.
   - А я тебя заждалась, парнишка, - говорит целительница. -  Тут  вот  люди
пришли...
   В комнате греются у огня молодая женщина и девочка  в  грязном,  потертом
овчинном полушубке, придерживающая левую руку  правой.  Щеки  ее  запали,  в
глазах боль.
   - Маленькая Фриза прищемила ручонку  дверцей  стойла,  -  сообщает  Рилла
весьма скептическим тоном.
   - Да-да, так оно и было, - торопливо  заверяет  мать,  одетая  в  латаный
шерстяной плащ, который когда-то был голубым. - Герхальм недоглядел.
   Доррин отмечает покрасневшие глаза матери и улавливает ее  боль  -  иную,
чем у дочки. Он делает шаг к Фризе, однако девочка испуганно  шарахается  от
него и жмется к грязным маминым брюкам.
   - Нужно осмотреть руку этой резвушки,  -  произносит  Рилла  все  тем  же
нарочито спокойным голосом.
   Темные глаза девочки тревожно перебегают с целительницы на Доррина.
   Оглядевшись, Доррин  видит,  что  Рилла  приставила  табурет  к  книжному
шкафчику, на котором стоит около  дюжины  книг.  Выдвинув  его  на  середину
комнаты, юноша садится прямо перед Фризой.
   - Признаться, я  не  очень-то  разбираюсь  в  девочках,  -  начинает  он,
стараясь придать ребенку побольше уверенности, - но  у  меня  есть  кобылка.
Наверное, ты могла бы назвать ее девочкой-лошадкой. Ее зовут Меривен.
   - Дурацкое имя для кобылы, - грубовато замечает Рилла.
   - Ну, она так представилась. Что я мог  поделать?  -  отзывается  Доррин,
пожав плечами и положив руки на колени. - А тебя как звать?  Может,  Снежная
Киска?
   Фриза молча смотрит себе под ноги, на дощатый пол перед очагом.
   - Или девчушка-резвушка? - Доррин умолкает, потом заговаривает снова:
   -  Думаю,  моя  Меривен  тоже  когда-то  была  изрядной  резвушкой.   Она
рассказывала, что вечно куда-то спешила. Правда, мы  с  ней  тогда  не  были
знакомы.
   - Лошади... не разговаривают.
   - Да, они больше отмалчиваются, но Меривен  поговорить  любит.  Особенно,
когда дорога длинная: у нее всегда  есть,  что  порассказать.  То  о  травке
толкует, то на оводов жалуется, а то... - он делает паузу.  -  Конечно,  она
уже большая девочка, но ведь и ты когда-нибудь вырастешь.
   Доррин ощущает исходящую от  матери  волну  страха,  но  заставляет  себя
улыбнуться.
   - Но ты, наверное, умница, а Меривен хоть и большая, а  глупышка.  Бывает
что летом, на лугу, она просит меня снять с нее седло и катается  по  траве.
Ей очень нравится запах зеленой травки.
   - Ты... ты сам дурачок.
   - Мне мама тоже так говорила. Это было давно, но с тех пор я, похоже, так
и не поумнел.
   Фриза косится на Доррина  с  интересом,  но  продолжает  жаться  к  ногам
матери.
   - Может быть, как раз поэтому мы с Меривен так ладим, - продолжает юноша.
- Хочешь с ней познакомиться? Я покажу ее тебе, только  сначала  взгляну  на
твою ручку.
   - У тебя что, и правда есть лошадь? - спрашивает мать девочки.
   - Для подмастерья он не такой уж бедняк, Мерга, - говорит Рилла.
   - Меривен существует на самом деле, - ухмыляется Доррин. - Я привязал  ее
рядом с домом к кусту бузины.
   - Бузина - не лучший корм для лошади, - замечает Рилла.
   - Я покормил ее перед отъездом.
   - А можно мне ее погладить? - спрашивает Фриза.
   - После того, как мы хорошенько вправим твою ручку, - отвечает Доррин.
   - Ручка болит.
   - Я знаю. А в каком месте?
   - Вся болит.
   Не вставая, Доррин пододвигается на табурете поближе к матери и дочке.
   - Можно мне взглянуть?
   Девочка остается у ног матери, однако когда Доррин касается  пальцами  ее
руки, не отстраняется.
   - Думаю, надо наложить лубок, - высказывается Рилла.
   Доррин, ощутив перелом, кивает. Кроме того,  он  чувствует,  что  малышка
голодна.
   - Есть у тебя кусочек хлеба? Ей бы покрепиться.
   - Она может поперхнуться.
   - Малышка, мы хотим вылечить твою ручку, - говорит юноша, серьезно  глядя
на Фризу. - Может быть, на момент тебе сделается даже больнее, но это  сразу
пройдет, а потом будет легче. А когда закончим, дадим тебе хлебца.
   - Мерга, - обращается к  матери  целительница,  -  надо  будет  подержать
девочку, чтобы не дергалась. Сумеешь?
   Молодая женщина кивает.
   Девочка стонет, но мать и целительница держат ее крепко, а Доррин  быстро
соединяет концы сломанной кости, одновременно укрепляя внутреннюю  гармонию.
Рилла ловко накладывает лубок, и спустя  несколько  мгновений  успокоившаяся
Фриза уже берет здоровой ручонкой кусочек хлеба.
   - Готово, малышка, - говорит Доррин, прикасаясь пальцами ко лбу  девочки.
- Если ты не будешь ни на что натыкаться, ручка скоро заживет,
   Мерга вопросительно смотрит на Риллу, потом на Доррина.
   - Четыре, может быть пять восьмидневок, - уточняет юноша.
   - Ты обещал показать лошадку, - напоминает девочка.
   - Покажи ей, - говорит Рилла, - а я тем временем расскажу Мерге, что надо
делать.
   - А можно еще хлебца? - просит Фриза.
   - Сейчас принесу, - говорит Доррин и  спешит  на  кухню.  Как  только  он
возвращается, девочка жадно хватает хлеб, а  целитель  осторожно,  чтобы  не
задеть больное место, поднимает ее на руки.
   - Через две восьмидневки приводи дочку ко мне, посмотреть, как  заживает.
И следи, чтобы рука ни обо что не ударилась и все такое... -  слышит  он  за
спиной наставления Риллы перед тем, как закрыть за собой дверь.
   - Смотри, - говорит  он  Фризе,  останавливаясь  возле  кобылы,  которая,
несмотря на горечь, все-таки обгрызла куст бузины. - Вот и Меривен.
   - Славная, - лопочет девочка.
   Утро стоит безветренное и ясное, а снег сверкает  так  ярко,  что  Доррин
невольно щурится, вспоминая белые мостовые Фэрхэвена.
   Меривен подставляет лоб, и Фриза гладит кобылу здоровой рукой.
   - Ну, нам пора идти, - говорит Доррин, заметив,  что  девочка  ежится  от
холода.
   - До свиданья, лошадка.
   Зайдя в дом, юноша плотно закрывает дверь и ставит Фризу на пол.
   - У него есть всамделишная лошадка, черненькая, - сообщает она.
   - Спасибо, великий, -  говорит  со  слезами  на  глазах  Мерга,  кланяясь
Доррину. - Нам надо домой.
   Доррин смотрит  на  Риллу,  но  морщинистое  лицо  целительницы  остается
совершенно невозмутимым. Юноша открывает дверь и провожает взглядом  мать  с
дочерью.
   - Закрой дверь, Доррин. Нечего тут холод напускать.
   - Чего ты ей наговорила?
   - Сказала правду - что ты великий целитель. Молодой, но великий.
   - Тьма, я всего лишь неплохой кузнец, а если и целитель, то недоучка.
   - Послушай-ка, паренек! В твоих костях достаточно гармонии чтобы  загнать
любого Белого мага аж за Северный Океан. Я ведь видела, что  ты  сделал  для
девочки.
   Доррин хмурится.
   - Она вовсе не прищемила руку. Ее отец бил их обеих, и я хотел бы...
   - Ты не можешь устраивать за людей их жизнь.
   - Ты права. Я сделал что мог, но этого недостаточно.
   - Иначе и быть не может. Ты делаешь в целительстве все, на что  способен,
однако одного лишь владения магией гармонии недостаточно, -  говорит  Рилла,
окидывая Доррина с головы  до  ног  взглядом  удивительно  ясных  и  молодых
голубых глаз. - Скажи, достаточно ли иметь сильные руки, чтобы быть  хорошим
кузнецом?
   - Нет.
   - А может выращивание трав подсказать тебе,  как  их  использовать?  Тоже
нет. Ты таков же, как и все Черные, но... - тут Рилла делает паузу. - Может,
с тобой все не так плохо. Ты, по крайней мере, умеешь  слушать  людей,  а  в
сочетании с твоими способностями это сулит многое. Возьмем сломанную  кость,
как у малютки Фризы. Чтобы она срослась, нужно соединить сломанные концы, но
как ты поддерживаешь их вместе, чтобы не разошлись?
   - Накладываю твердый лубок и чуток гармонизирую место стыка.
   - Вот видишь. Я могу сделать первое, но для второго необходим Черный...
   Ее фразу прерывает стук в дверь.
   - Кто там? - спрашивает Рилла.
   - Я, Верта... у меня эта проклятая бородавка.
   - Заходи и скорее  закрывай  за  собой  дверь,  -  говорит  целительница,
ухмыляясь Доррину.
   Тот ухмыляется в ответ. Бородавка - это, конечно, дело серьезное.

LXVII

   Ближе к полудню сине-зеленое небо остается  ясным,  но  полное  безветрие
сменяется  легким  ветерком.  Отвязав  Меривен  от  куста   бузины,   Доррин
вскакивает в седло и направляет кобылу в сторону Дью. В левой седельной суме
у него лежат три образца игрушек - фургончик, мельница с  ручным  рычагом  и
миниатюрная лесопилка. Есть кое-что и в другой суме.
   Теперь, когда дорога замерзла и затвердела, Меривен чувствует себя на ней
увереннее, чем в слякоть. По пути она  обгоняет  груженные  бочонками  сани,
которые с трудом тянут к городу два битюга.
   За мостом через Вайль, уже в черте города, Доррин  предоставляет  Меривен
возможность нести его с той  скоростью,  какую  она  сочтет  нужной,  а  сам
расстегивает верхнюю пуговицу куртки.  На  Отшельничьем  холод  в  диковину,
однако ему удалось-таки научиться с ним справляться.
   Все  четыре  трубы  "Пивной   Кружки"   дымят   вовсю.   Возле   трактира
мальчишка-конюх с трудом сгружает  с  фермерских  саней  кипу  сена,  а  вот
попрошайки на ее обычном месте не видно. Не иначе, как спугнула стужа.
   Перед мелочной лавкой пусто, однако  и  у  Виллума  из  трубы  идет  дым.
Привязав Меривен и погладив ее по шее, Доррин перекидывает через плечо сумы,
вынимает из держателя посох, поднимается  по  ступенькам  и,  открыв  дверь,
ныряет в приятное тепло.
   - Чего надо? - спрашивает тощий приказчик, глядя сквозь Доррина.
   - Я Доррин. У меня есть товар, который может заинтересовать Виллума.
   - В конце зимы? Не смеши! Шел бы ты, приятель...
   Доррин смотрит приказчику в глаза и цедит сквозь зубы:
   - Я пришел не к тебе, а к Виллуму. Ступай и доложи.
   - Да... я  это...  сейчас  спрошу,  -  бормочет  неожиданно  побледневший
приказчик и суетливо удаляется в заднюю  комнату.  Доррин  хмурится,  гадая,
почему некоторые люди так недоброжелательны и почему так пугаются, стоит  на
них нажать.  Если  Виллуму  эти  игрушки  не  нужны,  он  их  не  купит,  но
взглянуть-то можно. Зачем создавать затруднения на пустом месте?
   Купец, появившийся за прилавком из-за темно-зеленой бархатной  занавески,
держит в руках увесистую дубовую колотушку.
   - Какого тебе!.. - сердито начинает он, но тут  видит  коричневую  рубаху
под курткой и темный посох в руках. Тон его смягчается:
   - А, ты ведь тот кузнец, который мастерит игрушки, верно?
   - Я самый. Привез показать тебе кое-какие поделки.
   - Все в порядке, Роальд, - говорит Виллум работнику. - А ты,  приятель...
тебя вроде Дортмундом кличут...
   - Доррином.
   - А ты, Доррин, не обессудь.  Времена  нынче  трудные,  грабители  вконец
обнаглели, вот и приходится держаться  настороже.  Тогдашнюю  твою  диковину
хорошо приняли в Фенарде, но теперь... - он пожимает плечами. -  Сомневаюсь,
чтобы у многих нашлись лишние деньги.
   - Вот и у меня их нет, - говорит Доррин,  поставив  сумы  на  прилавок  и
открывая левую. - Эти будут попроще.
   Виллум осматривает игрушки, потом берет мельницу и заводит.
   - Не могу не признать, работа хорошая. Но времена сейчас тяжелые.
   - Понимаю. Это значит, тебе, должно быть, нелегко добывать  для  торговли
всякие редкости.
   - Шел бы ты в купцы, Доррин, - усмехается Виллум. - Славно торгуешься,  у
тебя по этой части природный дар.
   - Ты мне льстишь, почтеннейший.
   - Едва ли. Похоже, ты знаешь, что чего стоит. Говори, сколько ты  хочешь.
Но имей в виду, насчет трудных времен я не шутил и заплатить много не смогу.
   -  Много  и  не  запрошу.  Думаю,  ты  сможешь  выручить  за  каждую   по
полсеребреника, а то и шесть медяков.
   - Шесть - это ты загнул. Могу предложить серебреник за все три штуки.
   - Мало. Серебреник и два медяка - это еще куда ни шло.
   - Три штуки мало. Была бы партия побольше...
   - Я могу сделать еще два комплекта. Как тогда насчет трех серебреников  с
половиной?
   - Я бы дал,  но...  -  Виллум  пожимает  плечами.  -  Ты  же  не  сможешь
смастерить их к завтрашнему дню.
   Доррин хитро улыбается, и лавочник качает головой:
   - Приятель, только не говори, что они у тебя уже готовы.
   - Я тут подумал... - говорит Доррин с  кривой  усмешкой  и,  не  закончив
фразу, достает из второй сумы шесть игрушек.
   Виллум осматривает их тщательнейшим образом и удовлетворенно кивает:
   - Хорошая работа, парень,  просто  отменная,  -  он  кашляет.  -  Роальд,
принеси три с половиной.
   Приказчик огибает Виллума и, стараясь не смотреть на Доррина,  скрывается
в задней комнате.
   - Возможно, меня заинтересовала бы еще какая-нибудь диковинка, но ближе к
весне, - произносит Виллум.
   - Можно подумать, - говорит Доррин. Голова его раскалывается, поскольку у
него имеются две старые модели, которым не нашлось применения. - Пожалуй,  я
за это возьмусь.
   Боль унимается, но лишь слегка. Не худо, чтобы кто-нибудь  торговался  за
него:  торговаться  не  лукавя  нельзя,  а  для  него  даже  намек  на  ложь
оборачивается сильной болью.
   Вернувшийся  Роальд  передает  монеты  Виллуму,  который  кладет  их   на
прилавок. Он по-прежнему держит в руках дубинку, но уже не так хватко.
   - Вот твои серебреники, Доррин.
   - Спасибо, мастер Виллум.
   Роальд отводит от Доррина глаза, а  тот,  перекинув  пустые  теперь  сумы
через плечо, проходит мимо жаркого очага и выходит на холод.
   На улице юноша призадумывается. Теперь, раз уж он  по-настоящему  занялся
продажей игрушек, не стоит ли ему последовать совету Квиллера и  вступить  в
Гильдию?
   Вздохнув, он поворачивает Меривен в сторону гавани.
   В порту Дью всего три причала, и у начала центрального из  них  находится
здание Портового Совета - серое деревянное строение в два  этажа.  Рядом,  в
похожем на сарай доме поменьше, располагается Гильдия.  Привязав  Меривен  у
дальнего конца перил, юноша бредет по раскисшему  снегу  ко  входу.  Если  в
верхнем Дью снег плотный и скрипит под ногами, то здесь он тает,  хотя  море
задыхается от плавучих льдин. Из-за них причалы пустуют. Пробиваться  сквозь
льды рискуют лишь самые опытные и отважные капитаны.
   Открыв сосновую дверь, Доррин топает ногами, отряхивая налипший  снег,  и
озирается, старясь приноровиться к тусклой лампе. Поскольку ему  неизвестно,
чего здесь можно ожидать, посох находится при нем.
   Седовласый  мужчина,  забрасывавший  уголь  в  печку,   распрямляется   и
спрашивает:
   - Кого ищешь, парнишка?
   - Я не знаю. Квиллер сказал, что мне нужно обратиться сюда.
   - Квиллер? Чокнутый игрушечник? А зачем он тебя сюда послал?
   Закрыв печную заслонку, человек в толстом синем свитере и  теплых  штанах
подходит к Доррину поближе.
   - Он сказал, что коли я занят ремеслом, мне надо вступить в Гильдию.
   - А кто ты таков?
   - Меня зовут Доррин, я подмастерье у Яррла.
   - Яррл отродясь не состоял в Гильдии и не может считаться поручителем,  -
седовласый вздыхает. - И с чего вообще тебе  приспичило  вступать,  коли  ты
подмастерье?
   - Я еще делаю и продаю игрушки.
   - Вот как? - голос гильдейского писца звучит резче. - И кому?
   - Ну... пока только Виллуму.
   - А... тогда все в порядке. Он член Гильдии и...  Да,  пожалуй,  коли  он
твой покупатель,  это  можно  рассматривать  как  форму  поручительства.  Ты
правильно сделал, что решил вступить. Ну а игрушки... Я  думаю,  это  низшая
ступень, так что ты не разоришься. Четыре медяка в год - пока ты не  станешь
продавать больше, чем на десять золотых. Тогда, но уже в будущем году, плата
составит серебреник.
   - Нужно ли мне ставить подпись на пергаменте, господин?
   - Какие тут у нас господа? Хастен меня зовут. А ты что, грамотей?
   - Не без того. Читать и писать умею.
   - Вот те на! Никак не думал, что Яррл из таковских.
   - Имеет ли значение то, что я еще и ученик целителя?
   - О, так стало быть, ты и есть тот самый.... Мне следовало бы  догадаться
по посоху. Нет, это значения не имеет. Никакого. Деньги у тебя с собой?
   Доррин отсчитывает четыре медяка.
   Писец шарит на столе, пока не находит перо и квадратный лист пергамента.
   - Так... "Вольный ремесленник До..." Ты знаешь, как  точно  пишется  твое
имя? То есть это я чушь сморозил, конечно, знаешь, но продиктуй по буквам.
   - Д-О-Р-Р-И-Н.
   Юноша еще держит в руках монеты и старается не хмуриться, но его  смущает
исходящий от писца ощутимый страх. Хастен вручает Доррину документ.
   - Это квитанция об уплате в установленном порядке гильдейского взноса.
   - Спасибо,  Хастен.  Я  как  раз  и  хотел,  чтобы  все  было  сделано  в
установленном порядке.
   - Хорошо бы и все этого хотели. Всего доброго.
   - Тебе  тоже,  -  говорит  Доррин,  понимая,  что  разговор  окончен.  Он
поворачивается и выходит. Чем он так напугал этого  старикана?  Может  быть,
все дело в истории с Нисо? Но ведь  люди,  надо  думать,  и  раньше  убивали
грабителей.
   Меривен недовольно ржет. Доррин вставляет посох в держатель и  садится  в
седло. Ему придется не просто чистить лошадку, но  и  соскребать  со  шкуры,
особенно с ног, налипший снег и ледяную корку. А потом работать  допоздна  -
дел в кузнице невпроворот, и ему надо наверстывать упущенное время.
   Впрочем, когда это он работал не допоздна?

LXVIII

   Слабый огонь в старом, закопченном очаге перевалочной станции лишь слегка
согревает полукруг спальных мешков. У единственного,  наполовину  прикрытого
ставнями окна сидит часовой, наблюдая  за  заснеженным  склоном  и  полоской
каменной стены возле  дороги.  Рядом  прислонен  лук  -  правда,  со  снятой
тетивой.
   - Пропади пропадом, это патрулирование... Шастаем невесть где, по  уши  в
снегу... Морозим мокрые задницы да гоняемся за призраками. А  кругом  только
сожженные хижины да овины... -  ворчание  доносится  от  ближайшего  к  огню
спального мешка.
   - Заткни пасть, Ворбан. Хочешь отморозить свой поганый язык,  так  высунь
его и сиди тихо, пока он не превратится в сосульку.
   - Вы все разбились на пары и друг друга греете. Вам  эта  сволочная  зима
побоку, а я тут один мерзну.
   - Сказано тебе, заткнись!
   Брид лежит в дальнем углу рядом с Кадарой.
   - Попадем ли мы хоть когда-нибудь домой?  -  шепчет  она,  почти  касаясь
губами его уха. - Я так устала от льда и снега.
   - Я тоже не в восторге от холода, - подает голос часовой, - но что  толку
сетовать? Нытьем погоду не исправишь.
   - Я еще не видела столько голодающих,  стольких  обездоленных  и  столько
ворья, - говорит Кадара, придвигаясь к Бриду ближе.
   - Тут не обошлось без Белых чародеев.
   - Будь они  прокляты!  Но  я  хочу  домой!  Лортрен  сказала,  что  можно
вернуться через год.
   - Она сказала - "самое меньшее через год". Если, конечно, ты не  захочешь
перебираться зимой через Закатные Отроги и идти пешком к Сарроннину и Сутии.
   - Я понимаю, что мы не можем пройти по чародейским дорогам, но  от  этого
не легче. Порой мне кажется, что я здесь умру. Да, мы можем вернуться  через
год, но только если найдем корабль.  Пропади  она  пропадом,  Лортрен  с  ее
ложью!
   - Хорошо Доррину с его дурацкими машинами! У него-то и еда есть, и теплая
постель.
   - А мне показалось, что там тоже довольно пусто и холодно. В его  комнате
нет даже очага. Как и у нас, - Брид крепко обнимает ее за плечи.
   - Эй, кончайте свои нежности! Я спать хочу, - ворчит одинокий солдат.
   - Тебе просто завидно, - тихонько говорит Брид.
   - Тут ты в точку попал, малый. Я весь обзавидовался, а еще чуть не околел
от стужи.
   - Постарайся заснуть, Ворбан. А хочешь, займи мое  место  и  дай  поспать
мне, - огрызается часовой.
   Вокруг очага на время воцаряется тишина.
   - Обними меня покрепче, - шепчет Кадара Бриду. - Обними и не отпускай.
   Снаружи ветер несет по дороге  легкий  как  пух  снег,  а  под  высокими,
немигающими звездами эхом разносится отдаленный крик снежного ястреба.

LXIX

   - Доррин, - окликает юношу вошедшая в кузницу Рейса.  Ваос  в  это  время
раздувает меха, а Доррин,  с  кувалдой  в  руках,  ждет,  когда