равчук.
   - Хреновее не придумаешь, - подтвердил Братны.
   - Боюсь, придется вызывать следственную бригаду.
   - Нет, - твердо сказал Братны, - нет. Мне не нужна огласка. Ты понимаешь,
что это такое? Мы и так вылетели из  графика,  но  это  Бог  с  ним...  Если
начнутся тупые допросы, эти козлы развалят мне всю съемочную группу. Да  еще
притянут половину к уголовной  ответственности.  Один  Вован  чего  стоит...
Вполне может  в  своих  гашишных  мантрах  принять  какого-нибудь  опера  за
покойного Бодхисатву.
   Или пророка Магомета...
   - О каких козлах ты говоришь? - лениво переспросил Кравчук.
   - О твоих коллегах. Но дело даже не в этом... Ты же сам знаешь, приезжали
парнишки из Канн, из  отборочной  комиссии.  Я  показал  им  часть  рабочего
материала, и фильм уже ждут. Если вся эта история, -  он  кивнул  в  сторону
трупа, - выплывет наружу, ничего хорошего ждать не приходится.
   -  Дополнительная  реклама  тебе  не  помешает.  -  Кравчук  меланхолично
углубился в  изучение  трупа  актрисы.  -  Люди  обожают  кровавые  истории,
особенно если это случается не с ними.
   - А что будет с группой? Мне нужны именно эти ребята, Андрюша.
   - Найдешь других. У нас сумасшедших полно,  вся  страна  -  один  большой
филиал больницы для умалишенных.
   - Ты не знаешь киношников, самые суеверные люди...
   - Ага, после работников крематория, - хмыкнул Кравчук.
   - Если это... -  Братны  повел  подбородком  в  сторону  кресла  с  телом
актрисы, - если это будет висеть на киношке, никто не  согласится  работать.
Дурная примета. Я могу никого не найти на следующий фильм...
   - А я думал, у тебя пашут самые отвязные беспредельщики... Ладно, не ной,
что-нибудь придумаем... Все-таки отличная работа.
   - Ты о чем? - насторожился Братны.
   -  Красиво  замочили,  я  это  имел  в  виду.  Ни  сантиметром  выше,  ни
сантиметром ниже. Кто-то очень хорошо знает анатомию... Рассказывай  все  по
порядку.
   - А что рассказывать? Старуха  намекнула,  что  хочет  побыть  одна.  Что
придет через двадцать минут, попросила всех очистить помещение.
   - ?Всех? - это кого? - уточнил Кравчук.
   - Меня, ее, - Анджей кивнул на меня, - была еще художница.
   - Та самая фря, которая норовит получить прописку в твоих штанах?
   - Именно.
   -  Неплохая  компания.  -  Кравчук  присел  на  корточки  и   внимательно
рассмотрел рукоятку под грудью актрисы:
   - Очень нетипичное орудие преступления.
   - Похоже на шило, - сказала я и тут же прикусила язык.
   Кравчук искоса взглянул на меня. В его холодных плоских глазах  мелькнули
искорки интереса. За все время работы мы ни  разу  не  сталкивались  с  ним,
теперь  же,  находясь  рядом,  я  поняла,  что  этот  человек   может   быть
по-настоящему опасен, когда захочет.
   - Правильно.  Это  шило.  Судя  по  всему,  очень  длинное  и  специально
заточенное. Наш анатом - или анатомичка, - и снова быстрый взгляд на меня, -
довольно экстравагантные люди.
   - Вряд ли это была женщина, - осторожно подбирая слова, сказала я.
   - Как вас зовут, запамятовал...
   - Ева, - снова ответил за меня Братны.
   - Ты думаешь, это ее настоящее имя? - насмешливо  спросил  Кравчук,  и  я
вздрогнула. - Звучит как вызов роду человеческому... Ладно, Ева  так  Ева...
Так почему это не может быть женщина, Ева?
   - Женщина слишком традиционна по природе, слишком консервативна.  Она  не
будет убивать шилом, если это только не самозащита  и  шило  -  единственный
предмет, который оказался под рукой. Мне так кажется...
   - А если она - дочь сапожника? - развеселился Кравчук.
   - Пожалуй, ваши реплики стоят того, чтобы их записать  и  использовать  в
каком-нибудь сценарии, - поддержал его сумасшедший Братны.
   Все  происходящее  казалось  мне  кадрами  из  черной   комедии,   полная
ирреальность, не хватало еще удариться в классификацию  жанров,  если  бы...
Если бы не труп старухи в двух метрах  от  меня.  Неужели  они  не  понимают
серьезности  происходящего,  неужели   я   сама   не   понимаю   серьезности
происходящего?.. Неужели со мной произошло то же, что и со всеми, - и Братны
втянул  меня  в  безумный  мир  своих  кинематографических   фантазий,   где
целлулоидные кости персонажей  обтянуты  такой  же  целлулоидной  плотью?  И
специально  заточенное  шило  протыкает  не   сердце,   а   кусок   негодной
вирированной пленки?..
   - Еще успеешь записать, - подвел черту Кравчук. - Ты  окончательно  решил
не привлекать доблестные органы к этой истории?
   - Похоже на то. У меня просто нет другого выхода. Да и  у  тебя  тоже.  -
Анджей обезоруживающе улыбнулся:
   -  Огласка  не  нужна  ни  тебе,  ни  мне.  Как  образцовому   директору,
разумеется...
   И эта ничего не значащая,  невинная  фраза  неожиданно  пробила  брешь  в
бесстрастных глазах Кравчука: в темной проруби зрачка  метнулся  страх.  Или
это мне только показалось?..
   - И не боишься?  -  после  долгой  паузы  спросил  он:  вопрос  и  угроза
одновременно.
   - Я уже давно ничего не боюсь, и это единственное,  что  меня  пугает.  -
Братны продолжал улыбаться.
   - Именно так говорила моя первая жена...
   - Что, плохо кончила?
   - Напротив, добилась  больших  успехов.  Сидит  теперь  в  дирекции  РТР.
Бесплатные телефонные разговоры с Литтл-Роком,  штат  Арканзас.  У  нее  там
сестра живет... Контрамарка в  Большой  театр,  аккредитация  на  Московский
международный фестиваль и двухнедельный отдых в Арабских Эмиратах  ежегодно.
За счет редакции информационных программ. Это помимо загранкомандировок.
   - Вот видишь, как все хорошо складывается для тех, кто не боится.
   - Ладно, - смягчился Кравчук, - но есть один маленький нюанс.
   - Какой?
   - Твоя ассистентка.
   - Она тоже будет молчать. - Анджей даже не смотрел в мою сторону. И снова
они говорили обо мне в третьем лице.
   - Ты уверен?
   - Я всегда уверен в своих людях. Особенно тех, которые могут  вытащить  у
тебя из кармана любую вещь, даже не приближаясь к тебе.  -  Братны  все  еще
держал меня за карманницу-виртуозку,  не  лишенную  творческой  жилки  и  не
выдающую профессиональных секретов. А он так надеялся заполучить их...
   Кравчук  сразу  же  потерял  ко  мне  интерес  и   принялся   внимательно
рассматривать гримерку. Потертый диванчик, пара стульев, вешалка,  столик  с
зеркалами, несколько  киноплакатов  на  стенах:  ?Калина  красная?,  ?Москва
слезам не верит? и ?Убийство в Восточном экспрессе? - неплохой  постскриптум
для сегодняшней ночи.
   В  дверь  настойчиво  постучали,  и  дверная   ручка   задергалась,   как
сумасшедшая:
   - Это я, Ирэн! Откройте.
   Кравчук приложил палец к губам. Мы замерли.
   - Мне только кассету взять, - не унималась Ирэн, - откройте.
   - Она так просто не уйдет, - прошептал мне на ухо Братны.
   А потом сел на диван и стал подскакивать на нем; диван натужно  заскрипел
и защелкал пружинами. Для полноты картины  Братны  сложил  руки  лодочкой  и
недвусмысленно застонал.
   Если Ирэн стоит, прижавшись ухом к двери, - картина должна быть предельно
ясной. Несмотря на трагизм ситуации, я улыбнулась.
   - Будьте вы прокляты, скоты  похотливые,  -  в  сердцах  сказала  она  за
дверью, и спустя несколько секунд мы услышали ее удаляющиеся шаги.
   - Здесь нет никакой кассеты, -  медленно  сказал  Кравчук,  -  она  точно
была?
   - Если нет, то  и  не  было...  -  Братны  был  раздражен  инцидентом.  -
Во-первых, трудно предположить, что, увидев труп,  кто-то  возьмет  какую-то
дерьмовую  видеокассету  и  удалится.  Это  полный  идиотизм,  согласись.  И
во-вторых - Ирэн всегда все теряет и никогда ничего не находит в тех местах,
куда якобы клала.
   Это было правдой: начиная с ключей,  Ирэн  вела  с  вещами  необъявленную
войну.
   - Ладно. Это сумка Александровой? - спросил Кравчук у Братны.
   - Да, ее. Чья же еще?
   На одном из стульев стояла сумочка Александровой, такая же старая, как  и
сама актриса: потрескавшаяся кожа, маленький блестящий замок в виде  головки
тюльпана. Кравчук взял сумочку и  отправился  с  ней  к  дивану.  Присев  на
краешек, он аккуратно высыпал содержимое: несколько упаковок  с  таблетками,
темная бутылочка с корвалолом, стопка документов,  перетянутая  обыкновенной
черной резинкой, записная книжка, связка ключей, запаршивевшего вида тюбик с
губной помадой, наручные часы, кипа рецептов, кипа истончившихся от  времени
бумажек, носовой платок, ярко-красные облупленные бусы -  все  указывало  на
благородную бедность.
   - Не густо, - промычал Кравчук  и  углубился  в  изучение  документов.  -
Та-ак, паспорт, Александрова Татьяна Петровна, русская, 1925 года  рождения,
место рождения - Голая Пристань Херсонской области... Надо  же,  профсоюзный
билет, таких  уже  лет  тридцать  в  природе  не  существует...  Пропуск  на
студию... Вот это уже интереснее  -  записки  от  поклонников.  ?Татьянушка,
солнце мое...? - дальше читать не буду, очень  интимно  звучит...  Последняя
датируется пятьдесят восьмым годом. А старушка была  сентиментальна,  ничего
не скажешь. Интересно, кому понадобилось лишать жизни такой божий одуванчик?
   Анджей подошел к дивану и плюхнулся рядом с Кравчуком.  Закинув  руки  за
голову, он искоса посмотрел на своего директора:
   - Может быть, это кто-нибудь из старых поклонников постарался? Из  бывших
отвергнутых кавалеров? Кто-нибудь из авторов записок, а?
   - Сомневаюсь. Сейчас это древние старички, если, конечно, они еще живы...
У них не хватит сил, чтобы так точно нанести удар. Но версия с  поклонниками
не такая уж провальная. Того, кто убил ее, старуха, несомненно, знала -  она
даже не подумала защититься или не сумела сделать этого вовремя.
   - А если она спала? - Я снова, проклиная все на свете, вылезла со  своими
предположениями. - Или  просто  дремала  на  диване?  Ее  закололи,  а  труп
перенесли и усадили в кресло.
   - Сомневаюсь, чтобы она спала. - Кравчук порылся в ворохе вещей,  вытащил
несколько упаковок с таблетками и пару  рецептов.  -  Видите  эти  таблетки?
Этаминал-натрий. Сильнодействующее снотворное. А еще она принимала реладорм.
Тоже снотворное. Судя по всему, ваша Татьяна Петровна страдала  обыкновенной
старческой бессонницей... Так что насчет ?прикорнула  на  диванчике?  -  это
вряд ли...
   - Наша Татьяна Петровна... Не ?ваша?, а наша, - запоздало сказал Анджей.
   - Что значит - наша?
   - Этот труп - наша общая  головная  боль,  Андрюша.  Что  ты  собираешься
делать?
   - А что ты собираешься делать?
   - Брать новую актрису.
   Я посмотрела на Братны как на сумасшедшего. Видимо, те же  самые  чувства
испытывал и Кравчук.
   - Ты двинулся, Братны! Какая новая  актриса?  Ты  же  почти  все  отснял!
Осталось каких-нибудь несколько планов... Неужели  все  начнешь  сначала?  Я
тебе денег не дам...
   - Ну, ты пока еще не мой продюсер. Я буду делать то, что считаю нужным, -
окрысился Братны.
   - Сними кого-нибудь со спины, и дело с концом.
   - Ты можешь заниматься чем угодно, вот только в кино не лезь, пожалуйста.
Смерть старухи - это главное, ради чего все делается... Мне  необходимо  это
зафиксировать на пленку.
   - Ну и фиксируй, ради Бога. Вот  она,  перед  тобой,  смерть  старухи,  -
мрачно пошутил Кравчук, - бери камеру и фиксируй.
   - Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
   - Не хочу с тобой даже разговаривать об этом. - Кравчук встал, порылся  в
карманах пальто, висевшего на вешалке рядом  с  вытертой  шубкой  и  платком
старухи, и вытащил портативную  рацию  размером  чуть  больше  обыкновенного
сотового телефона:
   - Сеня, подгребай к объекту. Но пока не входи. Будь рядом.
   Сеня был личным телохранителем Кравчука. Сунув рацию  в  карман,  Кравчук
направился к креслу с телом Александровой.
   - Кто же тебя кокнул, бабулька? И за что? Но уж,  во  всяком  случае,  не
какой-нибудь студийный ворюга... Смотри, даже перстенечек не забрал...
   Он бесстрашно поднял руку Александровой: на безымянном пальце левой  руки
болталось кольцо.
   - Перстенек, говоришь? - сразу же оживился Братны. - Что-то не припомню у
бабушки никакого перстенька...
   В этом Анджею можно было доверять абсолютно: камни были его слабым местом
- единственным слабым местом. Именно кольца и мелкие  наивные  драгоценности
первыми отбирались у просителей: в их отъеме гипнотическому Братны  не  было
равных. Подвыпивший дядя Федор как-то выдал тираду по  поводу  этой  страсти
Братны: ?Если приглядеться, то наш карманный гений - не  больше  чем  помесь
сороки-вульгарис и старого барыги-армянина с горы Мтацминда..."
   Я тоже помнила, что старуха никогда не носила  никаких  колец.  Она  даже
отказалась надевать что-либо на  съемку,  хотя  Братны  настаивал  на  этом:
?Татьяна Петровна, роль требует, чтобы  вы  натянули  на  пальчик  крохотный
бриллиант, он будет  смотреться  совсем  неплохо...?  Истрепавшиеся  бусы  и
серьги в ушах - другое дело. Но интерес Братны моментально потух, стоило ему
только приблизиться к кольцу.
   - Вот черт, такое дерьмо я бы даже в сортир не  надел!  Хреновая  чешская
бижутерия... А  на  съемках  от  александрита  отказывалась,  изводила  меня
капризами, старая дура... За одно это стоило...
   - Заткнись, Братны, - посоветовал Кравчук, выразительно косясь на меня, -
любое слово может быть истолковано не в твою пользу...
   Это было запоздалое откровение, сейчас  все  было  не  в  пользу  Братны.
Впервые с начала нашего знакомства он стал мне откровенно неприятен - я была
почти уверена: будь кольцо ценным, он, не задумываясь, сорвал бы его с  руки
старой женщины, чертов мародер.
   - По-моему,  она  тебя  откровенно  ненавидит,  -  продолжал  подначивать
Кравчук, - твоя ассистентка. Просто вызывающе терпеть тебя не может. Я  даже
знаю, что будет дальше: шасть со студии в ближайшее отделение  милиции  -  и
все выложит как на духу.
   - Брось ты. Мы в одной упряжке. И она на моей стороне. Правда, Ева?
   Братны подошел ко мне, взял меня  за  руку  и  проникновенно  заглянул  в
глаза; я знала,  что  произойдет  дальше,  но  все  равно  успела  удивиться
разительным переменам в Братны и во мне: на этого человека нельзя сердиться,
ему можно только подчиняться и идти за ним, умница, гений. Бог  и  дьявол  в
одном флаконе, все, что ты делаешь, - единственно правильно...
   - Правда, - прошептала я.
   Но у Кравчука, видимо, был  стойкий  иммунитет  к  гипнотическим  штучкам
красавчика Братны; не глядя на нас, он принялся рыться на столике.  Перебрав
открытые коробки с подсохшим гримом, мятые салфетки,  несколько  захватанных
стаканов со следами губной помады по краям, чистоплотный Кравчук изрек:
   - Н-да... Гнать в шею нужно таких гримеров. Развела помойку...
   Это было несправедливо по отношению к Ирэн - она вовсе не была неряхой. И
в отличие от своего привыкшего  к  роскоши  американского  интеллектуального
кумира славилась запредельным безликим аскетизмом. Ничто в этой  комнате  не
напоминало о ее присутствии: никаких личных вещей, никаких безделушек,  все,
что было связано с работой, она таскала в огромных размеров бауле, с которым
не расставалась. Единственный личностный штрих -  крохотная,  вырезанная  из
старого ?Советского экрана? фотография Вуди Аллена, заткнутая за край одного
из зеркал. Чуть ниже висели еще две фотографии - красавчика  сердцееда  Жана
Маре и интеллектуальной стервы Бэтт Дэвис.
   Щелкнув ногтями по изображению очкастого режиссера, Кравчук  углубился  в
изучение стаканов: на его месте я сделала бы то же  самое.  Понюхав  остатки
содержимого, директор презрительно сморщился:
   - Шампанское. Похоже на девичник, судя по губешкам на стаканах... Даже не
выдохлось как следует... -  Пошарив  под  столом,  он  извлек  едва  начатую
бутылку шампанского, заткнутую пробкой:
   - Смотри-ка, Братны, а у тебя народ на работе попивает...
   - Он у меня и колется иногда, и коку нюхает, - скромно сказал Братны. - Я
это поощряю... Людям нужен маленький допинг для творческих свершений...
   - Да знаю я... Связался с  тобой...  Ладно,  все  ясно...  Ты  смотри,  а
шампанское очень дорогое, коллекционное, даже я себе  могу  позволить  такое
только   раз   в   году,    на    профессиональный    праздник    работников
правоохранительных органов... А я человек небедный. Кто же у тебя  в  группе
деньгами сорит, а, Братны?  Пусть  подают  декларацию  о  доходах.  Та-ак...
Наверняка здесь еще тара есть...
   Кравчук открыл дверцу стола, покопался там и достал три стакана. Протерев
их  ослепительной  белизны  платком,  Кравчук  ловко  разлил  шампанское  по
стаканам.
   - Прошу. Не пропадать же добру.
   - Думаешь, стоит выпить? - с сомнением сказал Братны.
   - Вполне. Берите свой стакан, Ева, - он почти насильно сунул мне  в  руки
стакан, - ну, не чокаясь, за вновь  проставленную  рабу  Божью  Александрову
Татьяну Петровну.
   Братны и Кравчук выпили шампанское. Я к своему даже не притронулась.
   - Нехорошо, Ева, - мягко пожурил меня Кравчук и снова наполнил стаканы, -
не по-христиански. За покойную надо выпить.
   - Не терзай женщину, Андрюша, - вступился за меня Братны.
   - Ну, как хотите. Отличная вещь!.. И какой букет!  Значит,  никто,  кроме
тебя и твоей ассистентки, труп не видел?
   - Ну-у... Судя по всему, нет. Если  не  считать  того,  кто  это  сделал,
конечно. - Анджей старательно избегал всего,  что  было  связано  со  словом
?убийство?.
   - А если все-таки видел?
   - Если бы кто-то видел, об этом сейчас знали бы все. Рыдали бы по  углам,
высказывали мутные версии и водку лакали. Я не прав?
   -  А  вы  почему  не  сказали  никому,  Ева?  Не  подняли  хипеж?   Такое
хладнокровие даже странно для неискушенной женщины, - он все  еще  продолжал
испытывать меня, он ничего не боялся, - она ведь не умерла своей смертью.
   - А я ведь сначала так и подумала. Что она умерла. Что съемки загнали ее.
Эта шаль... Она была закрыта шалью. Я просто не  увидела  рукоятки...  И  не
было никакой крови...
   - Ну да, нет крови - нет преступления. Нет мотива - нет преступления...
   -  Так  и  договоримся,  -  перебил  Кравчука  Братны,  -  нет   никакого
преступления.
   - Это мы еще обсудим. Оставайся здесь, закройся и  никуда  не  выходи.  У
тела тоже не шарашься. А  я  пока  провожу  Еву.  Пойдемте,  дорогая.  -  Он
галантно взял меня под руку: точно так же он взял бы под руку свою удачливую
первую жену, перед тем как получить вещи  из  гардероба  Большого  театра  и
сдать взятый напрокат бинокль.
   - До свиданья, Анджей, - едва успела пролепетать я; мягкая рука  Кравчука
оказалась железной, как пасть бультерьера. Должно  быть,  локти  его  первой
жены всегда были в синяках.
   - Завтра к двум. Не опаздывай, - как ни в чем не бывало сказал Братны.
   Мы  вышли  из  гримерки,  и  тотчас  же  от   стены   отделилась   фигура
кравчуковского телохранителя Семена. Я тысячу раз видела  эту  восхитительно
круглую голову, эти покатые плечи борца вольного стиля,  прижатые  к  черепу
уши, - Семен всегда забавлял меня. Но сейчас его присутствие показалось  мне
дурным предзнаменованием.
   - Где ты живешь? - В  отсутствие  Братны  Кравчук  сразу  же  перешел  на
угрожающее ?ты?.
   - На ?Пражской?.
   - Далеко забралась. На работу-то на метро ездишь?
   - На метро.
   -  Это  мы  уладим.  Пойдем,  Сеня,  проводим  женщину.  Только   сначала
поднимемся в группу.
   ...Весь  длинный  переход  от  павильонов  до  корпуса,  где  размещались
кинообъединения, меня не покидало чувство, что я иду под конвоем. Шаг влево,
шаг вправо - расстрел, было написано на добродушной физиономии Семена.
   Наконец мы добрались до группы.  Кравчук  пошарил  в  бездонных  карманах
своего стильного пальто и достал связку ключей. Открыв дверь,  он  пропустил
меня вперед: мышеловка захлопнулась. Ее остался сторожить верный Семен.
   Кравчук усадил меня на стул и сам уселся рядом.
   - А теперь поговорим начистоту, - сказал он бесцветным голосом, - значит,
обнаружила труп и решила никому об этом не говорить... П