поможет  размотать  весь  клубок.
Почему все вертится вокруг того, как совершены эти убийства? Я  называла  их
ритуальными. Лапицкий же -  интеллектуальными.  Не  здесь  ли  стоит  искать
мотив?  Сценарий  тоже  интеллектуален,  как  ни  странно,  но  расплывшейся
тетехе-сценаристке Новотоцкой нельзя отказать в утонченности.
   Конечно же, сценарий. Как я не подумала  об  этом  раньше?  Лапицкого  не
интересует эта буря в стакане кинематографической воды, равно как и  мертвые
старухи: для него они недостаточно масштабны, их не имеет смысла загонять  в
угол и шантажировать. Другое дело - Кравчук.  Кравчук  -  это  тот  масштаб,
который может удовлетворить чье угодно самолюбие. Наша последняя  встреча  с
Костей  в  кафе  носила  более  обстоятельный  характер:  он  позволил  себе
улыбнуться и взять солонку с моего стола: ?Вы позволите,  девушка??  Значит,
он что-то действительно нарыл, сукин сын!..
   И еще: нужно сказать Братны,  чтобы  он  обязательно  приставил  к  Марго
кого-нибудь из мальчиков Кравчука. На всякий случай...
   Кого-нибудь из мальчиков Кравчука. Митяй  тоже  был  мальчиком  Кравчука.
Теперь  о  нем  никто  не  вспоминает.  Все,  чего   удостоился   Митяй,   -
презрительная гримаса Андрея Юрьевича: ?Вчера я потерял  человека  по  твоей
милости?. Откуда во мне берутся силы, чтобы мило раскланиваться с ним?
   Костина выучка, доведенная мной до совершенства. Я вдруг подумала о  том,
как Митяй  отреагировал  бы  на  появление  в  группе  Марго?  Влюбился  бы,
бесповоротно влюбился, как Володя Чернышев. Если уж ему  так  нравилась  моя
тусклая  седина,  то  что  говорить  об  ослепительной  седине  Марго?..   Я
почувствовала такой острый приступ ревности к мертвому Митяю,  к  ничего  не
подозревающей Марго, что у меня потемнело в глазах.
   Кажется, ты чересчур жива. Ты давно не была такой живой...
   Чтобы остудить разгоряченную безумными мыслями голову,  я  отправилась  к
метро пешком. Несмотря на то, что декабрь перевалил за  середину,  снегом  в
Москве  и  не  пахло,  раздражающая  слякоть,  которая  убивает  во   всяком
предчувствие рождественских яслей и Вифлеемской звезды.
   Интересно, где я встречу Рождество? В прошлом году была больничная койка,
в этом можно рассчитывать только на маленькую квартирку в  Ясеневе,  Кравчук
присматривает за ней.
   В первый же мой день я вполне профессионально провела обыск и  обнаружила
два ?жучка?. Вряд ли это привет ассистентке режиссера Еве - он не  может  не
понимать, что такие  вещи,  как  подслушивающие  устройства,  обнаруживаются
очень  легко,  тем  более  что  между  нами  нет  никакой   недоговоренности
относительно моих  привычек,  навыков  и  умения  анализировать.  Существуют
только разночтения моего прошлого, но это уже вопрос стиля.
   Скорее всего Кравчук иногда использовал квартиру в Ясеневе  для  каких-то
встреч: она выглядит так, как  будто  в  ней  никто  никогда  не  жил.  Даже
казенный  гостиничный  номер  смотрелся  бы  куда  более  предпочтительно...
Вселившись туда, я нашла только несколько дорогих бокалов богемского  стекла
и вполне приличный итальянский сервиз. Пара ножей и вилки.
   И больше ничего.
   С зарплаты мне пришлось купить чайник и  комплект  постельного  белья,  а
также кое-что из вещей, не очень дорогих и очень  практичных  -  как  раз  в
стиле моей нынешней, ничем не выдающейся жизни: джинсы,  рубаха,  свитер  из
исландской  шерсти,  футболка...  Все  остальные   немногочисленные   тряпки
остались на Якиманке, в квартире Митяя.
   В квартире, от которой у меня были ключи -  галльский  петух  с  забавным
гребнем: когда я случайно натыкалась на него в своих карманах, у меня падало
сердце... Единственное, что я могла себе позволить, единственное, с чем я не
могла справиться.
   Такой пережиток, как слезы, на повестке дня не  стоял.  Несколько  раз  я
пыталась избавиться от ключей с петухом -  так  я  привыкла  делать  всегда,
чтобы избежать ненужных вещей, которые хоть в чем-то могли меня уличить.  Но
выбросить в ближайшую урну, в ближайшую реку, в ближайший мусорный бак этого
несчастного петуха я так и не смогла... Вот и сейчас ключи Митяя позвякивали
в недрах моего пальто, заставляя при каждом шаге вспоминать его тело.
   Я скучала по его телу. Я тосковала по нему по-настоящему. Митяй не  успел
стать единственно любимым, но вот  идеальным  любовником  он  был  с  самого
начала. Самым идеальным для меня любовником...
   ...Неожиданно рядом со мной просигналила машина.
   Сирена была настойчивой и требовательной. Я вздрогнула от неожиданности и
прикрыла рукой рот, чтобы защититься от терпкой и вяжущей боли:  именно  так
нетерпеливо мне сигналил Митяй.
   Этого  не  может  быть,  говорила  я  себе,  этого  не  может  быть.   Не
оборачивайся, этого не может быть, ведь Кравчук сказал тебе, ведь  Митяй  не
появился ни разу за последние десять дней, но Кравчук ни  разу  не  произнес
имени Митяя, а я не спросила, побоялась спросить...
   Не оборачивайся!..
   И все-таки я обернулась.
   Рядом со мной мягко притормозил аккуратный черный ?Форд?, и прежде чем  я
успела что-то сообразить, передняя пассажирская дверь распахнулась.
   И я увидела перед собой осунувшееся лицо Леночки Ганькевич.
   - Привет! Ты к метро? - спросила она.
   - Да.
   - Подвезти тебя?
   - Думаю, не нужно. Я хотела прогуляться.
   - Садись, я тебя подброшу. - В голосе Леночки я  услышала  такую  мольбу,
что покорно села в машину и набросила  ремень.  -  Ты  спешишь?  -  спросила
Леночка.
   - В общем, нет.
   - Я могу угостить тебя где-нибудь? - Это было что-то  новенькое.  За  все
время съемок мы общались только на попойках,  и  наше  общение  нельзя  было
назвать даже дружеским.
   - В принципе... В принципе можно пропустить по рюмашке.
   - Отлично. Я знаю здесь одно  неплохое  местечко...  ?Неплохое  местечко?
оказалось маленьким пабом в ирландском стиле: карминно-красная штукатурка  и
стены, увешанные  волынками  и  литографиями  национальных  видов  спорта  -
харлинга и гэльского футбола.
   Никогда бы не подумала, что  стройная,  как  бамбуковая  флейта,  Леночка
ударяет по пиву.
   - Как ты? - спросила я только для того, чтобы что-то спросить.
   - Хреново. - Ничего другого и предположить нельзя: круги под воспаленными
глазами, истончившийся нос, впалые щеки,  небрежно,  только  из  уважения  к
многолетней привычке, подкрашенные губы, спутавшиеся волосы - сильно же тебя
накрыло!
   Я почувствовала к Леночке что-то отдаленно похожее на жалость.
   - У вас новая актриса? - через силу спросила она.
   - Да. Ты ее знаешь. - Я назвала  фамилию  Марго.  Лучше  бы  я  этого  не
делала.
   Глаза Леночки вспыхнули диким, яростным огнем  -  этот  огонь,  казалось,
сжиравший ее изнутри, никак не мог вырваться наружу. Но самым страшным  было
то, что она его больше не контролировала.
   - Да, я знаю эту суку, - с наслаждением сказала она,  -  в  прошлом  году
какой-то  ее  молодой  любовник  застрелил  крупного  бизнесмена.  Тоже   ее
любовника. Только старого козла.
   - Я что-то слышала об этом...
   - Это была потрясающая история. Вся Москва гудела. Эта прошмандовка  даже
в Прагу уехала. Я думала, она сгнила там, вывалилась из окна  на  булыжники,
подавилась рыбной костью, заразилась сифилисом и подохла, а она, пожалуйста,
живее всех живых. Снова приперлась воду мутить.
   С-сука! Жаба старая.
   Ярость Леночки была непритворной, непонятной и потому страшной. Казалось,
она была одержима демонами ревности. Было  странно  слышать  эти  проклятия,
изрыгаемые почти детским, невинным ртом.
   - Он, должно быть, прыгает вокруг этой суки?
   - Кто?
   - Да  Братны!  Отплясывает  тарантеллу,  сарабанду,  джигу,  сегидилью...
Подонок!
   - Зачем ты так?
   - Прости... Знаешь, мне что-то не нравится здесь. Поехали отсюда, я  знаю
одно приличное место...
   - Мне нужно домой... Завтра съемки. Хочу выспаться.  Ты  же  знаешь,  как
Братны всех изматывает...
   Леночка вдруг вцепилась в  мой  рукав,  в  выцветших  от  страсти  глазах
мелькнуло безумие:
   - Не оставляй меня... Иначе... Иначе я что-нибудь сделаю...
   Час от часу не легче! Дернул же меня черт идти к метро пешком...
   - Ну, хорошо. Только обещай мне не напиваться.
   - Обещаю. Не оставляй меня... Не бросай меня, пожалуйста.
   Леночка  надралась  в  первом  же  кабаке,  попавшемся  у  нас  на  пути:
шотландском ресторанчике ?Маккормик?. Она все заказывала и заказывала виски,
и официанты - добродушные русские парняги в национальных шотландских килтах,
смотрящихся на них как седло на корове, - взирали на Леночку, а заодно и  на
меня с веселым осуждением.
   Я выслушала поток самых грязных ругательств в адрес Братны. И поток самых
возвышенных признаний. Иногда они чередовались - этот  подонок,  этот  сукин
сын, единственный, я просто с ума схожу, так я люблю его, этого  урода,  эту
тварь, эту мразь, эту скотину, неужели он не видит ничего..., неужели он  не
видит, что я готова сделать все, что угодно, только бы быть с ним...
   Было совершенно непонятно, почему Леночка взяла меня в  свидетели  своего
чувства, с тем же успехом она могла признаваться в своей любви храму  Христа
Спасителя или каменным истуканам с острова Пасхи.
   Леночка вела себя так вызывающе неприлично, что на нас уже стали обращать
внимание, Не  хватало  еще,  чтобы  доблестные  псевдошотландцы,  потрясывая
своими клетчатыми килтами, выкинули нас из ресторана.
   - Поедем домой, - тихо сказала я Леночке.
   - Почему же домой? Он-то домой не собирается.  Сидит  где-нибудь  с  этой
жабой в кабаке и под столом ей колени гладит... Ненавижу  жаб...  Знаешь,  -
Леночка пьяно хихикнула, - жаба, жрущая  женские  гениталии,  -  это  символ
распутства. Путаться со старухами. Это и есть распутство...
   - Господи, что ты несешь?!
   - Он и есть распутник. Извращенец... Господи, что же сделать, что?
   - Поехать домой и проспаться. Я тебя отвезу.
   - Пошла ты... Навязалась на мою голову! - Леночка совершенно забыла,  что
сама пригласила меня в этот томительно-призрачный культпоход по национальным
кабакам.
   - Все. Хватит. Поехали домой, - жестко сказала я, но это не произвело  на
Леночку никакого впечатления. Оторвать же  ее  тело  от  грубо  сколоченного
стилизованного стола я была не в состоянии.
   Оставив ее среди стаканов с  недопитым  виски,  я  подошла  к  официанту,
скучавшему возле стойки.
   - Вы не поможете мне, молодой человек?
   - А в чем дело? - лениво спросил он.
   - Девушка неважно себя чувствует.
   - Я вижу...
   - Вы бы не могли проводить нас?
   На лице официанта застыло сомнение, которое исчезло сразу же, как  только
я достала полтинник. Вдвоем мы  кое-как  доволокли  упирающуюся  Леночку  до
?Форда?. При этом она норовила ухватить парня за предполагаемую мошонку,  но
постоянно натыкалась на безмятежную, как равнины Шотландии, гладь  клетчатой
юбки.
   - А почему ты в  юбке,  дорогуша?  -  путаясь  в  окончаниях,  спрашивала
Леночка. - Ты трансвестит?  Может  быть,  ты  педик,  а?  Этот  скот  Братны
наверняка  педик...  Или  какой-нибудь  дерьмовый  фетишист.   Извращенец...
Развелось извращенцов, продыху нет...
   Официант смотрел на нее так  свирепо,  что  пришлось  доплатить  ему  еще
двадцатку за моральный ущерб. Наконец общими усилиями мы впихнули Леночку  в
машину, и я, проклиная все на свете, села на водительское место.
   - Пока-пока, дорогуша, - пьяно прощебетала  Леночка  официанту,  -  может
быть, составишь нам компанию? В любви  втроем  есть  свои  прелести.  Ты  не
пожалеешь...
   - Веселая у вас подруга, - мрачно сказал официант.
   - За веселье я уже заплатила, - ответила я и набросила на Леночку ремень.
   Когда-то давно, еще в Питере, Алена Гончарова учила меня водить  джип,  у
Лапицкого  я  освоила  более  скромные  отечественные   модели.   И   теперь
самонадеянно полагала, что справлюсь и с Леночкиным ?Фордом?.
   - Где ты живешь? - спросила я у Леночки.
   - Разве я живу? - Она запрокинула голову,  и  только  теперь  я  увидела,
какая у нее тонкая, какая беззащитная шея. - Я не живу. Я медленно умираю...
Я уже умерла.
   - Ну, пока ты не умерла, смею тебя уверить. Но скоро умрешь, если  будешь
так напиваться.
   - Ну что ж, - Леночка судорожно  дернула  шеей,  -  его  и  так  окружают
мертвецы... Будет еще один, почему нет?
   - Я отвезу тебя домой, - я решила зайти с другого конца, - - только скажи
мне адрес.
   - Нужно взять водки и парочку мужиков, тогда поедем, - успела пролепетать
Леночка, прежде чем ее голова упала на грудь.
   Мать твою, мать твою, мать твою, ругалась я про  себя.  Только  этого  не
хватало - оказаться в машине с  ничего  не  соображающей  женщиной,  которая
обезумела от страсти. Обезумела настолько, что сама не ведает,  что  творит.
Но, как ни странно, я не испытывала к Леночке ни брезгливости, ни отвращения
- одну только жалость. Откинувшись на валик кресла, я постаралась  собраться
с мыслями. И тотчас же почувствовала тонкий аромат духов.
   Тех самых.
   Теперь  они  ассоциировались  у  меня  не  только  со  смертью,  но  и  с
сумасшествием.
   Стараясь отогнать эти мысли, я нашла ее  сумку  и  вытряхнула  содержимое
себе на колени. ?Если хочешь узнать, что в голове у женщины, - загляни в  ее
сумку?, - вспомнила я наставительно поднятый палец Кости Лапицкого.
   Разворошенная пачка долларов, несколько  сотенных  купюр,  ворох  дорогой
косметики, записная книжка, паспорт, газовый баллончик, ключи,  водительские
права, флакончик духов - все  вполне  благопристойно.  Оставалась  еще  кипа
вырезок из самых разнообразных газет и журналов.
   Все  они  касались  Братны:  Братны  и  Каннский  фестиваль,   Братны   и
экуменическое жюри, Братны и приз ФИГТРЕССИ  и,  наконец,  Братны  и  съемки
фильма, Братны и убийство  Бергман,  Братны  и  исчезновение  Александровой.
Что-то в этих заметках было не так. Сначала я даже не  могла  понять  -  что
именно. И только потом, пробежав глазами первый абзац, я обнаружила  причину
своего беспокойства - и похолодела.
   Фамилии Бергман и Александровой были обведены черным. И так  -  в  каждой
статье,  а  статей  было  несколько  десятков.   С   педантизмом   пациентки
психиатрической клиники Леночка обводила и обводила фамилии старух -  тонкой
гелевой ручкой и очень старательно. Линии смыкались  под  одинаково  прямыми
углами в газетных публикациях.  В  заметках  из  журналов,  напечатанных  на
хорошей бумаге, Леночка позволяла себе поэтические вольности - вместо четких
прямоугольников  над  фамилиями  актрис   смыкались   стилизованные   гробы.
Последняя по времени заметка убила меня окончательно: в ней скупо сообщалось
о том, что возобновляются  съемки  фильма  скандально  известного  режиссера
Анджея Братны. Его уже постигла неудача с двумя актрисами, приглашенными  на
главную роль (подробности, нужно отдать должное редакции,  не  смаковались),
теперь он, кажется, нашел  третью.  Далее  следовал  коротенький  экскурс  в
творческую биографию Марго. Заметка  заканчивалась  гильонно-оптимистически:
надеемся, что наш выдающийся молодой режиссер,  несмотря  на  все  трудности
(ха-ха!) съемочного периода, все-таки снимет фильм. Фильм, который  достойно
представит нашу страну на престижных мировых кинофорумах.
   Самым ужасным было то, что черным была обведена и фамилия Марго.
   Я спрятала  лицо  в  ладонях,  а  потом  искоса  посмотрела  на  Леночку:
привалившись к стеклу, девушка спала. Или делала вид, что спит?
   Сквозь неплотно прикрытые веки тускло поблескивали зрачки.
   Нет, она все-таки спит, количество выпитого  виски  дает  о  себе  знать.
Стараясь не производить лишнего шума, я тихонько завела ?Форд?  и  осторожно
вывела его на трассу.
   Только бы нас не остановили гаишники!..
   Из скудных паспортных данных я узнала, что  Леночка  живет  на  Зубовском
бульваре, недалеко от АПН, рафинированный район для рафинированного  убийцы.
Впрочем, я всеми силами старалась гнать от себя эти мысли - рядом с безумной
можно и самой потерять остатки здравого смысла.
   А то, что Леночка серьезно больна, не вызывало у меня никаких сомнений.
   Я  даже  представить  себе  не  могла,  что  в  такой  обжигающей,  такой
испепеляющей страсти можно замерзнуть насмерть.  Осторожно  ведя  машину,  я
думала о долгих днях, а  еще  больше  -  о  долгих  ночах,  которые  Леночка
проводит в оглушительном одиночестве. Я думала о том, как изо дня в день она
колесит по Москве в своем шикарном и таком ненужном ей ?Форде? и  откровенно
снимает разных и таких ненужных ей мужчин.
   Потому  что  единственный  мужчина  ее  жизни   никогда   не   будет   ей
принадлежать.
   Я думала о том, как она оглушает себя спиртным,  как  она  оглушает  себя
потными чужими телами, - только для того, чтобы хотя бы так отомстить Братны
за его полное равнодушие к ней.
   Сейчас я вполне могла допустить, что актрис убила  Леночка,  что  она  не
остановится  ни  перед  чем,  чтобы  достать  ?эту  жабу?  Марго.  Роскошная
стареющая Марго, настоящая женщина, великая актриса, без всяких скидок,  без
всяких приставок ?экс?, у Леночки нет никаких шансов, она никогда не будет с
Братны, но и не потерпит рядом с ним ни одной женщины.
   И эти духи...
   Опустив руку с руля, я нащупала флакончик в сумке, достала его и поднесла
к глазам. Их немного  претенциозное  название  переводилось  с  французского
как ?Лабиринт страсти?.
   Оно показалось мне пророческим.
   Леночка и правда заблудилась в лабиринте своих страстей, а  заблудившись,
оставшись в полной темноте, без еды и  пищи,  с  отсыревшими  спичками  и  в
рубашке с короткими рукавами, - сошла с ума. Я успела  перевидать  множество
страстей, но никогда еще они не возникали передо мной в таком  отталкивающем
и вместе с тем абсолютном варианте. Этот абсолют, возможно, толкнул  Леночку
на преступление. А ведь Братны ничего  не  стоило  быть  хотя  бы  чуть-чуть
снисходительным к ней: ужин при свечах, ничего не значащий  поцелуй,  ничего
не значащий акт на белоснежных простынях - Леночка  бы  сама  додумала  его,
сама бы наполнила его нежностью и смыслом...
   Будь ты проклят, Братны!
   Будь ты проклят, Братны, - и я удивилась тому, что сказала это вслух.
   Я так осторожно вела ?Форд?, что добралась до Зубовского бульвара  только
через час. Найдя дом, я припарковала  машину  у  подъезда.  И  только  потом
коснулась спящей Леночки.
   - Просыпайся, мы приехали.
   - Что? - Она с трудом приходила в себя, вечерний променад  по  Москве  не
отрезвил ее. - Кто? Почему ты здесь?
   - Ты ведь сама меня пригласила, - терпеливо сказала я.
   - Голова раскалывается... У тебя водки нет?
   - С собой нет, - я была уверена,  что  дом  Леночки  забит  спиртным  под
завязку, - пойдем.
   - Да, сейчас. - Она тряхнула головой, пытаясь собраться.
   Уложив все вещи в сумку, я вышла из машины и открыла  дверь  со  стороны,
где сидела Леночка. Она почти вывалилась мне на руки.
   - Пойдем домой.
   - Сейчас. - Она наконец-то взглянула на меня осмысленно. - Это  ты,  Ева?
Обычно я нахожу здесь совсем других людей...
   Еще бы тебе не находить, наверняка твои  случайные  мужики  трахают  тебя
прямо в машине, а потом еще и очищают карманы. Даже странно, что ты  до  сих
пор жива и ездишь в своем ?Форде?.
   - А как ты думаешь?
   - Почему ты здесь? - снова спросила она.
   - Потом объясню.
   Наконец мне удалось отлепить  ее  от  сиденья,  и  мы  вместе  побрели  к
подъезду. Леночка сразу же повесилась на меня - на улице ее снова развезло.
   - Какой этаж? - сжав зубы, спросила я.
   - Что?
   - На каком этаже ты живешь? Она задумалась.
   - На восьмом.
   Спустя десять минут я уже раздевала  ее  в  прихожей.  Дорогая  дубленка,
шикарные сапоги - все это великолепие при ближайшем  рассмотрении  оказалось
довольно запущенным, - сапоги не чистились по меньшей мере неделю,  дубленка
была вымазана краской и покрыта сомнительными пятнами.
   Они действительно трахают