осле его победы над драконом тьмы Пифоном и
должны были изображать эту борьбу и эту победу. Совершенно произвольно полагают,
что мусические агоны присоединяются к гимнастическим агонам гораздо позднее;
напротив, борьба в песенной форме сопутствует действенной борьбе искони.
Пифийские игры характеризуются как раз преобладанием мусических поединков,
позднее прикрепленных к культу "бога искусства", но, в сущности, бога солнца -
смерти (ср. "Илиаду"), Аполлона; эти игры происходили раз в восемь лет под
надзором дельфийских жрецов. Основным песенным жанром, служившим здесь предметом
состязания, был так называемый 'номос'; это совершенно стереотипная, узаконенная
раз навсегда по своей структуре, композиции и тематике песня, которая
исполнялась одним запевалой под аккомпанемент флейты: победитель получал в
награду яблоки или венок из священного лавра Темпейской долины, за веткой
которого отправлялась торжественная процессия во главе с мальчиком, имевшим
цветущих родителей и срезавшим этот лавр золотым ножом447. Последнее
обстоятельство указывает на то, что шествие во главе с мальчиком, несущим
золотой нож, имело первоначальное значение ' новорождение солнечного света', -
'дитя' и 'мальчик' как метафоры солнца давно известны, подобно и метафоре
'золота'; а шествие - обычная интерпретация солнечного нарождения. Вся вместе
взятая картина хорошо разъясняется на материале двенадцати томов "Золотой ветви"
фрезера; но если не смешивать зараз всю существующую мифологию и обрядность, то
можно выделить в этой картине пифийского шествия внутренний стержень ее смысла.
Сперва это солнечное прохождение, выполняемое всей общественной группой; затем
эта процессия представляет собой рождение уже не солнца, а плодородия,
растительности. Победа в поединке сопровождается новым появлением света или
новым рождением плодородия; тот, кто одержал в борьбе верх и остался жив,
уподобляется яблоку, сельдерею, лавру - очень древним родам растительности,
предшествующим, по роли в производстве и культе, злакам и хлебу. Точно так же и
в Олимпиях победитель получал награду в виде древесных листьев или пальмовой
ветви, которые лежали на тре-
136
ножниках в Олимпийском храме448; метафорическое тождество 'победы над смертью' и
'молодой растительности' получает только тогда значение награды за победу, когда
появляется причинно-следственное мышление и возможность выводить во времени из
предыдущего события последующее как его логическое следствие.
2.Олимпии
По словам исследователя олимпийских игр, у каждого племени был свой особенный
миф о возникновении Олимпий и об их основателе449; это можно сравнить со
множеством племенных мифов об отдельных богах и крупных празднествах, имевшихся
именно у многих племен в тождественных формах. Здесь имена распределены между
Зевсом, Гераклом, Аполлоном, Гермесом и Аресом, поскольку основателем
собственного культа должен оказаться сам бог; и в данном случае он либо
световой, небесный, огневой (Зевс, Аполлон, Геракл, Арес), либо подземный
(Гермес, но также и Геракл с Аресом); устойчивей всего оказывается в роли
основателя Олимпий Зевс, а в роли первого победителя - Аполлон, исконный борец с
драконом. Но почему Зевс - основатель олимпийских поединков? - Потому, что он
сам боролся с титанами, детьми Земли, победил их и забросил в преисподнюю, в
тартар; после победы он въехал на колеснице, запряженной блестящими конями, на
Олимп. И нельзя сказать, чтоб этот миф был нарочно выдуман, чтоб
этимологизировать связь Зевса с Олимпиями; нет, это правомерная версия в
словесной форме тех самых представлений, которые в Олимпиях носят действенную
форму, - в этом нас должен убедить весь контекст мифов и обрядов, группирующихся
вокруг панэллинских состязаний. Олимпийские игры состояли по преимуществу из
парных состязаний в кулачном бое и в беге коней-колесниц, не считая многих
других разновидностей этого агона-борьбы и агона-шествия (бега). Минуя всю
торжественность подготовления к борьбе, нужно сказать, что сам бег колесниц
начинался очень знаменательно: по словам Павсания, у стадиона были сделаны из
меди орел и дельфин, причем знаком для начала состязания служил момент, когда
посредством особого механизма орел поднимался вверх, а дельфин падал вниз450. В
этом полете небесной птицы, орла, и низвержении хтонического чудовища, дельфина,
повторяется история Зевса, антропоморфного орла - неба, и детей Земли, чудовищ -
титанов; бег коней и кулачная борьба дают то же самое представление в других и
действенных метафорах. Сами состязания происходили под
137
аккомпанемент игры на флейте, после них шло жертвоприношение. Но мы знаем, что в
древности такая борьба была не состязанием, а рукопашной на жизнь или на смерть:
борьба длилась до тех пор, пока один из противников не бывал убит451. Итак,
побежденный платился жизнью; быть 'побежденным' значило 'умереть' и 'лишиться
власти', 'победить' значило 'жить' и 'властвовать'452. Победитель в Олимпиях шел
в окружении всего племени и сам являлся запевалой, зачинателем победной хвалы в
честь себя самого453; это было новое божество, в рукопашной умертвившее старого
бога и теперь ставшее новым царем, новым годом, новым женихом. Поэтому в
классической Греции олимпийский победитель получал необьгаайные почести: его
увенчивали, и герольд возглашал его имя, имя его отца, имя родины (первоначально
- обряд инвокации и зародыш будущего гимна); он венчал славой своей победы то
племя, тот народ, который был его родиной (остаток племенного почитания, остаток
тотемистического выбора вождя-тотема в актах поединка). Благодарственное
жертвоприношение, - а сам акт убийства в схватке и разрывание тотема было
архаичной формой жертвенной смерти, - заканчивалось шествием и пиром, двумя
разновидностями и элементами того же жертвоприношения. Победитель выступал с
большим блеском во главе большой процессии, под звуки флейт и кифар, под пение
хоровых песен, сложенных еще Архилохом; однако этот победный гимн, еще полный
возгласов и инвокации, воспевал не земного победителя, а Геракла, борца со
смертью454. Затем следовал пир, который давала елейская община: остаток
общественной, племенной еды. Еще дальше победитель приезжал в свой родной город,
и здесь-то его въезд повторял мифический въезд Зевса на Олимп после победы над
титанами: на нем была пурпурная одежда, ехал он на колеснице, запряженной
четверкой лошадей, в окружении друзей, родных, всего города. В его честь
разбирали часть городской стены455 - небесный горизонт, межа этого и того света,
раздавался перед ним, раскрывая свои пределы. На родине победитель давал пир, и
здесь-то пели многочисленные племенные хоры в его честь победные песни, так
называемые эпиникии, состоявшие из строфы (оды), антистрофы (антоды) и эпода,
композиционная структура которых была всегда одна и та же: воспевалось не только
одно местное божество (причем воспевалось в форме рассказа об его деяниях или
подвигах), но рядом с этой хвалой богу-герою уже пелась слава и земному
победителю,
138
сложенная индивидуальным поэтом и за деньги: в этой же победной песне,
торжественной и суровой, находятся сжатые, гномические сентенции и краткая
похвала самому себе, поэту, - остаток личной хвалы божества456. Впрочем, то, что
первоначально победителем считался не человек, а зооморфный тотем - солнце,
божество в виде коня, везущего по небу солнечную колесницу, не пропало
бесследно. Олимпионик (победитель на Олимпиях) давал пир не одним людям, но и
животным, Симонид воспел в эпиникии победителей-мулов, обращаясь в гимне прямо к
ним, на том же торжественном, архаично-пышном языке Вакхилид пел хвалу гнедому
жеребцу, Пиндар - мулам и коню457. Победитель в олимпийских играх получал и
дальнейшие почести. Его статую ставили в священной роще, и если он побеждал
четыре раза, то сам назывался "гиероником", священным победителем, он был
пожизненым председателем на играх (право, которое иногда переходило и к его
потомкам), пожизненно получал даровую еду на родине, место в театре и, - что
считалось самым главным, - награждался венком из дикой маслины458. Эти почести
принимали иногда открыто-культовый характер, и олимпионик причислялся к
полубогам и получал свой собственный на родине культ459. Но еще больше
раскрывается смысловое значение Олимпий в том, что эти обряды борьбы
приурочивались к известному состоянию светил и круговых оборотов и как раз к
такому, которое могло давать повод разыгрывать новое рождение света. Олимпийские
игры происходили через каждые четыре года на пятый после летнего солнцеворота, и
на четвертый же день праздника приходилась полная луна; это падало на конец июня
- начало июля, когда жара становилась невыносимой, - это-то время, самое
неудобное для состязаний, оказалось временем Олимпий460. Однако апогей
солнечного зноя совпадал и с критическим состоянием четырех годовых
кругооборотов, а дни солнцестояний и равноденствий, дни наибольшей убыли света
или его апогея вызывали в первобытном обществе представления о конце и начале
мира, что в свою очередь порождало приурочение к таким дням наибольшего
количества обрядов и мифов. Впоследствии такие дни получают особую значимость в
связи с земледелием, но не свечением солнца и луны; тогда приурочение начинает
связываться с посевом и жатвой, со временем цветения или увядания
растительности. Но в предшествующий этому период убыль и прибыль света, особенно
его апогей, имеют большое значение, исчезнове-
139
ние-появление солнечного или лунного света замечается не только ежедневно,
ежегодно, но и периодически, через известный промежуток лет, причем эти
кругообороты годов получают особую семантику, уже трудноуловимую нами, в которой
можно распознать лишь черты того, что впоследствии становится эсхатологическими
представлениями и персонификацией461. Представление об Олимпиях как о борьбе
старого кругооборота времени (в мифологическом смысле) с новым и о победе нового
приводит к тому, что с олимпийским состязаниями связывается рождение мира, и они
становятся эрой, от которой ведется впоследствии летоисчисление. Именно в этой
связи следует рассматривать и институт олимпийских гелланодиков. Так назывались
несколько лиц, которые заново избирались во время каждых Олимпий в качестве
судей состязания. Однако эти судьи сохраняли свою должность в течение всей
олимпиады, т.е. все четыре года462. С выбором по жребию (т.е. волей божества)
этих судей связывается, таким образом, тот же круговорот времени, что и для
самих состязаний: эти священные лица определяют исход борьбы и указывают
победителя. Таких судей, назначающих смерть и жизнь (а в Олимпиях, как было
видно, сперва поединок к этому и вел), таких судей мы уже встречали в загробных
судилищах, где несколько богов присуждало пребывание в преисподней или на небе.
Первоначально борющихся двое, а третий арбитр; так, Зевс взвешивает две чашки
весов Гектора и Патрокла463, показывая судью на небе, так Минос или Озирис -
судьи под землей. Но и Зевс - лицо, заинтересованное в борьбе,
персонифицированный ее исход; это обычное утроение, при помощи которого
первобытный человек воспринимает единичность. О гелланодиках можно сказать, что
в них метафоризируется борьба между старым и новым периодом времени,
заканчивающаяся победой, и что роль их так же архаична, как самих борцов и
Олимпий. Но, конечно, каждый из компонентов этих игр имеет свою отдельную
историю стадиальных изменений. Наиболее подвижной и прогрессивной оказывается
линия музыкально-словесных состязаний; на Олимпиях происходят агоны между
поэтами, философами, ораторами, историками, художниками, музыкантами и т.д.
Горгий, Лисий, Геродот являются сюда с высокоразвитыми произведениями, в которых
нет ни малейшего отношения к олимпийским играм, однако самое их пребывание здесь
и агонистический характер их выступлений сохраняет еще вполне архаическое
значение.
140
3.Гладиаторские игры в Риме
Характер и смысловое значение архаических состязаний, дающих со временем
структуру литературной драме, было бы неправильно рассматривать в одной Греции,
изолируя Рим, который сохраняет их древнейшие версии в этрусских и кампанских
играх. Олимпийские поединки в их первоначальном виде прекрасно подтверждаются в
римском амфитеатре: борьба гладиаторов интересна тем, что она, не порывая связи
с погребальным культом, выступает перед нами в форме чистого Зрелища. С одной
стороны, следовательно, это поединки на могиле умершего, так же, как и в Греции,
по соседству с конскими ристалищами: это часть состязаний, приуроченных к актам
смерти, рождения или победы. С другой стороны, гладиаторские агоны - часть
зрелищ на форуме, поздней - в амфитеатре, о которых узнавали, однако, через
объявления на надгробных памятниках464. Эти гладиаторские игры были двух родов:
либо схватывались в рукопашной люди, либо, что еще знаменательней, человек со
зверем или зверь со зверем. В Греции мы, правда, тоже встречаемся со звериными
состязаниями, приуроченными к ежегодным празднествам: с боем быков в Фессалии, с
петушиными боями в Афинах, отводящими нас к той архаичной форме мировоззрения,
когда борцами представлялись звери465. Однако Рим интересен тем, что показывает
схватку человека со зверем, - непосредственно тотемистическое действие, столько
же производительное, сколько и культовое (хотя сам культ - явление позднейшее).
Именно этой былой семантикой гладиаторских игр объясняются два рода явлений:
во-первых, жестокое отношение зрителей к побежденному, во-вторых, религиозный
характер этих игр и вообще их бытование, неслыханное само по себе. В самом деле,
один из гладиаторов должен был умереть; соучастники обряда - позднейшие зрители
- привыкли требовать этой смерти и чувствовали себя оскорбленными, если
гладиаторы не хотели умирать или делали это неохотно. Оставить раненого
гладиатора в живых традиция считала до того неприличным, что его добивали
жесточайшим образом в особой мертвецкой при амфитеатре, куда его выносили на
специальных дрогах замаскированные в маску смерти служители через ворота "богини
Смерти"466. В то же время эти игры, как и прочие, происходили в праздники, были
посвящены богам, находились в ведении сакральных коллегий, - более того, они
отвращали бедствие и приносили стране избавление от несчастья467. Арха-
141
ичность этих игр подчеркивается тем, что здесь же в амфитеатре происходят
большие настоящие охоты на диких зверей - львов, пантер, леопардов, медведей,
тигров, и охотники вступают в борьбу с дикими зверями при помощи собак468: это
единственный пример зрелища, представляющего собой обрядовый фрагмент подлинного
охотничьего быта. В гладиаторских играх победивший зверь растерзывал
побежденного борца; связь этого растерзания людей и зверей с едой оставила
бледный след в том большом обеде, который давался гладиаторам, наперекор
практическим целям, накануне состязания; этот обед, на который допускались и
зрители, являлся примитивным театральным зрелищем, отзвуком религиозно-бытовых
форм драмы469. Что касается до шествия, то и оно имело место в этих играх и
выражалось в том, что перед началом поединков гладиаторы проходили в процессии
попарно по арене амфитеатра, одетые в праздничные платья470. Сами участники этих
игр были приговоренными к смерти (преступники, рабы, пленные), и, собственно,
гладиаторские состязания представляли для них форму подлинной смерти; несмотря
однако на это, гладиатор, одержавший победу, получал право жизни. Таким образом
в лице гладиаторов мы имеем первоначально умерших, - тех самых умерших, на
могиле которых происходят гладиаторские игры; в акте рукопашной со смертью
покойник, одержавший победу, получает жизнь и власть. Вот почему в Риме тот, кто
только что получил верховную власть, был обязан, в силу религиозной традиции,
поставить игры или сценические представления471.
4. Цирковые игры
На арене амфитеатра еще давались пантомимические представления как один из
вариантов, хотя оформленный значительно позднее, гладиаторских игр. Участниками
были и здесь приговоренные к смерти преступники, причем эти пантомимы и являлись
их действенным умиранием на глазах у зрителей. Отличались пантомимы от
гладиаторских игр тем, что они были оформлены не в примитивную схватку двух
борцов, а представляли собой обстановочную феерию на мифологический сюжет,
смерть героя, которой пьеса заканчивалась, разыгрывалась в больших страданиях и
на самом деле, и разодетый актер, обливаясь кровью, сжигался, умерщвлялся,
распинался, разрывался зверями тут же на сцене472. Вот, следовательно, форма
сценических игр, в которой смерть становится предметом зрелища, а покойник (тот,
кого ожидает смерть, приговоренный) - актером473. Мы знаем, что в римской
погребальной
142
обрядности актер, мимировавший покойного, предводительствовал похоронным
шествием, где плакальщицы пели хвалебные песни, а флейтисты и трубачи протяжно
играли на своих инструментах. Римский 'актер' был 'смертью' и уподоблялся
'рабу'; актерское ремесло приносило бесчестие и влекло полную потерю прав, -
солдата, ставшего актером, предавали смерти, как если бы он продался в рабы474.
Если в Греции 'актер' уподоблялся 'божеству' и пользовался большим почетом, то в
Риме эта сторона, победная, не отсутствовала вовсе: ее не имел актер, но
императоры и высшая знать выступали на римской сцене, конечно, в силу
определенной религиозной традиции, - забытой, правда, к концу империи. Что это
так, указывают уже не амфитеатральные, а цирковые игры. Они открывались
грандиозной процессией: с Капитолия в цирк, среди блестящей свиты, продвигался
на высокой колеснице император или высший магистрат, дававший игры, в одежде
Юпитера - вышитой золотом пурпурной тоге, с орлом на скипетре, с венком из
золотых дубовых листьев на голове. Впереди шла музыка, на богатых тензах
(колесницах), носилках и тронах, в окружении многочисленных жрецов следовали в
цирк изображения богов475. Картина ясна - хор богов шествует, во главе с высшим
божеством, на место, где будет происходить борьба. Однако еще интересней, что
эти боги являются перед нами и в звериной форме, так как звери, перед тем как
начать борьбу в цирке, совершали шествие по городу476. Римские игры, которые
начинаются этой цирковой процессией, органически слиты с обрядом триумфа; лишь в
триумфе мы видим обратное шествие, уже после поединка и после победы. Как
известно, триумфальное шествие представляет собой такую точно процессию, какой
была процессия цирковая, лишь Юпитера изображал полководец, одержавший реальную
победу в реальном сражении, и за его колесницей шли рабы - пленные, которых
ожидала смерть. Известно и то, что обряд триумфа разыгрывал победоносное шествие
по небу солнца и что триумфальные ворота, через которые въезжал победитель, были
небесным горизонтом477. Таким образом император, совершавший торжественное
шествие в цирк, повторял так же победителя-солнца478, как и олимпионик. И если
этот император лично участвовал в цирковых играх, то это его участие было
архаичней, чем участие случайных возниц и бойцов. Любопытно и то, что цирковые
представления открываются по знаку высшего магистрата, дающего их: это белый
платок, которым он взмахивает479, -
143
подобно тому, как взлетал перед Олимпиями орел. Связь императора с божеством
сказывается и в том, что во время игр народ имел право обращаться к нему и о чем
угодно его просить; эта вольность, хотя и ослабленная со временем, не
допускалась нигде в другом месте480, - 'цирк' еще сливался с 'храмом',
'император' - с 'богом', хотя он в эту эпоху уже считался богом и имел свой
культ. Сами "римские игры" состояли сперва, как Олимпии, из кулачных боев и
конного бега481; наградой служил венок, который считался равным венку
воина-победителя и возлагался на гроб победителя коней482. Победившая лошадь,
если и не воспевалась Пиндаром и Вакхилидом, зато зачастую получала триумф,
уподобляясь солнцу-победителю. Пиры, которые играют такую видную роль в
Олимпиях, носят здесь форму всенародных угощений за счет того, кто дает иг