еи.
   Тасайо вспыхнул, словно получив пощечину; рука вновь сжала рукоять  меча.
Он позволил себе возразить.
   - Всемогущий, моя семья поклялась  на  крови  Красному  богу,  -  хриплым
шепотом выдавил он.
   - Запрещено! - отрезал тощий маг.
   Белый как полотно Тасайо согнулся в поклоне:
   - Как прикажешь, Всемогущий.
   Он  отстегнул  меч  -  наследственный  клинок  с  резной  рукоятью  -  и,
спустившись по лестнице, передал его Маре. Было видно, что  каждое  движение
давалось властителю Минванаби с немалым трудом.
   - Победителю, - сумел  выговорить  он,  но  его  пальцы  дрожали  от  еле
сдерживаемой ярости.
   - Все держалось на волоске. - Мара приняла трофей, но ее рукам также явно
недоставало твердости.
   Тасайо издал горький смешок:
   - Не думаю. Ты отмечена богами, Мара. - Он оглядел  зал.  -  Если  бы  ты
вообще не появилась на свет, если бы не погибла  твоя  семья,  оставив  тебя
наследницей, все равно могли бы произойти  перемены  -  кто  же  спорит.  Но
это!.. - Доведенный до белого каления, властитель Минванаби указал  рукой  в
сторону сообщества объединившихся властителей, магов и императора. -  Ничего
столь непоправимого не могло бы случиться! Да,  я  предпочитаю  взглянуть  в
лицо  Красному  богу,  лишь  бы  не  видеть  Большую  Игру  наших   предков,
низведенную до уровня пустой головоломки, и властителей, забывших о гордости
и чести, пресмыкающихся в пыли у ног Света Небес. - Колючий взгляд топазовых
глаз  обежал  Палату,  где,  как  некогда  грезилось  Тасайо,  он   мог   бы
верховодить. - Да сжалятся боги над всеми вами и над  Империей,  которую  вы
обрекли на бесчестье.
   - Молчи! - оборвал его Фумита. - Шимони из Ассамблеи проводит тебя в твои
владения, властитель Минванаби.
   - Подождите, умоляю! - вскричала Мара. - Десио принес обет Красному богу,
поклявшись кровью всего рода Минванаби. По  условиям  этой  клятвы  ни  один
родич Тасайо не может остаться в живых, если Акому не принесут в жертву.
   Фумита, бесчувственный как камень, взглянул в лицо властительницы Акомы.
   - Глуп  тот  властитель,  который  полагает,  что  боги  проявляют  столь
пристальное внимание к его врагам. Десио зарвался, давая  такой  зарок,  так
пусть же его родня и расплачивается за последствия.
   - Но что будет с женой Тасайо и двумя их детьми?  Они  же  ни  в  чем  не
виноваты! - настаивала Мара.  -  Неужели  ради  сохранения  чести  требуется
отнять  у  них  жизнь?  -  В  отчаянном  стремлении  спасти  невинных   Мара
повернулась к своему врагу:
   - Освободи детей от верности натами Минванаби, и я приму их в  свой  дом.
Заклинаю тебя, пощади их!
   Тасайо понимал, что ее жалость непритворна и слова идут от самого сердца.
Только для того, чтобы ранить ее  побольнее,  он  с  вызывающей  жестокостью
покачал головой.
   - Пусть их гибель будет на твоей совести, Мара.  -  С  этими  словами  он
сорвал с пояса жезл предводителя клана  Хонсони.  -  Властитель  Саджайо,  -
обратился он к стоявшему поодаль здоровяку с бычьей шеей, - теперь этот пост
доверен тебе.
   Расставшись с жезлом,  Тасайо  в  последний  раз  окинул  взором  чертоги
власти. Более чем когда-либо изящный, и надменный, он насмешливо взглянул на
Мару и императора, а затем повернулся к худощавому магу:
   - Я готов, Всемогущий.
   Маг вытащил из складок хламиды какое-то металлическое устройство,  и  зал
наполнился слабым  жужжанием.  Он  положил  руку  на  плечо  Тасайо,  и  оба
бесследно исчезли, оставив на  память  о  своем  уходе  лишь  легкий  хлопок
воздуха, устремившегося в то пространство, которое они только что занимали.
   Властитель Саджайо полюбовался жезлом, попавшим к нему в руки, после чего
нехотя поплелся к возвышению.
   - Величество! Не знаю, на благо  Империи  я  действую  или  нет...  -  Он
покосился на остальных властителей,  которые  единодушно  сплотились  вокруг
Мары и Фумиты. - Но, как говорится, в Большой  Игре  боги  покровительствуют
победителям. Я передаю тебе полномочия предводителя клана Хонсони.
   Ичиндар принял последний из пяти жезлов.
   - Должность Имперского Стратега  отныне  упраздняется,  -  отчеканил  он.
Сейчас в его словах звучала непререкаемость обретенной власти.
   Без дальнейших церемоний он разломал надвое каждый из  жезлов  и  швырнул
половинки на пол.
   Затем, не дожидаясь, пока обломки скатятся по ступеням помоста, император
окликнул властителя Камацу Шиндзаваи.
   Отец Хокану склонился в почтительном поклоне:
   - Чего желает Величество?
   - Империя нуждается в тебе, - изрек Свет Небес.  -  Я  назначаю  тебя  на
вновь учрежденный пост имперского канцлера.
   - Ради служения Империи, Величество, я с радостью принимаю этот  пост,  -
вновь поклонился Камацу.
   - Да будет Камацу Шиндзаваи  моим  гласом  и  моим  слухом,  -  возвестил
Ичиндар вельможам. - К нему несите свои  требования,  нужды  и  предложения,
поскольку мы займемся преобразованием страны.
   Новый имперский канцлер был отпущен, и Свет Небес произнес следующее имя:
   - Фрасаи Тонмаргу!
   - Величество!.. - выступил вперед старый воин.
   - Нам понадобится сановник, способный ведать военными делами. Если Камацу
будет моими глазами и ушами, согласен ли ты стать моей правой рукой?
   - Ради служения Империи! - басовито прогудел в ответ властитель Фрасаи.
   Ичиндар вкратце обрисовал его новые обязанности:
   -  Фрасаи  Тонмаргу  назначается  верховным  главнокомандующим.  На  него
возлагаются обязанности,  которые  раньше  исполнял  Имперский  Стратег,  но
теперь он будет следовать моим приказаниям. - Затем  Ичиндар  наклонил  свой
сияющий шлем в сторону того, кто стоял рядом с Марой. -  Хоппара  Ксакатекас
назначается его заместителем.
   Юный властитель весело улыбнулся Маре.
   - Ради служения Империи! - во всю мочь выкрикнул он.
   Мара передала ему меч Тасайо.
   - Отправь его кочевникам пустыни во исполнение обета твоего отца.
   Хоппара с трепетом принял из ее рук старинный клинок.  Наконец  император
обратил свой лик к властительнице в одеждах из  переливающегося  изумрудного
щелка:
   - Мара из Акомы!
   Женщина, даровавшая ему почести и бремя самодержавной власти, подняла  на
него  глаза,  скрывая   волнение   за   непроницаемым   фасадом   цуранского
самообладания.
   - Ты предотвратила хаос и разгул безумия в стране,  -  произнес  Ичиндар,
чтобы слышали все, а потом, уже менее официальным тоном, обратился к Маре:
   - Какую же награду мы можем тебе предложить?
   Мара неожиданно для себя покраснела.
   - Величество, по правде говоря, мне не нужно ничего, кроме возможности  в
мире и процветании вести дела своей семьи. Боюсь, я нанесла слишком  большой
урон своей чести и не имею права на какую бы то ни было награду.
   - Ты пренебрегла важнейшими своими интересами, и честью в том числе, ради
высшего блага, - заметил Ичиндар. - Ты напомнила нам о давно забытых истинах
и о подлинном величии. В наши дни ты воскресила принцип, веками  пребывавший
в забвении. Поставив счастье всего народа выше интересов  семьи,  ты  подала
пример высочайшего благородства. Так неужели не существует награды,  которой
мы могли бы тебя почтить?
   Мара раздумывала не долее секунды:
   - Величество, я хотела бы попросить,  чтобы  мне  было  пожаловано  право
владения поместьями и землями, принадлежавшими властителю Минванаби.
   Весь  зал  отозвался  на  ее  слова  гулом  неодобрительного  недоумения.
Цуранская традиция предписывала и простолюдину и вельможе держаться подальше
от имения поверженного рода: принято  было  считать,  что  над  этим  местом
тяготеет проклятие богов. Множество прекрасных поместий обратилось в руины и
заросло сорной травой из-за неискоренимого убеждения, что судьба  властителя
неразрывно связана с землей, которая ему принадлежит.
   - К чему, госпожа, столь отягощенный злом  подарок?  -  Император  был  в
замешательстве.
   - Величество, - с торжественной серьезностью ответила Мара, - сегодня  мы
собрались, чтобы расчистить путь для грядущих перемен. По  моему  разумению,
для небес будет куда большим оскорблением, если  мы  допустим,  чтобы  такое
великолепное жилище было заброшено и  обречено  на  разрушение  и  тлен.  Ты
только позволь мне, и я отправлю посланца в  храм  Красного  бога  и  получу
ясное подтверждение того,  что  клятва  на  крови,  принесенная  властителем
Десио, исполнена. Тогда пусть жрецы Чококана благословят и освятят эти земли
- если понадобится, то каждую пядь...  И  в  день,  когда  беспокойные  духи
Минванаби с миром покинут те края, я поселюсь  там  сама.  -  Изо  всех  сил
стараясь скрыть слезы облегчения, Мара спешила высказать то, что наболело:
   - Слишком много погибло добрых людей, Величество. Другие стали рабами: их
таланты  погублены,  их   возможности   пропадают   втуне.   -   Мучительное
воспоминание о Кевине заставило ее голос задрожать, но Мара овладела собой и
продолжала:
   - Я думаю о будущем и поэтому прошу позволения быть первой,  кто  сломает
бессмысленный обычай.
   Ичиндар кивком выразил согласие с ее неслыханной просьбой. В  наступившей
глубокой тишине - ибо каждый властитель в новом свете увидел  свою  землю  и
своих подданных - Мара бросила клич:
   - Пора покончить с бесцельным  расточительством.  Сейчас  и  навсегда!  Я
взываю ко всем, кто боролся против меня в прошлом. Придите ко мне с миром  в
сердцах, и пусть сгинут старые распри. - Она взглянула на Джиро из  Анасати,
но не заметила ни проблеска ответного чувства. Лицо  его  под  красно-желтым
шлемом оставалось холодным и отчужденным.
   Император с высоты помоста отметил безмолвный обмен взглядами, равно  как
и удивление на лицах многих присутствующих вельмож. Отчасти ему были  близки
чувства Мары, но все же он далеко не  до  конца  понимал,  что  движет  этой
глубокой и сложной душой.
   -  Госпожа  Мара,  земли  -  это  недостаточное  вознаграждение  за   дар
просветленной мысли, которым ты обогатила наш Совет, -  сказал  он,  глубоко
тронутый ее видением победы, которую венчают прощение и милосердие. - У тебя
есть богатство и власть, влияние и престиж. Сейчас в этом зале  нет  никого,
кто превзошел  бы  тебя  величием  или  весомостью  заслуг.  -  Он  внезапно
улыбнулся, позволив себе некое подобие шутки:
   - Я предложил бы тебе стать моей десятой женой, если бы  мог  вообразить,
что ты согласишься.
   Лицо Мары запылало от смущения, и по залу  пробежала  волна  приглушенных
смешков. И среди всеобщего  оживления  император  огласил  последний  приказ
этого небывалого дня:
   - Ты поступилась собственными интересами ради  блага  других  людей.  Это
следует оценить и при твоей жизни, и в назидание будущим поколениям. Я  хочу
напомнить всем о давней поре, когда Империя была еще молода. В  те  времена,
если некто принимал на себя особое служение, рискуя жизнью и честью, то  мои
предшественники возводили его в  сан,  дающий  право  на  наивысшие  почести
повсюду, где бы он ни появился. Мара из Акомы,  я  присваиваю  тебе  древний
титул - Слуга Империи.
   Онемев  от  изумления,  Мара  отчаянно  цеплялась  за  последние   клочки
самообладания. Слуга Империи! На памяти ее поколения никто - ни мужчина,  ни
женщина - не удостаивался такого высокого титула. Им были  отмечены  за  две
тысячи лет лишь десятка два людей, ставших героями легенд. Их имена твердили
вслух  как  заклинание,  приносящее  удачу;  их  заучивали  наизусть   дети,
знакомясь с историей своего народа.  Этот  ранг  означал  также  официальное
приобщение к императорской семье. От столь неожиданного взлета на самый верх
общественной  пирамиды  у  Мары  все  поплыло  перед  глазами,  и  несколько
мгновений она позволила себе потешиться мыслью, что могла бы вместе с  Айяки
перебраться во дворец и всю свою оставшуюся жизнь провести там в  довольстве
и покое.
   - Ты ошеломил меня, государь, - выдавила она наконец.
   И она склонилась перед ним до земли, как смиреннейшая из слуг.
   Затем властитель Хоппара Ксакатекас издал  боевой  клич,  и  весь  Высший
Совет разразился  рукоплесканиями.  Мара  стояла,  окруженная  восторженными
почитателями, чувствуя, что у нее  кружится  голова  от  сознания,  что  она
победила. И более того - она сумела добиться, что ее семье  уже  никогда  не
будут угрожать злобные происки Минванаби.

Глава 12
ОТКРОВЕНИЯ

   Хокану застыл в неподвижности. Опершись руками о подоконник, он  устремил
взгляд туда, где полыхал красками блистательный закат, и, казалось,  целиком
отдался безмолвному созерцанию.
   Он стоял спиной к Маре, сидевшей на подушках в личной приемной Камацу,  и
она мучилась от невозможности взглянуть  ему  в  лицо  и  понять,  какие  же
чувства вызывает у него сейчас ее присутствие.  Властительнице  было  не  по
себе еще и из-за трудных слов, которые ей предстояло произнести.  Она  вдруг
обнаружила, что безотчетно теребит тонкую бахрому платья - эту привычку  она
переняла у Кевина, - и, спохватившись, заставила  себя  превозмочь  тоску  и
печаль.  Судьба  предназначила  ей  быть   властительницей   Акомы,   а   ее
возлюбленному - свободным сыном Занна.
   - Госпожа, - тихо сказал Хокану, - с тех пор, как мы виделись в последний
раз, многое изменилось. - В его голосе появился оттенок благоговения; ладони
сильнее прижались  к  резной  узорной  раме.  -  Да,  я  наследник  владений
Шиндзаваи, это так, но ты... ты Слуга Империи. Что за  жизнь  будет  у  нас,
если между твоим положением и моим - целая пропасть?
   Мара не без труда стряхнула воспоминания о неугомонном варваре.
   - Будем жить как подобает мужчине  и  женщине;  будем  жить  как  равные,
Хокану. В нашем потомстве продолжится и твой род, и мой, и имена обеих наших
семей сохранятся. Вести дела наследственных владений мы  поручили  достойным
управляющим...
   - А сами поселимся во дворце, который  раньше  принадлежал  Минванаби?  -
закончил фразу Хокану, еще не вполне овладевший собой.
   - Ты боишься накликать несчастье? - напрямик спросила Мара.
   Хокану издал короткий смешок.
   - Госпожа, в тебе воплощено все счастье, о  котором  я  мог  бы  мечтать.
Но... Слуга Империи... - задумчиво  повторил  он.  Однако  молодой  воин  не
позволил себе надолго отклониться от сути  беседы.  -  Я  всегда  восхищался
домом Минванаби. И если ты будешь рядом со мной -  значит,  именно  там  моя
мечта станет явью.
   Чувствуя, что Хокану вот-вот произнесет слова  официального  согласия  на
брак с ней, поскольку властитель Шиндзаваи доверил  сыну  принятие  решения,
Мара быстро заговорила:
   - Хокану, прежде чем ты скажешь еще что-то, я хотела бы открыть тебе одну
тайну.
   Ее серьезный тон заставил собеседника отвернуться от окна.  Лучше  бы  он
этого не делал, подумала Мара. Его прекрасные темные глаза смотрели на нее с
таким вниманием, такое искреннее восхищение светилось в  их  ясной  глубине,
что у Мары защемило сердце. И все-таки она сказала то, что  было  необходимо
сказать:
   - Ты должен знать: уже месяц как я ношу под сердцем  ребенка  от  другого
мужчины - раба, к  которому  я  питала  глубочайшее  уважение.  Он  навсегда
вернулся на родину: его отправили через Бездну, и мы с ним больше никогда не
увидимся. Но если  я  вступлю  в  брак,  то  поставлю  непременным  условием
требование, чтобы ребенок считался законным.
   На красивом лице Хокану не дрогнул ни один мускул.
   -  Кевин...  -  задумчиво  произнес  он.   -   Мне   известно   о   твоем
любовнике-варваре.
   Мара напряглась, внутренне готовая к вспышке мужской ревности;  пальцы  с
такой силой вцепились в край подушки,  что  впору  было  побеспокоиться,  не
оторвется ли бахрома.
   Ее волнение не осталось незамеченным. Хокану пересек  комнату  и  ласково
развел сжатые пальцы Мары. Прикосновение было кратким и  легким,  но  в  нем
угадывался еле заметный трепет - свидетельство чувств, которые Хокану считал
себя обязанным держать в узде.
   - Госпожа, я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять:  забеременеть  по
легкомыслию ты не могла. Значит,  остается  думать,  что  Кевин  -  человек,
воистину достойный уважения. - Ее удивление зажгло у него в  глазах  веселый
огонек. - Разве ты забыла, что  я  провел  некоторое  время  в  Мидкемии?  -
спросил он, неожиданно улыбнувшись. - Мой брат  Касами  позаботился  о  том,
чтобы основательно ознакомить меня с  "варварскими"  понятиями  честности  и
справедливости.  Для  меня  не  в  новинку  склад   характера   мидкемийцев,
властительница Мара. - Теперь его губы искривила невеселая усмешка.  -  Ведь
именно я привел к отцу "варварского" Всемогущего по имени  Паг,  потому  что
угадал в нем некий редкостный дар. - Видя, что названное имя явно ничего  не
говорило Маре, Хокану объяснил:
   - Здесь он стал известен как Миламбер из Ассамблеи.
   Мара не могла удержаться от смеха: вот уж воистину ирония судьбы!
   - Вот так и получилось, - договорил Хокану, - что  я  тоже  сыграл  свою,
пусть даже очень маленькую, роль в последующих ужасных событиях.
   Властительница Акомы  взглянула  в  лицо  Хокану  и  прочла  удивительное
понимание в устремленных на нее глазах. И хотя она не могла привнести  пламя
страсти в какой бы то ни было союз с  домом  Шиндзаваи,  но  перед  ней  был
мужчина, которого она  могла  уважать,  способный  разделить  ее  взгляд  на
будущее - взгляд  новый  и  непривычный.  Объединив  свои  силы,  они  могли
трудиться над созданием еще более великой Империи.
   Хокану опустился перед ней на колени.
   - Ты способен заботиться о двух мальчиках, которым не приходишься  отцом?
- спросила Мара.
   - Не просто заботиться, я  их  буду  любить!  -  Он  улыбнулся  при  виде
откровенного изумления своей избранницы. - Вспомни, Мара, я же приемный  сын
Камацу. Хотя между нами нет кровных уз, связывающих отца и сына,  он  научил
меня ценить крепкую любящую семью. Прекрасные качества Айяки говорят сами за
себя, а ребенка Кевина мы воспитаем таким, каким его хотел бы видеть, родной
отец.
   Мара потупилась, чтобы скрыть предательскую влагу на глазах. Руки  Хокану
бережно обвились вокруг ее плеч, и тогда она дала  волю  слезам  облегчения.
Разве смела она надеяться на большее, чем просто согласие  принять  в  семью
сына Кевина? Сердечный, великодушный отклик Хокану - разве это не щедрый дар
небес? Маре показалось, что она слышит ворчливый голос  Накойи,  твердившей,
что молодой Шиндзаваи -  человек  совсем  особенный  и  заслуживает  лучшего
обращения.
   - Боги рассудили мудро, Хокану, - тихо промолвила Мара,  -  ибо  ни  один
мужчина, рожденный в нашем мире, не сумел бы  лучше  тебя  понять  сложности
моей жизни и остаться мне другом...
   - Я принимаю твое брачное предложение, властительница, Слуга  Империи,  -
прошептал Хокану слова официального согласия.  Потом  он  поцеловал  ее,  но
совсем не так, как Кевин. Вопреки  самым  лучшим  намерениям  Мары  ее  тело
отказывалось  тотчас  воспламениться:  перемена   была   слишком   ощутимой.
Прикосновение Хокану не показалось неприятным, просто... другим.
   Обостренная чуткость подсказала  Хокану:  Маре  необходимо  время,  чтобы
привыкнуть к нему. Он слегка отстранился, по-прежнему  держа  ее  в  крепких
объятиях, и в его глазах засветилось лукавство.
   - Каким образом, во имя всех добрых богов, ты можешь знать,  что  родится
мальчик?
   Последние сомнения покинули Мару, и она рассмеялась от всего сердца.
   -  А  просто  я  так  хочу,  -  ответила  она,   разом   превращаясь   из
властительницы в женщину. - И все тут.
   - Значит, неукротимая моя суженая, быть посему!  -  провозгласил  Хокану,
помогая ей подняться. - А сейчас нам лучше пойти к моему  приемному  отцу  и
уведомить его, что в течение некоторого срока он не  сможет  исполнять  свои
обязанности при императоре, поскольку ему придется присутствовать  на  нашей
свадьбе.

***

   Мара подала сигнал, и процессия остановилась. Жрец  Туракаму  повернул  к
ней лицо в красной маске: его поза выражала безмолвный вопрос. Он  стоял  во
всем своем жреческом вел