размеренный  образ его жизни разрушается до основания  каким-то непонятным и
таинственным образом, когда шуршание  гравия на площадке перед зданием клуба
заставило его оглянуться. К  клубу  подъехал роскошный  "роллс-ройс",  и его
пассажиры сейчас  как  раз  выходили  из  машины.  На какое-то  мгновение  у
коммандан-та  возникло  острое  ощущение, будто  его  перенесло назад в 20-е
годы.  Двое мужчин,  сидевшие на переднем сиденье, были  одеты  в бриджи, на
головах  у  них  были  шляпы,  вышедшие  из  моды  еще  полвека  назад.  Две
сопровождавшие их женщины были облачены в  платья,  показавшиеся комманданту
весьма  модными,  в шляпы-панамы и  держали в руках зонтики от солнца. Но на
комманданта  подействовали не столько все эти одеяния или же  находящийся  в
идеальном  состоянии  сверкающий   старинный  "роллс-ройс",  сколько  голоса
новоприбывших.    Резкие,    громкие,    но    одновременно    и    какие-то
лениво-самонадеянные, голоса эти показались комманданту пришедшими откуда-то
из лучших  времен доброй  старой  Англии. Вместе с  ними как бы накатывалась
всепоглощающая  волна  уверенности, что дела в  мире, несмотря  ни  на  что,
обстоят вполне благополучно. Подобострастность, составлявшая внутреннюю суть
натуры комманданта, -- подобострастность, освободиться от которой он не смог
бы полностью  никогда,  сколь  бы  высоких постов  и  власти  ни  достиг,  -
восторженно взыграла  в нем, когда вся  группа прошествовала  мимо него,  не
показав  даже самым мимолетным взглядом, что она заметила его существование.
Коммандант  Ван  Хеерден  всегда  ожидал  от   настоящих  англичан  подобной
отстраненности  от мира и  погруженности  в себя --  погруженности  в  такой
степени,  что она уже выходила за рамки отдельной личности и  превращалась в
нечто  непреложное и абсолютное,  в нечто  сродни  самодостаточности Господа
Бога. И вот это чудо  возникло вдруг прямо перед ним, здесь, в Пьембурге,  в
гольф-клубе  --  четверо  мужчин  и женщин,  бессодержательный треп  которых
неоспоримо   доказывал,   что,  несмотря  на   все  войны,  катастрофы,   на
неизбежность близящейся революции, беспокоиться по-настоящему было не о чем.
Ком-мандант  особенно  восхитился  той  элегантностью,  с  которой  цветущий
мужчина, переваливший за  пятьдесят и  явно верховодивший  в этой  четверке,
пощелкал  пальцами, подзывая черного  мальчика-служку, прежде чем отправился
устанавливать мяч для первого удара.
     Это  просто бесподобно!  --  воскликнула  одна  из  женщин,  когда  они
проходили мимо комманданта.  Похоже, ее  реплика  не  относилась  ни  к чему
конкретному.
     Я всегда говорил,  что Малыш просто обожает наказания, -- донеслась  до
комманданта фраза, сказанная цветущим мужчиной.  Группа прошла, и, о чем они
говорили между собой дальше, было уже не слышно. Коммандант как зачарованный
какое-то  время  глядел  им  вслед,  затем вскочил  и поспешил в  бар, чтобы
порасспросить о них бармена.
     --- Они называют  себя "Клубом Дорнфорда Йейтса", - ~ рассказал  бармен
Ван Хеердену. - Почему так, я не знаю. Во всяком случае, они говорят, что их
одежда и  треп  --  это в память какой-то фирмы, которая  называлась "Бэри и
компания" и которая лопнула несколько лет  назад. Тот, который красномордый,
- - это полковник Хиткоут-Килкуун, единственный, кого они зовут Бэри. Пухлая
бабенка   --  его  жена.  Другой   мужик  --  майор  Блоксхэм.  Можете  себе
представить, между  собой они его зовут Малышом! А ведь ему, должно быть, не
меньше сорока восьми! А кто эта худая женщина, я не знаю.
     Они  живут  где-нибудь здесь? - спросил коммандант. Ему не нравился тот
чересчур  легкий тон, каким  говорил  бармен о  поразившей  его четверке, но
отчаянно хотелось разузнать о них как можно больше.
     У полковника  что-то есть - то  ли дом, то ли квартира -- неподалеку от
отеля "Пилтдаун",  но,  кажется, они  в основном  живут  на  ферме в  районе
Андервиля.  Эта ферма как-то странно называется - "Белая женщина" или что-то
в этом роде. Мне говорили, что и дела там творятся довольно-таки странные.
     Коммандант  взял еще  порцию бренди,  сел со стаканом за свой столик на
террасе и стал  ждать возвращения четверки с поля. Бармен вышел из-за стойки
и встал в дверях с озабоченным видом, как бы присоединяясь к Ван Хеердену.
     Полковник давно член этого клуба? -- спросил коммандант.
     Пару лет, - ответил бармен, --с тех пор как они переехали сюда то ли из
Родезии, то ли из Кении, то ли еще откуда-то. Сорит деньгами, не считая.
     Заметив,  что бармен  глядит на него  с  каким-то странным  выражением,
коммандант  допил  свое  бренди   и,  не  торопясь,  отправился  осматривать
"роллс-ройс".
     -  Модель  1925  года,  называется  "Серебряный  призрак",  --  пояснил
подошедший следом бармен. -В прекрасном состоянии.
     Коммандант  что-то буркнул. Он начал  уже уставать от  бармена и потому
перешел на другую сторону машины, однако бармен и там оказался с ним рядом.
     За  ними  что-то  есть?  Вы ими  поэтому заинтересовались?  --  голосом
заговорщика спросил бармен.
     С чего,  черт  возьми,  вы  это  взяли? -- вопросом  на  вопрос ответил
коммандант.
     - Ну просто подумал,  -- сказал бармен и, бросив еще одну фразу, смысла
которой  коммандант не понял (что-то  насчет того, что не обязательно кивать
головой,  иногда  достаточно просто  моргнуть),  вернулся  в  здание  клуба.
Оставшись  один,  коммандант  закончил  осмотр машины и  уже  собирался было
уходить, как вдруг увидел на заднем сиденье  нечто такое, что  заставило его
замереть  на  месте.  Это нечто  было  книгой, и  с  ее  задней  обложки  на
комманданта   равнодушно  глядел   портрет   мужчины.   Широкоскулое   лицо,
полуприкрытые  веки, безупречно  прямой нос  и аккуратно подстриженные  усы.
Человек, изображенный  на  портрете,  смотрел  мимо  комманданта  куда-то  в
светлое,   надежно  гарантированное  будущее.  Уставившись  в  окно  машины,
коммандант Ван  Хеерден внимательно разглядывал портрет, и чем  дольше он на
него смотрел,  тем сильнее  чувствовал --  не понимал, но именно чувствовал,
притом с  необъяснимой уверенностью,  что в  своих исканиях сути английского
джентльменства,  которая  должна  была  дополнить  пересаженное  ему  сердце
англичанина, он  подошел к  рубежу какого-то очень  важного открытия.  Прямо
перед ним, на  заднем  сиденье "роллс-ройса", лежал выписанный с невероятной
точностью  портрет того самого  человека,  которым он  хотел бы  быть. Книга
называлась "Похожий на  всех", ее  автором  был  Дорнфорд Йейтс.  Коммандант
вынул блокнот и записал название книги.
     Когда  полковник-  Хиткоут-Килкуун и его друзья  возвратились  с  поля,
коммандант  уже  давно  ушел  из  гольф-клуба.  Он  направился  в  городскую
библиотеку, твердо  уверенный, что в трудах Дорнфорда Йейтса найдет разгадку
той тайны,  что  мучила его  так долго, -  как  стать  настоящим  английским
джентльменом.
     Вечером  лейтенант  Веркрамп вышел из управления  полиции и зашел домой
переодеться.  Он  чувствовал  себя в  высшей степени  счастливым  человеком.
Легкость, с какой  он развеял  подозрения  комманданта; результаты,  которые
обещала дать распространенная среди полицейских анкета; перспектива провести
вечер в  обществе  доктора  фон Блименстейн -  - все  это  вместе  взятое  и
сообщало  лейтенанту  радостное  ощущение  жизни.  Особую  пикантность  всем
достижениям Веркрампа  придавало  и то  обстоятельство,  что  подслушивающая
аппаратура оставалась-таки  в  доме комманданта. А значит, лейтенант  может,
валяясь в собственной постели, слышать каждое нескромное движение, сделанное
коммандантом у себя дома. Лейтенант  Веркрамп тоже чувствовал, что он  стоит
на рубеже  какого-то  важного открытия, которое изменит  всю его  жизнь и из
второго человека  в  управлении сделает  его первым,  что, конечно же, более
соответствовало   бы  его  способностям.   Ожидая,  пока  наполнится  ванна,
лейтенант  Веркрамп  настроил  у  себя  в  спальне  специальный  приемник  и
проверил, работает  ли подсоединенный  к нему магнитофон. Вскоре  он  сможет
слушать  все  передвижения  комманданта  по  дому,  даже  когда  тот  станет
открывать или  закрывать на кухне посудный  шкаф. Убедившись, что аппаратура
работает  отлично,  Веркрамп выключил  ее  и  отправился  в  ванную.  Когда,
помывшись, он собирался вылезать из ванной, кто-то позвонил в дверь.
     Черт возьми, - воскликнул Веркрамп, хватаясь за полотенце и недоумевая,
кто мог  бы заявиться к  нему в столь неподходящий момент. Роняя  по  дороге
капли  воды, он  пошел  в прихожую,  недовольно открыл дверь и  был поражен,
увидев на лестничной  площадке  доктора  фон  Блименстейн.  -- Я не  хочу...
-машинально начал он, реагируя  все  еще  на звонок в дверь  в неудобное для
него время, а не на того, кто стоял за этой дверью.
     Правда, не хочешь, дорогой? -- громко спросила доктор фон Блименстейн и
распахнула свою ондатровую шубку, чтобы продемонстрировать плотно облегавшее
ее  платье  из какого-то кричащего, в блестках материала.  -  Ты, правда, не
хочешь...
     О Господи!  - проговорил Веркрамп,  растерянно озираясь по сторонам. Он
сознавал, что его соседи весьма уважаемые люди и что доктор фон Блименстейн,
при  всем ее  образовании и при всех ее высоких профессиональных  качествах,
никогда  не  пользовалась  репутацией  человека,  соблюдающего все  тонкости
общественных  приличий. Он совершенно не хотел,  чтобы  кто-нибудь увидел их
именно тогда, когда он, обмотанный  лишь  полотенцем, стоял перед докторшей,
тоже вроде бы во  что-то замотанной. -  - Входите, быстро, -- выкрикнул  он.
Несколько  обескураженная таким  приемом, доктор фон  Блименстейн  запахнула
шубку и вошла.  Веркрамп поспешно  запер дверь  и шмыгнул мимо  нее назад  в
спасительное уединение ванной  комнаты. -- Я вас не ждал,  --  прокричал  он
оттуда уже помягчевшим голосом. -- Я собирался заехать за вами в больницу.
     Мне так не терпелось вас увидеть, - прокричала ему в ответ докторша, --
что я решила сделать вам небольшой сюрприз.
     Да уж, сделали, -  - пробурчал Веркрамп,  безуспешно пытаясь отыскать в
ванной куда-то запропастившийся носок.
     Не поняла. Говорите громче.
     Веркрамп в конце концов нашел носок под самой ванной.
     Я  сказал,  что  вы  действительно сделали  сюрприз. --  Поднимаясь, он
ударился головой о ванну и выругался.
     - Вы  не сердитесь  на меня за то, что я пришла без предупреждения?  --
спросила докторша. Веркрамп в зто  время сидел на краешке ванны  и натягивал
носок. Тог оказался мокрым.
     Нет,  конечно  же,   нет.   Приходите,  когда  хотите,  -  с  некоторым
расстройством в голосе ответил он.
     - Правда? Вы это искренне говорите?  Мне бы не хотелось оставлять у вас
впечатление, будто бы я...ну... как бы навязываюсь, - - продолжала докторша.
Веркрамп, убеждая ее в том, что, напротив, он очень рад  и она действительно
может приходить к нему, когда захочет, попутно  обнаружил, что  вся  одежда,
которую он заранее сложил на крышку унитаза, из-за внезапного прихода гостьи
оказалась  тоже  мокрой.  Когдалейтенант  Веркрамп в  конце концов  вышел из
ванной, он чувствовал, что весь он какой-то холодный и влажный. К тому же он
был совершенно  не готов  к  зрелищу, открывшемуся  его  глазам. Доктор  фон
Блименстейн,  сняв ондатровую шубку,  в провокационной  позе лежала на софе.
Ярко-красное  платье   облегало  ее   настолько   плотно,  что   создавалось
впечатление,  будто на теле вообще ничего нет. Пораженный ее видом, Веркрамп
недоумевал, как она вообще смогла влезть в это платье.
     Нравится? - спросила  докторша,  томно потягиваясь. Веркрамп сглотнул и
сказал,  что  да,  очень  нравится. Растягивающийся  нейлон. Это  называется
"влажный стиль".
     Веркрамп как загипнотизированный смотрел на ее грудь. Только сейчас  он
с ужасом  понял, что  ему предстоит провести вечер  в общественном  месте  с
женщиной,  на  которой,  по существу, не было ничего,  кроме полупрозрачного
алого чулка, только натянутого не на ногу, а на все тело. Лейтенант Веркрамп
всегда  гордился  своей  репутацией  человека,   который  ведет   трезвый  и
богобоязненный    образ     жизни.     Кроме     того,    как    прихожанина
голландско-реформистской церкви  его просто шокировало  то, как  была  одета
докторша. По дороге к отелю "Пилтдаун" он, сидя за рулем, утешал себя только
тем, что  это мерзкое платье облегало фигуру  настолько  плотно, что  в  нем
невозможно  будет танцевать. Сам лейтенант Веркрамп  не танцевал. Он считал,
что танцы -- это грех.
     Когда  возле гостиницы швейцар  открыл  дверь  машины,  ощущение  своей
социальной  неполноценности  стало  у   Веркрампа  еще  более  острым.   Его
болезненному  обострению  способствовало  и  то, что "фольксваген" Веркрампа
оказался рядом с чьим-то "кадиллаком", да и манеры самого швейцара тоже.
     Где у вас брассерия? -- спросил Веркрамп.
     Что,  сэр?  -- переспросил швейцар, не  сводя глаз  с груди доктора фон
Блименстейн.
     Брассерия, -- повторил Веркрамп.

     У нас ее нет, сэр, -- ответил швейцар. Доктор фон Блименстейн пришла на
помощь.
     Брасэрия, -- сказала она.
     Ах,  вам нужен гриль-зал, -- сообразил швейцар и, все еще не веря своим
глазам, объяснил им, как пройти в  бар. Веркрамп обрадовался, увидев, что  в
баре  царил  полумрак,  и  устроился  в  уголке  так,  чтобы  оставаться  по
возможности  незаметным.  Увидев,  что  Веркрамп тщетно пытается отыскать  в
перечне напитков хоть  одно  знакомое ему  название,  доктор фон Блименстейн
снова пришла  на помощь и  заказала официанту,  уже начинавшему  высокомерно
смотреть на Веркрампа, два сухих мартини.  После того как они выпили  по три
мартини, Веркрамп почувствовал себя намного лучше.
     Доктор  фон   Блименстейн  рассказывала   ему  о  том,   как  психиатры
вырабатывают у пациентов отвращение к чему-либо.
     -  Мы  действуем  прямо  и  честно,  -  -  объясняла она.  --  Пациента
привязывают к кровати, а на экране  показывают ему  слайды  с  изображениями
того  извращения,  которым  он   страдает.  Например,  если  имеешь  дело  с
гомосеком, надо показывать ему голых мужчин.
     Правда? -- переспросил Веркрамп. -- Как интересно. А что потом?
     В тот момент, когда показываешь слайд, надо тряхануть его током.
     Веркрамп был в полном восхищении.
     И это его вылечит? -- поинтересовался он.
     В конце концов  всякий раз, когда ему  будут  показывать слайд, у  него
будет возникать острая отрицательная реакция, -- сказала врачиха.

     Совершенно   естественно,   -  -   подтвердил   Веркрамп,  который   из
собственного  опыта хорошо  знал,  что использование  электрошока  в  тюрьме
вызывало у его заключенных только отрицательные реакции.
     Чтобы  лечение  подействовало  по-настоящему,  его  надо  проводить  на
протяжении  шести  дней,  продолжала  доктор  фон  Блименстейн,  --   но  вы
удивитесь, какого эффекта мы достигаем при помощи такого простого лечения.
     Веркрамп ответил, что, по его мнению, ничего удивительного в этом  нет.
Пока  они  ели, доктор  фон Блименстейн  объяснила  ему, что  для  излечения
полицейских Пьембурга от  склонности к  межрасовым сношениям  она предлагает
использовать схожий, только слегка видоизмененный метод. Веркрамп, в  голове
у которого уже туманилось от  выпитого джина и вина, попробовал  представить
себе, что именно она имела в виду.
     Я не очень понимаю... -- начал он.
     Голые черные женщины, -- ответила докторша с улыбкой и вновь склонилась
над тарелкой, в которой лежал толстый бифштекс.  -- Показывать  им на экране
голых черных баб и в это время бить током.
     Веркрамп смотрел на нее с нескрываемым восхищением.
     Великолепно! - произнес он. - - Блистательно! Вы просто гений.
     Доктор  фон Блименстейн жеманно улыбнулась. Ну, в принципе это  не  мое
изобретение,  скромно сказала Она,  --  но,  пожалуй,  можно  сказать, что я
применила идею к условиям Южной Африки.
     Это  настоящий прорыв,  настаивал  Веркрамп. - -  Можно  даже  сказать,
наиважнейший прорыв.
     Приятно сознавать, что это так, -- промурлыкала врачиха.
     Я хочу произнести тост, - - сказал Веркрамп, поднимая бокал. -- За ваши
успехи!
     Доктор фон Блименстейн тоже подняла бокал.
     - И за твой успех, дорогой. За наши успехи!
     Они выпили. Веркрамп почувствовал, что впервые в жизни он по-настоящему
счастлив. Он  ужинает в изысканном отеле с красивой женщиной, сотрудничество
с которой поможет ему войти в  историю. Белых руководителей Южной Африки уже
больше не  будет  преследовать  кошмар,  что вся страна  может  со  временем
превратиться  в  страну  одних  только  цветных.  Заручившись  поддержкой  и
сотрудничеством   доктора  фон  Блименстейн,  Веркрамп  организует  по  всей
республике  специальные  клиники, где  белых  извращенцев  будут  излечивать
электрошоком  от  их болезненной тяги к  сношениям  с  черными женщинами. Он
наклонился через  стол к  тому месту,  где  была видна полуобнаженная  грудь
докторши, и взял ее за руку.
     - Я люблю тебя, -- сказал он.
     Я тебя тоже люблю, - - проворковала в ответ докторша, поедая его хищным
взглядом. Веркрамп нервозно огляделся по сторонам, но убедился, что никто из
находившихся в ресторане на них не смотрит.
     По-хорошему люблю, конечно, - - добавил он после некоторой паузы.
     Доктор фон Блименстейн улыбнулась.
     Любовь не  бывает хорошей,  дорогой,  - - сказала она. -  Любовь всегда
бывает только темной, страстной, насильственной и жестокой.
     Да?.. Вот как? -- удивился Веркрамп, который  никогда прежде не думал о
любви  под  таким углом. -Я хотел сказать, что любовь  -- это что-то чистое.
Моя любовь.
     Огонь, горевший до этого в глазах  доктора  фон  Блименстейн, как будто
замигал и потух.
     Любовь - - это желание, - - ответила она. Ее плотно  обтянутая нейлоном
грудь  практически  лежала на  столе,  и  от  этой груди  исходила  какая-то
неясная, но реально ощутимая угроза, начинавшая уже беспокоить Веркрампа. Он
подтянул под столом свои тощие ноги и задумался, о чем же говорить дальше.
     Я  хочу  тебя,  -  - сказала  докторша, подкрепив  свои слова тем,  что
вонзила свои малиновые ногти в ладонь  Веркрампа. --  Я очень  тебя хочу! --
Лейтенант Веркрамп непроизвольно вздрогнул. Под столом мощные колени доктора
фон Блименстейн крепко зажали его ногу.  -- Я хочу тебя,  -- снова повторила
она.
     Веркрамп, уже начинавший чувствовать себя так, как будто он оказался за
одним столом с извергающимся вулканом, машинально ответил:
     -  Может быть, мы пойдем?  -- и  только потом сообразил,  как истолкует
врачиха  это его внезапное  желание  покинуть  ресторан с его  относительной
безопасностью.
     Когда они шли к машине, доктор фон Блименстейн взяла Веркрампа под руку
и  сильно притянула  его  к себе. Лейтенант открыл машину, подержал дверь, и
докторша  с  легким  свистом нейлона  села.  Веркрамп,  у  которого  прежнее
ощущение   своей  социальной   неполноценности   сменилось  теперь  чувством
неполноценности  сексуальной  -  так  подействовала  на  него  откровенность
высказанных врачихой желаний, - неохотно уселся рядом с ней.
     -  Вы не поняли,  --  сказал  он,  запуская мотор, -- я не хочу  делать
ничего такого, что могло бы испортить этот прекрасный вечер.
     Рука доктора фон  Блименстейн легла  в темноте  ему  на колено и крепко
сжала его.
     - Не  надо чувствовать  себя виноватым, - -  проворковала она. Веркрамп
резко включил задний ход.
     - Я вас слишком уважаю, -- ответил  он. Доктор фон Блименстейн положила
голову ему на
     плечо, и он ощутил  тяжесть ее ондатровой  шубки, почувствовал запах ее
сильных духов.
     - Ты такой  стеснительный, -  сказала она. Веркрамп  выехал со  стоянки
около отеля и повернул к Пьембургу, огни  которого светились впереди, далеко
под ними. Внезапно часть огней в городе по