ев
кардинала, грозный и решительный лишь за пределами этого уютного жилища...
     --  Госпожа   де  Кавуа,   --  сказал   гасконец  убежденно.  --  Такое
происхождение вряд ли порочит дворя-
     нина.  Я  тоже  сын  мелкопоместного  дворянина,   чего  совершенно  не
стыжусь...
     -- Господь с вами, д'Артаньян!  Я вовсе  не  хочу сказать, что презираю
Луи. Наоборот, я его ужасно люблю... Так  вот, моего отца звали де Сериньян,
и во время  войн  в  Каталонии  он был  ни  больше,  ни меньше как бригадным
генералом. А я была вдовой  дворянина по имени де Лакруа, совсем молоденькой
вдовой, бездетной и, могу похвалиться, красивой.
     -- Вы и сейчас красивы, госпожа де Кавуа, -- искренне сказал гасконец.
     -- Ага, как  бы не так! Видели бы вы меня тогда... Тогда мне было всего
шестнадцать,  а  теперь  --  двадцать шесть,  и  я  родила восьмерых  детей,
любезный господин д'Артаньян...
     -- Восьмерых?!
     -- Вот именно. Их, правда, осталось только  шесть,  господу было угодно
взять у  нас  двоих... Но  мы  отвлеклись.  Так вот,  я была  очаровательной
шестнадцатилетней вдовой и вовсе,  скажу  вам по qnbeqrh, не собиралась лить
слез  по муженьку,  которого  и  не  успела-  то узнать толком  --  родители
поторопились  меня  выдать  замуж,   да  простится  им  на  том  свете   эта
торопливость... А Луи служил в то время у господина де Монморанси -- так он,
пикар-диец, и оказался в нашем  Лангедоке. Он  меня увидел и тут же влюбился
-- я того  стоила, право  же... У меня осталось от покойного  мужа некоторое
состояние,  а Кавуа  был небогат,  и этот дурачок, вообразите себе,  по этой
именно причине и не решался сделать мне предложение. Чтобы и я, и окружающие
не  подумали, что он  хочет  жениться  на  деньгах.  Он  мучился,  терзался,
украдкой  бродил вокруг  моего  дома  и  даже  пытался  покончить  с  собой,
бросившись в пруд...
     -- Мирей, Мирей! -- кротко возразил де Кавуа.  -- Вот насчет  пруда  ты
все же наврала...
     -- Ну хорошо,  насчет пруда  я присочинила ради красного  словца, чтобы
совершенно  походило  на  рыцарские романы... но насчет  всего остального не
соврала ничуть. Разве ты не терзался?
     -- Терзался, -- со вздохом согласился де Кавуа.
     -- И мучился?
     -- Несказанно.
     -- Ив отдалении от моего дома бродил ночами, вздыхая так,  что пугались
лошади в конюшне?
     -- Бродил. Однако, сдается мне, насчет лошадей ты...
     -- Так поэтичнее, -- безапелляционно отрезала очаровательная госпожа де
Кавуа. -- Вы  только  представьте себе эту картину,  д'Артаньян: ночные поля
Лангедока, над которыми разносятся вздохи и  рыдания бродящего, как призрак,
безутешно влюбленного де Кавуа... Это ведь поэтично, согласитесь?
     -- Ну, в некоторой степени... -- дипломатично ответил д'Артаньян.
     -- Вот  видите!  Словом,  однажды случилось так,  что Кавуа с  кем-  то
серьезнейшим образом поссорился, и должна  была состояться дуэль...  Знаете,
что  он устроил? Отправился к нотариусу и,  допуская,  что может  быть убит,
составил завещание по всей  форме. А наследницей назначил  меня. Пикантность
тут еще и в  том, что я-то  нисколечко  не подозревала,  какие чувства в нем
возбудила, я  с  ним даже  не  была знакома. Зато жена  нотариуса была  моей
подругой.  Вдруг  она  приходит  и говорит:  "Мирей, вы  знаете,  что будете
наследницей господина де Кавуа, если его  убьют на дуэли?" Я была прямо-таки
ошеломлена. И  спрашиваю:  "Кто такой  этот  господин  де  Кавуа?  Я  с  ним
совершенно незнакома и впервые слышу это имя!" Моя подруга отвечает: "О, это
молодой  красивый  дворянин, который  тайно и  беззаветно  в  вас влюблен...
"Можете представить, д'Артаньян, какую бурю любопытства такие слова  вызвали
у юной оча-
     ровательной  вдовы?  Впервые  меня  тайно  и беззаветно  любил  молодой
красивый дворянин... А  де  Кавуа десять лет назад и впрямь  был красив, как
Адонис... с тех пор он состарился и располнел, но я люблю его, как встарь...
Конечно же, я была тронута. Я рассказала все моему отцу, братьям, всем нашим
друзьям  -- и  послала  их  с  утра  прочесывать местность,  чтобы  помешать
дуэли...
     -- И помешали? -- с живым интересом спросил д'Артаньян.
     --  Увы,  нет.  Если бы  я сама  поскакала  на поиски дуэлянтов,  я  бы
непременно им помешала!
     -- Не сомневаюсь, госпожа де Кавуа, -- искренне ответил гасконец.
     --  Ну вот... А эта орава мужчин -- мои родные, знакомые и  их слуги --
без  всякой пользы  носились по  окрестностям. Тем  временем поединок  давно
закончился. Только не де Кавуа был убит, а он сам нанес противнику два удара
шпагой, не получив ни одного -- у него, знаете ли, легкая рука. Потом только
подоспели посланные мною всадники -- и доставили де Кавуа ко мне в целости и
сохранности,  овеянного  славой  победителя.  Я  посмотрела  на  него  --  и
влюбилась. H, не откладывая дела, заявила ему: "Слушайте, господин де Кавуа,
если  вы меня любите, почему бы вам на  мне не жениться?" Подозреваю, сам он
так и не решился бы... Но теперь, после моих слов, куда ему было деваться? С
тех пор мы  так и живем в согласии и любви,  и на свете,  могу вас заверить,
нет человека счастливее  де Кавуа.  Я взяла на себя решительно  все домашние
дела и  заботы, а  ему осталась работенка для ленивых -- командование ротой,
служба  у  его  высокопреосвященства  кардинала... --  Тут она  замолчала  и
пытливо  воззрилась на д'Артаньяна,  причем видно  было,  что ее  только что
осенила некая новая идея. -- Послушайте, д'Артаньян, а вы ведь не женаты?
     -- Не женат, госпожа де Кавуа, -- признал гасконец очевиднейший факт.
     --  Но  это  ведь  плохо!  В  браке  есть  множество  хороших сторон  и
несомненных радостей...
     --  Не  сомневаюсь,  госпожа  де  Кавуа.  Но  я,  как  истый  гасконец,
невероятно беден...
     -- Вздор!  -- энергично сказала  госпожа  де  Кавуа. -- Ничего не стоит
подыскать  вам невесту с состоянием, молодую, красивую и  умную... почти так
же, как  я.  У  меня  в  Фуа  есть  добрая  знакомая,  очаровательная  вдова
девятнадцати лет, с ежегодным доходом в девять тысяч пистолей... или вам это
покажется ничтожной суммой?
     -- Это мне кажется сокровищами Голконды, -- сказал д'Артаньян.
     -- Ну вот, и прекрасно!  Она в  мае  будет в Париже, и я непременно вас
познакомлю...
     Д'Артаньян не то что испугался -- всерьез запаниковал. Что-  что, а эта
склонность замужних  дам была  ему прекрасно  известна  еще по  Беарну:  они
обожают "устраивать счастье" всякого  холостяка, попавшего в  поле зрения, и
стремятся  устроить его  брак с  таким  пылом  и напором, что сопротивляться
порой  невозможно.  Сначала  Луиза,  откровенно  возмечтавшая выйти  за него
замуж, а теперь еще и молодая вдова из Фуа...
     -- Ну что же, решено? -- продолжала госпожа де Кавуа тоном решительного
полководца накануне сражения. -- Я  напишу  в Фуа, расскажу Жюстине, что для
нее есть великолепный жених...
     -- Но простите, госпожа де  Кавуа, мое  положение пока что не позволяет
думать  о  женитьбе...  --  робко  запротестовал  д'Артаньян,  не  на  шутку
испуганный этим напором. -- Я простой кадет рейтаров...
     -- Мы вас сделаем гвардейцем кардинала, -- непререкаемым тоном прервала
госпожа Кавуа. -- Верно, Кавуа? Вы зачислите д'Артаньяна в роту -- как-
     никак он уже прекрасно показал себя, в  течение нескольких дней изрядно
потрепав  королевских  мушкетеров,  и  не каких-то незаметных  замухрышек из
задних  шеренг,  а  отпетых бретеров Атоса,  Портоса  и  Арамиса. Почему  вы
удивляетесь,  д'Артаньян? Обо всем происходящем в  Париже я  осведомлена  не
хуже полиции. Итак, де Кавуа?
     -- Потребуется согласие  его высокопреосвященства... -- пробормотал  де
Кавуа.
     -- В таком случае, я сама отправлюсь  к его высокопреосвященству. Благо
меня к кардиналу всегда  пропускают беспрепятственно  --  если только он  не
занят вовсе  уж неотложными  государственными делами.  Де Кавуа, подтвердите
д'Артаньяну, что я не преувеличиваю!
     --  Все  так и обстоит, д'Артаньян, -- подтвердил де Кавуа. -- Господин
кардинал  питает  слабость к моей  супруге -- в самом высоком и  благородном
смысле этого слова.
     -- Господи, какие слова вы выбираете, Луи! Господин кардинал не "питает
слабость",  как  вы  неудачно  изволили  выразиться,  а  получает  подлинное
наслаждение  от  бесед  с  умной  и   проницательной  femyhmni  --  это  его
собственные слова. Господин кардинал вовсе не считает, подобно иным глупцам,
что женщины уступают мужчинам в остроте ума. Решено! --  воскликнула госпожа
де Кавуа, вся в плену только что родившихся грандиозных планов.  -- Я завтра
же отправлюсь к кардиналу и скажу ему следующее: "Ваше высокопреосвященство!
Коли  уж вам угодно  называть меня своим другом, то  выполните мою маленькую
просьбу. Господин д'Артаньян,  многообещающий и отважный  юноша, что ни день
задающий  выволочку  королевским мушкетерам, безумно  влюблен  в  мою добрую
знакомую Жюстину де Эрмонтей..."
     -- Я?! -- воскликнул д'Артаньян.
     --  Жюстина  так  красива,  умна и  домовита, что вы в  нее  немедленно
влюбитесь,  как только увидите,  -- отпарировала госпожа  де Кавуа. -- Тут и
сомнений  быть  не  может!  "Господин кардинал!  --  скажу  я.  -- Только вы
способны составить счастье двух любящих сердец!"
     -- Но позвольте...
     -- Я не искажаю факты, а всего-навсего предвижу будущее, -- еще суровее
прервала его госпожа де Кавуа. -- Вы молоды, красивы и отважны, и я уверена,
что Жюстина сразу  вас  полюбит...  В  общем, я объясню кардиналу,  что  вам
просто необходим  плащ гвардейца его высокопреосвященства...  Вряд ли он мне
откажет в таком пустяке.
     Д'Артаньян  в растерянности  воззрился на капитана, роте  коего грозило
столь  неожиданное   пополнение,  ожидая,   что   тот   укажет  супруге   на
беспочвенность ее планов.  Однако, к его  унынию,  де Кавуа с видом грустной
покорности судьбе покивал головой и сказал:
     -- Должен вам сказать, д'Артаньян, Мирей не  преувеличивает. В ее силах
все это устроить. Были примеры, знаете ли...
     --  Ну, а когда вы станете гвардейцем кардинала, --  продолжала госпожа
де  Кавуа, уже не  встречая  сопротивления  со  стороны  наголову  разбитого
противника, -- и Жюстина приедет в Париж, я приложу все силы, чтобы...
     Д'Артаньян был  близок к тому,  чтобы  выкинуть белый  флаг,  однако  в
голове у  него  ослепительной молнией вдруг блеснула великолепнейшая идея. В
ужасе от предстоящей  женитьбы  на  неизвестной Жюстине  де Эрмонтей  его ум
невероятно обострился.  И он нашел  способ одним ударом убить двух зайцев: и
увернуться  от  венца,  и,  очень  может  быть,  узнать,  наконец,  имя  той
красавицы, что снилась ему до сих пор, несмотря на все парижские похождения,
     невероятно расширившие и углубившие его познания о дочерях Евы.
     --  Госпожа  де  Кавуа,  -- сказал  он  насколько  мог  убедительнее  и
проникновеннее,  -- я бесконечно  благодарен вам за  стремление устроить мое
счастье, но так уж сложилось, что я влюблен...
     -- Вы не шутите?
     -- Слово дворянина. Причем ситуация моя  противоположна той, что десять
лет назад существовала у вас и господина де Кавуа. Вы не знали, что господин
де Кавуа  в вас влюблен, вы и  не подозревали о  его чувствах, вообще о  нем
самом -- а я видел мою избранницу лишь мимолетно и понятия  не имею, кто она
такая, как ее зовут и где она живет... Вроде бы в Париже, но я не уверен...
     Моментально  забыв  о  своих  далеко идущих  планах,  госпожа  де Кавуа
воскликнула:
     -- Как же вы с ней встретились?
     -- Это было в Менге,  когда я ехал в Париж, -- признался д'Артаньян, --
на постоялом дворе. -- Кое-что припомнив,  он  заговорил  увереннее:  -- Она
дворянка, француженка, была замужем за англичанином, но овдовела и вернулась
во Францию...
     -- Ну вот  видите, как  прекрасно все  складывается!  Она,  конечно же,
молода?
     -- Да, буквально двумя-тремя годами старше меня...
     -- И красива?
     Д'Артаньян молча вздохнул.
     --  Это почти  то же  самое,  что  я  вам  предлагала! --  торжествующе
заключила госпожа де Кавуа. -- Молодая очаровательная вдова... что из  того,
что это не Жюстина  де  Эрмонтей?  Вы уверены, что  не помните ее имени? Или
хотя бы имени ее покойного мужа-англичанина?
     -- Честно признаться,  в Менге мне так двинули по голове, что из памяти
порой кое-что выскакива-
     ет...   --   признался  д'Артаньян.  --  Хотя...   мой  слуга,   парень
оборотистый, что-то  выяснил... По крайней  мере, ее имя по мужу он узнал...
Клабак...  Клотик...  Кубрик... Ага! Ну  да, как же я  мог  забыть! Ее звали
миледи Кларик...
     Что-то  неуловимо изменилось за столом, в воздухе повисла  определенная
напряженность. Даже болтливая и беззаботная Мирей де Кавуа вдруг присмирела,
не  говоря уж о  ее супруге --  капитан  де  Кавуа  смотрел  на  д'Артаньяна
озабоченно и грустно.
     -- Вы уверены, друг мой? --  спросил он, отводя глаза. -- Ее  и в самом
деле звали миледи Кларик?
     --  Ну  конечно,  никаких сомнений! Теперь  я припомнил точно!  Она там
встречалась с графом Рошфором...
     --  Ни слова больше! -- сказал де Кавуа  с самым решительным выражением
лица.  --  Мы выбрали неудачный  предмет  для  беседы,  д'Артаньян... Верно,
Мирей?
     К   несказанному   изумлению  д'Артаньяна,   г-жа  де   Кавуа  смиренно
поддержала:
     -- Ты совершенно прав, Луи...
     -- Да  в чем же  дело? -- воскликнул д'Артаньян, видя,  что оказался  в
шаге от  цели,  но  был  остановлен самым безжалостным  образом. -- Что, она
вновь вышла замуж?
     -- Насколько мне известно, нет, -- сказала г-жа Кавуа.
     -- Она кого-то любит?
     -- Не думаю.
     --  Так  в  чем  же дело? -- вскричал  д'Артаньян.  -- Вокруг  нее что,
существует какая-нибудь порочная тайна?
     -- Ни в коем случае,  -- сказала г-жа  де Кавуа. -- Однако Луи  прав...
Понимаете  ли,  д'Артаньян, иные  тайны  должно  держать  в  секрете как раз
оттого, что они нисколечко не порочны...
     -- Вы говорите загадками.
     --  Увы...  Давайте  сменим  тему  и поговорим хотя  бы  о  Жюстине  де
Эрмонтей...
     Д'Артаньян  уже понимал, что ничего более не  добьется, -- существовала
некая незримая  преграда, которую он ни за  что не  смог бы преодолеть. Даже
расположенные  к  нему  люди отчего-то  отказывались  в этом  помочь.  И  по
недолгом размышлении он решил не настаивать,  но это вовсе  не означало, что
гасконец собирался отступать.  Чересчур уж большое впечатление  произвела на
него голубоглазая незнакомка из Менга...
     --  Ну  что  же,  если вы видите к  тому основания, я не  настаиваю, --
сказал он рассудительно.
     -- Вот и прекрасно! -- оживилась г-жа де Ка-вуа. -- Могу вас  заверить,
что  Жюстина...  А  впрочем,  о  Жюстине  мы  еще  найдем время  поговорить.
Послушайте,  д'Артаньян,  я  тут  замыслила  одну  интригу,  в  которой  мне
потребуется помощь...
     -- Готов оказать любую, -- решительно поклонился гасконец.
     -- Мирей! -- слабо запротестовал де Кавуа.
     -- Луи,  изволь немедленно замолчать! -- воскликнула его  супруга. -- Я
лучше знаю, что делать!
     После  того,  как  был пройден  опасный  подводный камень  --  то  есть
прекратился  разговор  о  незнакомке  из   Менга,  по  неизвестным  причинам
окутанной покровом непроницаемой тайны, положение в доме bepmsknq|  на круги
своя: бразды правления вновь перешли к  госпоже де Кавуа, а  ее муж  покорно
замолчал.
     -- Понимаете ли,  д'Артаньян... -- доверительно сообщила г-жа де Кавуа.
-- В последнее время Луи угодил в немилость к господину кардиналу.  Не стоит
вдаваться в детали, упомяну лишь, что Луи не справился с неким поручением...
Видит бог, в том не было ни капельки его вины, но ставки были черес-
     чур уж  высоки,  а  господин кардинал при всем его уме  и самообладании
порой позволяет  ярости взять в нем верх  над  рассудком. Короче говоря, Луи
угодил  в  немилость.  Если  я,  подобно обычному  просителю, начну допекать
кардинала  своими слезами  и мольбами вернуть расположение, это  может и  не
выправить  ситуацию.  Так  вот,  я  придумала  великолепный  план,  который,
несомненно, развеселит его высокопреосвященство,  а значит,  и смягчит... Вы
готовы мне помочь?
     -- Безусловно, -- браво ответил д'Артаньян.
     -- Господин кардинал не прощает обмана в с е -- р ь е з н ы х вещах  --
но, как всякий великий  человек, снисходителен к тем, кто устроит безобидную
шутку, касающуюся сущих мелочей. Слушайте внимательно, д'Артаньян...

     Глава семнадцатая,

     заставляющая вновь вспомнить старую детскую загадку
     Благодаря  неукротимой энергии и решимости  г-жи де Кавуа план кампании
был  подготовлен в кратчайшие сроки  и незамедлительно  начал претворяться в
жизнь...
     Едва  войдя  в дом  капитана  мушкетеров  кардинала,  первый  медик его
величества Бувар увидел там удрученных слуг, передвигавшихся на цыпочках  со
столь скорбными лицами, словно в доме уже лежал покойник. Вышедшая навстречу
г-жа  де  Кавуа была непричесанной, и  платье ее находилось в совершеннейшем
беспорядке, не говоря уж о заплаканных глазах.
     В комнате  больного,  у  его изголовья,  сидел д'Артаньян, сгорбившись,
обхватив руками голову и
     вздыхал так  удрученно, что  мог,  право же, разжалобить  лютого  зверя
крокодила.
     --  Все бесполезно!  -- воскликнул  он,  притворяясь, что  не  замечает
вошедшего  медика, человека самой  величественной осанки, но, по достоверным
слухам, абсолютно  безграмотного  в  своем  почтенном  ремесле. -- Мой  друг
вот-вот умрет от разлития желчи в становом хребте!
     -- Милый юноша, -- с важностью произнес Бу-вар, -- должен вам  сказать,
что, с  точки зрения практической медицины, упомянутый  вами  диагноз, уж не
посетуйте, абсолютно нелеп и невежествен, ибо желчь никак не может разлиться
в становом хребте...
     Д'Артаньян и сам нисколечко не сомневался, что  является совершеннейшим
невеждой  в  практической  медицине,  исключая  разве  что   помощь  раненым
дуэлянтам   и  перепившим  вина  гвардейцам,  И  потому  он,   нисколько  не
обидевшись, возопил горестно:
     -- Да какая разница, отчего умирает мой друг, если он вот-вот отойдет в
мир иной!
     Он хотел было еще ивозрыдать, но побоялся, что не сумеет изобразить это
столь же  убедительно, как  присутствующая  здесь  г-жа  де Кавуа,  а посему
ограничился тем, что  застонал еще горестнее и даже легонько ударился лбом о
витой столбик балдахина, делая вид, что обезумел от отчаяния.
     Капитан де Кавуа  в этом представлении  исполнял, пожалуй, самую легкую
роль,  не  требовавшую  ни потока слов, ни драматических жестов. Он попросту
лежал в постели  (где  простыни  были  залиты jpnb|~ и прозрачной непонятной
жидкостью), закатив  глаза и старательно испуская время  от времени жалобные
стоны, а также  притворяясь, что он уже не видит и  не  осознает  ничего  из
происходящего вокруг.
     Едва-едва  приподняв  голову,  он   остановил  взор  на  д'Артаньяне  и
промолвил слабым голосом:
     -- Антуанетта,  не плачьте обо мне... -- вслед за тем, переведя  взгляд
на   Бувара   и   супругу,   добавил:    --    Ваше    величество   и   ваше
высокопреосвященство,  как  благородно с  вашей стороны,  что  вы  самолично
навестили меня в этот скорбный час...
     -- Больной бредит, -- деловито констатировал Бувар. -- Медицине знакомы
случаи столь полного отрешения от действительности.
     --  О  сударь!  --  воскликнула г-жа де  Кавуа,  обливаясь  слезами. --
Осмотрите  же его,  умоляю  вас, быть может,  его еще можно спасти... Луи  с
самого утра рвало кровью, и он насквозь промок от пота...
     С бесстрастием лекаря,  повидавшего на своем веку немало неприглядного,
Бувар наклонился к больному и, чуть ли не тыкаясь носом в простыни, осмотрел
обильные кровяные пятна. После чего глубокомысленно заключил:
     -- Как ни странно для  профана, вы  соверш