адеюсь, за счет заведения?
      - Только для меня, - покраснел Серьга, - за даму нужно
приплачивать.
      Так оно и есть! Недюжинный талант шлялся по Серегиному
тщедушному  тельцу, а он даже не знал, как с ним управляться
и как укрощать в период буйства.
      -  Слушай, ты талантливый мужик! - совершенно искренне
сказала я.
     - А то!
     - У тебя менеджер-то есть?
      -  Володька как-то обещал, - Серьга подергал  себя  за
ухо, - да все заглохло. А мне самому как-то недосуг. Этим же
серьезно заниматься надо. А мне на жизнь и так хватает,  все
это пишу ради удовольствия...
      Появился еще один тореро, он принес глиняный кувшин  с
вином, маленькую плоскую мисочку с кусками мяса и меню.  Для
Серьги,  вкусы  которого здесь хорошо знали,  был  выставлен
чисто русский шкалик водки.
      Серьга,  не  теряя времени, принялся  за  водку,  а  я
погрузилась в изучение меню.
      Опрокинув первую стопку и заев се куском мяса,  Серьга
воззрился на меня.
     - Ну что, выбрала что-нибудь?
      -  Да  здесь сплошные испанские названия, - шепнула  я
Серьге, - я ничего не понимаю.
      - Щас объясню. Значица, олья подрига - это суп, редкая
отрава, хотя многим нравится, культовая вещь. Пучеро -  тоже
суп. Вот, можешь взять паэлью, это ничего.
     - Паэлья - это что такое?
      -  Да  типа  нашей каши рисовой, - у Серьги совершенно
отсутствовал кулинарный полет, - рыба, мясо и шафран.
     - А чанфайна?
      -  Печень. Но можешь взять еще гаспаччо. Это салат  из
перца.  Сам  я  есть  не  буду,  изжога  после  этого  перца
задирает.
      Наконец  с  помощью  Серьги  я  выбрала  себе  ужин  в
испанском  стиле,  приплюсовав  туда  рыбу  по-астурийски  и
рыбный пудинг по-мадридски. В ожидании его я потягивала вино
и  ела  ломтики мяса. Серьга объяснил мне, что это фирменное
!+n$.  клуба, называется "бандерияьяс" и делается из бычьего
мяса. Обязательное приложение к вину.
      -  Может, махнем по полташкс белоголовой? -  Серьга  в
упор не замечал вина.
     Я отказалась и принялась рассматривать зал. Народу было
немного,  выделялась только компания интеллигентных  молодых
людей,  напоминающих американских яппи. Среди них я заметила
одного   из   героев  набросков  Серьги  и   принялась   его
рассматривать.
     - Знакомый, что ли? - перехватил мой взгляд Серьга.
     - Да нет. Просто лицо интересное. Это кто?
     - Да завсегдатай местный, кажется, нефтью занимается.
     Я решила не акцентировать внимание на нефтяном яппи.
     - Слушай, а что же посетителей мало?
       -   Так   ведь  закрытый  клуб.  И  потом  -  сегодня
презентация. Я тебе говорил, - сказал Серьга, слизывая с рук
потеки  соуса,  - в час начнется. Для простых смертных  вход
воспрещен. Педриликаны гуливанят.
      До  часу  все  действительно  было  тихо  и  наполнено
пронзительными  ритмами фламенко. А к часу начали  стекаться
первые  ласточки, и добропорядочный стильный клуб  мгновенно
превратился   в   настоящий  вертеп,   увешанный   гроздьями
видеокамер.  Такого количества геев, в открытую исповедующих
свою  нестандартную ориентацию, я не видела никогда. В  моей
памяти    сохранился   только   один   образ   воинствующего
гомосексуалиста - режиссера Глебика Народницкого. От Глебика
шарахались    все    добропорядочные    граждане,    стойкие
железнозубые анпиловцы грозились вздернуть его на  флагштоке
Кремля как символ обновленной России. Вечно трезвые прибалты
и  вечно  пьяные монголы били Глебика смертным боем,  но  он
восставал, как феникс из пепла, продолжал шляться по длинным
коридорам  вгиковского общежития и смущать  неокрепшие  души
юношей,  жаждущих быть причастными к кино. Их Глебик находил
где угодно - на улице, в троллейбусах в час пик, в павильоне
"Зерно"  на  ВДНХ,  в  сомнительных  закусочных;  подсовывал
Кузьмина   и   Оскара   Уайльда   наиболее   продвинутым   и
порножурналы  наиболее отсталым. Его  кокетливый  беретик  и
широкий  летящий шарф Айседоры Дункан можно  было  встретить
где  угодно. Вот и теперь мне казалось, что Глебик,  страшно
растиражированный,  заполнил каждый квадратный  метр  клуба.
Гомики   прибывали   поодиночке  и  целыми   группами.   Они
откровенно   и   недвусмысленно   рассматривали    роскошных
официантов-торерос, как на подбор ядреных  натуралов.  Среди
этого  шумного и крикливого сообщества я заметила  несколько
вполне узнаваемых киношных и телевизионных лиц.
      Задумчивый нервный гитарист был изгнан со сцены вместе
со своим фламенко; его место заняли несколько бесполых звезд
средней  руки.  Они  гнали русифицированный  вариант  Элтона
Джона,  и  под  этот немудреный аккомпанемент  геи  попивали
вино,  целовались, щебетали милые глупости и  перетекали  от
столика  к  столику.  Вскоре  зазвучали  здравицы  в   честь
набирающего  силу  гей-движения  и  его  нового  форпоста  -
художественно-эротического журнала "Адонис". Весь этот  треп
снимали на кино- и видеокамеры, чтобы наутро стать абзацем в
*.+.-*% светской жизни.
      Некоторые подвыпившие геи подходили к нашему  столику,
жали   каныгинские  руки  и  отпускали  шуточки  по   поводу
заблудшего гетеросексуала Серьги. На меня они не смотрели, а
если и смотрели - то как на извлеченного из желудка солитера
или  раздавленную мокрицу: с чувством стойкой  брезгливости.
Быстро напивающийся Серьга вскоре стал героем вечера -  как-
никак именно он сделал макет журнала. Я чувствовала, что все
это  не  нравится Серьге, его дремучее деревенское  естество
протестовало  против  сюрреализма  происходящего;  ему  было
немного  стыдно  передо  мной -  особенно  когда  кто-то  из
апостолов   московского  гомосексуализма  обвинил  девяносто
процентов  ничего  не  подозревающих натуралов  в  латентной
педерастии.
      В  самый разгар шабаша к нашему столику подсел  Глебик
Народецкий  собственной персоной! "Жив,  курилка"  -  так  и
хотелось  сказать  мне  и хлопнуть Глебика  по  откляченному
заду. За те годы, которые я его не видела, Глебик еще больше
обабился  и усох в плечах. Его кожа никогда не была хорошей,
теперь  же  прогрессирующие прыщи и фурункулы были  замазаны
толстым  слоем  грима. Но все равно - в некотором  развязном
обаянии отказать ему было невозможно.
      -  Ну,  здравствуй, голубчик, - протянул  Глебик  свои
мокрые,   порочно-красные  губы  к  несчастному  Серьге,   -
миленько здесь у вас, миленько... И у этих дивных тореадоров
попочки  просто  замечательные, цветник,  да  и  только!  Не
поверишь,  даже  хобот  дыбится.  А  он  у  меня   давно   в
бездействии  в связи со всякими организационными проблемами.
Травят  нашего брата, травят, ханжи проклятые. Есть  у  меня
парочка  наших людей в московской верхушке, да и  те  руками
разводят... А это что за кошелка с тобой? - снизошел  Глебик
до меня.
      -  Это  Ева, - представил Серьга, - а это  Глеб,  тоже
вгиковец.
      -  Ну,  не напоминай мне этот колумбарий! - поморщился
Глебик.  -  Может,  у нее и Адам есть? Я бы  взял  напрокат.
Слушай,  голубчик Серьга, мои трансвестюхи шикарный  анекдот
рассказали! Представь, приходит постылая жена домой,  а  там
се  несчастный  муж парнишку охаживает молоденького.  Увидел
эту  зверюгу,  свою жену, смутился, бедолага, и  спрашивает:
"Есть хочешь?" Та ему: "Нет! Спасибо!" А он и говорит: "А  я
думал, ты меня сожрешь!" - затрясся Глебик дробным смехом. -
А вот еще один...
     - Где у вас здесь сортир? - грубо спросила я.
     - Да она просто дикарка, - жеманно возмутился Глебик.
      -  Я тебя провожу, - подскочил Серьга. Под возмущенные
взгляды Глебика мы удалились из зала. Серьга указал  мне  на
лестницу, спускающуюся в подвал, а сам скрылся в бильярдной,
где   рослая  охрана,  под  многозначительные  охи  гомиков,
невозмутимо катала шары.
      ...В туалете, у огромного зеркала, сгрудились высокие,
крикливого  вида  девицы,  в которых  я  не  сразу  признала
мужиков-трансвеститов.  Они  подкрашивали  губы,   оправляли
накладные груди, подтягивали чулки, довольно ловко  сидевшие
-    их  мосластых  жилистых  ногах.  Видно  было,  что  эти
трогательные  жалкие  создания  переполняют  впечатления  от
вечера.
      -  Шикарный  кабачок, девки! Это вам не клиторами  под
Большим театром трясти!
      -  Очень  мило!  А мальчики какие! Особенно  этот,  на
входе...
     - Слушайте, у Виктюка новый красавчик завелся в труппе,
так у него балдометр - закачаться можно!..
      Я  зашла в кабинку, со злостью спустила воду, а  потом
присоединилась к девицам: начала подкрашивать губы.
      Один  из мужиков заинтересованно поглядывал на меня  в
зеркало,  а  потом протянул наманикюренную лапу к  помадному
тюбику.
     - Какой тон, подруга?
      Не удостоив его и взглядом, я выскользнула из туалета.
Нашла в бильярдной Серьгу, и мы вернулись в зал.
      А  там уже было то, чего я ждала весь вечер. Несколько
составленных  в  центре зала столиков  оккупировал  Володька
Туманов  со  свитой.  Свита его, за  исключением  нескольких
человек, была женской, что вызвало нестройный глухой ропот в
рядах гомосексуалистов. Но протестовать в открытую никто  не
решался   -  критическая  масса  Володькиного  тела  намного
превышала массу худосочных гомиков, вместе взятых.
        Володька   чувствовал   себя   прекрасно   -   этому
способствовали молоденькие девчонки в его окружении, которые
напропалую стали строить глазки гомосексуалистам. Кроме них,
вокруг  Володьки вилось несколько молодых людей, похожих  на
начинающих жиголо.
       Я   подобрала  спину,  напустила  на  лицо  выражение
скучающей пресыщенности и молча прошла мимо Володьки,  в  то
время как маленький Серьга подскочил к нему и троекратно, по-
русски, облобызался.
      Мы  снова  сели за столик, и я углубилась в  стакан  с
вином,  краем  глаза  держа  в  поле  зрения  Володьку.  Мое
появление вызвало у Туманова смутное беспокойство, он  то  и
дело  поворачивал огромную лохматую голову в  нашу  сторону.
Наконец, не выдержав, направился к Серьге, присел за краешек
стола. Деревянный стул под Тумановым жалобно скрипнул.
     - Что за человек? - грубым веселым голосом обратился он
к Серьге и указал на меня. - Почему не в тюрьме?
     - Это Ева, - в очередной раз представил меня Серьга.
       -   Только   не  вздумай  сказать,  что  эта   дивная
экзотическая орхидея произросла в деревне Колокуды!
     - Да нет, она из Питера.
      -  Милое дело, - обратился Володька ко мне, - а я  тут
недавно зубы себе вставил, так что у меня мостов теперь, как
на Неве. Кстати, вам какой мост больше нравится?
      -  Поцелуев, - улыбнувшись, ответила я и посмотрела на
Володьку равнодушно-призывным взглядом.
      -  Если  ты скажешь, что это твоя девушка,  -  я  тебя
уволю, а перед этим удавлю! - пригрозил Володька Серьге.
      - Да пошел ты! - огрызнулся Серьга. - Лучше тете Глебе
Народницкой кулаком погрози!
      -  Что, и она здесь? - удивился Володька; между  собой
они  уже  давно  причислили несчастного Глебика  к  женскому
роду. - Прямо вся вгиковская клоака сюда канализировалась.
      -  А я тебя предупреждал - не фиг сюда пидоров гнойных
пускать. Их теперь не выкуришь!
       -  Как  вам  может  нравиться  такая  деревенщина?  -
обратился Володька ко мне. - Никакой деликатности. У него же
не пенис, а мотыга.
     - А у вас? - надменно разлепила губы я.
     - А у меня - самонаводящаяся ракета "СС-300"!
     - Ходить не мешает?
      -  Серьга,  да  она  зубки  показывает,  -  восхитился
Туманов, - хорошенькие зубки!
      К столику уже подошел официант. Володька что-то шепнул
ему на ухо. Спустя несколько минут официант снова появился с
кувшином вина и блюдечком "бандерильяс".
      -  Предлагаю  выпить  на  брудершафт!  -  провозгласил
Туманов. - Вы мне кого-то напоминаете.
      -  Не  обложку  ли журнала "Плейбой",  на  которую  вы
дрочили  в  ранней юности? - Я сказала это,  по-прежнему  не
глядя на Туманова, который даже прикрыл глаза от восхищения.
Интуитивно  я  выбрала единственно верный тон,  который  мог
зацепить    Володьку:   пошловато-откровенные   реплики    и
равнодушный взгляд в пространство.
      - Никак не пойму, чего в ней больше - ума или красоты?
-  обратился  Володька  к  Серьге, сосредоточенно  лакавшему
водку.
      - Всего понемногу. Особенно ума, - ответила я за себя,
поставила  подбородок на ладонь и долгим взглядом посмотрела
на Туманова.
     Володька не удержался и зааплодировал, сразу перейдя на
"ты".
     - Ты роскошная девица! Ну как, нравится наше гнездышко?
      - Да. Особенно название. Сам выбирал? Эти, - я кивнула
в сторону тумановской свиты, - уже прошли отбор?
      -  Корнада!  - воскликнул Володька и приложил  руку  к
груди,  в  том месте, где под глыбой жира скрывалось  мягкое
влюбчивое сердце. А потом повернулся к Серьге:
     - Переведи!
      -  Корнада  - это глубокая рана, нанесенная  рогом,  -
хмуро  сказал  Серьга. Это было очень кстати  -  секунда  на
обдумывание ответной реплики.
     - Ты ранила меня в самое сердце, - добавил Володька.
      -  Мужчины дарили мне все, что угодно, но еще никто не
награждал меня рогами. Я всегда успевала вовремя уходить.
      -  Ну,  тогда  выпьем  за умение  вовремя  уходить,  -
провозгласил  Туманов, - тем более что оно  встречается  так
редко.
      -  Даже  реже, чем ты думаешь, - ответила я и  подняла
стакан с вином.
      Серьга  откровенно  заскучал -  он  всегда  оказывался
третьим,  и  не  только  в  бездумных,  ничего  не  значащих
разговорах.   Еще  некоторое  время  он  поглазел   на   нас
осоловевшими от водки глазами, а потом поднялся и скрылся  в
-%$`  e  зала.  Я  почувствовала недоброе  -  его  вихляющая
воинственная  походка и сжатые кулаки ясно говорили  о  том,
что Серьге необходима эмоциональная и физическая разрядка.
      - Не нужно было его отпускать, - машинально сказала я,
сконцентрировавшись  на  жаждущих  развлечений   каныгинских
руках, - когда Серьга надирается - жди сломанных переносиц!
     - А ты откуда знаешь? - несказанно удивился Володька.
      Я  закусила  губу  - будь осторожней,  Ева,  следи  за
базаром,  как  говаривала  шпана твоего  детства;  перебитый
тумановский  нос  не должен всплыть, глупо прокалываться  на
мелочах.
      -  Да  уж  наслышана о его подвигах.  Алена  Гончарова
рассказывала  в  минуты  особого  душевного  подъема   после
шашлыков в Карелии. Алена, по-моему, тоже из ваших. Алена  -
моя близкая подруга. Я, собственно, и приехала в Москву с ее
подачи. В Питере нам стало тесно вдвоем...
      -  А-а, - смутная тень воспоминаний пробежала по  лицу
Володьки,  -  это та самая питерская дрянь, которая  сломала
жизнь  нашему маленькому марийскому другу. Я и  сам  от  нее
когда-то  пострадал. - Туманов потер переносицу. - Косвенно,
конечно. А Серьга серьезно влип.
     - Да. Не повезло ему.
      -  Надо  полагать.  Но  ничего.  Я  отношусь  к  этому
философски: лучший художник - это страдающий художник.
      -  Это  точно. - Я скосила взгляд на стены. - Судя  по
вашим интерьерам, его страданиям не видно конца.
      -  Да  Бог  с  ним... Давай лучше о тебе.  Значит,  ты
приехала в Москву...
     - Чтобы остаться!
     - Думаешь, у тебя получится?
      -  Ни  секунды  в  этом  не  сомневаюсь.  -  Теперь  я
пристально смотрела на Володьку.
     Он не отвел взгляд и нежно промурлыкал:
     - Я тоже.
      Но  продолжить наши откровения нам не дали. В  глубине
зала  возникла  легкая  возня, постепенно  превратившаяся  в
водоворот,  который  затягивал  все  новых  и  новых  людей.
Послышались    нестройные   крики,   вопли,    подначивания,
науськивания,  больше  свойственные темпераментным  зрителям
собачьих  и петушиных боев. Володька с сожалением  оторвался
от  меня  -  как  раз в тот самый момент,  когда  послышался
нежный звон разбитой посуды; я же осталась безучастно сидеть
на  месте.  Постепенно картина происходящего  прояснилась  -
пьяный  Серьга напропалую дрался с Глебиком. При этом Серьга
выступал  за лигу нализавшихся мужиков, а Глебик представлял
спортивное   общество  слегка  подвыпивших  для   настроения
женщин. Серьга сучил перед лицом Глебика острыми кулаками, в
то  время  как  Глебик  совершенно по-бабски  рвал  Каныгину
волосы, попискивал и норовил садануть коленом в пах.
      -  Ах  ты  пидорва!  - пьяно хрипел  Серьга.  -  Падлы
двуличные,   ненавижу  вашу  породу,  вы   мне   всю   жизнь
изговняли!..
      Глебик  ничего не отвечал, умело защищаясь, -  тактика
ближнего боя была отработана у него в совершенстве.
      Вскоре  дерущихся удалось разнять, для  чего  особенно
рьяные  болельщики начали окатывать их вином из  кувшинов  -
примерно  так  разливают  водой  сцепившихся  дворняг.  Сама
игривая  мысль  об  использовании для  этих  целей  дорогого
испанского  вина очень понравилась зрителям: скоро  все  они
были в липких потеках.
      Как  всегда  с  опозданием, в зал  внедрилась  охрана,
возмутителей  спокойствия  развели  по  углам.  Но   Серьга,
который  в  пьяном  угаре был совершенно неуправляем,  легко
вывернулся  и, подбежав к одной из композиций  в  простенке,
сорвал  с  нес  кинжал.  Хрупкая, похожая  на  металлическую
икебану  конструкция мгновенно рухнула. А Серьга с  кинжалом
наперевес    кинулся   на   ближайшего,   вполне   невинного
гомосексуалиста. Парень завизжал неожиданно толстым  мужским
голосом,  а Серьгу с трудом удалось остановить, вырубив  его
ударом в подбородок.
      Володька,  все  это время выступавший в  роли  рефери,
тихим, спокойным голосом отдавал распоряжения.
      -  Отвези  домой этого козла полорогого, -  сказал  он
дюжему  охраннику и кивнул на не желающего униматься Серьгу,
-  и  останься  с ним, пока не задрыхнет. Вечно  всю  обедню
портит, гад!
       Когда   Серьга  был  вынесен  с  поля  боя,  Туманов,
умиротворенно сложив руки на почти женской груди,  обратился
к кучке возмущенных геев:
      -  Ну  простите, ребята! Ничего не поделаешь, чернозем
волнуется.  Мы его успокоим, так что считайте, что  инцидент
исчерпан.
      -  Да эта сволочь нам камеру разбила, - сказал один из
участников гей-фуршета. - За камеру кто платить будет?
      - Ну, друзья мои, это профессиональный риск. Операторы
Жак-Ива  Кусто  и не такое терпят, я уже не говорю  о  наших
людях  в  "горячих  точках". Давайте завтра  разберемся,  на
трезвую  голову.  А пока приношу извинения от  администрации
клуба...
      Кое-как уладив все вопросы, Володька вернулся ко  мне,
налил  целый  стакан вина и жадно выпил. После  этого  шумно
вздохнул и воззрился на меня:
      -  Прошу  простить  за небольшие волнения  этнического
меньшинства.
       -   Ничего,  очень  симпатично  получилось.  Я   даже
развлеклась. Это и есть ваши бои быков?
      -  Почти,  -  засмеялся Володька. - А  ты  вообще  чем
занимаешься?
      -  Чем  может заниматься красивая женщина? Дышу полной
грудью.
     - Отменной, надо сказать, грудью!..
      "Спасибо,  доктор,  - еще раз поблагодарила  я  своего
хирурга-пластика,  - в навсегда потерянном  свидетельстве  о
рождении вы вполне могли бы занять графу отца родного".
     - И все-таки? - настаивал Володька.
      - Высшее гуманитарное, легко обучаема, не пользователь
компьютера, интим не предлагать, - почти отчеканила я.
     - Меня устраивает все, кроме последнего, - нагло заявил
Bолодька.
     - Меня тоже.
     - Что ты собираешься делать в Москве?
      -  Еще  не  знаю.  Для высокооплачиваемой  проститутки
недостаточно  цинична,  для  любовницы  чересчур  умна,  для
секретарши   -   не   тот  цвет  волос...  Нужно   отследить
конъюнктуру.
       Мы   лениво  перебрасывались  сомнительного  качества
репликами.  Нужно было выбрать момент, чтобы с  достоинством
ретироваться,    оставив    за    собой     легкий     запах
недоговоренности.   И  когда  он  наступил,   я   совершенно
непринужденно поднялась из-за стола.
     - Уже уходишь?
      - Пожалуй. Зн