ого велосипеда "Орленок".
      -  Затылок  стесало,  -  шепотом  пояснил  Нимотси,  -
-%/.-ob-. почему... А лицо вот почти не задело.
      Трудным  был  только первый шаг. А потом  я  пересекла
комнату   и  опустилась  на  колени  перед  мертвым  Иваном.
Коснулась рукой его содранной щеки.
      -  Мне  нужно много сказать тебе... Ты и сам  виноват,
никогда не давал мне даже рта открыть... - Я взяла Ивана  за
руку - мягкую и неожиданно податливую.
      - Осторожно, - предупредил Нимотси. - Кости-то ему все
раздробило...
     - Выйди, - попросила я Нимотси.
     - Нет.
     - Ну и черт с тобой... - Я снова обратилась к Ивану:
      -  А  у  тебя  седой  волос, я  вижу...  Паршиво  быть
брюнетом... Я тебя люблю, что скажешь?.. Мы теперь равны, мы
теперь очень похожи, ты не находишь?
      Нимотси плеснул водку в стаканы: два были наполнены до
краев, один лишь на четверть.
     Наполненный на четверть он вставил в руку Ивану:
      -  Извини,  старик, много не наливаю, ты  сегодня  уже
достаточно выпил. Держи, Мышь!
     Он протянул мне один стакан, а сам взял другой.
      -  Знаешь, что сказал бы сейчас этот сукин  сын?  Одну
простую  вещь:  "Поставьте-ка мне любимую  вещь  мою...  Рея
Чарльза,  "Скатертью дорога, Джо"... И - хули тянуть,  когда
водка налита. Выдохнется!..
     Я проглотила водку, не чувствуя ее вкуса.
      -  Лихо!  -  Нимотси отобрал у меня  пустой  стакан  и
одобрительно  похлопал  по  плечу.  -  Ему  бы  понравилось.
Закуси!..
      Он  протянул мне яблоко, но я только замотала головой;
кураж,  вот чего мне всегда не хватало. Ему бы действительно
понравилось.
      -  А теперь мы... - Нимотси никогда не пил водку -  он
вырос  в  Средней Азии и спокойно существовал  по  принципу:
"Лучшая  водка - это анаша". Но сейчас было другое  дело,  и
стакан Нимотси стукнулся со стаканом Ивана:
     - За тебя, скотина, хотя ты этого и не заслуживаешь!
      Он  осилил  только  половину, закашлялся  и  выплеснул
оставшуюся жидкость через плечо.
       -  Продукт  переводишь,  -  сказала  я  с  надменными
интонациями Ивана в голосе, - ему бы не понравилось.
     - Поучи жену щи варить, - огрызнулся Нимотси и хрустнул
яблоком, - тоже мне...
      Сквозь  верхнюю,  незакрашенную  часть  окна  проникал
безразличный  свет от уличного фонаря; наверное,  сейчас  мы
были  как никогда похожи друг на друга - все трое; все живые
и все мертвые.
     - Ну что, - искушала я Нимотси, - между первой и второй
перерывчик небольшой? Давай, обслужи нас...
      Быстро  хмелеющий Нимотси снова разлил водку -  полные
стаканы - и добавил чуть-чуть в стакан Ивана.
     - Обновим... Кстати, родился спонтанный тост.
      - Давай спонтанный! - Я не успела испугаться того, что
мне  стало весело; смазанная ссадина на щеке Ивана смазалась
%i% больше.
      Нимотси  поднялся на неверных ногах, сделал  несколько
шагов  к  Ивану  -  венгерские яблоки,  задетые  носком  его
ботинка, разлетелись как бильярдные шары - и плюхнулся рядом
с ним, обнял рукой безжизненные плечи Ивана.
      Мне  тоже вдруг до смерти захотелось коснуться мертвой
плоти  Ивана, я на секунду возненавидела Нимотси за то,  что
ему первому пришла в голову эта мысль - сесть и обнять...  Я
всегда, всегда была второй...
      Нимотси выпил водку полностью - во второй раз ему  это
удалось.
       -  Никогда  тебя  не  прощу,  никогда,  -  голос  его
раскачивался,  ударялся о стенки моей бедной  головы,  -  ты
поступил  как  скот.  Сдался, свалил, бросил  все  к  едрене
фене...  Говно ты, а не мужик... Думаешь, хлопнул  дверью  и
выиграл?!  Такой ты крутой и офигительный?.. Все наши  планы
псу  под хвост только потому, что в твою дурную башку пришла
оригинальная мысль сдохнуть... Ну и хер с тобой!..
      -  Заткнись! - глухо сказала я. - Он ничем тебе не был
обязан!
      -  О!  Это еще кто говорит? - Нимотси переключился  на
меня:
      -  Пустое  место, жалкая копия, писаришка  при  мелком
мариупольском царьке... Да ты никто! Ты только  посмотри  на
себя, кого ты можешь интересовать сама по себе? Пристроилась
к  подонку  - он тобой как хотел вертел... Мозгов  только  и
хватало, чтобы носки его вонючие стирать...
     - Это у тебя вонючие носки! Ты сам без него был ноль...
Сидел в жопе и будешь сидеть! Ни хрена не делал, думал,  что
он  на  твою режиссуру сраную горбатиться будет до скончания
веков... Деньги выбивать для твоих фильмов... Я его  любила,
мне ничего не было нужно...
     - Врешь!
      -  Ничего  не  было  нужно... А  ты  его  использовать
хотел... Ты, как вампир, из него идеи сосал...
      - Ты бы тоже рада была сосать.., сама знаешь... Только
не вышло у тебя ничего...
     - Посмотрим, как ты теперь один справишься...
     - Посмотрим, посмотрим... На тебя тоже посмотрим!..
      Я  плеснула  свою невыпитую водку в лицо Нимотси.  Она
попала в Ивана - здорово же мы надрались за полчаса... Капли
скатывались  по  лицу  Ивана - одна за  другой,  от  глаз  к
подбородку, - и он ничего не мог поделать с ними. С ними и с
нами,  бред какой-то... Я должна была защитить его, я всегда
хотела  это  сделать,  но Иван ни разу  не  дал  мне  повода
защитить. Защитить его - разве это не главное?..
      На коленях я подползла к нему совсем рядом; и в ту  же
секунду  поняла,  что  прежнего Ивана нет,  все  запахи  его
исчезли.  Запахи,  которые я так любила,  -  кожи,  волос  -
немного  терпкие, замешанные на южном городе,  в  котором  я
никогда не была.
      -  Сейчас,  сейчас... - Я начала аккуратно  вымакивать
водку с лица Ивана.
      Нимотси  отчаянно  и  зло зарыдал.  Слушать  это  было
-%"k-.a(,..
     - Пожалуйста, не надо...
      -  Пожалуйста,  прости  меня, -  попросил  Нимотси,  -
простите меня...
      Я  обняла их двоих - мертвого Ивана и живого  Нимотси;
Нимотси вцепился в мое плечо.
      -  Я  не прав... Я... Я не знаю, что делать...  Прости
меня!
     - Ничего.
      -  Как вы можете пить эту отраву?.. Слушай, Мышь, меня
мутит,  - язык Нимотси заплетался, - плохо мне... И  голова,
как елочная игрушка, к едрене фене колется...
     - Иди проблюйся!
      -  Не  могу...  Я  встать не могу,  в  натуре!  Сейчас
стошнит!
      Нимотси  на  коленях пополз к двери.  Через  минуту  я
осталась с Иваном одна.
      - Во всяком случае, ты не обманул... Ты не бросил. - Я
дотронулась  кончиками пальцев до холодных губ Ивана  -  так
всегда  делал  он.  Иван не ответил на это касание,  остался
безучастным - так всегда поступала я. - Ты был  со  мной  до
самого конца...
     Время остановилось.
      Я  стала целовать его лицо - уже похолодевшее;  брови,
почти  сросшиеся  на переносице, жесткие ресницы,  содранную
кожу щеки, губы... Вот только приоткрыть их поцелуем я так и
не  решилась.  "Даже целоваться толком  не  умеешь,  эх  ты,
Мышь", - сказал бы сейчас Иван.
      Но  он не сказал и никогда больше не скажет - и сердце
мое стонало от безысходности происшедшего.
     - Боже мой, как же я люблю тебя...
     - Я тоже... Я вздрогнула.
     - Я тоже люблю тебя, - это был вернувшийся Нимотси.
     - Легче стало? - Я не оборачивалась.
      -  Относительно. - Он оторвал меня от Ивана, обнял  за
плечи сзади и ткнулся лицом мне в волосы.
     И мгновенно заснул.
      Не  знаю, сколько я просидела так, согреваемая горячим
дыханием Нимотси и близким холодом Ивана.
     Потом поднялась - Нимотси сразу же свалился как сноп, -
как  сомнамбула, подошла к вешалке, сняла один из халатов  и
накрыла им спящего Нимотси.
      Вернулась  к Ивану и положила голову ему на  колени  -
теперь  я  видела его подбородок со вчерашней щетиной.  Иван
умер,  а  щетина его продолжала расти - от этого можно  было
сойти с ума.
     Но я не сошла с ума, я тихо заплакала.
      -  Где  ты сейчас? - жалобно спросила я Ивана,  только
чтобы  не  оставаться одной. - Смотришь  на  свою  дуру-Мышь
откуда-то  сверху, да? Смешно выглядит?.. Выдадут тебе  пару
крыльев и арфу в придачу... Но ты-то уж точно их пропьешь  и
совратишь армию невинных ангелочков... Черта с два, я совсем
забыла, что ты разнузданный атеист!
      Я взяла руку Ивана в свои руки. Скоро она согрелась  в
,.(e ладонях и я согрелась возле Ивана.
      -  Ты  когда-то обещал мне сногсшибательную ночь,  по-
моему,  ты и здесь не соврал, а? Только я никогда не думала,
что  она  будет такой... А вот лежу, сшибленная с  ног  и  в
твоих  объятиях.  Ну, давай, Иван, похвали меня  за  чувство
юмора...  Что  ты там еще говорил - "только молодость  имеет
право  на существование"? Ладно, ладно, я не буду плакать...
Я буду только любить и очень скучать по тебе...

                             ***

      ...По  мастерству  мне поставили "отлично"  -  как  же
иначе.   В   память  о  талантливом,  перспективном,   много
обещавшем, самом лучшем на курсе и так безвременно ушедшем -
именно  в  таких  выражениях  распинались  об  Иване  столпы
отечественной драматургии, присутствующие на госэкзамене.
      "Во  всяком  случае, Иван, у тебя не будет  проблем  с
трудоустройством", - мысленно шепнула я Ивану и улыбнулась.
     В ресторан, на прощальный курсовой банкет, я не пошла.
     ВГИК закончился.

                             ***

       ...После  этого  были  еще  два  года  стажировки  на
"Мосфильме". Меня, как самую безответную, сунули в редактуру
одной  из  занюханных мосфильмовских студий. Я добросовестно
отсидела на нескольких картинах, хотя ни разу не попала даже
во второстепенные титры, Я перевидела множество режиссеров и
еще   больше  -  актеров:  от  живых  классиков  ("полуживых
классиков",  обязательно  ввернул  бы  Иван)  до  безобразно
повзрослевшей  Красной  Шапочки из культового  фильма  моего
детства. Я нигде не засветилась и не написала ни строчки.
      Нимотси  так  и  не  защитил диплом;  он  периодически
пропадал и возникал снова. Наши отношения после смерти Ивана
приобрели   какой-то  странный  характер  -  мы   не   могли
существовать  друг  без друга и в то же время  безумно  друг
друга  раздражали  -  полным отсутствием  вкуса  к  жизни  и
засевшей  глубоко в подкорке мыслью: все было бы по-другому,
если бы Иван был жив...
      Вскладчину  мы сняли комнату в маленькой квартирке  на
Автозаводской  -  у глухой старухи Элины Рудольфовны.  Самым
примечательным  в  старухе была ее  кошка  Соня,  страдавшая
своего  рода  кошачьей нимфоманией и напропалую занимавшаяся
своего рода кошачьим онанизмом.
      Иногда она не давала нам спать целыми ночами. "Завидую
кошачьему темпераменту, - резюмировал тогда Нимотси, залезая
головой под подушку. - У вас, у баб, одно на уме".
      За все это время у меня не было ни одного мужика, если
не  считать  угарной пьяной ночи, проведенной с  племянником
Элины  Рудольфовны - казачьим есаулом Михой  из  Нальчика  -
Миха   приезжал  в  Москву  по  делам  своего   опереточного
казачьего  войска. Не было даже самого завалящего романа.  Я
не представляла интереса даже для мосфильмовских осветителей
и  ассистентов  операторов, за которыми  прочно  закрепилась
a+  "   терминаторов, трахающих все, что движется и излучает
тепло.
      Нимотси целыми днями валялся на продавленном хозяйском
диване,   покуривал   анашу  и  читал  Себастьена   Жапризо.
Растительная жизнь его вполне устраивала.
     "Мой рододендрон", - называла я его.
     "Моя жертвенная коза", - называл он меня.
      Со  страной происходили немыслимые вещи, после путчей,
восстаний,   финансовых  пирамид  она  становилась   другой.
Становилась  другой  и Москва - но все  это  проходило  мимо
меня; время уходило, как песок сквозь пальцы, мне оставалось
лишь терпеливо ждать собственного конца.
      После  сошедшей  на  нет  стажировки  я  устроилась  в
видеопрокат, Нимотси откуда-то приволок видеомагнитофон -  и
жизнь наша как-то упорядочилась.
      Я  приносила с работы кассеты, и целыми  ночами  мы  с
Нимотси  смотрели все подряд, иногда устраивая склоку  из-за
фильмов:  я  просто  обожала мелодрамы,  но  с  обязательным
счастливым  концом,  Нимотси же  тихо  млел  от  боевиков  и
фильмов ужасов.
      Он  вдруг возненавидел серьезный кинематограф, большие
режиссерские имена вызывали в нем приступы глухой ярости - в
такие   минуты   я  жалела  его,  маленького,   талантливого
человека, не справившегося со своей судьбой.
      Один раз кто-то из далекого киношного мира вспомнил  о
нем,  о его фильме, получившем когда-то Гран-При - нам  даже
позвонили,  но Нимотси откровенно выматерился в  трубку  под
надсадный рев жаждущей ласки кошки Сони.
     Больше звонков не было.
      Пора  увлечения Жапризо прошла - теперь  наша  комната
была  завалена  дешевыми детективами в  глянцевых  обложках.
Нимотси  беззастенчиво  их крал на развалах  и  в  ближайшем
букинистическом.  Плохая литература и  плохое  кино  утешали
Нимотси.  Я  же ничем его утешить не могла, кроме постоянной
навязчивой игры в фильмы - теперь мы постоянно разговаривали
фразами из попсового американского кино, ловя друг друга  на
неточностях, - в этой игре я всегда уступала Нимотси.
      А  потом он вдруг исчез - не сказав ни слова, я просто
не  нашла  его  на продавленном диване. И это  в  тот  самый
момент,  когда в наш прокат забросили "Водный мир" с Кевином
Костнером  -  фильм,  который  Нимотси  давно  и  безнадежно
собирался посмотреть.
      ...Нимотси появился спустя две недели, среди ночи, - с
двумя  бутылками мартини и целым пакетом бестолковой дорогой
еды. На Нимотси было дорогое новое пальто и пижонское кашне.
Только    ботинки   были   старые,   но   все    такие    же
сногсшибательные.
      Нимотси плюхнулся в них на диван - на покрывало  сразу
же  натекли  грязные  лужи, - закинул руки  за  голову  и  с
пафосом произнес:
      -  Ну, целуй, меня. Мышь, раба Божья! Появился свет  в
конце тоннеля!
     - Я пока не вижу.
      -  Нет,  ты не просто Мышь, ты слепая летучая Мышь!  Я
/.+cg(+ предложение!
     - Не иначе от Спилберга.
      -  Дурища, если бы я получил предложение от Спилберга,
то принес бы "Кампари". Соображать надо.
     - Поздравляю.
      -  Это  я  тебя поздравляю. Ты тоже в деле. В коридоре
выла кошка Соня.
      -  Ну,  доставай наши жестянки, обмоем. И  со  жратвой
сообрази чего-нибудь, а я сейчас.
      И,  пока  я  тупо  разглядывала  замороженных  мертвых
креветок,   исчез.   После  недолгой  подозрительной   возни
хлопнула входная дверь.
      Нимотси  появился  спустя час. Все  руки  его  были  в
страшных царапинах.
       -   Вот  курва,  -  выругался  Нимотси,  -  все  руки
испохабила... Есть у нас что-нибудь антисептическое?
       Это   был  праздный  вопрос,  потому  что   из   всех
медикаментов у нас имелись анальгин, активированный уголь  и
горчичники.
     - А что у тебя с руками? - я заподозрила недоброе. - Ты
что...
      -  Именно, - сразу развеселился Нимотси. -  Завез  эту
суку-кошку к чертовой матери в Свиблово. Я об этом целый год
мечтал.
      -  Ты  с ума сошел! - Старуха Элина Рудольфовна любила
Соню-нимфоманку до самозабвения. - Она же нас выгонит... Она
же на нас в суд подаст!
      - И хер с ней! Ты теперь в этом гадюшнике не живешь. Я
получил  работу,  понимаешь?!  Завтра  сваливаем  отсюда   к
чертовой матери...
     - В Свиблово?
      -  На метро "Аэропорт". Я там квартиру снял. Как  тебе
метро "Аэропорт"?
       -   Решил   влиться  в  стройные  ряды  отечественной
кинематографии? - Метро "Аэропорт" славилось обилием живущих
там киношников.
      - Ни Боже мой! Вливаться будешь ты. А я завтра улетаю.
В   Грецию,  между  прочим.  Ты  сидишь  на  хате,  строчишь
сценарии,    то    есть    занимаешься    своими     прямыми
обязанностями... Тебя же пять лет учили чему-то.
     - А что писать?
     - Сначала хряпнем по маленькой, а потом я тебе скажу. -
Нимотси проворно разлил мартини по стаканам:
     - Ну, за нас с вами и за хрен с ними!
     - Рассказывай, - потребовала я.
       -   Видишь,   мы   без  него  обошлись.   -   Нимотси
сосредоточенно слизывал кровь с израненной руки. - И без его
дамочек, и без его стратегии сраной!..
      Все  это  относилось  к давно  умершему,  но  все  еще
неизжитому  Ивану,  к  которому у меня не  осталось  ничего,
кроме  смутной  любви оставленной женщины,  а  у  Нимотси  -
ничего,  кроме смутной ненависти поверженного соперника.  Но
это  были  единственные чувства, в которых мы  нуждались,  -
единственные  в нашей теперешней, унылой, как стоячая  вода,
&('-(.
     - А я тебе "Водный мир" принесла, - вовремя вспомнила я
про воду.
      - В гробу я видел твой "Водный мир", - сказал Нимотси,
но  ассоциации по поводу воды у него тоже возникли. - А  вот
эти бледного вида морепродукты очень даже ничего, кто бы мог
подумать.  -  Нимотси обсосал креветку и  выплюнул  слюдяной
смятый  панцирь.  - Нет, все-таки в природе  первоначального
накопления капитала есть своя неизъяснимая прелесть,  ты  не
находишь?
      Я  не  находила.  Только вчера, к неизбывной  тоске  и
ужасу,   у  меня  увели  потертую  сумку  с  видсопрокатными
залогами и кассету секс-мультяшек в придачу - об этом  я  не
преминула    пожаловаться   стремительно    обуржуазившемуся
Нимотси.
      Нимотси  покровительственно  захохотал  и  вытащил  из
кармана  пальто  (я  тут же поняла, что пальто  это,  верный
соратник   сногсшибательных  ботинок,   никогда   не   будет
сниматься) мятые, скатанные в комок купюры.
      - Сколько у тебя долгу, галошница?.. Ну, здесь хватит,
сколько бы ни было...
     - Ты бы снял пальто, не в чуме, - посоветовала я.
      -  Не могу, - с интонациями пятилетней давности пропел
Нимотси,  - у меня подмышки вонючие. А насчет секс-мультяшек
- можешь заказать кассету. И что-нибудь из жесткого порно.
      - Ты с ума сошел! У нас благопристойный видеопрокат  -
женщины  с  детьми  и профессура с ризеншнауцерами  основной
контингент.  Так  что самое жесткое порно -  это  "Волшебная
лампа  Аладдина".  А что это тебя на порно  потянуло?  Решил
наконец   излечиться  от  импотенции,  чтобы  провинциальных
актрисулек на пробах трахать?
     - А я уже излечился. Разве твой покойный гуру не сказал
тебе, что большие деньги всегда сексуальны?
     - Не дожил до больших денег, потому и не сказал.
      -  А  мы  вот с Гобой дожили, коза моя жертвенная!  Не
придется тебе больше крупами питаться и сырой морковью! Мы в
работе,  да еще в какой! - Нимотси хлопнул мартини и  быстро
заговорил:
      -  Снимать  будем жесткое порно с садомазохистическими
вариациями - ну, плеточки там из кожи, жилеточки черные, ой-
ой-ой,   шапчонки  гестаповские,  наручники,  не  мне   тебя
учить... Плеточки лучше со свинцовыми наконечниками -  чтобы
в кровь нежную спинку любовников... И не вздумай возражать!
     - Вздумаю.
      - Так и знал... - Нимотси отправил в рот несколько еще
теплых  трупиков креветок... - Так и знал. Ты  ханжа,  Мышь.
"Вздумаю,  вздумаю", а сама в порножурнал вашей  сумасшедшей
эстонки писульки пописывала.
      Это  была правда. Два года назад денег не было вообще,
Нимотси  же  хотел  есть каждый день,  и  я  согласилась  на
предложение   Сирье  Рауд,  томной,  немного   заторможенной
однокурсницы   крутой  лесбиянки  Алены   Гончаровой,   моей
неизменной соседки по общежитскому блоку.
         Сирье     издавала    в    Таллине    русскоязычный
/a%"$.m`.b(g%a*() журнал "Вадим" - для него я и писала  что-
то  вроде  новеллок.  Рассказы были безобидные,  даже  слово
"член"  в  них стыдливо опускалось, - так, почти  стерильные
вариации  на  тему  хорошо вымытых тел, идеально  подходящих
друг к другу.
      -  Во-первых,  журнал  был  эротический,  -  почему-то
покраснев, начала оправдываться я, - а эротика и порнография
- это две большие разницы.
      -  Но  описываемый процесс одинаков, - резонно заметил
Нимотси.  -  И  оргазм  наступает в  любом  случае.  И  даже
множественный. Так что держи ключи.
      И  он  опустил в мой с