м-нибудь   непристойным
предложением.
       -   Больше  никаких,  -  улыбнулся  Олег  Васильевич,
пристально разглядывая меня.
      Чувствуя  себя хозяйкой, я сварила кофе,  нарезала  на
блюдце  полузасохший  лимон. Мы сели в  кресла  друг  против
друга: я с коньяком, он с кофе.
     - Ваше здоровье, - подняла свой бокал я.
      -  У меня все в порядке, - педантично ответил он, - но
все  равно  спасибо...  Что же вы  все-таки  делали  в  этой
квартире?
     - Это допрос?
     - Любопытство. Простое человеческое любопытство.
      -  Меня попросили кое-что взять там, - я подумала, что
совсем  не отвечать будет невежливо, - ничего криминального,
скорее невинный сувенир.
      -  Вас  попросили и даже не предупредили, что квартира
стоит на сигнализации?
     - Нет.
     - Ну вы хотя бы успели взять то, что было нужно? Мне не
нравилось это чрезмерное любопытство, и я перевела  разговор
на другие темы.
      -  Чем вы занимаетесь, Олег? Можно я буду называть вас
Олег?
     - Сделайте одолжение.
      -  Итак,  у  вас  нет  жены,  есть  машина,  вы  легко
справляетесь с зарвавшимися ментами... Не пьете и не курите.
Боюсь,  что  самый  страшный ваш  порок  -  привычка  ходить
босиком по квартире.
     - Не угадали, - он улыбнулся, - привычка есть по ночам.
Замороженные фрукты из польских пакетов.
      -  Это  почти  одно и то же. Думаю, если почесать  вам
спину, там обязательно обнаружатся зачатки крыльев...
     - Сомневаюсь.
      -  ..маленьких  таких крылышек. Хотя нет,  на  райскую
птицу вы мало похожи.
      -  Только  не вздумайте сказать мне, что  я  похож  на
хорька.
     Нет, на хорька он не был похож категорически.
     - Что, были попытки? - спросила я.
     - Были.
     - А вы?
      -  Обучился стрельбе из малокалиберной винтовки, чтобы
отстреливать обидчиков.
     - Чему еще обучились?
      -  Айкидо и русскому рукопашному бою. Пожалуй, он  мне
нравился, этот обстоятельный Олег Васильевич. Пожалуй,  и  я
ему  нравилась - во всяком случае, уходить он не  собирался,
хотя   самое  время  было  перекинуть  через  руку  плащ   и
откланяться.
     - Сколько вам лет, Олег?
     - Тридцать пять. Хотите, погадаю вам на кофейной гуще?
      Я  чередовала  кофе  с коньяком и как  раз  опорожнила
чашку.
      -  Валяйте.  Что  нужно делать? Это было  обыкновенным
женским  кокетством - я прекрасно знала, что  нужно  делать:
поболтать гущу в чашке и потом вывалить содержимое на блюдце
-   обязательно  от  себя.  Наша  вгиковская  актриса  Ксана
Павлоцкая,  однокурсница Юленьки, мучила  меня  гаданием  на
кофейной гуще добрых три года. Я была безропотна, безответна
и  в  конце  концов  осталась единственной клиенткой  Ксаны,
которая  предсказывала судьбу с точностью до наоборот.  Так,
Ивану   за  неделю  до  смерти  она  предсказала  счастливые
перемены  в жизни под знаком стареющей влиятельной  женщины;
Алене,  в  разгар  ее  романа  с альтисткой  Даниловой,  она
пообещала  встречу с богатым иностранцем - скорее  всего  из
Бельгии  -  и дальнейшее счастливое замужество. Дольше  всех
держался Серьга Каныгин, которому добрая Ксанка периодически
предрекала  безумный  секс  с длинноволосой  очаровашкой  из
Питера,  причем  очаровашка мучается комплексом  безответной
любви  к  Серьге  и имя ее начинается на А. В  результате  я
осталась  одна,  и уж здесь-то Ксанка оторвалась  по  полной
программе.  В  разное  время мне были  предсказаны:  молодой
человек,  но  не из мира искусств; дети - мальчики-близнецы;
жилплощадь  в центре Москвы, где-то в районе Большевистского
переулка; поездка за пределы Союза - скорее всего в Испанию,
судя  по  конфигурации бурой жижи по краям чашки.  Было  еще
много милой дребедени, в которую я безбожно верила.
      - Ничего особенного, - сказал Олег, - потрясите гущу -
и на блюдце, ближе к краю, пусть стекает. Только аккуратнее.
     Я выполнила все инструкции, и спустя некоторое время он
поднял чашку и углубился в ее изучение.
     - Ну что? - нетерпеливо спросила я.
     - Очень интересно, - промычал Олег.
     - Да? Меня ждут потрясения?
      -  Вроде того... Видите этот подтек в форме скалы  или
утеса? Как раз над силуэтом женской головы...
      Я  в  упор  не видела ни утеса, ни женской головы,  но
согласно закивала и даже поцокала языком для убедительности.
      - Это означает, что над вашей головой могут сгуститься
тучи.  Но  все должно окончиться хорошо, поскольку помощь  к
вам придет оттуда, откуда вы даже не ожидаете...
       Он   что-то   еще  рассказывал,  пока  я  внимательно
разглядывала его лицо: в нем не было двойного  дна,  так  же
как   и  в  самом  Олеге:  тридцать  пять  лет,  старомодная
готовность  прямо  отвечать на вопросы.  Интересно,  чем  ты
$%)ab"(b%+l-.  занимаешься и как с таким простодушием  сумел
уломать целое милицейское отделение? Ведь ты не можешь  быть
таким простым, как кажешься...
      "Жизнь  не  так проста, как нам кажется,  она  гораздо
проще", - не к месту вспомнила я любимое высказывание  нашей
мастерицы-исзуитки  Ларисы Алексеевны. Иван  ее  терпеть  не
мог,  и  я  подозревала  почему: он  не  мог  простить,  что
авторство  этого  удивительного по  своей  силе  и  простоте
постулата принадлежало не ему, а какой-то московской  старой
суке  из  богемы.  Мне  же  Лариса  Алексеевна  была  скорее
симпатична, особенно завораживали ее многочисленные кольца -
все до единого ручной работы.
     - Вы меня не слушаете, - сказал вдруг Олег.
     - Напротив, очень внимательно слушаю. И жду руководства
к действию.
      -  Не  предпринимайте  ничего в одиночку,  -  серьезно
сказал Олег.
     - С чего вы взяли, что я что-то собираюсь предпринять?
      - А вот это пятно в виде сжатого кулака - готовность к
действию, точно вам говорю.
      - А вот эта бляха в виде парящей птички по имени дрофа
- готовность ничего не делать, - в тон ему сказала я.
     Олег откинулся на кресле и засмеялся:
     - Вы мне не верите...
      -  Почему?  Вы  же не давали никакого  повода  вам  не
верить.  Напротив, выручили меня в тяжелую минуту, протянули
руку помощи... У вас действительно лихо получилось.
       -  Лихо  получается,  когда  затаскиваешь  в  постель
красивую  женщину, предназначенную вовсе не для  тебя.  А  в
моем  случае  получилось профессионально.  Ну,  и  кое-какие
связи помогли, - начал было честный Олег.
      - Пожалуйста, не продолжайте. - Я вдруг почувствовала,
что  если сейчас он обнажит шестеренки и винтики этой  своей
изящной  работы, то его таинственное обаяние рассеется,  как
дым  от  сигареты. - Пусть все остается как  остается.  Роль
демонического незнакомца вам очень идет.
       И   я  зевнула.  Это  получилось  неловко,  а  потому
демонстративно. Но я не спала всю ночь - и какую ночь!  -  и
это извиняло меня. Тактичный Олег отреагировал мгновенно:
     - Вы правы, уже очень поздно.
      -  Нет,  еще  слишком рано, - поправила я,  и  мы  оба
посмотрели на часы - половина шестого утра.
     - Я поеду, - сказал Олег, - спасибо за кофе.
     - Было очень приятно с вами познакомиться.
     - Надеюсь, мы еще увидимся. Тем более что Игорь поручил
мне присматривать за вами.
      Он безбожно врал, я знала это. А если бы даже не знала
- его внезапно вспыхнувшее и ставшее почти мальчишеским лицо
выдало его с головой.
      Я  проводила его до дверей, вручила бумажку  со  своим
телефоном  -  Олег настоял на этом; подождала, пока  "Шкода"
выедет со двора, и отправилась в комнату.
      Только теперь я поняла, как устала. Ночное милицейское
происшествие,   так  благополучно  закончившееся,   казалось
'  !  "-k,  эпизодом  -  быстро  же  ты  приходишь  в  себя,
стряхиваешь неприятности, как энцефалитных клещей  с  рукава
куртки...  Неужели так происходит всегда:  любая  опасность,
стоит  только  пережить  ее,  сразу  же  становится  смешным
приключением;  а  любая любовь, стоит  только  пережить  ее,
сразу  же  становится исправленной грамматической ошибкой  в
диктанте...
      Я  вытянулась  на  кровати и начала  думать  об  Олеге
Васильевиче  -  милый,  милый,  бесконечно  милый   человек,
неглупый,  надежный,  простодушный, искренний,  симпатичный,
светловолосый,  немногословный,  основательный,   неженатый,
тактичный,  чуткий, сильный, благородный,  умеет  гадать  на
кофейной гуще и знает, что такое трепанги и питомза...
      Определенно,  такие мужики достаются отпетым  сукам  с
большой грудью и кривоватыми ногами.
      "Ты  забыла  еще  малокалиберную  винтовку,  айкидо  и
рукопашный бой", - сказала я себе и улыбнулась.
       ...Меня   разбудил  настойчивый  телефонный   звонок.
Некоторое  время  я  слушала его, перед  глазами  новогодней
игрушкой  покачивался горностаевый профиль Олега -  кому  же
еще  звонить?..  Но когда я сняла трубку, то услышала  голос
Серьги Каныгина.
       -   Мне  Еву,  -  агрессивно  сказал  Серьга,   забыв
поздороваться - это было в его стиле.
     - А кто спрашивает?
     - Знакомый.
      Я  выждала  секунду,  постучала по  трубке  ладонью  и
произнесла нежным голосом:
     - Слушаю вас.
      -  Это Ева? А это Серьга Каныгин, художник. Ну, мы еще
ко мне ездили, на Пражскую... Самогон пили.
     - Боже мой, конечно, узнаю! Рада, что позвонил.
      -  Слушай, ты прости меня за позавчера... Я вчера тебе
весь  день названивал, извиниться хотел... Я там того  -  не
сильно буйствовал? Мучаюсь угрызениями, понимаешь... Хорошо,
хоть ты свой телефон оставила.
      -  Совсем напротив, - радостно сказала я, - буйствовал
ты сильно, но как раз это мне очень понравилось.
     - Что понравилось? - оторопел Серьга.
     - Буйство плоти и ночь любви.
      -  Не  понял!  -  Голос  у  Серьги  сразу  же  сел.  Я
подозревала,  что  и сам Серьга сел неподалеку  от  телефона
вместе со своим голосом.
     - Обычное дело.
      -  Ни  щерта не помню, - снова полезло марийское  "щ":
когда Серьга волновался, акцент выпирал особенно сильно.
     - Как же? Надругался надо мной и обещал жениться.
     - Правда, щтоли? Не помню...
     - Хватит того, что я помню.
     Серьга на том конце провода озадаченно молчал.
      - Ты оставила телефон, - наконец прорезался он, - я  и
решил позвонить... Пригласить тебя куда-нибудь... Хотя бы  к
Володьке  в  клуб,  он  как  раз вчера  приехал,  а  сегодня
презентация. Нового педрильского журнала. Я им обложку делал
( макет. Ты как?
       -   Что  -  как?  -  спросила  я,  в  очередной   раз
порадовавшись,  что мой хорошо тренированный  и  натасканный
голос  не выдал меня: Володька в клубе, Володька где-либо  в
зоне моей досягаемости - это несомненная удача.
     - Что сегодня делаешь? Может, поедем?
      - С нетерпением буду ждать встречи с тобой. Ми-илый...
- добавила я, интимно понизив голос.
      -  Ну  хорошо. Значит, так: без пятнадцати  двенадцать
вечера встречаемся на метро "Тургеневская". - Серьге даже  в
голову  не  пришло  предложить заехать за мной  -  воистину,
ничего   не  изменилось.  Еще  во  ВГИКе,  при  всей   своей
всепоглощающей любви к Алене, Серьга катастрофически не умел
ухаживать.  Единственное, на что он был способен,  -  занять
Алене очередь в институтской столовой. Одно время Алена, как
могла,  боролась с дремучей деревенщиной в Серьге,  но  была
вынуждена   признать  свое  педагогическое   бессилие.   Это
случилось,   когда  Серьга,  науськиваемый   многочисленными
болельщиками его неудачного любовного романа, оборвал клумбу
на  ВДНХ  и  принес  Алене жалкое подобие  букета.  Алена  с
хохотом  надавала  Серьге букетом по морде  и  сказала,  что
такие цветы оскорбляют женщин, намекая, что красота проходит
и  в  финале их ждет ссохшаяся грудь и нависающий на  колени
живот.
     В подобных случаях Серьга напивался. Напился он и после
злополучного букета...
     - ..Метро "Тургеневская", - прощебетала я, строя верную
любовницу. - Без пятнадцати двенадцать.
     - Поднимаешься по эскалатору, и я жду тебя на выходе.
      Все складывалось замечательно, Туманов сам шел в руки,
и подгонял его к хорошо замаскированной ловушке не кто иной,
как мил-дружок Серьга.
      И  я  занялась тем, чем привыкла заниматься  последнее
время:  лепить,  ваять, конструировать неотразимую,  немного
циничную женщину-вамп. Это амплуа давалось мне легче  всего,
не  инженю  же  из  себя корчить в мои-то годы!  А  потом  я
поняла:   заниматься  собой  -  ни  с   чем   не   сравнимое
удовольствие; а поняв, все больше и больше входила во  вкус.
Теперь  мне  нужно было покорить ночную московскую  тусовку.
Мир  ночных  клубов был для меня тайной за  семью  печатями,
эпизодическое посещение питерского "Бронкса" не в счет.  Там
я  была  под бдительным присмотром Алены, коррида любви  уже
состоялась,   -   сейчас   же  мне   предстояло   заарканить
неповоротливую тушу Туманова. По опыту семилетней давности я
знала, что особый душевный подъем на грани истерики Володька
испытывает  после  всевозможных похорон  и  поминок.  Именно
тогда  в  нем  просыпается  неуемная  жажда  жизни,  главной
составляющей которой являются женщины. И - вполне возможно -
я застану Володьку в неплохой форме.
      Где-то в середине дня позвонил Олег - узнать, все ли в
порядке.  Я  ограничилась односложным "да", но  он  не  внял
моему  настроению  и  робко спросил,  что  я  делаю  сегодня
вечером.
     - Уже ангажирована, - весело сказала я. Олег Васильевич
a` 'c погрустнел.
     - Надеюсь, у вас будут достойные провожатые.
     - Не сомневайтесь.
     - Ну, если что... Телефон вы знаете.
       Отвязавшись  от  Олега,  я  принялась  за  себя  и  к
одиннадцати   вечера   была  готова   выступить   вместе   с
авангардом, обозом и повозками маркитантов.
      ...У Серьги было единственное достоинство - он никогда
не  опаздывал.  Вот  и  сейчас  он  уже  ждал  меня,  нервно
перетаптываясь с ноги на ногу. На нем была все та же  куртка
кожзам и шапочка "презерватив". Отличал Серьгу будничного от
Серьги праздничного лишь сомнительной свежести белый шарф.
      Когда  эскалатор  вынес  к  нему  разодетую  эффектную
дамочку,  пройти  с  которой  по улицам  одно  удовольствие,
Серьга  даже  не  поднял бровей, даже не прищелкнул  языком.
Единственное,   на  что  он  сподобился,   -   был   тусклый
комплимент:
     - Нищего выглядишь. , - Спасибо, милый.
     Мы потащились по московским переулкам в сторону центра.
     - Возьми меня под руку, - сказала Серьге я. Он послушно
взял  меня под руку, что оказалось весьма неудобно - Каныгин
был не только ниже Алены, но и ниже меня. Да и со стороны мы
выглядели  довольно комично, запоздалые отчаянные московские
прохожие могли оценить это в полной мере: стильная девица  и
ее бедный родственник из города Торжок Тверской губернии.
     Некоторое время мы шли молча.
     - Нет, що - правда? - вдруг с просил Серьга.
     - Что - "правда"? - невинно отозвалась я.
      -  Ну,  що  что-то  было... Между  нами.  Что  я  тебе
запупырил.
      Я  начала безудержно смеяться: "запупырить"  в  смысле
"заняться  любовью" было любимым словом  Серьги,  которое  я
напрочь  забыла. Как и всякий неудачник в любви,  Серьга  со
сладострастием поливал грязью все, что к ней относилось, и о
плотских  утехах отзывался в самых непристойных  выражениях.
Как это сочеталось с возвышенной страстью к Алене Гончаровой
- я не знала.
     - Что сделал? - отсмсявшись, переспросила я.
     - Запупырил... Ну, трахнул.
     - Да нет. Я пошутила.
      Серьга  неожиданно обиделся, даже двинул  меня  острым
локтем в бок.
     - Ну и шутки... А может, того? Запупырить тебе, что ли?
- обреченно сказал Серьга.
      -  Зачем? - Я видела его насквозь. - Чтобы я  об  этом
рассказала Алене?
      Серьга вяло махнул рукой. Но в общем он был недалек от
истины  - Алена была страшной собственницей. Со всеми своими
страстями, стоило им только перегореть, она расставалась  со
свистом и навсегда, никого не сохраняя даже в приятелях. "Мы
не  сможем  быть  друзьями, потому что  слишком  долго  были
любовниками" - это кредо отравляло жизнь ей самой.
      ...Наконец мы добрались до ночного клуба Туманова.  Он
назывался   весьма  претенциозно  -  "Апартадо".   Маленький
/ob  g.*  перед клубом был забит иномарками. У  входа  стоял
сытый  молодой  человек  в  длинном  тяжелом  плаще  светло-
вишневого цвета.
     Серьга небрежно поднял руку и поприветствовал швейцара:
     - Это со мной.
      Швейцар  открыл перед нами дверь, и через  секунду  мы
оказались  в  просторном холле с низким  каменным  потолком,
украшенным  несколькими стильно выполненными  картинами  боя
быков.
     - Коррида-де-торос! Моя работа, - похвастался Серьга. -
Меня Володька спецом в Испанию вывозил.
      Антураж  соответствовал  -  это  были  не  дешевенькие
граффити   питерского  "Бронкса":  простенки  были  затянуты
светло-вишневым  шелком  -  таким  же,  каким  был  плащ  на
швейцаре;  в  искусных рамах - экзотического  вида  холодное
оружие,  из  которого  я узнала только  бандерильи  -  и  то
потому,   что   как-то   видела   их   в   программе   "Клуб
кинопутешественников".   Серьга  с  удовольствием   объяснил
предназначение всего остального.
      - Эстоке - это шпага для боя быков. Есть еще кинжалы -
вот  эти:  пунтилья  и  дискабельо.  А  вот  это  эстрибо  -
металлическое  стремя пикадора. Ты хоть  знаешь,  что  такое
пикадор?
     - Крутой парень на арене, - предположила я.
      -  Эх, ты! Пикадор - он на лошади. Есть еще матадор  -
главный. Бандерильерос, пунтильеро, - вошел в раж Серьга,  -
словом  -  вся  куадрилья, труппа то есть. В  общем,  я  там
насмотрелся, хуже, чем беженцы в войну...
      -  Слушай,  а  почему  клуб так странно  называется  -
"Апартадо"?
     - Вообще "апартадо" - это отбор быков для корриды.
     Теперь мне все стало ясно. Туманову и здесь не изменило
его  пошловатое  чувство юмора: где же  еще  отбирать  "Мисс
грудь" и "Мисс таз", как не в ночном клубе "Апартадр"? Здесь
же  можно  подготовить норовистых бычков, то есть  телок,  к
показательным выступлениям...
      Серьга  отдал  наши  вещи молодому  человеку  в  ярком
костюме  -  я полагала, что это тоже относится к  экипировке
торерос, - и мы, минуя две бильярдные, прошли в большой зал.
      Мне  пришлось  сжать челюсти, чтобы  удержать  возглас
восхищения: ничего себе Туманов устроился! Во всяком случае,
отказать   ему  во  вкусе  было  нельзя.  Зал  являл   собой
сдержанный апофеоз испанского стиля.
      Тот же преобладающий светло-вишневый цвет стен, те  же
композиции  из уже увиденных мною атрибутов власти  матадора
над  быком;  мулеты,  похожие на  разбитые  любовью  сердца;
картины - гораздо более эффектные, чем в гардеробе.
      Сцена  была довольно вместительна - сейчас на  ней,  в
перекрестном огне маленьких софитов, колдовал над  испанской
гитарой   молодой  длинноволосый  человек   в   национальном
костюме.
      -  Настоящее  фламенко,  -  откомментировал  Серьга  и
деловито  направился  к самому неудобному  столику  во  всем
зале.
      -  А  вот  и  мое  собственное  место,  -  сказал  он,
раздуваясь от гордости.
      Мы  сели за столик: я в тщательно подобранном вечернем
прикиде  и  Серьга  в длинном, почти по  колено,  свитере  с
несколькими спущенными петлями. Но здесь к Серьге  привыкли,
как  привыкают  к  попугаю в клетке или кошке  при  кухонных
котлах.  Мне даже на секунду стало жаль Серьгу - я понимала,
что вся эта роскошь создана не без его участия. Картины были
просто  великолепны, любой разбирающийся в живописи  человек
отвалил  бы  за  них  приличную  сумму  в  долларах.   Нужно
признать, что за последние годы Серьга очень вырос в классе,
из  его  палитры  ушли  мрачные, глуховатые  тона;  ликующий
красный и блистательный черный преобладали. Но все,  на  что
сподобился  Серьга,  -  это  собственный  столик   в   самом
неудобном месте и, должно быть, выпивка за счет заведения.
     - Выпивка, н