в полном порядке, не сомневайтесь, -
заверил старшина, преданно глядя на Ромашкина.
     Хотя и был Жмаченко  пройдохой, все знали, что  сердце у  него  доброе.
Перед  выходом  разведчиков на задание  он  готов  был сделать  для них  что
угодно. Всегда казнился: "Они ж уходят к черту в зубы, а я остаюсь дома. Вот
улыбаются все, шутят, а к утру, глядишь,  принесут кого-то из них мертвым на
плащ-палатке".
     Забирая  у Ромашкина документы,  старшина посчитал нужным сразу  внести
ясность в будущие свои отношения с новым командиром:
     - Я ведь сам не могу ходить на задания, потому как больной слабодушием.
Я там помру, еще до проволоки.
     - Ладно, Жмаченко,  не страдай,  - остановил  его Казаков.  -  Ты  зато
здесь, в тылу, хорошо берешь за горло кого надо.
     Старшина,  явно  польщенный  этим,  проформы  ради стал  оправдываться,
адресуясь опять к Ромашкину:
     -  Слышите, товарищ лейтенант, вот  так все обо мне  думают,  а я  ведь
никого  не обману  и  под ответственность  не  подставил.  Я  только  обхожу
неправильные  инструкции,  и  опять  же не ради  себя,  а  исключительно для
геройских людей, чтобы им хорошо было.
     -  Ладно,  борец  за  правое  дело!  -  снова  прервал  его Казаков.  -
Позаботься  лучше,  чтобы  к  нашему приходу картошки наварили, чаю нагрели.
Ребятам -  две  фляги горючего.  А мне  с  лейтенантом Ромашкиным  - пузырек
засургученный.
     - Все будет в полной норме и даже сверх того, товарищ лейтенант, только
возвращайтесь на своих ногах...
     Ромашкину  хотелось показать  разведчикам, что ему  тоже ведомы  давние
боевые традиции. Достал из вещевого мешка чистую пару белья и не торопясь, с
достоинством надел его взамен того, в котором был.
     Ребята  переглянулись.  Ромашкин  не  понял  этих  взглядов, посчитал -
одобрили.  Однако  Иван Петрович,  улучив момент, когда никого поблизости не
было, сказал:
     -  Это ты напрасно с бельем-то. На задание придется очень часто ходить.
Целого бельевого магазина тебе не хватит.
     В  голове Казакова не слышалось ни  подначки,  ни насмешки,  он  просто
по-товарищески советовал.
     Ромашкин смутился, не  знал, как поступить,  -  снимать, что ли, чистое
белье? Но Казаков и тут понял его, успокоил:
     - Снимать не надо. Для тебя это  первое  задание - вроде крещения. Тебе
можно такое позволить. Ребята поймут. А на будущее учти...
     Пришли  два  сапера  в  белых  маскировочных  костюмах  и   с  длинными
ножницами, похожими на клешни раков.
     Казаков поднялся.
     - В путь, хлопцы! Ни пуха ни пера!
     Вслед за  командиром поднялись все - и те, кто уходил на задание, и кто
оставался  дома.   На  минуту  воцарилась  тишина.  Потом  группа  Ромашкина
отделилась от остальных и направилась к двери.
     До первой траншей двигались молча и опять след в след. Все налегке, под
маскировочными костюмами только ватные брюки и телогрейки. Оружие - автомат,
нож,  гранаты. Ромашкин вспомнил  немца,  которого  поймал, будучи в  боевом
охранении: "Как много было  на  нем одежек!"  А вот  самого Ромашкина одежда
сейчас не стесняла, прямо хоть на ринг. Он чувствовал себя окрыленным. Такое
ощущение перед соревнованием всегда предвещало победу. Но здесь не на ринге.
Вот  уже пули  посвистывают  над  головой и, ударяясь в бугор или дерево,  с
гудением, как шмели, отскакивают в стороны.
     В первой траншее разведчики покурили. К ним подошли бойцы из стрелковых
подразделений, разглядывали каждого с уважением и любопытством.
     - К фрицам в гости пойдете? -сдержанно спросил кто-то.
     - К ним. Куда же еще, - небрежно ответил за всех Пролеткин.
     Казаков, однако, не дал покалякать. Сказал негромко:
     - Кончай курить. Давай, Ромашкин, командуй. Дальше я не пойду.
     Для   Ромашкина  это  оказалось  неожиданностью.  Он  считал,  что  при
выполнении первого задания Казаков все время будет рядом. На миг растерялся,
но тут же подумал: "Так даже лучше!" Хоть и опытный разведчик Иван Петрович,
все же Василию не терпелось испробовать свои силы.
     Ромашкин  бросил  окурок, наступил на него,  взглянул  на разведчиков и
приказал:
     - Вперед!
     Первым сам выпрыгнул на бруствер и, пригибаясь, зашагал  в  нейтральную
зону.  Две белые фигуры мгновенно  появились  рядом.  "Ага, группа захвата -
Коноплев  и Рогатин, - соображал  Василий. - Но почему они пытаются обогнать
меня, а не идут след в след?"
     - Ты куда? - тихо спросил он Рогатина.
     -  Негоже,  товарищ  лейтенант, командиру идти как дозорному,  - строго
сказал  тот  и, обернувшись  к  группе обеспечения, распорядился:  -  Ну-ка,
жирафный охотник, давай в дозор с Фоменко.
     Саша Пролеткин и Фоменко беспрекословно  пошли  вперед. Когда они стали
пропадать из виду, Рогатин кивнул Ромашкину, и все двинулись дальше.
     При вспышках ракет  стали ложиться. А с  того места,  где Ромашкин  уже
побывал  однажды вместе с Казаковым, совсем  на  поднимались, только ползли.
Снег  был  сухой,  промерзший.  Он шуршал,  казалось,  очень  громко.  Пахло
холодной сыростью. Все вокруг слилось в белой мгле, похожей на густой туман.
Ориентироваться на местности помогали немецкие ракеты и пулеметные очереди.
     Василию   стало  казаться,  что  разведгруппа  отклоняется  вправо.  Он
приподнялся раз и другой, пытаясь разглядеть высотку  с пулеметом, но ничего
не  увидел  во мраке. Внезапно, будто по какому-то сигналу, группа  замерла,
влипнув  в  снег.  Несколько белых  фигур,  обгоняя  остальных,  поплыли  по
сугробам вперед.  "Это саперы  и  Лузгин с ними,  - понял Ромашкин, и тут же
мелькнула неприятная догадка: - Кто-то командует вместо меня". Но,  вспомнив
тренировки,  успокоился:  "Все,  наверное,  идет  само  собой,  Казаков   же
требовал, чтобы все  шло как по нотам. Не проморгать бы только, когда Лузгин
подаст сигнал о готовности прохода".
     Ромашкин  опять  приподнял  голову,  но  не   увидел  ни  Лузгина,   ни
проволочного заграждения. Впереди  чернел кустарник.  Василий двинулся туда,
но  кто-то  ухватил его  за ногу, потом подполз вплотную - это  был Рогатин.
Ромашкин махнул рукой  в сторону кустарника.  Рогатин  отрицательно  покачал
головой.  "Зачем он меня опекает? - возмутился Ромашкин. - Кустарник  хорошо
будет  маскировать  нас".  И  еще  раз  строптиво  махнул  рукой  в  том  же
направлении. Тогда Рогатин шепнул в ухо:
     - Хрустеть будет.
     Кистью руки вильнул перед глазами  Ромашкина, как бы изображая плывущую
рыбу. Василий понял: нужно обтекать кустарник, ползти  опушкой  - и двинулся
по снегу, разворошенному группой обеспечения.
     Вскоре он увидел почти  рядом  два белых силуэта. Один солдат, лежа  на
спине, зажимал  в кулаках проволоку, другой перекусывал ее как раз между рук
напарника,  и тот осторожно, чтобы не звякнули, разводил концы. Резали  лишь
самый нижний ряд - только бы проползти.
     У  Василия  прошел  по  спине холодный  озноб. "Если нас  обнаружат, ни
одному  не  уйти,  в  упор всех  побьют". Он  хорошо помнил, как сам недавно
проучил фашистов при сходных обстоятельствах.
     Где-то  рядом  отчетливо щелкнули  ракетница.  Шурша, ракета  понеслась
вверх  и  с  легким  хлопком  раскрылась в  огромный  яркий  световой  зонт.
Разведчики тянулись лицами в  снег. Единственное не  закрытое  белой  тканью
место - лицо.
     Лежали  не дыша. Ромашкину  казалось, что даже сердце у него  перестало
биться.
     Но вот ракета сгорела. На несколько мгновений вокруг стало черно, потом
глаза  привыкли, и Ромашкин увидел,  как  машет  ему Лузгин. "Значит, проход
готов".
     Надо было ползти вперед,  а Василий не мог преодолеть свою скованность.
Наконец решился, пополз медленно, сжимая в руке гранату.
     Подполз к брустверу,  с огромным усилием поборов страх,  заглянул вниз.
Ждал - увидит там притаившихся  немцев, но траншея была пуста. Сразу на душе
стало легче.
     Он спустился  в траншею. Вслед за  ним туда же  соскользнули Коноплев и
Рогатин.  Василий с опаской  двинулся вперед. Где-то  там, на вершине холма,
пулеметная площадка, выбранная для нападения...
     Увидев телефонный кабель,  прикрепленный к  стене  окопа металлическими
скобками,  показал на него Коноплеву.  Тот  кивнул, и  Ромашкин понял:  надо
перерезать. Вынул финку, стал пилить кабель. И тут-то из-за поворота выплыли
две белые  фигуры, немцы  были в  таких же, как и разведчики,  маскировочных
костюмах. На мгновение они остановились, но, заметив, что Ромашкин возится с
кабелем, успокоились: очевидно, приняли разведчиков за своих связистов. Один
из немцев что-то громко спросил.
     Чужая  речь и близость врагов  опять сковали  Ромашкина.  Он  стоял как
деревянный,  не  в  силах справиться с омертвевшим  от  неожиданной  встречи
телом.  Лишь одна какая-то жилка осталась живой, она  пульсировала  где-то в
голове, позволяла  держать  в поле зрения немцев,  искать  выхода. Вдруг эта
жилка сработала, как электрический  выключатель. Ромашкин  вскинул автомат и
выстрелил короткой  очередью в ближнего  немца. Тот рухнул, а второй кинулся
бежать.
     - Что же ты?.. Живьем же надо! - напомнил Рогатин, пытаясь проскочить в
тесной траншее мимо Ромашкина и догнать убегающего.
     Ромашкин не пустил, перешагнул через  убитого и сам в три прыжка настиг
фашиста, суматошно  стукавшегося  о стенки траншеи на поворотах. Схватил его
за плечи. Гитлеровец завизжал тонким поросячьим визгом.
     Разведчики  стремились  осуществить задуманное  без шума. И  ползли,  и
резали  проволоку,  и по траншее шли, помня  лишь  об одном: тише,  тише, ни
звука! И  вдруг этот ужасный крик! Ромашкин ударил  гитлеровца ножом. Визгун
умолк, обмяк и повалился на дно траншеи.
     - Что же ты, гад, делаешь?! - простонал рядом Рогатин. - И этого убил!
     Ромашкин  огляделся  широко  раскрытыми,  но  плохо  видящими  глазами.
Опомнился. "Действительно,  что же  я натворил? С ума сошел  от  страха?" И,
овладевая собой, ответил:
     - Сейчас еще найдем.
     - Нельзя искать. Нашумели. Уходить надо.
     Ромашкин не успел  ответить  - автоматные очереди  ударили  по  траншее
из-за поворота.  Пули бились в земляную стену, неистово грызли ее,  поднимая
сухую, колкую пыль.
     Разведчики  прижались  к  противоположной  стене.  Стреляли  рядом,  но
выстрелы почему-то были глухие.
     Ромашкин заглянул  за поворот и все  понял: там  блиндаж, и  гитлеровцы
стреляли из него наугад, прямо через дверь.
     Сняв  в пояса гранату, Ромашкин метнул  ее под  дверь.  Грохнул  взрыв.
Дверь  сорвало.  Из   блиндажа   послышались  крики,  и  снова  застрекотали
автоматные  очереди. Рогатин  метнул  в  черный проем вторую  гранату. Опять
взрыв,  и в блиндаже  все стихло. Только дымок тянулся из дверного  проема и
кто-то стонал там в черноте.
     "Нужно лезть туда,  брать "языка", - подумал Ромашкин. Теперь, как  это
ни  странно,  он действовал не  то чтобы  спокойно, а  более хладнокровно  и
рассудительно. "Как туда влезть? - прикидывал Василий. -  Если кто-нибудь из
немцев уцелел, непременно караулит с автоматом наготове. А топтаться нельзя:
сейчас прибегут на помощь соседи".
     Решение  созрело  мгновенно. "Брошу  гранату  с  кольцом. Кто уцелел  -
ляжет, ожидая взрыва, которого не будет. Тут-то я и вбегу!"
     Секунда - и граната полетела в блиндаж. Еще миг - и Ромашкин вбежал. За
порогом блиндажа сразу  отскочил в  сторону, чтобы не стать мишенью на  фоне
дверного проема. В блиндаже была непроглядная темень. Пахло гарью и странной
смесью  пота  с  одеколоном.  Неподалеку  слышалось  тяжелое дыхание  немца.
"Наверное, раненый.  Хоть бы его взять,  пока не застукали!  Где же он, этот
раненый!.."  Ромашкин  сделал  шаг и споткнулся о мягкое человеческое тело -
немец был неподвижен. На ощупь нашел еще несколько тел без  признаков жизни.
Наконец приблизился к стонавшему в глубине блиндажа.
     В дверях вспыхнул свет карманного фонаря.
     - Лейтенант, где ты? - тревожно спрашивал невидимый Коноплев.
     - Здесь я. Порядок! - ответил Ромашкин.
     Раненый  сидел  на  земле,  вытянув  вверх руки, будто защищая лицо  от
удара. Ромашкин шагнул  вплотную  к  нему,  а  тот,  сидя, подался  в  угол,
вжимаясь в  земляные  стены.  Василий  схватил  его  за  шиворот,  поднял  и
встряхнул. Немец не мог стоять, ноги у него подгибались, как резиновые.
     - Ауфштеен! - приказал Ромашкин.
     Гитлеровец  все-таки  встал на  ноги,  его била  дрожь.  Василию  стало
противно оттого, что дорожит  взрослый  мужчина. Но эта дрожь врага в  то же
время вселяла чувство уверенности и своего превосходства. Толкнув пленного к
выходу, сказал разведчикам:
     - Принимайте.
     Рогатин  сноровисто  связал  пленному руки и  всунул ему  в  рот  кляп.
Коноплев тем временем забирал  документы из карманов убитых, прикидывая, что
еще надо прихватить из блиндажа.
     - Хватит,  пошли, - сказал Рогатин. - Не ровен час, застанут. Вон  ведь
чего наворочали.
     Разведчики  выбрались  на чистый  морозный воздух.  Прислушались и,  не
уловив  никаких признаков  тревоги,  стали  спускаться  вниз  по  траншее. У
основания  высотки чуть не  столкнулись  еще  с  тремя  белыми призраками. С
автоматами наготове они крались навстречу.
     - Свои, - сказал Рогатин, узнав Лузгина.
     - Вы  чего  здесь?  - спросил  Ромашкин,  зная,  что такие действия  не
предусматривались.
     - Заваруха у вас началась, решили идти на помощь.
     - У нас порядок, давайте быстрее за проволоку...
     Все нырнули в проход, цепляясь  маскхалатами за колючки, и, пригибаясь,
побежали к лощинке.
     Вспыхнула неподалеку  ракета.  Разведчики кинулись в снег, как  в воду.
Рогатин  упал на  немца  в зеленой  форме,  чтобы  прикрыть его своим  белым
одеянием.
     Когда  ракета  погасла,  быстро  вскочили и  понеслись  дальше. Рогатин
подталкивал немца: тому было трудно бежать со связанными руками и кляпом  во
рту, он спотыкался, падал, но Иван поднимал его и хрипел:
     - Давай, давай, фриц, не задерживай!
     Немец мычал и послушно трусил вперед, падая и поднимаясь.
     Вот  наконец и черная  полоска своих  позиций. Разведчики  спрыгнули  в
спасательные окопы, в полном изнеможении повалились на землю.
     Прибежал Казаков. Группа вернулась немного правее того места, где ждали
ее. Увидев скрюченного немца, лейтенант образовался:
     - Приволокли?! Ух, орлы! Ну, Ромашкин, с первым "языком" тебя!
     А разведчики, запаленно дыша, не могли еще говорить,  лишь смотрели  на
командира счастливыми глазами.
     - Зачем... мы... так... драпали? - еле  выдавил из себя Саша Пролеткин.
- немцы же не гнались.
     - Так вышло, - прохрипел в ответ Рогатин.
     - Да чего там об  этом... Главное -  все  вернулись и  "языка" взяли, -
продолжал радоваться Казаков.  - Ну  и  молодчаги! Дышите, дышите,  глотайте
кислород!.. И как быстро управились - только два часа прошло!
     Саша  отдышался раньше  других. Встал, откинул белый капюшон, сказал  с
восхищением:
     - Ох, и фартовый лейтенант Ромашкин! Из-за него  так удачно все прошло.
Когда стрельба началась и  гранаты  забухали,  я думал - каюк, не  выберется
группа захвата из-за проволоки! И вдруг смотрю - идут. Фрица тащат. А погони
нет.
     Поднялся на ноги и Рогатин, пояснил Пролеткину и другим:
     - Некому  было  гнаться:  лейтенант  всех  гранатами побил.  А  соседи,
видать, не слыхали, взрывы-то были в блиндаже. Да и вообще война. Тут взрыв,
там взрыв, могли принять за минометный обстрел.
     Коноплев поддержал:
     - Они до сих пор, наверно, не знают, что произошло. Казаков заторопил:
     - Давайте-ка, хлопцы, поднимайтесь, а то обнаружат гитлеровцы пропажу и
начнут со злости сюда мины швырять, пошли домой. Подъем! Пошли, пошли!..
     Шумным ликованием встретили возвращение  разведгруппы старшина Жмаченко
и все другие разведчики,  не ходившие в этот раз на задание. Под их возгласы
при  свете  ламп  Ромашкин  оглядел своих  спутников  и  удивился,  как  они
переменились: лица у всех осунулись, под глазами темные тени, будто не спали
две ночи, маскировочные костюмы промокли, а у тех, кто лазил  под проволоку,
на спине и рукавах висят клочья. Коноплев, Иван Рогатин да, наверное, и  сам
он черны от пороховой гари.
     Немец, уже развязанный и  без  кляпа во рту, стоял у  двери, обалдело и
удивленно смотрел на разведчиков. Никто не обращал на него внимания.
     Жмаченко раздавал вернувшимся завернутые в  носовые  платки  документы.
Многим говорил при этом:
     - Нате, покрасуйтесь. - И Ромашкину сказал так же: - Покрасуйтесь.
     Василий сначала не поняли, почему старшина  так говорит. Вспомнил: "Ему
же приказано было подготовить ужин. А стол почему-то, пуст".
     -  Надо  доложить  о выполнении  задания и  сдать  пленного, -  объявил
Казаков.
     - Кому докладывать? - спросил Василий.
     -  Командиру полка  или начальнику штаба. Идем, они ведь не спят, ждут.
Им уже сообщили по телефону, что "язык" взят. Но ты обязан доложить сам.
     - А может быть, ты доложишь? Ведь ты же все готовил и организовал...
     - Брось трепаться, Ромашкин! При чем здесь я? Идем...
     Командира и комиссара на месте не было: уехали по вызову на КП дивизии.
Ромашкин привел пленного к начальнику штаба. Казаков зашел вместе с ними, но
остановился позади.
     -  Товарищ майор,  задание выполнено. - Ромашкин  сбился с официального
тона и радостно закончил: - Принимайте "языка"!
     Вечно  озабоченный чем-нибудь  и потому хмуроватый начальник  штаба  на
этот раз заулыбался.
     - Поздравляю, лейтенант! Хорошо начали службу в разведке. Благодарю вас
от имени командования.
     -  Служу Советскому Союзу! - отчеканил Ромашкин  и  рассмеялся, увидев,
что немец тоже встал по стойке "смирно". - Смотрите, товарищ майор, как фриц
тянется!
     -   Дисциплинированный!   -  серьезно  заметил  Колокольцев.  -  Ладно,
выбросьте  его из головы, идите  отдыхать.  Пленного мы допросим,  будет что
интересно для вас - сообщу...
     За  то  время,   пока  они  ходили  к  начальнику  штаба,  в   блиндаже
разведвзвода произошли разительные перемены. Стол  уже  был  застлан чистыми
газетами  и готов  для  пира. На нем крупно нарезанная колбаса,  сало, хлеб,
лук,  два ряда  пустых эмалированных  кружек  и несколько  немецких, обшитых
сукном,  фляг.  В  торце  стола,  на  хозяйском  месте,  где  должны  сидеть
командиры, сверкали стеклом пол-литровая бутылка с сургучной головкой.
     Ромашкин узнал,  почему не подготовили ужин заранее.  Есть, оказывается
примета: если накрыть стол до  возвращения разведгруппы, ее может постигнуть
неудача.  Выпивка и  закуска  выставляются,  когда  все  явятся на свою базу
живыми и здоровыми.
     К  столу сели только ходившие  на задание, остальным места  не хватило.
Они стояли со  своими  кружками рядом, похлопывая  отличившихся по  плечам и
спинам.
     Лишь   сейчас  Ромашкин  понял,  почему   старшина   Жмаченко  говорил:
"Покрасуйтесь".  На  гимнастерке  Рогатина  был  орден  Красного Знамени,  у
Коноплева  -  Красная Звезда,  у  Пролеткина -  медаль "За отвагу".  Василий
смутился,  вспомнив,  как  при  знакомстве  с  разведчиками   снял   шинель,
намереваясь  их поразить. "Вот так блеснул!  -  со стыдом  думал он.  - Кого
хотел  удивить  своей медалью!"  А  она,  новенькая,  как  назло, сияла ярче
орденов.
     Жмаченко, выпив  свою долю водки и заев наскоро салом, суетился  вокруг
стола,  подкладывая  разведчикам   еду,  и,  красный,  лоснящийся  от  пота,
приговаривал:
     - Ешьте, хлопы, ешьте, а то захмелеете.
     Казаков напомнил:
     - После задания полагается разобрать, как действовали. Давай, Ромашкин,
командирскую оценку каждому.
     -  Действовали все очень хорошо,  - сказал Василий. - Особенно  Лузгин,
Пролеткин  и Фоменко. Они услыхали стрельбу  и сразу кинулись нам на помощь.
Такой  вариант  при подготовке  не предусматривался,  но  Лузгин  сам принял
решение.
     - Можно мне? - спросил Лузгин.
     - Давай, - разрешил К