сердцах воскликнул д'Ар-таньян.
     --  Я оказался в сложном положении, -- доверительно признался комиссар.
-- Родственник самого де Тревиля, знаете ли... И королевский мушкетер...
     --  Прах  меня  побери,  но  ведь  есть  еще  и  сегодняшнее  разбойное
нападение! -- воскликнул д'Ар-таньян, не собиравшийся отступать. -- А что до
де  Тревиля  и его  родственников...  У  меня  --  а значит, и у вас -- тоже
найдутся заступники!
     -- Кто, например? -- с нескрываемой надеждой спросил комиссар.
     Интонации  его  голоса  показали,  что  комиссар  остается  сторонником
гасконца, хотя и исполнившимся разумной осторожности.
     --  Ну, например, господин  де Кавуа, капитан мушкетеров кардинала. Или
граф де  Рошфор,  конюший  его  высокопреосвященства, --  сказал д'Артань-ян
уверенно.  -- Могу вас заверить, что  эти  достойные  господа,  верные слуги
всемогущего министра, ни за что не дадут в обиду столь дельного  и толкового
чиновника, как вы, наоборот, должным  образом оценят ваше служебное рвение и
безукоризненное исполнение долга...
     Он прекрасно  видел,  что  комиссара  раздирает  нешуточная  внутренняя
борьба. Ему не хотелось связываться с родными влиятельного де Тревиля -- но,
с  другой стороны,  названные  гасконцем  имена произвели  не менее  сильное
впечатление.  К тому  же взгляд комиссара то и дело обращался к ящику стола,
где так уютно покоились сорок луидоров прошлогоднего чекана...
     -- Быть может, следует послать за мадам Луизой? -- спросил д'Артаньян с
таким видом,  словно эта догадка  осенила  его только теперь и  он вовсе  не
посылал Планше  полчаса назад с поручением еще  и к Луизе,  чтобы  проворный
малый подроб-
     но растолковал, каких показаний ей следует держаться.
     -- Вы полагаете?
     --  Я  уверен, она подтвердит мой  рассказ  во всех деталях, -- заверил
д'Артаньян.  --  К  тому  же...  Коварство  этого  злодея,  Бриквиля, уже не
вызывает  сомнений, как и его разбойничьи  повадки. Боюсь, как бы он и ей не
повредил...
     -- Луизе? --  рявкнул комиссар с таким видом, что кое-какие  подозрения
д'Артаньяна  вновь  ожили  и даже укрепились.  --  Ну,  я  ему покажу! Я ему
пропишу... итальянский манер! Ага! Слышите? Я  не я буду, если это не нашего
голубчика волокут!
     В самом деле, в приемную ввалилась толпа стражников,  увлекая  за собой
г-на  Бриквиля,  связанного  по  рукам  и  вдобавок  обмотанного  толстенной
веревкой,  как  болонская  колбаса.  Незадачливый  рогоносец  грозно  вращал
глазами,  ругался,  плевался,  как  дикий турок,  что есть мочи  упирался  и
поносил  своих  гонителей, как только  мог,  --  но  бравые  стражи  закона,
поддавая ему тычки в шею, одолевали как числом, так и умением.
     Следом, уже  самостоятельно,  как  и подобает пришедшей за  правосудием
пострадавшей  стороне, появилась  очаровательная Луиза,  простоволосая,  как
древняя  вакханка, в  растерзанной  одежде,  с  явственно  наблюдавшимся под
правым  глазом  тем  сомнительным  украшением,  которое  ни одна  женщина не
стремится добровольно заполучить.
     Картина  была достойна  кисти великого живописца Сальватора  Розы --  в
тусклом свете казенных масляных плошек сверкали алебарды и шпаги стражников,
взъерошенный Бриквиль, словно  только что  изловленный дикий лесной человек,
нечленораздельно рычал и  сверкал  глазами с таким видом,  словно и  вправду
сожрал  бы  сырьем  всех до единого  присутствующих;  распущенные  волосы  и
полуприкрытые
     корсажем прелести Луизы являли собою приятный  контраст с  обшарпанными
стенами, неряшливыми стражниками и монстрообразным арестантом -- а  в центре
с видом оскорбленной добродетели помещался д'Артаньян,  воздевший очи  горе,
словно христианский мученик древних веков на арене со львами.
     С  прискорбием стоит отметить,  что  гасконец  ввиду  неполноты  своего
образования (так мы деликатно поименуем полное отсутствие такового) вовсе не
усматривал никаких ассоциаций  меж  происходящим и живописными полотнами  --
ну, а остальные, между нами, были ему под стать...
     Комиссар,  видя, что ускользнувшая было дичь вновь  угодила  в надежные
силки, звучно откашлялся и протянул:
     --  Те-те-те,  любезный  Бриквиль... Я  уж было  распрощался с надеждой
увидеть вас вновь, но вы, похоже, часу прожить не можете, чтобы не  нарушить
законов Французского  королевства...  На сей  раз вы у меня  так  просто  не
отделаетесь...
     -- Я?! --  завопил Бриквиль, потерявший последние остатки благоразумия.
--  Да  это  самый настоящий заговор!  Вы  с  этим  вертопрахом  определенно
стакнулись!  Или он вам  заплатил?  Это я -- пострадав лий,  слышите,  я!  Я
изловил  этого вот потаскуна со своей женушкой прямо в постели, и он голышом
сбежал через окно!
     Д'Артаньян кротко сказал:
     -- Господин  комиссар, я не собираюсь ничего говорить в свою  защиту...
посмотрите  на меня  и сами решите, похож ли  я на человека,  застигнутого в
чьей-то там постели и голышом сбежавшего через окно... По-моему, нисколечко.
     -- Да ваша одежда  до сих  пор валяется  в  моей прихожей!  --  возопил
Бриквиль.
     --  Ах,  вот даже как... -- скорбно вздохнул  д'Артаньян.  -- Вы  в мое
отсутствие вломились в занима-
     емую мною  комнату,  утащили  оттуда запасную мою  одежду и где- то там
бросили, надо полагать... Кого вы  хотели провести, глупец? Одного из лучших
полицейских комиссаров Парижа?
     -- Вот именно,  вот именно,  -- сказал польщенный комиссар.  -- Госпожа
Бриквиль,  правда  ли, что ваш муж  с некими  сообщниками  пытался  ограбить
вашего жильца?
     -- Ну  конечно, сударь,  --  всхлипнула Луиза.  --  Они  бы  непременно
зарезали бедного  господина д' Артаньяна,  но  он попросил у них  разрешения
прочесть  последнюю  молитву,  а  сам,  выйдя  в  другую   комнату,  отважно
выбросился в окно...
     С  точки  зрения  д'Артаньяна,  эта  ее  импровизация  была  совершенно
ненужной деталью, но сказанного не воротишь...
     -- И ваш жилец был одет?
     -- Ну конечно же! Кто садится ужинать голым?
     -- Все обстоятельства не в вашу пользу, Бриквиль, -- сказал  комиссар с
видом проницательным  и грозным. --  Ваш жилец  свидетельствует  против вас.
Ваша  жена свидетельствует против вас. Соседские подмастерья свидетельствуют
против вас. А это неспроста...
     -- Потому что вы все тут в сговоре! -- взревел Бриквиль. -- Знаете, что
мне сказала  эта потаскуха, когда я ее немного поучил по праву мужа? Что она
непременно со мной разведется и  выйдет замуж  за этого  гвардейского хлыща!
(Д'Артаньян невольно содрогнулся от  страха перед подобной перспективой. ) А
если для этого понадобится засадить меня в тюрьму, сказала эта шлюха, она  и
засадит, поскольку вас, де Морней, с ней связывают...
     Комиссар с грохотом обрушил  на стол  кулак, а перехвативший его взгляд
стражник проворно отвесил арестованному увесистый  подзатыльник,  отчего тот
замолчал, и тайны, оглашение коих, безуслов-
     но, могло  нанести  ущерб отдельным представителям доблестной парижской
полиции, так и остались непроизнесенными.
     --  Положительно,  Бриквиль,  вы  закоренелый  преступник,   --  сказал
комиссар свирепо. -- По-моему, вас следует незамедлительно...
     --  Господин   комиссар!  --   торопливо   воззвал  д'Артаньян,   вдруг
сообразивший,  что  свобода Брик-виля  и  его собственная свобода  оказались
причудливым  образом   связаны,  поскольку  тюремное  заточение  ресторатора
неминуемо  влекло  угрозу законного  брака гасконца с Луизой.  -- Я вовсе не
жажду ни  крови,  ни мести. Господин Бриквиль,  бедняга,  попросту  поддался
соблазну, вид золота затмил ему разум... Мало ли что в жизни случается, даже
святые  порой  поддавались  искушению...  Сдается  мне,  я  был  бы   вполне
удовлетворен, если бы  вы  прочитали  господину Бриквилю  суровую  нотацию и
убедили его больше  так  не делать. .  К чему лишать человека свободы,  если
всегда можно дать ему  шанс  исправиться? Будем  великодушны,  как  истинные
христиане, простим бедняге его невольное прегрешение...
     Комиссар смотрел  на  гасконца хмуро  и  насмешливо,  и  у  д'Артаньяна
создалось  впечатление,  что  его видят насквозь Простодушный полицейский --
вообще  явление редкое, особенно в столице. Оставалось надеяться лишь на то,
что содержимое верхнего ящика стола сыграет свою роль.
     -- Ну, если подумать... -- начал комиссар.
     -- Заклинаю вас, простите этого бедолагу! -- воскликнул д'Артаньян.  --
Лишь бы он сделал для себя урок на будущее...
     Ему только что  пришло в голову, что в Париже и без того есть множество
укромных  уголков, где  можно  видеться с любовницей. К  чему  же продолжать
свидания в ее собственном доме, подвергаясь риску?
     -- Послушайте, Бриквиль,  -- сказал комиссар, решившись.  -- По- моему,
молодой человек  говорит  дело. К  чему  нам всем  эти хлопоты, а вам  еще и
разорительный судебный  процесс? Давайте и впрямь замнем  дело  по-соседски.
Какого дьявола  вы прицепились  к бедному юноше с разными там  беспочвенными
подозрениями?  Не следует  судить о  вещах по  первому  впечатлению  и своей
первой  мысли.   В  рогатых  видениях,  посещающих  ревнивых  людей,  больше
воображения,  чем  истины. Таково уж ваше ремесло ресторатора  и содержателя
меблированных комнат -- супруга ваша прямо-таки  вынуждена ласково улыбаться
посетителям и постояльцам, чтобы не  растерять клиентуру. Тут нет  ничего от
распущенности, право же. Вполне  возможно, парочку таких улыбок или взглядов
вы и истолковали  совершенно неподобающим  образом...  Короче  говоря, я вас
готов вытащить из этой  неприятности при условии, что вы мне пообещаете быть
благоразумным в будущем,  примиритесь  и с вашей законной супругой, и с этим
достойным юношей...
     Но  господин   Бриквиль,   очевидно,  ободренный  столь  быстрым  своим
предыдущим освобождением  из темницы, окончательно закусил удила  и  потерял
всякую осторожность.
     -- Это  я-то  должен  быть  благоразумным? --  завопил он. --  Это  мне
следует искать  примирения? Благодарю покорно! Мало того,  что  меня qdek`kh
рогоносцем,  что  меня   преследует  без  всякого  на  то  повода  продажный
полицейский чин  --  я еще обязан сам искать примирения? Только потому,  что
этот вертопрах и фат, задира и  похабник -- кардиналист?! Знаем мы, любезный
комиссар, откуда ноги  растут! Ну  ничего, найдутся люди, которые, уж будьте
уверены, вложат ума и этим кардинальским прихвостням, и их хозяину,
     выскочке и интригану, ненавидимому всей Францией...
     Он замолчал --  комиссар, упершись кулаками в  источенную шашелем доску
стола, медленно поднялся во весь рост со столь грозным и свирепым видом, что
никто не удивился бы, изрыгни он изо рта пламя, а из глаз -- искры.
     -- Все слышали? -- страшным, зловещим голосом протянул комиссар. -- Все
здесь  присутствующие слышали, какими  словами  этот проходимец отозвался  о
первом  министре  нашего  христианнейшего  короля?  Его  величество  изволит
доверять господину кардиналу, без  колебаний  приблизив его к своей особе, а
вот Бриквиль, фу-ты, ну- ты, осмелился бесчестить  его  высокопреосвященство
так, что и повторить  грех!  Да за  меньшее  людей  отправляли  на  Гревскую
площадь! На сей  раз вы  крепенько влипли, дражайший! Теперь вас не  вытащит
из-за решеток ни  один магистрат! Теперь дело  насквозь политическое,  а это
уже  другой  оборот!  Похоже,  Бриквиль, вам  все-  таки  придется примерить
каменный камзол... Уведите его с глаз  моих  -- а поскольку до Шатле гораздо
дальше, волоките прямиком в Консь- ержери! А уж оттуда, никаких сомнений, он
быстренько попадет в Бастилию! Что вы стоите?
     "Видит  бог,  моей  вины  тут нет, --  без  малейших угрызений  совести
подумал д'Артаньян, глядя вслед окруженному  толпой стражников  Бриквилю. --
Сам накликал беду, болван... Господи ты боже мой! Да ведь теперь она от меня
точно не отстанет! Вот по- ложеньице..."
     Судя  по  обращенному  к  нему взгляду  Луизы, задумчивому и словно  бы
оценивающему, худшие подозрения сбывались с поразительной быстротой...
     Вернувшись домой  уже  перед  самым  рассветом  в крайнем  расстройстве
чувств (и едва избавившись от Луизы, жаждавшей, чтобы ее немедленно утеши-
     ли  после всех переживаний и бурных событий), д'Артаньян  только теперь
обнаружил  на столе записочку от Пишегрю, приглашавшего его завтра на игру в
кости.

     Глава двадцать первая

     Как играли в кости в кварталах Веррери
     Кварталы  Веррери  получили  свое  название  оттого,  что  примыкали  к
одноименной улице на правом  берегу Сены.  Сейчас уже невозможно установить,
улица ли создала кварталам дурную славу  или все обстояло  как раз наоборот,
но безусловным  фактом или, говоря языком науки, аксиомой является то, что и
улица Веррери,  и  прилегающие  к ней  кварталы считались  в славном  Париже
именно тем самым местом, которое люди богобоязненные, добродетельные, робкие
или  просто  не  отягощенные  предосудительными привычками (либо деньгами на
оплату  таковых  привычек,  обходившихся  во  все времена  весьма  недешево)
предпочитали во всякое время суток обходить десятой дорогой.
     Однако   д'Артаньян   представлял   им   полную  противоположность.   В
восемнадцать лет страшное  для почтенных обывателей  слово "порок" предстает
чем-то отвлеченным от реальной жизни, а  вот веселье  привлекает несказанно.
Кварталы   Веррери  при  всей   своей  сомнительной  славе   обладали  одним
несомненным  достоинством  --  там  было весело.  За свои деньги человек мог
незамедлительно   получить  bqe  желаемые  удовольствия,  а   от  неизбежных
сопутствующих осложне-
     нии  сорвиголов вроде  нашего гасконца спасали как бойкая шпага, так  и
юношеское  пренебрежение  к  опасности,  что  в   сочетании   являет   собою
взрывоопасную  смесь  и  позволяет   человеку  ни  за   что  не   угодить  в
малопочтенную категорию "легкой добычи".
     Д'Артаньяна легкой добычей никто не считал, а потому он разгуливал, как
завсегдатай,  там,  где  королевские  стражники  рисковали  появляться  лишь
плотными кучками, ощетинившись алебардами...
     Впрочем,  улица,  куда  он  направил  стопы  согласно записке  Пишегрю,
считалась одним из пристойных мест  -- если только позволительно употреблять
подобные обороты по отношению к кварталам Вер-рери. Видимо,  все дело было в
том,  что она располагалась на  некоем  незримом пограничном рубеже, где еще
могли появляться  без  особых  тревог  решившие пощекотать  нервы и поискать
приключений случайные визитеры...
     Д'Артаньян,  в  отличие  от  залетных гостей,  которых сразу можно было
опознать по  неуверенности во взгляде и поведении, по-хозяйски  вошел в один
из ничем не примечательных домов, лишенных каких  бы то ни было вывесок  или
иных   отличительных    знаков,   бросил   ливр   одноглазому   привратнику,
приветствовавшему  его  со  всем  возможным почтением,  и вступил в обширную
прихожую, где его радостно встретили бойкие  и  смазливые девицы -- Лизетта,
Мюзетта, Жанетта, Жоржетта,  а также другие, чьи имена  не  сохранились  для
истории. Все это были девушки  отзывчивые и  приветливые, не обремененные ни
корсажами, ни чрезмерной чопорностью,  -- а потому без церемоний  повисли на
шее у гасконца, награждая звонкими поцелуями и прижимаясь так тесно, что меж
ними и д'Артаньяном не смогла бы протиснуться и са-
     мая куцая мораль. И гасконец, и отзывчивые девицы с приятностью ощущали
прикосновения пленительных выпуклостей -- д'Артаньян считал таковыми те, что
были даны девицам от природы, а для  грациозных нифм,  наяд, дриад и сильфид
самой пленительной выпуклостью на статной фигуре юного гвардейца был карман,
в коем лежал туго набитый кошелек. В общем,  обе стороны были  довольны друг
другом.
     Увы, на сей  раз у  него были  более неотложные дела,  и он пробился  к
лестнице  на  второй   этаж  через  эту  щебечущую  стайку,  щедро  раздавая
серебряные ливры, а то и турские экю в ответ на просьбы милых созданий.
     На  втором этаже,  в знакомой  сводчатой комнатке,  сидели вокруг стола
трое  приятелей  по  играм   и  кое-каким  предосудительным  похождениям  --
одноглазый шевалье де Пютанж, вынужденный не так давно  покинуть одну из рот
Королевского Дома по не известным  никому причинам,  которые он сам объяснял
подлыми интригами завистников, недавно прибывший  из Нового  Света граф  (по
его собственным  заверениям) де Герлен,  обогатившийся там пусть не золотом,
но бесценным  жизненным  опытом, и  мрачный во  всякую  погоду  дю Буа,  чье
дворянство иные полагали сомнительным, но не могли не признать, что гонора у
дю Буа хватит на полдюжины шевалье.
     По  комнате  слоями плавал  сизый  дым  --  поскольку  все трое усердно
предавались новомодной и редкостной забаве, завезенной  с той стороны океана
известным путешественником Жаном Нико. Заключалась она в том, что высушенные
листья американского  растения, в честь знаменитого мореплавателя названного
травой  никотианой, набивались  в трубку с чашечкой на  конце и  поджигались
тлеющим угольком, после чего смельчак втягивал
     дым в глотку и даже в легкие, а потом извергал его назад, словно дракон
из  старинных  рыцарских романов. Многие считали эту забаву  богомерзкой,  и
широкого распространения она пока что не onkswhk`, но  д'Артаньян, считавший
своим  долгом незамедлительно перенимать  все столичные новшества, уже начал
ей обучаться,  и с  таким  успехом, что  почти даже  не  кашлял,  заглатывая
никотиановый  дым.  Именно он, что признавалось  честной  компанией,  сделал
недавно интересное  открытие --  подметил, что  желание втянуть  в себя  дым
горящей  никотианы  особенно  возрастает после  пары бутылок  доброго  вина.
Шевалье  де  Пютанж,  некогда посещавший  основанный Сорбонном  университет,
советовал даже сочинить  об этом открытии  ученый мемуар  и  предъявить  его
профессорам,  но  у  них  как-то  не доходили  руки,  и  открытие  пока  что
оставалось неизвестным университетскому миру Европы...
     Д'Артаньян, не  теряя  времени, громко потребовал от слуги  именуемый с
чьей-то  легкой  руки  "курительной  трубкой"  предмет,  удобно  расселся  в
свободном кресле и принялся выпускать  дым в  потолок с несомненно возросшим
мастерством.
     -- Что Пишегрю? -- спросил он непринужденно
     -- Сейчас придет, -- кратко ответил де Пютанж.
     Д'Артаньян  присмотрелся  к компании  и отметил, что сегодня  все  трое
выглядят особенно напряженными и сосредоточенными, словно охваченными некоей
общей заботой. Обдумать эти наблюдения он не успел -- распахнулась ведущая в
соседнюю  комнату  дверь  и  влетел  Пишегрю,  гораздо  более  суетливый   и
возбужденный,  чем  обычно,  словно охваченная  приступом бешенства капелька
"живого серебра"*. Под распахнувшимся плащом
     "Живое серебро" -- ртуть
     у  него д'Артаньян заметил,  кроме шпаги, еще и внушительный  охотничий
нож с рукоятью из оленьего рога.
     -- Хорошо, что вы наконец пришли, други мои, -- сказал он отрывисто. --
Отойдемте в уголок...
     Д'Артаньян, отложив  дымящее курительное  приспособление, последовал за
ним в дальний угол комнаты.
     -- Кажется, нам, наконец, крупно повезло, д'Артаньян, -- сказал Пишегрю
лихорадочным шепотом. -- Посмотрите туда...
     Он на два пальца приоткрыл дверь, из которой выбежал, и гасконец приник
к ней глазом.
     В соседней комнате катались по столу кости и позвякивало  золото. Двоих
из четырех д'Артаньян прекрасно знал -- повесы  из их компании, а вот другие
были решительно незнакомы.  Один выглядел  совершенно  незначительным, а вот
другой казался человеком  незаурядным: лег  тридцати, белокурый,  с  орлиным
носом и решительным подбородком. Оба  были  одеты, как  богатые дворяне,  но
было в них что-то неуловимо чужеземное.
     --  Т-с, не  мешайте!  -- прошептал Пишегрю, когда  д'Артаньян чересчур
широко приоткрыл дверь. Оттащил гасконца назад в угол и тихонечко продолжал:
-- Вы