плакаты с пред-
ложением немедленно свергнуть советскую власть  путем  революционного  и
вооруженного восстания. Их страшно били и впервые в Самаре дали пять су-
ток Лене и десять суток Юре. КГБ возбудил дело по 70-й статье. Шли  доп-
росы. Юру должны были из спецприемника перевести в тюрьму, у его  матери
уже требовали передачу. Но он ухитрился  сбежать  через  шесть  дней  из
спецприемника, забрать  Лену,  переодеться  и  добраться  товарняками  и
электричками до Москвы. А не то сидеть бы ему и сидеть; путчистская  Са-
мара закрыла его дело гораздо позже моего, аж через 9-10  месяцев  после
августа. Самарский КГБ требовал, чтобы КГБ Союза его взял  и  вернул  на
место; Москва отвечала, что это его трудности, а они чужую работу делать
не будут. Благодаря этому саботажу Юра с Леной благополучно  скрылись  в
Литву.
   ДС защищал меня без криков, стонов и унизительных просьб об  освобож-
дении. Листовки в мою защиту выглядели очень жизнеутверждающе.  Горбачев
мстил, это понятно. Этот реформатор спокойно отправил  бы  меня  на  тот
свет. Но и народный заступник Ельцин не спешил на помощь. Впрочем,  чего
требовать от Ельцина, если молчали Запад и Сергей Ковалев?
   Меня любезно пригласили на выборы президента. На третьем этаже  офор-
мили помещение и даже поставили туда цветы. ДС бойкотировал и эти  выбо-
ры. Вообще-то надо обладать юмором КГБ, чтобы предложить выбирать прези-
дента по дороге на тот свет. Насколько я поняла, в  Лефортове  за  Жири-
новского никто не голосовал. Но мои следователи не голосовали и за Мака-
шова! Гэбистский электорат обладал бульшим вкусом, чем клиенты  "наших".
Вообще не голосовала только я, скорее  всего.  Данилов  требовал  своего
бюллетеня, но ему не дали, как гражданину Украины. Следствие  заканчива-
лось, и я писала финальный памфлет "Вперед, к 1905  году!".  Мне  и  его
удалось благополучно передать на волю. Это был итоговый документ, что-то
вроде резолюции на жизнь, которая закрывалась одновременно с заседаниями
суда после приговора.
 
   "НО ВОРЮГИ МНЕ МИЛЕЙ, ЧЕМ КРОВОПИЙЦЫ"
 
   А между тем дээсовцев становилось все труднее удерживать  от  крайних
мер. Они организовывали митинг протеста за митингом - их разгонял  ОМОН,
хватая зачастую и депутатов Моссовета, особенно Витю  Кузина.  Возникали
проекты массовых голодовок и даже самосожжений. При жизни  я  еще  могла
это остановить, но после моей смерти в Лефортове осиротевший ДС  и  кок-
тейль Молотова мог употребить. Я же сама учила дээсовские кадры не отда-
вать ИМ людей. Кстати, неунывающий анархист Сергей  Котов,  как  опытный
адвокат, был уверен в том, что дело окончится сроком, и немалым. Он  ез-
дил по столицам и организовывал пресс-конференции, то есть выполнял  мою
работу методиста ДС. У нас с ним шли препирательства только о том, пода-
вать ему после приговора кассационную жалобу или нет. Я не только не со-
биралась сама подавать такую жалобу, но запрещала и ему. А он  настаивал
на том, что подать ее - долг адвоката, не может же он просто смотреть на
то, как его подзащитный убивает себя голодовкой. Я пыталась ему внушить,
что он в этом деле не адвокат, а связной, свидетель и товарищ по партии.
   А следователей мне приходилось утешать на допросах,  такие  они  были
грустные. Но, похоже, мои утешения только усугубляли их внутренний  дис-
комфорт. Они увидели во враге живого человека, а  этого  делать  нельзя.
Можно убить абстрактного врага, а как убить живого человека из  плоти  и
крови, в личной порядочности которого ты убедился? Для меня эти два  че-
ловека тоже были сюрпризом. Я, конечно, знала про Виктора  Орехова,  вся
эта история произошла на моих глазах, но я в этой системе еще не  встре-
чала людей. Мы выпрямились по обе стороны баррикад, оторвавшись от  при-
целов, и, на наше несчастье, увидели друг друга. Я  знала,  что  уже  не
смогу стрелять в них, а они не могли стрелять в меня. Я чувствовала, что
они отказались бы от дела, если бы не боялись сделать мне (не себе!) ху-
же, отдав этот материал своим куда менее чувствительным коллегам, таким,
как Соколов. В диссидентской среде эти чувства едва ли найдут понимание,
но условности для меня не много значат. В конце концов,  Иешуа  Га-Ноцри
допек Пилата не злобой и ненавистью, а совсем другими качествами.
   19 августа, придя на допрос, я нашла и следователей, и адвоката в со-
вершенно нерабочем состоянии. Взахлеб стали они мне рассказывать о заго-
воре, аресте Горбачева и военном перевороте. Причем  Котов  был  удручен
гораздо меньше моих следователей. Еще бы! Он готовился к  аресту  или  к
славной смерти, а они были в ужасе от того, что начнутся  аресты  инако-
мыслящих, что все покатится в 70-е годы и дальше, что  прольется  кровь,
погибнут люди, что аресты произведут и по моему делу. А  Круглов  раньше
всегда вслух негодовал, что преследуют за чтение Солженицына! Эта непод-
дельная реакция ужаса показала мне, что они действительно не  из  плеяды
инквизиторов. Те бы  обрадовались  возможности  "рассчитаться".  Система
споткнулась всерьез, если уж в КГБ нашлись такие  "протестанты".  В  это
утро мы слушали приемник и вполне сошлись в комментариях насчет  заявле-
ний "этих придурков из ГКЧП". Котов подговаривал Яналова и Круглова пой-
ти и арестовать Крючкова за измену, прельщая его должностью. Я  возража-
ла, что он посылает их на верную смерть. Право, это было слишком  быстро
- от Лубянки да к Белому Дому. Так не бывает. Нужна определенная  эволю-
ция поведения.
   Путч меня не удивил. Перестроечные полумеры  должны  были  этим  кон-
читься. Я обрадовалась так же, как Котов! Полный фашизм должен был  пов-
лечь за собой вмешательство Запада, народное восстание,  падение  строя,
Нюрнбергский процесс, переход к демократии! Об издержках мы  не  думали,
мы же собирались пасть первыми. Следователи смотрели на нас, как на двух
психов. Мне было ясно, что меня расстреляют в ближайшие дни.  Надо  было
оставить ДС инструкции. Я боялась, что бескомпромиссность ДС может  при-
вести к тому, что партия не сумеет объединиться с более умеренными сила-
ми, с Ельциным (если он пойдет против ГКЧП), с лояльными горбачевцами  -
для общего дела. Для меня здесь не было  вопросов:  я  понимала,  что  у
твердых сталинцев Горбачев мог сойти за Марата, а Ельцин - за Гракха Ба-
бефа. И я помнила, как смотрелись голлисты и коммунисты в  общем  Сопро-
тивлении бошам. Странно смотрелись, но камеры пыток и виселицы у них бы-
ли общие.
   Я написала кучу инструкций для партии: насчет митингов, тактики, лис-
товок, организации подполья, консолидации сил с  другими  демократами  и
т.д. Следователи дипломатично отвернулись. Котов вернулся к Белому Дому,
пообещав прийти завтра, если мы оба до этого завтра доживем. Я вернулась
в камеру и стала лихорадочно писать, как мыслилось мне, последние в моей
жизни документы. Признаться, я ожидала, что Ельцин примкнет к  ГКЧП.  Но
он меня приятно поразил. Впрочем, тогда я воспринимала картинку целиком,
без рефлексии. Сомневаться было непродуктивно и неинтересно, сомневаться
не было времени. Это теперь мы можем судить да  рядить:  подлинный  путч
или мнимый, арестован Горбачев или сам заперся, стоит он за спиной  ГКЧП
или не стоит, искренен Ельцин или притворяется, будут танки  брошены  на
людей или не будут. А тогда рассуждать  на  эту  тему  было  нравственно
безграмотно. Надо было действовать, помогать. Тем, кто  посадил  меня  в
эту тюрьму или равнодушно взирал на это со стороны. "Все  за  одного"  -
это в России никогда не получалось. Но всегда был кто-то "один из  всех,
за всех - противу всех". Радищев, Лунин, Солженицын, Анатолий  Марченко.
ДС. Мы хотели и умели отвечать за все. Демократия была для нас Храмом, к
которому мы пытались загнуть нашу улицу. А Храм - это право  убежища.  И
если кого-то даже по недоразумению убивают "за демократию"  (Горбачев  -
демократ по недоразумению, да и Ельцин тоже), долг настоящих  демократов
предоставить этому гонимому защиту, даже ценой своей жизни. Таков  устав
этого Храма.
   Мне стало страшно жаль Горбачева. Было ясно, что  он,  в  отличие  от
нас, умирать не привык и не  готов.  Почему-то  я  подумала,  что  перед
смертью он будет терзаться из-за того,  что  ДС  называл  его  фашистом.
Практика показала, что терзаться Горбачев не умеет вообще.  Раскаяние  -
достояние более душевно тонких людей. Из газет ("Известий" и даже "Прав-
ды") стало ясно, что Запад почти готов примириться с  хунтой.  Порадовал
Ельцин: его протест и отпор были очень советскими по существу, но все же
энергичными. Если бы он принял ГКЧП, ДС и анархисты  могли  остаться  на
площади одни, без "МН", брокеров и "перешедших  на  сторону  демократии"
танков. Здесь я написала издевательское письмо Крючкову, листовку для ДС
и, как я думала, последнюю статью "О пользе военных  диктатур  вообще  и
последней в частности".
 
   ПРЕДСЕДАТЕЛЮ КГБ СССР, ЧЛЕНУ ГКЧП КРЮЧКОВУ  Владимиру  Александровичу
от политзаключенной (ст.70 УК  РСФСР)  Новодворской  Валерии  Ильиничны,
члена МКС ДС, пребывающей в следственном изоляторе КГБ СССР (25-я  каме-
ра).
 
   ЗАЯВЛЕНИЕ
 
   Любезный Владимир Александрович!
   Надеюсь, Вы поделитесь с Вашими коллегами по ГКЧП моим посланием, ко-
торое вполне официально, несмотря на принятый у нас в ДС в отношениях  с
"советским руководством" ( Ваше выражение) неофициальный тон, в связи  с
нашим полным непризнанием Советской власти вообще  и  ее  руководства  в
частности. Я хочу принести Вам мои  искренние  поздравления  и  выразить
глубокое восхищение Вашими  блестящими  мероприятиями  по  окончательной
дискредитации советского режима, как в глазах собственного народа, так и
в глазах мирового сообщества.
   После того, как Вы с похвальной откровенностью сорвали последние пок-
ровы с нашей политической лавочки и убрали Горбачева, который был  Вашей
единственной козырной картой (как внутри страны, так и снаружи), иллюзий
не останется ни у кого. Запад вспомнит, что СССР - империя зла,  восста-
новит в памяти те годы, когда, по Вашим словам, "в мире уважали  советс-
кого человека", сидевшего в танке или в атомной подводной лодке, и  пой-
мет, что Московская Орда должна быть устранена не с помощью переговоров,
а силой оружия. Ракеты и танки есть не только у Вас... Слава  Богу,  что
Вы помешали Горбачеву окончательно разоружить Запад. Я не считаю  третью
мировую войну слишком высокой платой за избавление от Вашей власти и Ва-
шего хваленого конституционного строя. Могу Вас заверить, в  этой  войне
найдется весьма обширная пятая колонна, которая будет  сражаться  против
Вашей хунты и нашего родного фашизма на стороне западных демократий.
   Я числю себя в этой колонне более двадцати лет и сделала  все,  чтобы
советский народ наконец понял, что избавление от красного  фашизма  воз-
можно только вооруженным путем. Надеюсь, что теперь мои и моих товарищей
разъяснения, которые послужили причиной моего ареста, дойдут наконец  до
народа, и он, вместо того чтобы сдавать Вам оружие, возьмется за него  и
обратит его против Вас. Я не считаю гражданскую войну с такими, как  Вы,
несчастьем для страны. Считаю ее единственным выходом, и вся моя общест-
венная деятельность была направлена на то, чтобы эта война наконец нача-
лась. Благодаря Вашему остроумному предприятию, я надеюсь,  окончательно
развалится Ваш  хваленый  Союз  и  будет  ликвидирован  советский  госу-
дарственный строй. Спасибо за Ваше усердие в выполнении программы ДС.  Я
рада от имени революционнолиберальной фракции ДС, координатором  которой
я являюсь и которая уполномочила меня ее  представлять,  отказать  Вашей
хунте в признании и повиновении. Вопреки всему мы  продолжим  нашу  дея-
тельность, и смею вас заверить, что она будет направлена  против  Вашего
путча. Как член Координационного Совета Московской организации ДС, наде-
юсь и уверена, что деятельность  всего  ДС  Вам  тоже  приостановить  не
удастся. Если Вам непременно нужно кого-то расстрелять, не бросайтесь на
безоружных и невинных, как в Новочеркасске и Вильнюсе. Предлагаю Вам для
расстрела свою кандидатуру. Почитайте дело ј145, и Вы убедитесь,  что  я
этого вполне заслушиваю. Я была искренним врагом Горбачева, но, если  он
с Вами не пошел и Вами арестован, я сочувствую  ему  и  готова  защищать
его, как политзаключенного.
   Валерия Новодворская, член МК С ДС. 20 августа 1991 г.
 
   Наутро я вручила письмо для Крючкова тюремной администрации,  а  лис-
товка и статья пошли Котову, который принес в обмен  воззвания  Ельцина,
поделился со следователями, а  я  свою  долю  раздала  тюремной  охране.
Польза была одна: инициирование реальной борьбы с советской  властью.  В
этот первый вечер я настолько была уверена, что меня расстреляют той  же
ночью, что легла спать в спортивном костюме, а не  в  "фирменной  лефор-
товской" ночной  рубашке.  Я  заснула  вполне  безмятежно:  для  меня-то
расстрел был лучшим выходом и куда более милосердным концом, чем  смерть
от голода в тюремной камере (были случаи, когда от мокрой голодовки уми-
рали только на 60-й день). Библия у меня была, крест был со мной -  чего
еще надо? Не священника же требовать в  такой  ситуации?  Я  человек  не
очень набожный, скорее еретик даже в протестантстве, но есть вещи  ирра-
циональные, трансцендентные, которые я не могу, да и не хочу себе объяс-
нять. Мой крестик на запрещенной в тюрьме золотой цепочке у  меня  могли
бы отнять только вместе с жизнью. Когда я читаю Библию, я чувствую,  что
я верю, причем непонятно во что: канонически я не верую ни в воскресение
из мертвых, ни в воскрешение Лазаря. Просто протягивается какой-то  кос-
мический луч (особенно на Рождество, на Пасху и в тюрьме), и я чувствую,
что Иисус - свой парень и мог бы быть лидером ДС. В принципе,  по  своей
пламенной противоречивости, пророческой бессвязности, незлобивости, бла-
городству, нонконформизму, презрению к миру и горечи ДС -  вполне  еван-
гельская организация.
   Когда меня и наутро не расстреляли, я поняла, что 1937 года не будет;
разве что 1977-й (что тоже плохо). Котов принес мне и следователям  све-
жие новости. Телефоны работают, арестов нет, народ  построил  баррикады.
Что-то в этом было натянутое, неправдоподобное, кроме порыва людей. Было
понятно, что, если Ельцин выживет, вся эта история станет для него круп-
ным выигрышем. Витя Кузин и его  комиссия  вывесили  из  окна  Моссовета
трехцветный флаг, украшавший Витину комнату, и собрались защищать здание
от танков, имея в запасе одни авторучки, 10-15 человек, да еще Котов ку-
пил горный пластмассовый альпинистский карабин вместо кастета. Как выяс-
нилось, 19 августа к 12 часам ДС уже вышел на Манежную в полном  составе
вместе с депутатом Володей Ивановым. Те, кто полгода не навещал  органи-
зацию, явились, уплатили членские взносы и отправились на  площадь.  Это
был долгожданный сигнал. Для ДС сработала  тимуровская  сигнализация  на
запыленном чердаке. Надо было все бросать и спешить.  Это  ДС  и  Володя
Иванов повели первых демонстрантов к Белому Дому, причем ДС тогда ни  на
миг не признавал Ельцина президентом, а ВС  -  парламентом.  Но  ведь  и
д'Артаньян добывал подвески для королевы не из привязанности к королевс-
кому дому, а ради Констанс Бонасье.
 
   Я уйду и вернусь, как велите мне Вы - Я не знаю других королев.
 
   Мы не знали других королев,  кроме  свободы.  Мы  подчинялись  ей.  А
Ельцина надо было просто спасать, как  незадачливого  альпинистановичка.
Спасатель, как "Скорая помощь", не может отказать в спасении. ДС  явился
на место с железными прутьями, запасся бутылками с  бензином  и  пытался
пристроиться под все встречные танки. Это чудо, что никто не погиб.  Са-
мый молодой лидер ДС Миша Денисов узнал про ГКЧП в Вильнюсе: приехал пе-
чатать газету. Прямо с вокзала развернулся и поехал назад в Москву,  бу-
дучи уверен в том, что он не успеет ничего сделать: возьмут на Белорусс-
ком у вагона. Поехал, чтобы быть арестованным! Для ДС  это  была  норма.
Для того и задолженности по взносам платили: вдруг не сочтут членом  ор-
ганизации и не возьмут. ДС защищал 23-й подъезд. Коля Злотник печатал  в
своем Центральном банке ельцинские воззвания и дээсовские листовки.  Ва-
дим Кушнир строил баррикады напротив СЭВа, сначала вместе с цепью  удер-
жав танки, чтобы выиграть время. В украшении Белого  Дома  надписями  ДС
принял самое активное участие. Через каждые 50  метров  поминалась  я...
Потом лозунг "Свободу Данилову и Новодворской!" красовался и на Лубянке.
ДС никогда не был так счастлив. Это был его звездный час. В Питере  дээ-
совцы призвали защищать Ленсовет с охотничьими ружьями.  Они,  страхуясь
от танков, облили дегтем все окрест штаба обороны, так что чуть сами де-
мократы не прилипли. Собчак не знал, как спастись от их рвения. В  Омске
Олег Томилов одел своих дээсовцев в любимую корниловскую  форму,  и  они
все вышли в центр города, чтобы умереть, как  белые  офицеры.  Городские
"красные" явились с кольями, чтобы всех их перебить. И если бы не пришли
на выручку казаки с шашками, никто бы не уцелел. Во Владивостоке ДС  по-
вел человек пятьсот брать штурмом штабное здание Дальневосточного флота,
заявившего в лице своего командующего о поддержке  ГКЧП.  Чуть  было  их
всех не расстреляла морская пехота. Милиция  заступилась.  Этот  адмирал
вообще был большой оригинал: он заявил, что, если  местный  облсовет  не
поддержит хунту, он применит ядерное оружие. И ежу ясно, что для  России
ее ядерные боеголовки - как спички и бензин в руках  у  сумасшедшего.  И
если бы я знала средство так запутать  коды  ядерных  атак,  чтобы  вос-
пользоваться ракетами стало невозможно, я бы это сделала с наслаждением.
Но добровольно РФ никогда свои игрушки не отдаст: это у нее единственное
орудие если не производства, то шантажа. Как дубина у неандертальца.
   В Твери Тамара Целикова, которую еще два дня назад таскали  в  суд  в
связи с делом о горбачевской чести, держала  плакат:  "Свободу  Горбаче-
ву!". Везде малочисленный ДС выходил первым и увлекал  других.  Интелли-
генция опомнилась и наконец обрела тот кураж, которого ей так не хватало
с 1985 года. Но основная масса народа дремала и ни на что не  реагирова-
ла, как некий матрас, в котором глохнут все колебания.  Гражданское  об-
щество, восставшее против ГКЧП, было как спасательный плотик  в  мертвых
водах равнодушного бескрайнего океана. СССР - это Солярис, и нам, людям,
не понять закона его глубинной деятельности и его превращений,  ибо  это
все нечеловеческие штучки-дрючки.
   К третьему дню мне стало ясно, что, если все и  образуется,  глубоких
сдвигов не будет (даже тех, что произошли, я не ожидала). И когда я про-
сила моих следователей отпустить меня на ликвидацию  хунты  с  условием,
что потом я сразу же вернусь в тюрьму, я уже смирилась с тем, что  полу-
чится как с окуджавской елочкой:
 
   И в суете тебя сняли с креста,
   И воскресенья не будет.
 
   В Лефортове и Растворов, и охрана отнеслись к этой затее скептически.
Один старый вохровец, помнивший меня еще с 1969 года, сказал  по  дороге
на прогулку: "Они все сапожники. Увидите, они здесь будут".
   От ожиданий Царствия Небесного (в виде террора, восстания  и  револю-
ции) я к 23 августа перешла к самому глубокому  пессимизму,  то  есть  к
статус-кво на уровне 18 августа. Для себя я ничего не  ждала.  Я  знала,
что меня не за что щадить.  23  августа  в  14  часов  мне  должны  были
предъявить обвинение, уже в окончательном варианте. Потом - чтение дела,
потом - отдых до суда. Каникулы. 23 августа - это была  пятница.  "Душе-
вой" день. Когда, счастливая, чистая и с мокрыми волосами,  я  возвраща-
лась в камеру, меня нагнал прапорщик  и  сказал,  что  следователи  меня
срочно требуют к себе. При том, что было от силы 10 утра и Котов еще  не
мог прийти, это было странно. Прапорщик меня очень подгонял и не дал да-
же переменить белье на постели. Особенно я переживала из-за  мокрых  во-
лос. Я подумала, что явился как