нескольких ближайших дней, а она до сих пор и понятия не имеет, как  отвести
роковую участь, уготованную ей обетом Минванаби - ведь согласно этому  обету
и властительница Акомы, и ее девятилетний наследник должны быть принесены  в
жертву Красному богу. Доспехи так и тянули ее к земле; приветственные  крики
толпы вдруг показались неприятно громкими. Остался ли в мире  такой  уголок,
гадала Мара, где она могла бы спокойно обо всем поразмыслить?
   Путь через город до  дома  измотал  Мару.  Приписав  усталость  душевному
надлому, она отложила ранее намеченные встречи и  посвятила  послеполуденное
время отдыху. Потом оказалось, что благодаря этому изменению в плане Аракаси
успел  отыскать  в  городе  своих  агентов  и  собрать  по  крупицам   самые
разнообразные сведения. Она обедала с мастером тайного  знания  и  Люджаном,
обсуждая в этом узком кругу самые разнообразные способы, с  помощью  которых
было бы можно обуздать ненасытную жажду власти семьи Минванаби.
   Никакими блестящими озарениями этот обед не был отмечен.

***

   Клан Хадама собрался на следующее утро в тенистом внутреннем саду.  Рядом
с центральным фонтаном, образовав большой круг, уселись наиболее  выдающиеся
правители клана, а также с полдюжины их союзников.
   Первым решился высказать свое мнение властитель Онтары.
   - Госпожа Мара, - начал он,  -  немало  правителей,  не  питающих  добрых
чувств к Тасайо, встанут на его сторону против Света Небес  по  той  простой
причине, что Ичиндар бросает вызов традициям. И в  нашем  собственном  клане
многие опасаются того, что вся власть в  Империи  окажется  в  руках  одного
человека, даже если этим человеком будет Свет Небес. Как бы высоко порой  ни
возносился Имперский Стратег, но все же он лишь первый среди равных.
   Негромким бормотанием присутствующие выразили согласие.
   Все еще ощущая странное  недомогание,  Мара  сделала  над  собой  усилие,
пытаясь  сосредоточиться.   Приходилось   признать   справедливость   скупых
замечаний Кевина насчет политических маневров цуранских вождей. У этих людей
любовь к своим привилегиям была гораздо сильней, чем ненависть к жестокости,
убийству и насилию. Мара вглядывалась в лица родичей и  союзников,  с  новой
силой осознавая, как преобразился ее собственный образ мыслей. Он  изменился
настолько, что почти никто из вельмож ее  ранга  не  способен  это  постичь.
Чтобы достучаться до их сердец, приходилось очень тщательно подбирать слова.
   - Те, кто цепляется за традиции, - либо по  недомыслию,  либо  из  страха
перед переменами - глупцы. Избрать сейчас Тасайо - все равно что приютить  у
себя на груди ядовитую релли. Он отогреется, подкормится, но в конце  концов
- убьет. Если вы позволите ему ограничить власть императора, то очень  скоро
обнаружите, что обрекли себя на беды куда  более  страшные,  чем  абсолютное
самодержавие. Властитель Минванаби молод. Он может на десятилетия облачиться
в белое с золотом. Он умен, безжалостен  и  -  позвольте  мне  назвать  вещи
своими именами - испытывает наслаждение при виде чужой боли.  Он  достаточно
искушен  в  Игре,  и  ему  вполне  по   силам   затеять   пересмотр   правил
преемственности. Альмеко и Аксантукар почти добились того,  чтобы  должность
Имперского Стратега стала наследственной. Разве Тасайо  из  Минванаби  менее
честолюбив?
   Некоторые властители - из числа тех, кто намеревался поддержать ожидаемые
притязания Тасайо на белое с золотом, - переглянулись. После того  как  клан
Омекан был раздавлен позором Аксантукара, у Минванаби не  осталось  реальных
соперников в борьбе за вожделенный пост. Властитель Ксакатекаса слишком  юн,
а властитель Кеды чересчур тесно  связан  с  Партией  Синего  Колеса,  чтобы
противоречить императору. Единственным конкурентом мог бы  стать  властитель
Тонмаргу, если бы семья Анасати поддержала  его  всей  своей  мощью;  однако
никто не знал наверняка, можно ли рассчитывать на Джиро и достаточно  ли  он
надежен: его собственные позиции были не до конца ясны, зато  он  успел  уже
недвусмысленно показать, что не пойдет по стопам отца.  В  том,  что  именно
Тасайо станет следующим Имперским Стратегом, были убеждены не только уличные
кумушки и городские  сплетники.  Вопрос,  пожалуй,  сводился  лишь  к  тому,
достигнет ли он своей цели мирным путем или прольет реки крови.
   Среди  всех  присутствующих  лишь  властитель  Чековары  чувствовал  себя
достаточно непринужденно, чтобы воздать  должное  сладостям  на  подносах  с
десертом.
   - Мара, во всем, что ты совершила с тех пор, как стала правящей госпожой,
неизменно проявлялась блистательная способность к импровизации, - сказал он,
стряхивая крошки с подбородка. - Уместно ли допустить, что и  для  Тасайо  у
тебя припасен какой-то неожиданный ход?
   Не зная, чем в большей мере продиктован его вопрос:  обидой  за  то,  что
Мара заняла его место, или искренним желанием обрести  уверенность,  -  Мара
тщетно пыталась уловить в выражении лица господина Беншаи какой-нибудь намек
на  разгадку.   Ответ   следовало   хорошо   обдумать.   Требуя   от   клана
беспрекословного повиновения ее воле, она брала на себя и ответственность за
выживание своих соратников. И хотя до сих пор Мара  понятия  не  имела,  как
поступать дальше, она предпочла дать уклончивый  ответ,  не  позволив  своим
сомнениям потрясти основания только что достигнутого единения.
   - Весьма скоро, господин мой, у Тасайо останется не  больше  возможностей
повелевать, чем у земляных червей.
   Властители обменялись взглядами. Подвергнуть сомнению  столь  откровенное
заявление означало бы затронуть честь  Мары,  так  что  возражать  никто  не
решился.  После  минутного  замешательства  столпы   клана   Хадама   начали
подниматься с наилучшими пожеланиями своему предводителю. Все знали, что  не
пройдет и недели, как Тасайо вступит в город с сильным войском и потребует у
императора восстановления власти Высшего Совета. Никто и  понятия  не  имел,
каким образом Мара собирается воспрепятствовать  ему:  чтобы  бросить  вызов
властителю Минванаби на поле брани, ей безусловно недоставало военной  мощи.
Однако у нее была голова на плечах и огромная выдержка, так что даже  Беншаи
из Чековары не посмел  поднять  против  нее  голос,  находясь  в  стенах  ее
собственного дома.
   Учтиво проводив до дверей последнего властителя, Сарик вошел в сад и  был
немало удивлен, обнаружив, что госпожа все еще  тихо  сидит  у  фонтана.  По
негласному уговору  подменяя  Накойю  в  роли  первой  советницы,  он  мягко
осведомился, не нуждается ли в чем-нибудь госпожа.
   Мара ответила не сразу.
   - Пожалуйста, пришли сюда служанку. Мне нужна ее помощь,  -  едва  шевеля
губами, попросила она наконец, повернув к нему мертвенно-бледное лицо.
   Все это было так непохоже на нее!
   - Не больна ли ты, госпожа?.. - заметался Сарик, чутьем угадывая, что  не
во всем и не всегда он способен заменить старую няню.
   - Просто меня мутит. Пройдет. - Слова, казалось, давались Маре с трудом.
   Однако Сарика охватил панический страх: Мара  вдруг  показалась  до  боли
хрупкой. Перепугавшись, не подхватила ли она  летнюю  лихорадку,  или,  того
хуже, вдруг врагу удалось подложить отраву в еду,  советник  Акомы  еще  раз
поспешно шагнул к ней поближе.
   Его тревога была очевидной для Мары.
   - Через час я буду в порядке, - заверила она его, слабо взмахнув рукой. -
Служанка поймет, что мне требуется.
   Страх на лице советника уступил  место  жгучему  интересу,  который  Мара
оставила неудовлетворенным. В том, что она сказала, не было лжи. Просто  она
наконец сообразила, что  утомление  последних  дней  объяснялось  не  просто
тяготами пути; утренняя дурнота была верным признаком беременности.  Она  не
могла благополучно проглотить завтрак в течение первых девяти недель,  когда
носила под сердцем своего первенца Айяки. Внезапно  ее  поразила  неприятная
мысль: ведь Сарик достаточно долго прослужил  в  армии  и  имел  возможность
наблюдать, что  бывает  с  солдатскими  обозными  подружками!  Мара  властно
приказала ему удалиться, пока подозрения офицера не перешли  в  уверенность.
Оставшись до  прихода  служанки  в  одиночестве,  Мара  дала  выход  слезам,
застилавшим глаза. Все ее чувства были  обострены  до  предела.  Сейчас  она
позволила себе  расслабиться,  но  очень  скоро  наступит  время,  когда  ей
понадобятся... ох, как же Кевин выразился?.. Стальные нервы! Да, теперь в ее
душе не должно быть места  мягкости.  И  при  воспоминании  о  возлюбленном,
который сейчас  спокойно  сидел  у  нее  в  покоях,  ожидая  ее  вызова  или
возвращения, слезы ручьем заструились по щекам.
   И вот что было важнее всего: Кевин ни в коем случае не должен узнать, что
она носит его ребенка. Одно это связало бы его с ней такими прочными  узами,
что разорвать их было бы верхом жестокости. Его преданность маленькому Айяки
показала, как много значат для него дети. Хотя  Кевин  никогда  об  этом  не
заговаривал, Мара видела в его глазах тоску. Она знала, что он жаждет  иметь
собственного сына или дочь: законы морали  его  родного  мира  не  позволяли
отнестись к этому предмету легкомысленно. В  Келеване  рождение  внебрачного
ребенка, прижитого от раба, не порождало никаких проблем: незаконнорожденные
дети знатных вельмож зачастую достигали высокого положения в  своих  семьях.
Но для Кевина его дитя окажется  важнее  собственной  жизни.  Нет,  человек,
которого она любит, должен остаться в неведении,  а  это  значит,  что  дни,
которые им суждено провести вместе, сочтены.
   Вошедшая горничная бросилась к хозяйке:
   - Чем услужить тебе, госпожа?
   Мара протянула руку:
   - Просто помоги подняться, чтобы мне не  стало  дурно,  -  попросила  она
сдавленным шепотом.
   Встав  на  подгибающиеся   ноги,   властительница   Акомы   поняла,   что
беременность - всего лишь одна  из  причин,  почему  она  так  скверно  себя
чувствует. При том внутреннем напряжении, которое ей  приходилось  выносить,
она была подобна натянутой тетиве, готовой лопнуть в любую минуту.
   Когда-нибудь, подумала Мара, ребенка, который сейчас растет в  ее  чреве,
будут считать сыном Хокану, и он станет властителем Шиндзаваи.
   А то, что он - Мара уже думала о нем как о мальчике - зачат от  Кевина...
ну что ж, таким образом она лишь отдает долг чести варвару, который  покорил
ее сердце и множество раз спасал ей жизнь. Его потомки, окруженные  почетом,
будут жить на земле Келевана, и дух Кевина не канет в тьму забвения.
   Но для начала нужно  пережить  ближайшие  три  дня.  Даже  могущественный
Камацу не станет связывать судьбу своего наследника с родом,  имеющим  столь
грозного врага, как Тасайо. Побледнев не только от спазмов в  желудке,  Мара
оперлась на подставленную руку горничной. Она  должна  придумать  план,  как
вырвать, казалось бы, верную победу из цепких лап Минванаби. Должна,  и  все
тут! Иначе погибнет и ее сын, и нерожденное дитя Кевина.

***

   Багровый свет закатного солнца лился через широкие  стенные  перегородки.
Тасайо Минванаби восседал подобно монарху на горе подушек в самом большом  и
пышном покое своей резиденции в Священном Городе. В отличие  от  большинства
других  правителей,  владевших  домами  в  самом  городе,  семье   Минванаби
принадлежал просторный особняк на вершине холма, откуда  открывался  вид  на
самое сердце имперского квартала в  городе.  Пристально  следя  прищуренными
глазами  за  сменой  караула  в  белоснежных  доспехах  у  внутренних  ворот
Имперского дворца, властитель едва удостоил взглядом послание, врученное ему
первым советником.
   - Господин, - с величайшим терпением напомнил Инкомо,  -  Мара  со  своим
почетным  эскортом  сейчас  стоит  поблизости   от   городских   ворот.   Ее
сопровождает также посланец Света Небес, несущий жезл герольда, а  в  городе
объявлен Имперский мир. По твоему  распоряжению  она  прибудет  в  указанное
место встречи.
   - Удачный выбор времени ее не спасет. - Тасайо провожал  взглядом  каждое
движение стражников  в  сверкающих  белоснежных  доспехах.  -  Пусть  глупый
мальчишка, называющий себя императором, потешится еще пару дней, но  никакое
объявление Имперского мира не помешает мне  уничтожить  врага.  -  Помолчав,
Тасайо добавил:
   - Однако, быть может, и стоит погодить с ударом, пока мы сами не  выберем
время и место. Да и забавно послушать, чего хочет эта акомская сука, -  хотя
бы для того, чтобы узнать, чем ее доконать.
   У Инкомо сердце щемило от дурных предчувствий.
   - Господин, я не исполнил бы свой долг, если бы не  предостерег  тебя  от
встречи с этой женщиной. Она опаснее любого другого правителя  Империи,  что
она и доказала многократно.
   Выведенный наконец из своего созерцательного состояния,  Тасайо  свирепым
взглядом призвал первого советника к молчанию.
   - За мной армия, Инкомо.
   - Но ты все предусмотрел? - настаивал первый советник, который  никак  не
мог выкинуть из головы, что именно заботами  Мары  дядя  Тасайо  нашел  свою
смерть под крышей собственного дома и в окружении собственных воинов. - Если
властительница Акомы желает поговорить, то - что бы она  ни  сказала  -  все
будет на пользу ей и во вред  тебе.  Не  вижу  в  этом  никакой  выгоды  для
Минванаби, мой господин.
   Тасайо побарабанил пальцами по подушке.
   - Передай суке мой ответ. Я буду соблюдать перемирие и побеседую с ней. -
Заметив помрачневшее лицо Инкомо, он  сузил  желтые  глаза.  -  Какой  смысл
тревожиться понапрасну? У Мары с ее отродьем есть крохотный шанс  пройти  по
лезвию ножа, но когда я добьюсь белого с золотым, она будет первой  из  моих
врагов, которых  ждет  могила.  -  Подтянутый,  стремительный,  беспредельно
верящий в свою звезду, он поднялся на ноги. - Я могу проявить великодушие и,
возможно, сохраню жизнь этим глупцам из клана  Хадама,  но  лишь  при  одном
условии: они станут моими вассалами после того, как я на  их  глазах  навеки
покончу с именем Акомы. - Скупо улыбнувшись, он добавил:
   - Ты слишком много беспокоишься, Инкомо. Я всегда могу ответить "нет"  на
любое предложение Мары.
   Инкомо промолчал. Его томило жуткое  предчувствие:  если  Тасайо  ответит
отказом на предложение  Мары,  то  даже  это  будет  полностью  отвечать  ее
желаниям. Первый  советник  поклонился,  повернулся  и  отправился  посылать
сообщение.

***

   Этот ветер в Империи называли "бутаронг", что в переводе с древнего языка
народа цетачи означало "ветер из преисподней". Он  дул  целые  дни  и  порой
недели подряд. Его иссушающие шквалы налетали с дальних гор резкими  воющими
порывами. В жаркое время года такие ветры могли  высушить  мясо  или  сочный
плод за считанные часы. Зимой ветер приносил стужу, по ночам заставляя людей
жаться к огню и наворачивать на себя вороха одежды. Когда дует бутаронг,  на
собак нападает бешенство и демоны разгуливают по земле под видом людей - так
сказывали в народе. Бывало, мужья с воплями убегали  в  ночь,  и  больше  их
никогда  не  видели,  а  женами  овладевала   тоска,   доводящая   иных   до
самоубийства.  Множество  легенд  ходило  о  сверхъестественных   существах,
появлявшихся под вой бутаронга.  Поговаривали,  что  в  такие  ночи  Империю
посещает Серый Человек - страшилище из древних мифов. Одинокому путнику  при
встрече с ним приходится отгадывать загадку, и того, кто даст верный  ответ,
ожидает награда; но если путник  не  найдет  разгадки,  то  не  сносить  ему
головы. Вот такие рассказывали истории о бутаронге, сухом резком ветре,  что
дул в эту ночь.
   Вне городских стен, на вершине холма, стояли  под  яркими  звездами  одна
напротив другой две небольшие армии. Полоскались на  ветру  знамена;  чадили
факелы, и их мечущееся пламя сумятицей света и теней играло на  застывших  в
мрачном напряжении лицах.  Перед  неподвижными  рядами  замерли  в  ожидании
офицеры в шлемах с плюмажами, а во  главе  каждой  армии  стоял  властитель:
женщина в  мерцающих  зеленых  шелках,  усыпанных  изумрудами,  и  худощавый
мужчина, напоминающий  сильного  хищника,  в  черных  блестящих  доспехах  с
черными и оранжевыми металлическими накладками.
   Точно посредине между двумя отрядами стоял имперский герольд;  его  белая
форма четко виднелась в свете ущербной луны. Зычным  голосом,  перекрывающим
шум ветра, он провозгласил:
   - Да будет всем известно, что в городе и окрестностях объявлен  Имперский
мир! Никому не дозволено вынуть меч ни в гневе, ни для  мести.  Так  повелел
Свет Небес! - Повернувшись к  отряду  Тасайо,  герольд  произнес  ритуальным
речитативом предписанные фразы:
   - Эта госпожа высокого ранга и благородного происхождения  заявляет,  что
явилась сюда для переговоров с тобой ради блага  Империи.  Признаешь  ли  ты
это, господин?
   Тасайо склонил голову; имперский посланец счел этот  знак  достаточным  и
обратился к Маре:
   - Госпожа, этот властитель принимает твое предложение о переговорах  ради
блага Империи.
   Исполненный  по  всем  правилам   церемонный   поклон   Мары   подчеркнул
неучтивость ее врага.
   Герольд принял все как должное без лишних слов. Его положение между двумя
заклятыми врагами, давшими обет кровной мести, было крайне опасно, и он  это
отлично понимал; имея дело с двумя столь родовитыми вельможами,  можно  было
бы смело положиться на фамильную честь, но достаточно одной горячей головы в
рядах простых воинов, и резни не миновать! Имперскому посланнику требовалась
вся его выучка и твердость, чтобы спокойно обратиться ко всем, кто  мог  его
услышать:
   - В чем состоит высочайший долг?
   - Служить Империи, - хором ответили присутствующие.
   Герольд скрестил руки, тем самым подав сигнал, что участникам предстоящих
переговоров пора приблизиться  друг  к  другу.  В  этот  момент  со  стоном,
напоминающим погребальную песнь, налетел новый  шквал  бутаронга.  Не  желая
усматривать в этом дурное предзнаменование, герольд завершил начальную часть
церемонии:
   - Госпожа моя и господин мой, я буду ждать в  отдалении,  дабы  вы  могли
поговорить без помех.
   Он ретировался с поспешностью почти непристойной, оставив  Мару  лицом  к
лицу с Тасайо; их разделяло расстояние не более двух шагов.
   Понимая, как трудно сохранять достоинство, когда приходится перекрикивать
шум ветра,  Мара  предоставила  Тасайо  начать  разговор.  Как  и  следовало
ожидать, он не снизошел ни до изъявлений вежливости, ни до приветствий.  Его
тонкие губы чуть изогнулись, а глаза сверкнули в неверном мерцании  факелов,
как у сарката.
   - Мара, такого  поворота  событий  я  не  предвидел.  -  Он  обвел  рукой
необычную сцену с  застывшими  в  противостоянии  воинами.  Только  знамена,
хлопающие на ветру, казались сейчас живыми. - Я мог бы вытащить меч и  разом
покончить со всей этой затянувшейся историей.
   - И навеки запятнать честь рода? - в тон ему дерзко отвечала Мара. - Вряд
ли, Тасайо. - Ее голос стал суше. - Это означало бы, что  ты  зашел  слишком
далеко... - она сверлила его темными глазами, - даже для Минванаби.
   Смех Тасайо прозвучал неожиданно  весело  на  фоне  тоскливого  завывания
бутаронга.
   - Тебе придется понять одну истину. Если у человека достаточно  силы,  он
может безнаказанно творить все, что ему заблагорассудится.  -  Он  испытующе
оглядел ее из-под полуприкрытых век. - Мы зря теряем время. Зачем ты здесь?
   - Ради блага Империи, - вновь  повторила  Мара.  -  Ты  привел  к  стенам
Кентосани и свою армию, и большую часть войска своего клана. Я полагаю,  что
ты собираешься воевать против императора.
   Тасайо выслушал это заявление с  нарочито  любезным  интересом,  но  Маре
казалось, что она может  осязать  волны  ненависти,  клокочущей  под  тонким
налетом  насмешливой  вежливости.  Она  совладала  с  безотчетным   желанием
отступить от него подальше и - хотя  и  не  без  труда  -  сумела  сохранить
самообладание. Чутье подсказывало Маре: тот, кто первым отведет взгляд,  сам
подстрекнет противника к нападению - совсем как у собак п