его члены боялись не ареста, а того, что  их  не
возьмут. Фред Анаденко по диссидентской привычке диктовал  телефоны  ки-
евских контактов Асе Лащивер.  Наконец  раздалась  команда:  "За  спецс-
редствами шагом марш!" Милиционеры церемониальным маршем отправились  за
дубинками и .газом. Конечно, они  не  вернулись.  А  на  следующий  день
только полили дегтем первые скамьи амфитеатра, потому что на все скамей-
ки в Киеве дегтя не хватило.
 
   ГДЕ ЗДЕСЬ ПРОПАСТЬ ДЛЯ СВОБОДНЫХ ЛЮДЕЙ?
 
   В мае 1990 года мне удалось экономически  эмансипироваться  от  госу-
дарства: перейти из своего заклятого института на  работу  в  дээсовский
кооператив по свержению "конституционного строя". Так что  целый  год  я
была профессиональным революционером не только в переносном, но и в пря-
мом смысле. Моя партийная должность называлась в стиле наробраза:  мето-
дист ДС. В роно это самая никчемная должность; по идее, методист  должен
учить учителей учить ребят. Моя должность вполне соответствовала  тради-
циям: я пыталась обучить "подрывной элемент", как лучше подрывать устои.
Где я только не побывала!
   В профессии профессионального революционера есть  свои  преимущества:
по крайней мере, можно посмотреть страну, режим которой  ты  собираешься
свергать. Я видела тяжелый, серо-стальной Тихий океан в бухтах Владивос-
тока и даже каталась по нему, потому что во Владивостокском  ДС  состоял
один настоящий морской волк, боцман Миша. Я видела  хрупкую  и  очарова-
тельную японскую флору в парках Дальнего Востока; похожий на Океан Соля-
риса пенный Амур, свинцовую Лену, жемчужный Енисей. А  Ангара  оказалась
нестерпимо сапфировой, и, несмотря на все слухи  о  загрязнении,  Байкал
был достаточно хрустальный, и цвет у него  оказался  ван-гоговский.  Ир-
кутское партсобрание ДС происходило прямо в тайге, на сопках, на  полян-
ке, и медведь мог запросто выйти и попросить слова по  повестке  дня.  А
вот Обь была уже грязная, как несчастная заезженная Волга, и Иртыш  выг-
лядел не лучше. И везде, от Нижнего Новгорода до Владивостока, я ухитря-
лась устраивать праздники непослушания вместе с тамошними нашими партай-
геноссен. Институты, НИИ, театры, клубы, да и заводы, бывало (но  реже).
И всегда по три выступления в день, и всегда на сладкое - митинг.  Мест-
ные власти, наверное, топились и вешались. Люди охотно ходили на "крамо-
лу"; я только не замечала тогда, что они - зрители и что  на  сцену  они
сами не лезут. В сущности, ДС устраивал гладиаторские бои, бросаясь доб-
ровольно во все львиные рвы и в печи огненные. Зрители рукоплескали,  но
из безопасного укрытия. Если это и была революционная  деятельность,  то
на уровне парижских кафе 1848 года. Был бал. А после бала - казнь.  Так,
по Эдварду Радзинскому, выглядит любая дворянская революция. Но наше от-
чаяние было так велико, что мы не следили за реакцией аудитории, за  ре-
акцией после того, как падал занавес нашего спектакля. Мы жили  на  этой
сцене, мы не ломали, а переживали своего Шекспира. Не все ли равно Отел-
ло и Гамлету, куда пойдет зритель после спектакля? Ведь в зале он  апло-
дировал! Что еще нужно хорошему актеру, у которого  нет  никакой  другой
жизни, кроме сценической? ДС играл, но не лицедействовал, потому что  он
играл самого себя. Но наша самая лучшая роль была впереди.  Вильнюс.  13
января. Мир рухнул окончательно. Мы относились к Балтии с особенным бла-
гоговением, мы чтили в ней часть Запада, нашей земли обетованной. У  нас
там были не просто друзья, но товарищи. Мы участвовали в конгрессах всех
радикальных национальноосвободительных движений. Я никогда не забуду Уч-
редительного съезда ДННЛ (Движения за национальную независимость Латвии)
и выступления гостя от партии Национальной независимости Эстонии. Он  не
знал латышского, но не стал говорить по-русски, хотя в  зале  все  знали
русский. Он говорил по-немецки, а переводчик переводил на латышский!
   Эстония мало говорила, мало выступала, но больше всех презирала. Поэ-
тому она осталась самой нетронутой из трех  стран,  и  она  сейчас  ушла
дальше всех на Запад. Там за Бразаускаса не проголосуют! И перед смертью
я буду видеть, как весь зал после моего выступления встает и  аплодирует
стоя, вплоть до овации. То же было и в Вильнюсе, на сейме Саюдиса.  Пер-
выми встали делегаты от Каунаса, за ними - все остальные. Что может бес-
сильный, одинокий человек сделать для своей обезумевшей страны?  Главное
- искупить ее вину, а остальное все приложится. ДС замаливал (и  продол-
жает замаливать) российские грехи. Мы все время напрашивались на  крест,
а после 13 января он стал нравственной необходимостью. В этот  день  без
всяких санкций и оповещений на Советскую и Манежную вышли 10 тысяч чело-
век. Наконец и депутатов заело. Они пошли даже на Красную.  Этим  многие
слабости и колебания искупятся. Вышли и диссиденты.  Александр  Подраби-
нек, например. Настроение ДС очень хорошо  передает  мое  стихотворение,
написанное в те январские дни. Бывает, что  плохое  стихотворение  может
что-то хорошо передать!
 
   ОККУПАЦИОННЫЙ РОМАНС
 
"Мы - не сталинские злодеи, 
Мы на танках в Литву не вступали". 
В девяностые не краснеем, 
Наша хата все еще с краю. 
 
И у нас ничего не сварилось, 
Мы опять ничего не посмели. 
А от Вильнюса до Тбилиси 
Смяты танками все апрели. 
 
Говорили: отцы виноваты, 
Заварили имперскую кашу. 
Получилось: наши лопаты 
И империя - тоже наша. 
 
Демократия - просто задаром, 
Солидарность - еще дешевле. 
Ванна гласности с легким паром 
Чем дозволенней, тем задушевней. 
 
А сегодня все по-другому, 
А сегодня страшнее и проще: 
Оккупанты останутся дома. 
Остальные пусть выйдут на площадь. 
 
   В ночь на 14 января родилось "Письмо двенадцати", которое стало глав-
ным мотивом для моего ареста в мае и дела  по  новой  формулировке  70-й
статьи. Когда я писала его, то испытывала такие чувства к Горбачеву, что
готова была и впрямь поступить с ним, как народовольцы поступали со сво-
ими губернаторами. Но через несколько дней  я  поостыла  и  вернулась  к
прежней дээсовской установке: достаточно сказать о праве на теракт вслух
и заклеймить тирана, бросить ему публично вызов и пойти на смерть, но не
лишать его его жалкой жизни (тем более, что бедняга не  тянул  на  Ивана
IV, или Нерона, или Иосифа Виссарионовича). То,  что  я  написала  такое
письмо, никого не удивило. Удивительно и достойно восхищения то, что его
подписали еще 11 человек, не прошедших через страшную мясорубку  советс-
ких карательных заведений, хотя я всех предупреждала, что это  II  часть
70-й статьи: "Призывы к свержению существующего строя", коллективный ва-
риант (группа), то есть 7 лет. Это письмо я  и  прочитала  на  Советской
площади прямо в гэбистские видеокамеры.
 
   "ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТИ"
 
   "Когда правительство нарушает права народа, восстание  является  свя-
щенным, и необходимейшим долгом народа"
   "Декларация прав человека и гражданина"
 
   "Истребление тиранов" - так когда-то Набоков назвал  свой  рассказ  о
злодеяниях Сталина. Сегодня переполнилась мера злодеяний советского  фа-
шистского режима Горбачева. Против безоружного народа Литвы брошены тан-
ки, пролилась кровь мирных жителей. Советские штурмовики повторяют  под-
виги громил СА в Тбилиси и Баку. Гражданская война,  развязанная  кликой
Горбачева против его безоружных противников, посмевших предпочесть  сво-
боду рабству, приобрела открытый характер. В этих  условиях  вооруженное
сопротивление, неуместное в другое время, становится законным  средством
борьбы народа с властью, обагрившей руки его кровью. Мы бесславно  стер-
пели три Тимишоары: Тбилиси, Баку и Вильнюс, хотя Горбачев достоин учас-
ти Чаушеску, а его режим - аналогичного  финала.  Кто  осудит  студента,
убившего Сомосу? Кто бросил бы камень в покушавшихся на Сталина и Гитле-
ра?
   Преступив закон, гласящий, что жизнь человека - святыня, Горбачев сам
поставил себя вне этого закона.
   Отныне ни законы Божеские, ни законы человеческие не защищают  его  и
других военных и государственных преступников от  гнева  народа  и  руки
мстителя.
   Нельзя искупить свою вину перед народом Литвы, не защищая его с  ору-
жием в руках от карателей. Отныне народ приобретает право  на  свержение
преступной власти любым путем, в том числе с помощью вооруженного  восс-
тания.
   Политический режим, заливающий страну кровью, должен быть низвергнут,
а кремлевские палачи разделить участь преступников, осужденных на  Нюрн-
бергском процессе или павших от руки участников  антифашистского  Сопро-
тивления на оккупированных территориях. Мы заявляем об этом  открыто,  и
пусть наше обращение станет прологом к будущей  демократической  револю-
ции.
   Члены партии ДС: Елена Авдеева, Юрий Бехчанов, Алексей Бирюков,  Вла-
димир Данилов, Анна Комарова, Вадим Кушнир, Валерия Новодворская,  Васи-
лий Носов, Елена Орадовская, Алексей  Печенкин,  Иван  Струков,  Евгений
Фрумкин.
   К документу присоединился 21 делегат V съезда ДС с  решающим  голосом
(из 72 человек) и 22 члена ДС, гости съезда,  делегаты  с  совещательным
голосом.
 
   А еще я читала стихотворение "Кинжал" и посвящала  Гитлеру,  Сталину,
Пол Поту и Горбачеву. И рвала портреты последнего буквально  пачками.  А
какие лозунги у нас были! "Страна, где президент - бандит,  свободы  не-
достойна", "Лучше баррикады, чем горбачевизм",  "Горбачев  -  Чаушеску",
"Красные подонки, вон из Литвы", "Хватит терпеть режим фашиста  Горбаче-
ва" и т.д. Как всегда, впереди были самые отборные дээсовцы, наши  "бое-
вики": Лена Авдеева (19 лет), Юра Бехчанов (22 года), Коля Злотник, Женя
Фрумкин, Вадим Кушнир, Кирилл Шуйкин, Гриша Воробьев (20  лет).  Звучало
знаменитое стихотворение "Пошатнулся и замер государственный строй".  Мы
пошли по Тверской, по проезжей части, к Манежной, наплевав на ОМОН,  ни-
чего не видя от горя. Мы не знали, живы ли наши друзья из "Лиги  свободы
Литвы". Ведь мы обещали первыми лечь под предназначенные для них  танки!
Но мы были живы, а кого-то уже давили. Как было после этого жить?  Потом
Андрюс Тучкус из "Лиги" мне рассказал, что они с Гинтарией,  его  женой,
уложили спать детей (хорошо знакомых мне Грету и Доменика), не успев да-
же предупредить родителей, заперли дверь, взяли машину и поехали на пло-
щадь к парламенту умирать. И так поступили десятки тысяч. Ни у  кого  не
было оружия, кроме бензина и нескольких охотничьих  ружей.  В  квартирах
запирали детей н уезжали умирать. Когда я об этом думаю, то у меня  руки
трясутся от беспредельной ненависти к танкам моей империи - и к их води-
телям, и я понимаю, что здесь бы не  поколебалась  не  только  лечь  под
танк, но и поджечь его, но и стрелять по русским десантникам.  Мы  дошли
до Манежной. Здесь уже был грузовик с депутатами, и Галина  Старовойтова
протягивала ко мне руки, приглашая на эту трибуну. Но нам было этого ма-
ло. Мы кричали: "Давайте сюда ваши танки!" Мы хотели выйти  на  Красную.
Перед нами выросла цепь ОМОНа и автобусов. Как одержимые,  мы  бросились
на ОМОН и порядком его помяли, по прорваться не смогли. Тогда я  крикну-
ла: "Всем сесть!" - и мы сели в лужи мокрого снега. ОМОН  ошалел.  Через
пять минут нас стали брать.
   На этот раз народ отбивал дээсовцев  ожесточенно.  Меня  дотащили  до
подземного перехода, прямо по снегу и воде. Народ - за  голову  и  руки,
ОМОН - за ноги. Я думала, меня пополам разорвут. Так  же  отбивали  Лену
Авдееву. Когда 10-12 человек запихнули в автобусы, оказалось, что вокруг
бегает Гдлян со своими ребятами и пытается автобусы перевернуть. Уцелев-
шие пошли вместе с депутатами к литовскому  представительству.  Назавтра
нас выпустили, и всю неделю, как на работу, мы ходили на Советскую  пло-
щадь и проводили там митинг ј1 (то-то радость была гэбистам и моим буду-
щим следователям), потом с лозунгами шли к литовскому  представительству
и проводили там митинг ј2. ОМОН повадился хватать нас на обратном  пути,
когда организаторы расходились по 5-6 человек. Автобус  резко  тормозил,
омоновцы выскакивали, как волки, хватали намеченную жертву,  упаковывали
и уезжали.
   Мы называли это "арестом из-за угла". Один раз так  схватили  меня  и
выпустили только после суда. Митинги продолжались, пока советские войска
не остановились в Литве. Через несколько недель, выступая перед  рабочи-
ми-оружейниками Коврова, я призвала их часть оружия портить, как это де-
лали военнопленные в 40-е годы на заводах Германии, а часть переправлять
в Литву или прятать по домам для вооруженного восстания против коммунис-
тов (у моих следователей это была любимая пленка, ибо на ней запечатлел-
ся наибольший криминал). В феврале мы поехали в Литву помогать  провести
референдум о независимости. Когда мы увидели  эту  баррикаду,  увешанную
карикатурами и флагами Литвы, Украины, Эстонии, Латвии, у  нас  защемило
сердце: танки опрокинули бы ее за несколько минут.  Вокруг  были  стара-
тельно расставлены бетонные глыбы, а подле них дежурили ребята с  бутыл-
ками бензина. Наш друг Витаутас из Каунаса ходил по крыше  парламента  с
мелкокалиберкой. У костров грелись интернациональные бригады: кроме при-
балтов, там было полно украинцев, белорусов, но были  и  русские  (среди
них и мальчики покрепче из сибирских организаций ДС). Еще  до  нас  Олег
Томилов из Омска в 20-х числах января со своей дээсовской бригадой  (это
были делегаты V съезда ДС) перелез через стену  Северного  городка.  Они
раздавали танкистам листовки и говорили им речи в мегафон. Конечно, всех
арестовали. Они вышибли дверь на гауптвахте. Их чуть не пристрелили,  но
через пять дней выпустили.
   Парламент был набит мешками с песком. Нам с гордостью объяснили,  что
в случае чего заготовленный бензин поможет сжечь и парламент, и баррика-
ду, и защитников, и атакующих вместе с танками. Конечно, таким  способом
нельзя спасти и отстоять город, но можно спасти честь. Мы с Юрой  Бехча-
новым давали интервью литовскому телевидению в парламенте, сидя на  меш-
ках с песком. У меня сохранился пропуск в  здание  ВС  (туда  пускали  с
большим разбором). Наше интервью с призывом сжечь все танки до последне-
го, выкинуть оккупантов из Литвы и позвать вовремя нас,  если  СА  опять
пойдет в наступление, чтобы мы успели взять оружие (Увы! Его  и  у  Лит-
вы-то не было!) и обратить его против тех, кто говорит на  нашем  языке,
но при этом является нашим врагом, было показано в тот же вечер.  Агенты
КГБ в Литве его записали и переслали в Москву. Все это я потом  нашла  в
деле во время следствия.
   То, что мы задумали, даже у Андрюса Тучкуса вызвало протест, а у Саю-
диса - просто панику. Они все считали, что мы живыми из  этой  переделки
не выберемся. Впрочем, мы думали так же. Мы другого и не хотели. У  зах-
ваченных радио и телевидения была запретная зона за  красными  флажками.
Здесь десантники открывали огонь без предупреждения. Мы выбрали  пятерых
камикадзе: я, Вадим Кушнир, Лена Авдеева, Юра Бехчанов и Вадим  Смирнов.
У нас был большой литовский флаг и лозунги, из которых "Красные подонки,
вон из Литвы" и "У советского оккупанта  нет  Отечества.  Его  родина  -
танк" оказались самыми мягкими.
   Мы договорились с литовским телевидением и бросились в день  накануне
референдума за флажки, взобрались по ступеням радиокомитета и замерли по
стойке "смирно". Троллейбусы останавливались, литовцы выпрыгивали. Теле-
видение снимало. Когда появились десантники с автоматами, женщины в тол-
пе зрителей стали закрывать лица руками. Десантники были в шоке. А когда
они узнали, что мы русские, да еще и из Москвы, они вообще перестали по-
нимать, что происходит. Несколько раз  они  выстраивались  с  автоматами
напротив и угрожали немедленным расстрелом. Мы делали шаг  вперед,  рва-
лись на автоматы и умоляли их стрелять, чтобы мы искупили позор  России.
Старшие офицеры, видно, позвонили куда следует и получили ЦУ, что с эти-
ми бесноватыми делать. Нас стали брать за руки и за ноги и утаскивать за
флажки, а мы рвались обратно, бежали к бетээрам, хватались за  автоматы.
Юра Бехчанов пытался у одного солдатика автомат даже отобрать. Мы просто
напрашивались на выстрел. Нас снова выкидывали. Потом  солдаты  стали  в
цепь по краю заграждений, и мы перешли к Дому печати. Там мы стояли час,
а десантники попрятались внутри и даже не вышли. Потом мы отправились  к
комендатуре. Был адский холод, не меньше -20 .  Из  комендатуры  на  нас
натравили овчарку, но Лена Авдеева - большой кинолог и ее мгновенно при-
ручила. Потом офицеры заявили, что вызвали танк из Северного городка. Мы
едва не околели от холода, но танка не дождались. И  опять  останавлива-
лись троллейбусы... Этот сюжет (по первому эпизоду акции) литовское  те-
левидение показало дважды: днем и вечером. Надеюсь, что мы прибавили го-
лосов за независимость. А вечером мы с Леной едва успели вовремя  вынуть
Юру Бехчанова из петли. У него было слишком много совести. Я  вспомнила,
как в Самаре, приглашая людей по телефону на митинг, Юра  тоном  хорошей
хозяйки, приготовившей фирменный торт, заговорщицки добавлял:  "Водометы
будут!" А в Москве, когда ввели совместное  патрулирование,  скатился  с
лестницы с радостным воплем: "Ура! Военное положение, господа!  Шампанс-
кого!" В 22 года трудно примиряться с неизбежным. Юра считал, что мы  не
искупили своей вины перед Литвой, раз мы остались в  живых.  И  Юра  был
прав.
 
   ЕСЛИ ВРАГ НЕ СДАЕТСЯ, ЕГО НЕ УНИЧТОЖАЮТ
 
   Если враг не сдается, то его уничтожают  только  достаточно  "крутые"
противники, по крайней мере, обладающие свежей равноценной идеей.  Белые
- красных; красные - белых; фашисты - либералов, и наоборот. Чахлые, по-
терявшие всю идейную крепость, выдохшиеся, как открытый "Тройной" одеко-
лон, необольшевики 90-х годов ДС казнить не смели. Надо думать, что  КГБ
понимал, что наша смерть сделает нашу позицию  неуязвимой.  Поэтому  они
все время приценивались к нам и примерялись, не упали ли мы в  цене,  по
карману ли им с нами справиться. Доведя историю с арестами на 15 суток и
с перманентными моими голодовками до края, до смертельной грани, в марте
1990 года, после последнего ареста за акцию в честь Февральской  револю-
ции (12 марта), наши сатрапики забуксовали больше чем на год. Если бы  я
не ходила на каждую акцию, закрывая собой все амбразуры, аресты бы  про-
должались. Но поскольку я всегда называлась организатором,  всегда  вела
митинг и не брать меня было нельзя, они лишались возможности, не  приго-
варивая к аресту меня, сажать моих товарищей.
   Здесь они переменили пластинку. Сначала не.  брали  вообще,  а  когда
стали снова брать и судить, повадились присуждать  тысячные  штрафы.  Им
самим было смешно каждую неделю назначать человеку тысячный  штраф.  Ко-
нечно, этот способ пополнения госбюджета у них не прошел. Ни  копейки  с
ДС они не получили, потому что профессиональные революционеры у нас пре-
валировали. Это были просто Олимпийские игры:  наш  пикет  брали  каждую
субботу из-под лошадки Юрия Долгорукого. В знак протеста  в  воскресенье
выходил другой пикет (мы делились на смены). Его  тоже  брали.  В  поне-
дельник судили всех вместе. В 109-м о/м, где мы ночевали,  нам  выделили
персональные камеры. К нам привыкли, поили чаем, передавали  принесенные
с воли завтраки и ужины. С собой мы часто брали Атоса, маленькую собачку
Ларисы Пушминой. На Атосе иногда тоже висел лозунг. Атоса брали вместе с
нами (его дома не с кем было оставить), ездил он и на суд. Однажды нага-
дил в суде прямо на пол! Но в марте 1991 года, к Февральской  годовщине,
мы решили разнообразить нашу жизнь. И вышли на Лубянку с пакетом красной
краски, налитой в молочную емкость. Весь наличный гэбистский  контингент
у крепостных стен защищал свои здания. По-моему, там был полк. Не считая
ОМОНа со щитами и шлемами. Едва мы с Мишей Денисовым и Вадимом  Кушниром
(других взяли еще раньше) развернули лозунги прямо у  андроповского  ба-
рельефа, нас стали хватать. Вадик успел бросить в стену