

     Особняк  на  улице  Сен-Оноре, где  держал  свою  штаб-квартиру капитан
мушкетеров кардинала Луи де Кавуа, во многом напоминал резиденцию де Тревиля
--  точно так же  и  обширный  двор,  и приемная  были  полны господ  самого
бретерского   вида,  развлекавшихся   шутливыми   поединками   и  последними
придворными  сплетнями,  среди  которых  главное   место   отводилось  самой
знаменитой   любовной   интриге    королевства    тогдашнего    времени   --
недвусмысленным  ухаживаниям  за   Анной   Австрийской  блестящего   герцога
Бекингэма, фаворита и первого министра английского короля. История эта столь
широко распространилась по Франции, что  д'Артаньян слышал кое о  чем  еще в
Тарбе, -- но здесь  она обсуждалась с  той  смелостью,  какой не  могли себе
позволить   провинциалы.   Господа   гвардейцы   без   малейшего   стеснения
соглашались,  что после известного свидания в амьенских садах его величество
король, несомненно,  стал обладателем того невидимого украшения на челе, что
видно  всякому,  кроме  его  обладателя. Если  и  были  какие-то  частности,
требовавшие  дискуссий,  то  касались  они  вещей  глубоко второстепенных --
например,  сколько  всего   раз  королевский   лоб  оказался  увенчан   теми
развесистыми   отростками,   что   составляют  неотъемлемую   принадлежность
четвероногого  сподвижника  св.  Губерта...  [Животным  святого  Губерта  во
Франции издавна  считался олень.] Поскольку  в ближайшие  недели во  Францию
должно  было прибыть английское посольство, дабы торжественно увезти на свой
туманный  остров  предназначенную  в  жены  королю  Карлу Первому  принцессу
Генриетту Марию, сестру Людовика Тринадцатого, сходились  на  том, что глава
означенного посольства, герцог Бекингэм, надо полагать, приложит все усилия,
чтобы выполнить еще одну миссию, не обозначенную в верительных грамотах...
     Впрочем,  все,  даже самые злоязычные, признавали,  что нельзя очень уж
строго  судить  молодую  королеву  --  ведь известно,  что его величество  в
некоторых вопросах является полной  противоположностью своему  славному отцу
Генриху  Наваррскому,  обрекая  молодую и  пылкую  испанку  на  унизительное
целомудрие. Коли уж дошло до  того, что его христианнейшее величество особым
эдиктом запретил при дворе не только чересчур смелые вырезы платьев, но даже
и наряды, чрезмерно narchb`~yhe фигуру, дабы, как он выражался, "не поощрять
откровенных приглашений к сладострастию и избыточной вольности нравов"...
     Собственно  говоря,  насколько  уяснил   д'Артаньян,  прислушиваясь   к
разговорам,  неудовольствие  здесь  вызывало,  конечно   же,  не  стремление
королевы найти маленькие любовные радости на стороне, а то, что она для этих
целей  выбрала  не  кого-то  из  славных   французских  дворян,  а  заезжего
англичанина,  традиционного  врага  Страны   Лилий.  С  этой   точки  зрения
предыдущая  королева Мария  Медичи,  даром  что  итальянка, показывала  себя
французской патриоткой -- если, конечно, не считать презренного Кончини...
     Нужно отметить -- быть может,  с прискорбием, --  что д'Артаньян уже не
шарахался так от этих разговоров, как это имело место в особняке де Тревиля.
Он уже  перестал ждать, что вот-вот ворвется  королевская стража и поволочет
всех присутствующих в  Бастилию. Начал  понемногу  привыкать, что  столичные
пересуды чрезвычайно  вольны и,  что немаловажно, караются  колесованием или
Бастилией в исключительно редких случаях...
     Когда лакей  провел  его в  кабинет капитана,  он  увидел  перед  собой
мужчину тридцати  с  лишним лет,  чуть  располневшего,  с румяным  лицом, не
лишенным известного лукавства, -- и буквально сразу же по выговору опознал в
нем уроженца Пикардии.
     --  Прошу вас,  садитесь, шевалье, -- предложил де Кавуа с  той чуточку
отстраненной   вежливостью,   что   служит  признаком   человека  безусловно
светского.   --  Итак,   вы  --  д'Артаньян...  из  Беарна.  Подобно  многим
провинциалам вы... да что там, и ваш покорный слуга в том числе, пустились в
Париж   за   фортуной...    Мне   следовало   бы   поинтересоваться   вашими
рекомендательными письмами,  но я слышал, что  вы  их утратили при  странных
обстоятельствах...
     -- Ваша милость! -- воскликнул  д'Артаньян в непритворном удивлении. --
Неужели слухи о злоключениях ничем не примечательного дворянина докатились и
до Парижа?!
     -- Его  высокопреосвященство кардинал  обязан знать все, что творится в
стране,  --  сказал  де  Кавуа  уклончиво. --  А следовательно, и  его слуги
обязаны не ударить в грязь лицом... Итак, вас угораздило столкнуться с этими
головорезами Атосом и Портосом...
     -- И, между  прочим, даже  остаться  победителем в поединке! --  заявил
д'Артаньян, гордо подняв голову.
     -- Да,  и это мне  известно... Вы,  часом,  не пытались ли найти на них
управу у господина де Тревиля?
     --   Господин   капитан,  вы,  честное  слово,  ясновидец,  --   сказал
д'Артаньян,  заметно  поскучнев.  --  Как  раз  пытался, но...  В общем, мои
надежды оказались напрасны.
     -- Этого следовало ожидать, д'Артаньян. Мушкетеры короля, начиная с  их
капитана,  -- тесно спаянная компания,  кое в  чем подобная,  увы, алжирским
пиратам...  Человеку  со  стороны  нечего  искать  справедливости  там,  где
ущемлены их интересы.
     -- Я это уже понял, -- сказал д'Артаньян. -- Ну что же, у меня остается
еще шпага, с которой вышеупомянутые  господа уже знакомы... И я знаю, где их
искать...
     -- Послушайте  моего  совета,  молодой человек,  -- серьезно сказал  де
Кавуа. -- Конечно, при быстрой  ходьбе обычно одолевают изрядный  кусок пути
-- но  и больнее  всего  расшибают себе ноги, излишне торопясь вперед...  Вы
сейчас не более чем  одинокий храбрец -- а эти господа многочисленны, спаяны
традициями роты и, что  еще опаснее, имеют  неплохую поддержку в Лувре.  Так
что, умоляю  вас,  воздержитесь от опрометчивых  решений.  Я не сомневаюсь в
вашей  храбрости,  но  даже славные герои  прошлого не рисковали выходить  в
одиночку на целое войск...
     -- Вот об этом и разговор! --  живо  подхватил д'Артаньян. -- Onbep|re,
любезный капитан, я не настолько самонадеян, чтобы в  одиночку противостоять
всему свету. Собственно говоря, я и прибыл в Париж, чтобы, смирив гасконскую
гордыню, стать частичкой некой силы...
     -- Догадываюсь,  -- кивнул  де  Кавуа.  -- Вероятнее всего,  вы станете
просить о зачислении в роту?
     --  Вы,  положительно,  ясновидец, -- поклонился гасконец.  --  В самом
деле, я имею дерзость просить вас именно об этом.
     Де Кавуа посмотрел на него с хитрым прищуром:
     --  И  вас  не останавливает  то,  что гвардейцы кардинала,  как бы это
дипломатичнее выразиться, не всегда окружены всеобщей любовью?  Увы, большей
частью обстоит как раз наоборот...
     -- Черт побери! -- сказал д'Артаньян. -- Какое это имеет значение, если
сама  служба  столь   выдающейся  личности,  каков  кардинал,  искупает  все
неудобства?   Знаете,   мой  отец   крайне  почтительно  отзывался   о   его
высокопреосвященстве  и ценит в  нем  государственного  мужа... И то,  что я
видел и слышал  по  дороге  сюда,  лишь укрепляет меня в этом убеждении.  И,
наконец...  -- дерзко  ухмыльнулся он.  --  Эта  самая неприязнь, что  порой
высказывается окружающими, как раз и служит великолепным поводом...
     -- Почаще обнажать шпагу?
     -- Прах меня побери, вот именно!
     -- Сударь...  -- сказал де  Кавуа. -- Если надо быть  бравым, для этого
совсем  не  обязательно  быть  задирой. Бывают порой случаи, когда поручения
кардинала как раз заключаю н я не в том, чтобы звенеть шпагой...
     -- Охотно вам верю.
     -- И запомните еще вог что, любезный провинциал, -- продолжал де Кавуа.
-- Не хотелось бы, чтобы ваше  буйное воображение сыграло с вами злую шутку.
В  конце концов, и  мушкетеры  короля, и  мушкетеры кардинала  служат одному
королю, одному знамени.  Конечно, случаются порою... прискорбные  инциденты,
вызванные  чрезмерной  запальчивостью.  Однако  стычки  таковые, безусловно,
осуждаются  как  его величеством,  так и его высокопреосвященством, рука  об
руку трудящимися на благо королевства...
     -- Ну да, я знаю, -- сказал д'Артаньян с видом величайшего простодушия.
-- Я кое о чем наслышан был в дороге... Мне го