трюгодией" -
долитературная комедия, еще слитая с трагедией522. Первоначальное тождество
трагедии и комедии находит подтверждение в сатириконе, который представляет
собой драму, потенциально содержащую в себе и комедию и трагедию. Ее хор тоже
состоит из зверей, из тех же козлов, и название этик козлов тоже обозначает
растительность и еду. Сатарова драма и сатиры, в противоположность трагедии и
комедии, семантически и социологически увязываются еще с двумя явлениями: с
Сатурналиями и с сатурой римлян523. Мы уже имели возможность убедиться по цирку
и амфитеатру, что греческую драму не следует изучать в искусственной изоляции от
Рима; теория заимствования, видевшая в Риме слепого подражателя Греции, закрыла
от исследовательского взора много свежего материала, - между тем Рим,
продолжавший местную фольклорную традицию Этрурии, Кампаньи и Лациума, имел
много архаичных форм, не только не уступавших Греции, но иногда и превосходивших
ее по древности. Сатиры - привычные спутники Диониса, к которому они прикреплены
так же, как траге-
152
дия с ее козлами: в то же время их фаллическая роль в природе комедии давно
установлена наукой. Этот хор, однако, мы встречаем не в одной драме, подобно
хору трагосов, но во всех актах, метафорически передающих образ рождения из
смерти, каковы триумф, похороны, свадьба, день рождения524. Протагонистом этого
хора, как выражение множественной единичности, является однако, не Дионис, а
скорее Сатурн, персонификация сперва неба и солнца 'года', солнечного времени, а
затем года растительного и эсхатологического, посева и жатвы, семени, зерна,
хлеба525. Это возвращает нас к Сатурналиям, о которых уже было много сказано
раньше. В Сатурналиях - те сатирические действа, которые впоследствии становятся
драмой: здесь аграрные элементы, дублированные актами шествия, еды, брака,
перехода из смерти в жизнь; смех, инвектива, глумление и сквернословие находятся
тут же. Это здесь приговоренный к смерти, умерший (ср. римский амфитеатр)
разыгрывает царя-победителя-жениха и предается смерти, - и у него-то как раз
смеховая роль шута. О том, что Сатурналии разыгрывались именно звериным хором,
говорит фольклорная традиция: те праздники, которые сохранились в быту на месте
Сатурналий, чрезвьиайно закрепили моменты зооморфного ряженья и еды в форме
священного обжорства. Обряды типа "козла отпущения" прикреплены именно к этим
праздникам, и многие свидетельства говорят, что в роли умершего раба и шута
первоначально были звери, в частности - и козел526.
10. Очистительная обрядность и 'катарсис'
Это звериное действующее лицо, связан ное с обрядами типа Сатурналий, имеет
отношение и к драматической обрядности. Существует мнение, что козел отпущения
сыграл основную роль в происхождении трагедии527. В этом - большая
односторонность. Представление о возрождении из смерти связывалось еще в
охотничьем сознании со зверем, метафорическими формами представления были
шествие, борьба, разрывание-еда. Естественно, что в последующий период начинает
казаться, что животное-то и приносит это возрождение из смерти; и приносит его в
актах смерти собственной, избавляя от нее весь коллектив (агнец, искупительная
жертва)528. Можно проследить, как первоначально акты кругового шествия
воспринимаются в виде нового рождения солнца и нового света: эти обходы
совершаются всем общественным коллективом, представляемым зверями; позднее - это
круговое шествие с животными. После
153
такого обхода шествующее животное умерщвляется; его мясо сжигается, его кровь
проливается. Однако окропление кровью и сам акт сжигания говорят о том, что
когда-то было время, когда пир, заключавший этот обряд, состоял из вкушения
этого животного529. Такие действа известны под именем очистительных,
люстрационных. У римлян термин "люструм", lustrare означает 'светить',
'очищать', 'обходить кругом', люстрационные обряды состоят в том, что жертвенные
животные обводятся вокруг объекта очищения и потом закапаются; приурочиваются
эти обряды к определенным солнечно-лунным циклам, позднее - к земледельческим
периодам530. Очищение как акт отождествления с сиянием нового солнца, как
действо, дублирующее возрождение светила от смерти, дает себя знать у орфиков:
для них очищение есть акт смерти, при котором смертные тела становятся
светилами, 'смерть' идентифицируется с 'грязью', противоположностью которой
является 'чистота'531. Эти очистительные животные, носители семантики очищения
от грязи-скверны, эти жертвы-звери, которых сбрасывали со скалы, закалали,
топили, сжигали и вешали, были собственно теми Ярилами и майскими парами,
куклами и чучелами, о которых я говорила в связи с обрядами типа Сатурналий. Их
оформления различны, смотря по стадиальности; они - козлы, но также и стручковые
плоды, боб и горох, как те же носители скверны, потопляемые и изгоняемые532.
Позже это люди, называемые в Греции фармаками, он и она, которых обводили по
всему городу, топили, сбрасывали со скалы, изгоняли за черту города533. Смерть
этих очистительных жертв приносила в силу редупликации избавление от смерти
всему общественному коллективу: вот почему, когда наступал мор, прибегали к ним
так же, как и к постановке игр. Но дело не в том, что 'козлы отпущения' были
основой этих игр, а в том, что 'актер', 'покойник' и такой 'козел' были
различными метафорическими разновидностями одного и того же образа смерти как
оживания. Козел отпущения, фармак, раб-шут персонифицировали собой 'год', в
течение которого они пользовались хорошим содержанием; по прошествии года они
обращались в старый год, который нужно было умертвить (очистить) и заменить
новым. Понятно поэтому, что обряды очищения сопровождали мистерии и
драматическую обрядность как дубликат; такое очищение называлось 'катарсис' или
'катармос' и заключалось в убиении жертвенного животного534. В то же время
154
'жизнь' представляется в анимистический период как 'душа, и самое
'очищение-жизнь', дальше - 'очищение жизни' обращается в 'очищение души'535. В
классовом обществе этому конкретному термину придается отвлеченное,
психологическое значение. Рядом с очищением, ритуально сохраненным в трагедии
перед началом представления, за традицией закрепляется и другое, отвлеченное
очищение как одно из якобы свойств производимого ею воздействия на слушателей536
В то же время это же очищение души сохраняется и за комедией, и под ним
понимаются ночные обряды инвективы и глумления, разыгрываемые на повозках537.
11. Сатура и фарс
Этот элемент инвективы и глумления, играющий решающую роль в комедии, в
свернутом виде присутствует в шутовской обрядности Сатурналий, в драме сатиров и
особенно в сатире или сатуре. С одной стороны, 'сатура' означает блюдо, полное
плодов и разнообразных семян, вроде греческой культовой панспермии; 'сатур'
значит 'сытный', 'изобилующий', 'полный'538. С другой стороны, 'сатура' - это
'начинка', 'колбаса', 'пудинг', 'фарш'539. И, наконец, с третьей - это
драматический жанр в метрической форме, исполнявшийся под аккомпанемент
флейты540. Однако рядом с драматической формой сатура или сатира принимала
смешанный характер поэзии и прозы, об архаичности которого я говорила выше; это
был жанр, в основном инвективный, находящий параллель в древней аттической
комедии541. Подобно тому как в Греции культ плодородия был связан с определенным
ритмом, с определенным песенным размером - ямбом, который играл роль ячейка
культового жанра, а именно жанра инвективной песни, - в Риме эту
культово-жанровую функцию выполняет сатира-сатура с рядом стоящим сатурническим
стихом и размером542. У нас нет источников, которые позволяли бы получить ясную
картину происхождения сатурнического стиха и его возможных реальных связей с
сатурой; можно говорить лишь о лингвистической увязке между ними и Сатурналиями
и догадываться о былой культовой связи с обрядами плодородия534. Однако не нужно
искать отвлеченных понятий там, где доминируют одни конкретности; если смотреть
на сатиру как на литературный обличительный жанр, то у сатурнического стиха не
окажется с нею ничего общего. Но в доклассовом обществе все эти культовые жанры
складываются смыслом, находящимся в полном противоречии к смыслу позднейшему,
формально-логическому. Сатура, являясь
155
обозначением смеси семян и фарша, оказывается культовым жанром потому, что ее
именем покрывались действа, в которых воспроизводилась интерпретация природы,
взятая под углом зрения конкретных производственных условий, т.е. земледелия.
Как указал еще Дитерих, сатура - прямая аналогия к фарсу544; впрочем, нужна
поправка: фарс и произошел из обрядов типа сатуры. Сатура дает непосредственное
обозначение жирной еды; пироги, колбасы, фарши - культовые блюда, состоящие из
начинки. Но почему фарш стал таким культовым блюдом? Да потому, что он
первоначально состоит из разрубленного на куски мяса или рыбы и представляет
собой более высокую стадию оформления той же еды - расчлененного, разнятого на
части животного. К этому нужно прибавить, что такой фарш, такая колбаса
начинялись еще и кровью, - и тогда станет ясно, что метафора 'еды' здесь все та
же и что в этих колбасах и фаршах мы имеем стадиальное оформление, более
позднее, омофагии545. Вот почему сатура и фарш становятся фарсом, архаичным
культовым действом, вариантным к комедии; вот почему названием колбасы
обозначаются комические жанры (например у древнейшего комика, Эпихарма)546, и с
колбасой связываются инвективно-сатирические представления547. В то же время
неспроста обсценность передается термином 'еды', сальностью как такой же
метафорой плодородия. На последующих стадиях метафора кровяного и мясного
'фарша' соответствует метафоре 'смеси плодов' и 'смеси семян' (панкарпии и
панспермии) как сбора всех существующих родов фруктов, злаков, мяса и жира и как
своеобразно понятого животного и растительного коллективизма. Метафора 'смеси',
вытекающая из предпосылок сознания становится культовой метафорой, которая
принимает впоследствии, наряду с сатурой, трагосом и т.п., характер литературной
формы - сознательной смеси поэзии и прозы, смешения языков, конгломерата
различных жанров, особенно высоких с низкими548. То, что сатура-сатира носит
название по смеси семян, плодов или фарша - несомненно; но самая-то 'смесь',
дающая себя знать в качестве распространенного жанрового явления, не есть
самодовлеющая и готовая величина.
12. Умирающие и воскресающие боги хлеба и каши
Раннее земледелие, как известно, проходит под знаком первенства женщин;
скотоводство продолжает оставаться в руках мужчин, и одомашненные животные
становятся на место прежних тотемов. В этот период тотемистической,
космогонической трапезой
156
служит уже не дикий зверь, а мирное божество в виде домашней скотины, - в
частности козел. Трагосы и сатиры, сперва означавшие диких козлов и связанные,
по-видимому, с солнцем549, становятся прирученными животными; все же сатиры -
это еще лешие, лесные звери, козлы, живущие в лесной чаще. Рядом с домашним
животным божество является и в виде хлебного блюда, хлеба. В земледельческую
эпоху исчезающий-появляющийся в актах разрывания тотем становится съедаемым,
умирающим и воскресающим божеством в форме домашней скотины (ягненка, барана,
козла, быка, свиньи и т.д.), хлеба. История такого божества составляет его
страсти, воспроизводит принесение его в жертву, его смерть в страдании,
заканчивающуюся воскресением; теперь животное не только разрывается, но и
расчленяется для вкушения, и расчленяется, преломляется и раздается
присутствующим хлеб550. В силу тотемистической традиции, божество есть еда;
'царь-жрец' или 'жрец-повар' являются персонифицированной едой: каждый член
племени - часть той же еды. Так родо-племенное божество олицетворяет и еду и, в
то же время, того, кто ее приготовляет и съедает. Участниками обряда, в котором
воспроизводились страсти жертвенного бога, домашней скотины или хлеба, его
смерти и воскресения в форме омофагии, являлся весь племенной хор, с возрастным
и половым разделением; однако хор сатиров, играющий видную роль при похоронах,
свадьбе, триумфе и т.д., показывает, что драматическая обрядность была только
одной из форм переосмысления реальности и в лице своего звериного и
растительного хора воспроизводила жизнь всего племени. Итак, в хоре трагосов и
сатиров мы имеем олицетворение еды, вина-крови и хлеба-тела, чьи корифеи - эти
же вино (кровь) и хлеб (мясо). Однако хлеб - понятие широкое. Его бытовым
архетипом служат травы, зелень и плоды деревьев, как например желуди551; вслед
за ними идет питание сырыми взращенными растениями, сперва стручковьми, а потом
и злаками552. Но и зерна колосьев тоже имеют свою историю в качестве архаичного
"продукта питания". Их употребляют в еду, просыпав: это - древнейшая форма
хлеба; затем их размалывают ручным способом; еще дальше их толкут и разбавляют
водой и только в позднейшей стадии замешивают и заквашивают553. Итак, хлебу как
одной из форм месива предшествует хлеб в виде похлебки или каши, т.е.
растолченных зерен с примесью воды, большей или меньшей густоты. Сперва эта
похлебка стручковая, сделанная из бобов, гороха и чечевицы;
157
затем она из полбы, ячменя и пшеницы554. На последующих стадиях общественного
мировоззрения эти объекты пищи становятся священными; они остаются
принадлежностью алтарей и жертвоприношений и потому кажутся освященными и искони
присущими богослужению, что ведет к тому, что прежнее производственное бытовое
их потребление обращается в праздники. Так, у греков и римлян каши-похлебки
имели священное значение, хотя представляли собой первобытные формы древнего
питания; каша из пшеницы, полбы или смешанных зерен дает название целому ряду
праздников555. У римлян каша из крупно молотой ячменной крупы составляет
центральный момент жертвоприношения, она играет видную роль и в свадьбе, рядом с
полбой-пшеницей и кашами556. В праздник весталок, при Сементивах и Либералиях,
на первом месте мы встречаем обряд хлеба557. Минуя такие праздники вегетации,
как греческие Талисии, Тесмофории, Галоа, Плюнтерии, Дионисии и мн. др. с
центральной сценой еды и мучного жертвоприношения, я приведу только пример
греков, которые в древнейших жертвоприношениях употребляли ячмень, хотя и
приносили первинки от других злаков; распорядитель этих приношений и принимающий
начатки назывался рудиментарно "сборщиком ячменя"558. И в этих религиозных
обрядах и в театральной драме мы упираемся в быт, когда при культовой трапезе в
пританее мы застаем в качестве меню ячменную похлебку, сливки, сыр и порей, то
оно оказывается в трактовке воссоздания архаического быта559; когда в культе
перед нами обрисовывается сакральная роль этого ячменя либо полбы, то
оказывается, что они чтятся больше всего оттого, что наиболее архаичны560. Но
когда мы подходим к такому явлению, как жертвоприношение ячменных зерен или
полбы, и узнаем, что в древнейших обрядах они посыпались на голову жертвенных
животных или прямо на алтарь или на голову новобрачных, то перед нами встает ряд
выводов561 Прежде всего, в жертвенных животных мы узнаем корифеев брака, а также
хор драмы, тоже олицетворявший все эти зерна, каши, похлебки (сатура, трагос,
сатиры). Кроме того. эти же самые зерна, злаки и плоды бросались в зрителей как
в другую часть такого же хора и назывались 'трагемата', от того же глагола
'трагейн' - 'есть сырое'562.
13. Бобово-чечевичные фарсы
Из архаичной производственной растительности, служившей объектом обработки и
пищи, наибольший след в первобытном сознании оставили стручковые плоды и
особенно похлебка-каша из бобов и чечеви-
158
цы. Это древнейшее бытовое питание, огромное количество бобов найдено под
развалинами древней Трои, но эти же бобы засвидетельствованы в древнем Египте, в
Индии, Персии, у Израиля и у арабов; индо-европейские ученые полагают, что эта
"доисторическая" еда пришла от пеласгов и кельтов563. Бобы метафоризировались
как смерть; поэтому у целого ряда племен, поздней - государств, их не ели, и они
оставались только объектом культа564. Так как смерть представлялась
воскресением, спасением и исцелением, то и бобы служили спасительным
средством565; в то же время с ними было связано 'безумие' и 'глупость',
древнейшее гаданье, древнейшая игра, предшествующая костям, суд566, - по вполне
понятной семантической близости этих метафор со смертью. Отдельная большая
филиация мифов, культов и обрядов говорит о производительной стороне
смерти-бобов, об их рождающей и плодородящей функциях567. Бобы и горох -
заместители козлов отпущения; праздник бобов представлял собой один из архаичных
вариантов Сатурналий; бобовый царь получал царство в акте еды пирога с бобом и
одновременно он оказывался мужем бобовой царицы568. Обычное олицетворение боба -
это или король или шут. Как персонификация еды, глупости и смерти, фарсовые шуты
получили название, с одной стороны, по похлебке-каше, с другой - по стручковым
плодам569. Рядом с олицетворением еды в шутах мы найдем его и в виде бытового,
позже - культового действа, которое станет драмой. Такова сатура-сатира, такова
трагедия (где 'трагос' значит и 'каша'), таковы оскские ателланы. Их персонаж
был неподвижен, подобно позднейшей commedia dell'arte, с типами и масками раз
навсегда данными. Протагониста звали Маккус (греческое Макко), его
отличительнымы чертами были прожорливость, глупость и трусость579. Дитерих
доказал с полной убедительностью, что это имя означает бобовую кашу и
соответствует римской национальной еде итальянских крестьян, похлебке-каше из
ячменя, полбы или бобов571. К этому корню он относит и позднейшие 'маккарони'
как олицетворение национальной мучной еды и шута, глупости; в частности,
смешанная шутовская поэзия, так называемый макаронический стих, дает, в моих
глазах, хороший пример смешанного языка и специального языкового жанра,
прикрепленного к культовому жанру, вроде ямба, сатурнического стиха,
фесценнинного и т.д. Таким образом в Маккусе Дитерих видит, воплощенное
нацинальное блюдо и аналогию к будущему немецкому шуту-колбасе Гансвурсту572.
159
Отсюда один шаг, чтобы перейти к греческой чечевичной похлебке, так называемой
"факэ". Она, действительно, дает свое имя и пародиям, и фарсам, и одновременно
их авторам. Кроме того, в древней комедии ей дана роль национального блюда, и на
сцене непосредственно изображается еда этой похлебки протагонистом. Эта факэ
есть аналогия к 'макко', и в лице новогреческого Фасулиса мы и имеем такого же
Маккуса, олицетворение чечевичной или бобовой похлебки573 Кроме того, эта "факе"
соответствует и римской "фаба", дающей название мимическому жанру, так
называемому - фаба-миму, который реконструируется Биртом как бобовый мим и
"драма обжорства"574. У всех почти древних комиков мы находим речь о чечевичной
похлебке, и Афиней, цитируя выдержки из комедий, где трактуется 'факэ',
приводит, кроме Софила, - Тимона, Кратеса, Хрисиппа, Аристофана, Эпихарма,
Антифана и Деметриона. Не случайно, что название этой похлебки дается зачастую в
виде прозвища людям, то сестра Одиссея будто бы называлась Факэ, то Факэ -
прозвище сочинителя пародий Гегемона, то другой пародист, Сопатр, называется
Факий575. Такие олицетворения делают понятными образы воплощенных протагонистов,
и вполне законно желание Дитериха поставить знак, равенства между 'факиос' и
'маккус'576.
14. Страстные боги и фарсовые шуты
Вот эта-то первобытная еда, состоявшая из стручковых плодов, бобов, гороха,
фасоли и сухих смокв, называлась 'трагематами', лакомством и десертом, и служила
"вторым столом"577, ясно, что она подавалась после обильной трапезы только как
традиционный пережиток. Это те самые "трагематы", которые бросались в публику во
время представления, следовательно, в то время как на сцене хор и протагонист
олицетворяли эти самые стручковые плоды, каши и похлебки и на сцене же ели их, -
публика уподоблялась им же. Но самый акт бросания, перебрасывания снова уводит
нас к агонам и поединку, ведь так бросали камнями друг в друга, так
перекидывались