нные
банки, матрасы, подушки, простыни. Я думаю, что и автомат можно было  бы
протащить запросто. Мне оставили часы и ножницы. Обыска никакого не  бы-
ло. В грузинской тюрьме  могут  изнасиловать,  расстрелять,  подвергнуть
пыткам, но могут и отпустить за выкуп или  отдать  брату-путчисту  сест-
ру-звиадистку. Прелести беспредела! Но я оценить эти блага не могла, по-
тому что держала сухую голодовку. Через пять дней я была на пределе, од-
нако статью для своей газеты "Хозяин" ухитрилась отправить "на волю",  а
там ее по телефону передали в Москву. Терпение  у  путчистов  истощилось
раньше, чем моя жизнь: в полуобморочном состоянии меня под конвоем поса-
дили в самолет до Сочи. У меня кончался срок командировки, и я не возра-
жала.
   Теперь у меня в Грузии  много  друзей  и  боевых  товарищей.  Гораздо
больше, чем сто! Миллиона два как минимум. Это очень хорошие люди, такие
же чистые и добрые, как их президент. Их нельзя бросать...
   Ужасно, что на России еще и этот грех. Я почему-то думаю,  что,  если
мы загубим Грузию, Таджикистан, Литву, нам не жить самим. Кровь вопиет к
небесам от земли. Мы все еще слишком сильны. Нас надо разрезать на такое
количество кусочков, чтобы мы не могли творить зло.
 
   "ВСЕ ЖАВОРОНКИ НЫНЧЕ - ВОРОНЫ!"
 
   В сущности, всему хорошему, что случилось в нашей жизни,  мы  обязаны
или скверному стечению обстоятельств, или дурным страстям людей.
   1. Кончились нефтедоллары - началась перестройка. 2. Экономика разва-
лилась - не потянули "холодную войну" и срочно возлюбили Запад.
   3. Ельцину надо было обыграть Горбачева  -  он  стал  демонстрировать
больший демократизм.
   4. Второй эшелон элиты КПСС захотел сесть на место первого - произош-
ла августовская революция.
   5. Надо было свалить Горбачева, а партэлите из республик хотелось по-
кайфовать в роли суверенных владык - распустили СССР. А чего же  вы  еще
хотите, если народ безмолвствует  или  просит  корма?  Что  ж,  поставим
Ельцину памятник за Беловежскую пущу. Мы всем обязаны жадности, корысти,
тщеславию, честолюбию и глупости наших владык. Раз уж народ не проявляет
ума, благородства и честности...
   Так или иначе, Союз развалили и воссоздать его будет сложно  (Кравчук
слишком дорожит своим положением "пана -президента"). Тоталитарную  эко-
номику угробили. Коммунизм в грязи утопили по личным мотивам (как Хрущев
Сталина). Только с капитализмом что-то дело у нас не идет. Какой переход
к либерализму при колхозах и совхозах? При Советах и "совках"? Где  наша
массовая безработица изза закрытия лишних предприятий? Из ада мы выполз-
ли в чистилище, да там и застряли. А топка еще  горит...  Бедный  Ельцин
шарахается от каждого встречного патриота, как  от  буки.  Новый  способ
построения капитализма нашли - чтобы и  социалисты  были  довольны.  Моя
скромная, непритязательная мечта - стать бы нам хотя бы для  начала  Ла-
тинской Америкой, этим западным классом для  неуспевающих.  Но  западным
классом, не советским! Умереть бы стране под ракитовым кустом, на  воле,
а не в концлагере. А то вот Сергей Кургинян, блестящий,  талантливый  и,
безусловно, честный реакционер, предлагает хлеб и  даже  могущество.  Но
взамен свободы. Похоже, народ скажет скоро: "Поработите нас, но накорми-
те". "Наши" ждут. Авангард советского народа, который тащит нас назад, в
ночь без грядущего утра.
   Уже предан и брошен на съедение  фундаменталистам  Гайдар.  Уже  сдан
Бурбулис. После VII съезда наступает послесловие, конец. Переменка  кон-
чается, звенит звонок. Нас ждет тоталитарный класс и жесткое  расписание
занятий. Свои 10 минут перемены мы потратили зря. Мы ничего  не  нажили.
Ни гражданского общества, ни приличной власти, ни  либеральных  институ-
тов. У нас даже нет правозащитного движения. Оно окончилось, и  с  позо-
ром, на отказе помогать истребляемым  звиадистам,  на  отказе  подписать
письмо в защиту подвергнутого зверским пыткам в Тбилиси  Зазы  Циклаури.
От нас потребовали доказательств невиновности облитого кипятком человека
с оторванным ухом, с переломанными руками и ногами.  Когда-то  письма  в
защиту диссидентов подписывались с ходу, без доказательств. Я всю  жизнь
носила воду в решете. Я не жалею об этом, но вода вылилась на землю. То,
что мы заработали в августе, наше горькое право сдохнуть на воле, у  нас
могут отнять. Те, кто захотят жить любой ценой. Либеральная жизнь нам не
светит. Хватит ли у общества достоинства выбрать либеральную смерть?
   Возможна ли конверсия для нашей революционной партии? Едва ли...  Всю
жизнь я пыталась поднять народ с колен, но он рожден ползать.
   Что, собственно, происходит в стране? Разрушение. Безжалостное и неу-
молимое разрушение всего прежнего Бытия: промышленности,  сельского  хо-
зяйства, инфраструктуры, быта, традиций, стереотипов, моделей поведения,
душ, судеб, понятий о добре и зле. Есть у Альфреда Бестера роман  "Чело-
век без лица". Там, в далеком будущем, преступников не казнят, а  разру-
шают их личность: разум, психику, память. Медленно, в  течение  года.  А
потом перезаряжают, и рождается новый человек, способный жить в  цивили-
зованном обществе. Это высшая мера наказания - только за  убийство.  Что
ж! Страна-убийца, СССР, получила по заслугам. Нынешнее Разрушение - про-
мысел Божий. Жаль, что абсолютное большинство слишком давно потеряло Бо-
га. Их уверили в том, что его нет. Вера  помогла  бы  принять  наказание
стойко и со смирением. Ведь за карой и покаянием идет и прощение.
   Насколько сознательно действует в этом деле новая власть (президент и
его команда), я не знаю. Скорее всего, Ельцин при его добродушии  и  со-
ветском воспитании искренне полагал, что  можно  всех  облагодетельство-
вать. Не похоже, чтобы он шел на это Разрушение сознательно. Вот Гайдар,
должно быть, знал. В его откровенности проглядывало отчаяние.
   Наши реки давно текут на север, с 1917 года. Надо  вернуться  к  нор-
мальному ходу времен и вещей. Но это - пересмотр истории, это  -  самос-
кальпирование, это - почти самоубийство. Чтобы идти на это - и вести  на
это, - нужен героизм. И надо ли навеивать человечеству сон золотой, надо
ли врать?
   Ни Шахрай, ни Ельцин, ни даже Клинтон не посмеют сказать всего.  Эко-
номический и психологический Армагеддон - это когда выживут  только  те,
кто приспособится. Запад - не ложе из роз, это вечное мучение духа,  не-
успокоенность, дуэль, дискомфорт. Это другая жизнь.
   Первое столетие, может быть, Россия будет ходить, как  андерсеновская
Русалочка, по лезвиям ножей. И делать вид, что ей не больно. На свете  и
впрямь счастья нет. Мы могли дать только свободу. Но кто нас  поблагода-
рит за нее? Мы завели Россию, как Гензеля и Гретель  из  сказки  братьев
Гримм, в темный лес, где ей предстоит выжить или погибнуть. Правда, мы в
том же лесу, с ней, но ей от этого не легче. Домой, в тоталитаризм,  она
уже не попадет. Мы сожгли лягушачью кожу Василисы Премудрой.  А  Россия,
как брошенный ребенок, рыдает под сосной и зовет маму: царя, КГБ,  СССР,
ОМОН, власть. Мы изверги. Нам нельзя ее жалеть. Исторический инфантилизм
лечат именно там, в лесу, в котором бросают.
   Мы должны привыкнуть к мысли, что люди  будут  стреляться,  топиться,
сходить с ума. Уже покончила с собой Юлия Друнина... Это только  начало.
Уже отреклись от свободы без справедливости (а это две  вещи  несовмест-
ные) Юрий Власов и Михаил Челноков. За ними последуют другие... Я благо-
дарна Ельцину за то, что он не помешал Разрушению. Но он должен быть го-
тов к проклятиям. Слепые будут проклинать. А зрячих у нас меньшинство...
   Мы не должны питать иллюзий. У нас  нет  исторического  времени  друг
другу лгать. Поэтому чем скорее мы покончим  с  мифами,  тем  лучше  для
всех. Есть два лагеря. Две команды. И игра, которая ведется между  ними,
нами принятая еще в 60-е годы (хотя не все диссиденты смели называть ве-
щи своими именами), а президентом провозглашенная 20 марта 1993 года,  -
это смертельная игра. Нет смысла называть наш лагерь демократическим.  У
нас там не только демократы, во главу угла ставящие волю народа и  право
большинства, а также Конституцию и процедуру. Глеб Якунин - демократ.  А
Виктор Миронов? А я сама? А казаки? Они что, тоже демократы? Наш  лагерь
- это лагерь белых. Когда-то, в первой серии, в нем уживались  эсер  Са-
винков и Каледин, западник Врангель и традиционалисты Колчак и  Деникин,
казаки и депутаты Учредительного собрания... Та первая серия  называлась
"гражданская война"... Она была отложена и теперь  возобновилась.  После
VIII и IX съездов нардепов это уже нельзя отрицать. Речь идет об истори-
ческом реванше. Снова, как встарь, между красными и белыми только чистое
поле, на котором решится судьба России. И если в начале века было  неяс-
но, какой поставлен вопрос и из-за чего сыр-бор, то теперь все проявлено
окончательно. Теперь-то мы знаем, что нынче лежит на весах! И тогда  ле-
жало то же самое. Путь России на Запад или на Восток, что теперь  затей-
ливо называется "мондиализм" или "атлантизм"  и  "евразийство".  Красные
победили тогда потому, что их вожди методом тыка угадали, что нужно  си-
лам крестьянской реакции России; ведь и Октябрь, и Февраль были протубе-
ранцами глубинного недовольства "мира", "общины",  "Собора"  либеральной
модернизацией Думы Милюкова и Столыпина.
   В стране идет гражданская война между тысячелетним прошлым и хрупким,
невероятным будущим, но теперь лагерь белых почти излечился от традицио-
нализма и сознательно рвется на Запад, как к недосягаемой елочной  звез-
де... Поэтому нас и назвали демократами, хотя я лично, например, либерал
и не согласна ставить мировые вопросы на всеобщее голосование. Победа  в
гражданской войне достигается только силой. Не обязательно силой оружия.
Силой воли. Силой духа. Страна не выбирала либерализм, она  и  не  могла
его сознательно выбрать. Речь идет о том, как его стране навязать. Я хо-
чу, чтобы была создана жесткая конструкция  экономического  принуждения.
То есть сзади будут некие заградотряды: все уже  разрушено,  можно  идти
только вперед. Поэтому я разрушаю сознательно и с мстительным  наслажде-
нием, как Маргарита, сжигавшая перед отлетом  с  Воландом  свой  прежний
дом, свое прошлое.
   Я не смогу примириться с политическими  репрессиями,  с  ограничением
прав на самовыражение. Я не говорю о праве выбирать.  Это  право  выбора
между тоталитаризмом и демократией я предоставить не готова. Риск  слиш-
ком велик. Свобода слова, печати, митингов, собраний - это святое. А все
остальное - после. После создания среднего класса, класса собственников,
после победы над красными, после того как окончательно разрушится  прош-
лое.
   В лагере белых, в моем лагере, есть чистые демократы, есть чистые за-
падники (фермеры, бизнесмены, интеллигенция). Есть  сословия,  пришедшие
за землей и волей (казаки). Есть героические личности (шахтеры), готовые
вызвать огонь на себя. Понимают ли они, что многие шахты  придется  зак-
рыть? Знают ли о том, что либеральный переход - это массовая  безработи-
ца? Если да, то они герои. Если нет, то они от нас рано или  поздно  уй-
дут. Нас мало, мы должны это знать. Мы - квалифицированное  меньшинство.
Готовы ли к гражданской войне члены моей собственной команды? Глеб  Яку-
нин, Галина Старовойтова, Марина Салье? 100 000 демонстрантов,  вышедших
28 марта на Васильевский спуск, были готовы. Их лозунги гласили: "Добьем
в марте 1993 года то, что мы не добили в августе 1991 года!". В  красной
команде, возглавляемой съездом, ВС,
   Конституционным судом, большей частью армии, где  Анпилов,  Жириновс-
кий, Сажи Умалатова - лишь форварды, все в порядке. Они знают, чего  они
хотят, даже когда не могут это сформулировать. Над ними можно  смеяться,
но они не смешны. За ними - тысячелетие российской истории,  которую  мы
хотим перечеркнуть. За ними - молчание российского моря, которое  готово
выйти из берегов, ибо нашим лагерем начаты процессы, равносильные геоло-
гической, космической катастрофе. По сути дела, "коричневые", или крутые
почвенники, сошлись с красными не только на этой метафизике. У  них  нет
своей массовки, они поставляют  только  лидеров:  Жириновского,  Дугина,
Стерлигова. А у красных есть своя "дикая охота короля Стаха":  обезумев-
шие люмпены, фанатики социализма, ветераны тоталитаризма, голодные и ра-
бы. Мы должны знать, что это большинство. С ними окажутся многие  объек-
тивно порядочные люди: некоторые правозащитники, депутаты Моссовета. Все
те, кто хочет и свободы, и справедливости.  Значит,  они  пойдут  против
свободы. Потому что - "или-или".
   Фундаменталисты будут вешать, будут пытать и не остановятся ни  перед
чем. На этот раз мы зашли на Запад гораздо дальше, чем к  1917  году,  и
реакция будет страшной, полпотовской. Мы почти прошли наш астрал,  почти
разогнули яновский порочный круг, вышли в абсолютизм:  явочным  порядком
наскоро построенный олигархический режим с либеральными  вкраплениями  и
демократическими элементами, правда, занавешенный мафиозной  паутиной...
И если мы сейчас опять попадем в "Звездный час автократии", то до следу-
ющего Смутного времени ждать придется столетия... Ставки очень высоки, и
сейчас не до пустяков. Не до права народа решать свою судьбу. Ее уже ре-
шили однажды в 1918 году у нас и в 1933 году в Германии. Конституционным
путем... Хорошенького понемножку. В газете "День"  уже  была  картиночка
(сверху написано: пленных фашистов ведут через Москву. 1944 год. Изобра-
жена огромная толпа пленных под конвоем. И снизу добавлено: вот  так  же
пойдут и демократы). А для самых тупых поместили изречение: "Они загнали
нас в угол, мы поставим их к стенке". Мне претит пассивное ожидание каз-
ни. Восемь месяцев бездействия и бессилия  Временного  правительства  не
должны повториться. На этот раз мы должны встретить смерть в  бою.  Если
не победим. А победа возможна! Это согласие невозможно. Нет  консенсусов
между белыми и красными.
   Только один человек из лагеря фундаменталистов (мы только что выясни-
ли, что красно-коричневые - лишь современное его воплощение)  будет  нам
полезен после победы и способен создать нечто позитивное в рамках  либе-
рализма. Это Сергей Кургинян, не столько режиссер (хотя он один из  пер-
вых), и не столько политолог (хотя равных ему мало), сколько  фантаст  и
идеалист. Он, безусловно, самый способный и самый честный изо всех наших
врагов, но он-то хочет сражаться по законам чести и умеет  мечтать.  Бо-
юсь, что красные его ликвидируют еще до часа "X", как это сделал Пиночет
с несогласными идти на зверства офицерами. То, что личность такого масш-
таба не на нашей стороне, - это трагедия. Таких трагедий будет  много...
Брат может восстать на брата, писатель - на  писателя,  диссидент  -  на
диссидента. С кем сейчас Игорь Огурцов и Леонид Бородин? Увы, не с нами!
Это придется выдержать. Через это надо пройти. Мы сожгли свои мосты. Я -
в 1969 году, Ельцин - в Беловежской пуще, ДемРоссия - 28 марта, Шапошни-
ков -в августе 1991 года.
   Моя команда, мои белые шахматные фигуры очень  неоднородны.  Но  есть
законы футбола и законы шахматной партии. Этим объясняются все кажущиеся
противоречия в моем поведении. Я - еретик, я позволяю себе роскошь гово-
рить всю правду и своим, и чужим. И мне ничего не надо. Таких  людей  не
любят ни свои, ни чужие. Я - волк-одиночка, мне трудно играть в команде,
а команде трудно со мной. Они боятся играть со мной  на  одном  поле.  Я
профессионал, а они еще  робкие  дилетанты.  Это  в  революционной  дея-
тельности, а в политике, должно быть, наоборот. Но  политика  в  футболе
бесполезна. Надо забивать голы. Мы не можем честно выиграть выборы.  Об-
мануть и запутать мы можем, но я в этом неспособна участвовать. Как  че-
ловек я не люблю президента. Однако как футболист я играю с ним в  одной
команде, а игра идет на гибель или спасение России (может  быть,  мира).
Поэтому мой человеческий и правозащитный пафос мне на поле мало поможет.
Я не могу забивать мячи в свои ворота, сейчас это  недопустимо.  Но  при
этом я говорю правду, и моя деятельность настолько  расходится  с  моими
словами, что вызывает всеобщее удивление, а ДемРоссия  боится  дать  мне
слово на своих митингах.
   Что из того, что Ельцин раньше играл за "Пахтакор"? Сегодня он играет
со мной за "Динамо". Увы, он капитан команды. Гол  может  забить  только
он, хотя я веду нападение. И если я, плача и ломая руки, говорю, что нет
другого выхода, кроме введения президентского правления на два года, для
того чтобы распустить все Советы, поменять все  кадры,  заложить  основы
капитализма, - значит, на поле сложилась крайняя ситуация и  счет  не  в
нашу пользу.
   Будет ли это либеральной диктатурой? Едва ли, если будет  создан  По-
литсовет из западнических, либеральных  сил,  который  временно  заменит
парламент, если будет введено прямое действие Декларации прав человека и
Пакта о политических и гражданских правах, если будет сохранена и приум-
ножена свобода слова, печати, собраний и митингов. Однако свобода  выби-
рать социализм, коммунизм, фашизм etc. не может быть предоставлена. Пос-
ле настоящего Международного Суда  компартию  и  нацистские  организации
(ФНС, "Память", РОС, разные там Соборы)  придется  запретить  (только  в
плане участия в выборах, не более того). Остальное  довершит  люстрация.
Сопротивление фундаменталистов и люмпенов на этом не прекратится, но оно
обретет уголовные формы, и его можно будет легально подавить. Однако  на
уровне Слова - не Дела - коммунистических и почвеннических  протестантов
трогать нельзя. Это - табу. Если моя команда сумеет удержаться на уровне
бескомпромиссности, не перешагнув черту, за которой - запрещенные  прие-
мы, мы выиграем с честью или с честью падем. Я не люблю  Ельцина,  но  я
его не предам. Пока он играет за мою команду, куда я  записалась  на  20
лет раньше него. Мне стыдно, когда он говорит о примирении  со  съездом.
Это мяч, который забивают нам. Я рада, когда он бросает красным  перчат-
ку. Это мы забиваем мяч.
   На шахматной доске он - король. Слабая, уязвимая фигура. Но я не могу
допустить, чтобы белому королю был объявлен мат. Тогда мы проиграли пар-
тию.
   Что делать в такой ситуации правозащитникам? Они не сумели независимо
повести себя с властью при Горбачеве, а  сейчас  правозащитное  движение
расколется на сторонников справедливости и сторонников свободы, на либе-
ралов (которые примут президентское правление) и демократов (которые его
не примут). Процесс уже пошел. Мы окажемся по разные  стороны  баррикад,
потому что во время  гражданской  войны  решается  вопрос  об  изменении
строя, а многие правозащитники говорят: "Мне все равно, капитализм у нас
или социализм. Главное, чтобы соблюдались права человека". А я  не  сог-
ласна предоставить Анпилову право строить социализм в моей квартире, да-
же путем парламентских выборов. Пусть строит в своей - не в моей. И рас-
судит нас здесь не Зорькин, а Калашников. В 60-е и 70-е годы чисто  пра-
возащитное движение было величественно и благородно. Сейчас в России оно
будет вредно. Поэтому порядочный человек всегда проигрывает. Ибо для не-
го проигрыш - это компромисс, проигрыш - это реальность. Играть в коман-
де белых демократов - это значит сказать миру "да". Впервые мой путь  не
прям. Я буду играть в одной команде с людьми, которых  не  всегда  лично
уважаю. В моей команде Лужков. Он играет честно, он играет за нас,  наши
пути сошлись, но для меня это ужасно. Жизнь - всегда проигрыш.  Порядоч-
ные люди должны вовремя погибать, в этом их спасение. Дай мне, как гово-
рится, Бог...
   Когда мы пройдем опасный отрезок пути, я смогу уйти в свой  отказ,  в
свою оппозицию. Но еще столетие порядочные люди в России вынуждены будут
зажимать себе рот, чтобы не проклясть  слишком  громко  нашу  новую  ре-
альность, пока не закроется навсегда дверь  между  старой  и  новой  ре-
альностью, между смертью и жизнью, между Востоком и Западом, между со