из  шкафа  фигурку,  изображавшую  крестьянина  верхом  на
буйволе.  Вечер,  кончилась работа  в  поле,  крестьянин возвращается домой,
отдыхает,  сидя верхом на буйволе,  поет свою песню. Это была хорошая нэцкэ.
От нее веяло тишиной,  спокойствием, умиротворенностью свершенного трудового
дня.
 - Отдашь ему буйвола.
 - А если он не захочет меняться?
 - Поставишь его перед совершившимся фактом.
 Я положил стрекозу в карман.
 - Этого я не сделаю.
 Некоторое время Веэн  пристально смотрел на  меня.  Честное слово,  мне
казалось,  что он сейчас бросится отнимать у меня нэцкэ. От этих собирателей
всего  можно  ожидать.  Когда дело  касается их  коллекции,  они  становятся
форменными психами.
 Веэн не  бросился отнимать у  меня фигурку.  Некоторое время он молчал,
потом сказал:
 - На твой паспорт сдана нэцкэ в антикварный,  кажется музыканты... Если
она продана, надо получить деньги.
 - Дайте квитанцию, я пойду получу.
 - Я  удивился тому,  что от тебя приняли ее на комиссию.  При получении
денег они обязательно потребуют, чтобы пришли твои родители.
 - Мои родители в отъезде.
 - Приедут.
 Мне не слишком хотелось,  чтобы об этом узнали мои родители, - зачем им
знать какой-то случайный эпизод моей жизни?  Тем более,  что я последний раз
встречаюсь с  Веэном.  Но Веэн меня шантажирует,  хочет воспользоваться этой
злополучной квитанцией.  Ну и черт с ним! Я сам все расскажу своим старикам.
Конечно,  мне не хочется их огорчать.  Я  всегда предпочитаю,  чтобы со мной
случилось что-либо плохое, а не с ними. Если у человека и бывает тревога, то
именно за близких ему людей.  Когда я  представляю себе какие-нибудь опасные
ситуации:   нападение  бандитов,   например,   или   стихийное  бедствие   -
землетрясение,  наводнение,  мне становится беспокойно прежде всего за  моих
стариков. И хоть мой папа гораздо сильнее меня, я беспокоюсь за него больше,
чем за себя.  И  все же лучше неприятное объяснение с  отцом и матерью,  чем
вязнуть дальше в  этой истории.  Лучше признаться в  плохом,  чем продолжать
его.
 - Хорошо,  -  сказал  я,  -  когда  вам  понадобится получить деньги за
музыкантов, я это сделаю.


22

 Утром ко мне явился Игорь.
 - Дрыхнешь, старик?
 - Лежал, читал.
 - Бальзак...  - Игорь повертел в руках книгу, потом положил. - Архаика,
каменный век... Как ты сквозь это продираешься?
 - Продираюсь.
 - Бесконечные описания,  никому не нужные детали, занудство, недержание
мысли.
 - Зато какие мысли!
 - Писатель  не  должен  высказывать  своих  мыслей:  рассуждения автора
мешают читателю думать самому.
 - Все зависит от количества серого вещества в мозгу,  -  возразил я.  -
Меня лично мысли Бальзака поражают своей глубиной.  И  какие страсти,  какие
образы! Растиньяк! Или Вотрен - могучая фигура!
 Игорь снисходительно улыбнулся:
 - Мелодрама,  провинциальный театр,  буффонада,  страсти-мордасти...  В
сущности, единственная тема Бальзака - деньги, как делать деньги.
 - Не просто деньги, а разрушительная сила денег в обществе, которое...
 - Общество  здесь  ни  при  чем,  -  поморщился Игорь  так,  будто  мои
рассуждения доставляют ему  физическую боль.  -  В  любом  обществе деньги -
главная сила,  и не будем закрывать на это глаза...  Кстати, о деньгах. Веэн
велел получить с тебя должок.
 - Какой должок?
 - Пятнадцать талеров.
 - Какие пятнадцать талеров?
 - Два  с  полтиной  -   шашлычная,   помнишь?  Еще  два  с  полтиной  -
транспортные  расходы.   Костя  за  тебя  платил  десять  -   пикник.  Итого
пятнадцать.
 - Но ведь ты сказал -  на пикник по пятерке, - только сумел пролепетать
я.
 - Да, с носа. А кто должен платить за твою даму?
 - Но почему именно сейчас?
 - Старик,  никто не наступает тебе на горло,  ни тебе,  ни твоей песне.
Зайди к Веэну и договорись, он пойдет тебе навстречу.
 Я вынул деньги и молча отсчитал пятнадцать рублей. Все ясно! Они хотят,
чтобы я пришел с повинной, но я не приду с повинной.
 - Сразу видно делового человека,  - проговорил Игорь с кислой миной. Не
ожидал, что я отдам деньги.
 - Сразу видно мелкую душонку, - ответил я.
 - Ты о ком?!
 - О Веэне.
 - Зачем так грубо...
 - И  за тебя я рад.  Наконец ты нашел свое истинное призвание.  Из тебя
получится отличный сборщик налогов.
 - Старик, есть вещи, за которые бьют по морде!
 - Ах так! - воскликнул я. - Ты хочешь получить и этот долг?
 Здесь я должен рассказать про эпизод,  с которого начал записки,  -  за
что Шмаков стукнул Игоря в  подбородок.  Я  должен был стукнуть,  но  Шмаков
стоял ближе и опередил меня.  Схлопотал же Игорь за то,  что не закрыл дверь
лифта.  Стоял на  площадке восьмого этажа,  трепался с  Норой,  а  лифт  его
дожидался.  Жильцы выходили из себя: лифт месяц не работал, теперь работает,
а ехать нельзя, изволь дожидаться, когда Игорь перестанет трепаться с Норой.
Мы со Шмаковым Петром стояли внизу и дожидались,  чем кончится эта заваруха,
было  ясно,  что  ничем  хорошим она  не  кончится.  И  когда  Игорь наконец
спустился и вышел во двор, мы ему заметили, что не следует быть эгоистом. Он
ответил  чересчур  пренебрежительно и  схлопотал в  подбородок.  От  Шмакова
Петра.  И  если бы не вмешался Веэн,  то и  от меня схлопотал бы.  Об этом я
сейчас ему и напомнил.
 - После  такого разговора мы  вряд  ли  будем продолжать знакомство,  -
объявил Игорь высокомерно, впрочем делая шаг назад.
 Я распахнул входную дверь.
 - Сае нара!
 По-японски это  означает "до свидания".  Но  у  меня оно прозвучало как
"Позвольте вам выйти вон!".

 Здорово я  показал Игорю на  дверь,  классический жест!  "Позвольте вам
выйти  вон!"  Отлично сработано!  Отбрил я  их,  мелкие,  ничтожные душонки.
Думали купить меня за пятнадцать рублей, кусочники несчастные!
 Конечно,  моему  бюджету  они  нанесли сокрушительный удар.  Интересно,
сколько у меня осталось? Страшновато подсчитывать, но надо смотреть правде в
глаза.
 Я обалдел:  шесть рублей -  вот все,  что у меня осталось.  На что же я
буду жить? И куда я столько профукал?
 Пятнадцать -  Веэну. Крепко он меня подрубил! И не следовало отдавать -
ведь я  выполнял его  поручения.  Но  поздно думать об  этом,  надо смотреть
правде в глаза...
 Итак,  пятнадцать рублей Веэну...  И почему все сразу?  На худой конец,
мог бы отдавать частями. Ужасно жалко! Веэн отлично знает, что я сейчас один
и взять мне негде.  Безжалостный человек!  Ладно!  Не умру.  И надо смотреть
правде в глаза.
 Итак, Веэну пятнадцать рублей... Если бы... Но кончено с этим, не желаю
даже думать... Веэну - пятнадцать, плавки - три с полтиной, парикмахерская -
два тридцать,  кофе с Игорем и Костей -  восемьдесят (мог обойтись без кафе,
ни  одного поэта или  артиста я  там не  увидел),  телеграмма маме (сыновний
долг!). Обеды вчера, позавчера и позапозавчера, кино с Зоей - рубль, такси с
Зоей -  еще  рубль,  на  метро ездил,  газировку пил,  мороженое ел...  Черт
возьми, придется быть поэкономнее!
 Итак,  железный бюджет! Утром яйцо всмятку, стакан чая и хлеб с маслом.
Чая мама оставила целую коробку, масла тоже здоровый кусище, сахара - пачка,
соли - вагон... Куплю сразу десяток яиц - на все десять дней. В обед тарелка
супа,  ужин отдай врагу...  В тридцать копеек можно уложиться. Трешка у меня
остается -  схожу с Зоей три раза в кино. Конечно, никаких такси. Интересно,
почему Зоя так любит такси?
 Я тут же отправился в магазин,  купил десяток яиц и увидел там пакетики
с  супом.  Разведешь такой пакетик в  кипятке и  получаешь две тарелки супа.
Красота! И не надо ходить в столовую. Я купил пять пакетиков - десять обедов
есть!  Потом купил пять плавленых сырков -  десять ужинов есть!  Я обеспечен
сдой до самого маминого приезда.
 Угроза  голодной смерти  перестала висеть надо  мной.  Я  свободно могу
тратить оставшуюся трешку. А когда истрачу, скажу Зое: "Остался без копейки,
погуляем так".  Она  хороший товарищ,  я  в  этом убедился еще в  лесу,  она
поймет.  Даже сделаю так:  пойду сейчас к Зое и скажу: "У меня трешка, давай
прокутим,  а  там будет видно".  Это по-мужски.  Черт с  ними,  с  деньгами!
Просажу трешку  и  перестану думать  об  этом.  Тратить так  тратить!  Долой
приобретателей,  скопидомов,  деляг и  жмотов!  Долой банду рвачей и  выжиг!
Молодец я  -  кинул  Игорю пятнадцать ре,  показал свое  моральное и  прочее
превосходство. И эту трешку просажу сегодня же.
 Однако в этот вечер мне не удалось просадить трешку.
 Во-первых,  в  магазине  околачивался Шмаков  Петр.  Во-вторых,  висело
объявление -  сегодня в заводском саду вечер торговой молодежи. Все продавцы
и  продавщицы магазина спортивных товаров идут туда.  Будет диспут,  и будут
танцы. И Зоя будет. Мы со Шмаковым Петром тоже решили пойти.


23

 Мне понравилось,  что не было президиума.  Собрание вел один парень, он
назвался Володей;  вел,  между  прочим,  с  блеском,  ловко и  организованно
провернул эту работенку.  И главное, сидел не в президиуме, а в зале. Иногда
вставал,  оборачивался и был хорошо всем виден. Безусловно, он действовал по
заранее разработанному плану:  сценарий был  дай  бог!  Но  орава  собралась
человек триста, попробуй поруководи ими из зала! Надо приложить мозги, - это
не колокольчиком позванивать из президиума.
 Выступавшие  тоже  говорили  с  места.  Никакой  казенщины,  свободная,
непринужденная  обстановка.  Приходилось,  правда,  вертеть  башкой  во  все
стороны,  но  это лучше,  чем глядеть истуканом на  сцену,  где какой-нибудь
зануда долдонит по бумажке свою тягомотину.
 Только двое вылезли на трибуну:  Сизов и  Коротков.  Они живут в  нашем
доме и работают на инструментальной базе - есть у нас на улице такая оптовая
база  Главинструмента.  Обыкновенные  ребята,  поотпустили  длинные  волосы.
Володя -  парень,  что вел диспут,  -  спросил,  для чего им длинные волосы.
Коротков и  Сизов вылезли на  трибуну и  маячили там целых полчаса.  Им было
приятно торчать на виду у всех. Топтались на трибуне и бубнили.
 - Дело идет к зиме, - бубнил Сизов.
 - К зиме идет дело, - повторял за ним Коротков.
 Ничего больше они сказать не могли.  Стояли в  своих толстых пиджаках и
узких брючках,  длинноволосые,  смешные, и долдонили: "Тем более дело идет к
зиме. К зиме идет дело". Мол, наступают холода, и надо отращивать волосы. На
дворе июль,  жара смертная,  а  они стоят на трибуне и бубнят:  "Дело идет к
зиме".  Диспут уже перешел на другую тему,  а Сизов и Коротков все топтались
на трибуне, пока ребята, сидевшие в первом ряду, не схватили их за ноги и не
сволокли со сцены.
 Диспут шел организованно.
 Продавщица Рая, та самая, что ездила с нами на пикник, сказала:
 - Отращивает бороду тот, кто ничем другим не может отличиться.
 Ей возражал матрос в  тельняшке и  черной куртке.  Я  часто встречаю на
собраниях и  диспутах таких вот,  неизвестно откуда взявшихся матросов.  Они
вворачивают мудреные  словечки,  говорят  "у  нас  на  флоте"  и  произносят
"компас" вместо "компас".  Но сегодняшний матросик напирал больше на предков
и на исконные традиции.
 - Маркс,  Энгельс, Калинин, Дзержинский, академик Курчатов - все носили
бороды,  -  говорил  матрос.  -  Борода  -  это  характерная черта  русского
человека.  Кто  нам  дал  бороду?  Природа!  А  все,  что  дала нам природа,
прекрасно!  И,  кроме того,  я  лично за широкие брюки -  человек в  широких
брюках имеет молодцеватый вид,  ребята в широких брюках выглядят устойчивыми
людьми,  твердого характера.  Иван Поддубный носил брюки клеш и не имел себе
равного борца в мире...
 И  понес такую околесицу,  что  Володя попросил его  дать высказаться и
другим.  Но матрос еще долго не унимался.  Из угла, где он сидел, весь вечер
доносился глухой шум - матрос спорил с соседями.
 Тут высовывается девушка в очках:
 - Зачем сугубо частным бородам придавать государственное значение? Надо
бороться  не  с  бородами,  а  с  обладателями мелких  душонок  и  мещанских
взглядов.
 - С хулиганами надо бороться! - закричали все.
 Стали выяснять причины хулиганства и  предлагать меры.  Одни предлагали
перевоспитывать хулиганов, другие - сажать в тюрьму, третьи - и то и другое:
и перевоспитывать,  и сажать в тюрьму.  Матрос предложил даже расстреливать.
Не всех, правда, а бандитов и рецидивистов.
 - Фашистскую Германию мы  победили,  -  сказал  матрос,  -  хулиганов и
бандитов победить не можем. Парадокс.
 Один парень, рабочий склада, сказал:
 - Все дело в  пьянстве.  Выпьет мозгляк на три копейки,  идет по улице,
куражится,  всех задевает.  А набить ему морду нельзя - тебя же привлекут за
хулиганство.
 Это он точно подметил.  Как-то один сукин сын привязался к  чистильщику
ботинок на нашей улице, потребовал, чтобы тот почистил ему ботинки, а сам на
ногах не стоит. Чистильщик ему говорит: "Иди домой, проспись", а он в ответ:
"Армяшка!" Мы со Шмаковым Петром оттерли этого расиста от ларька и взяли его
в  коробочку.  Так это у нас называется взять в коробочку:  стиснуть с обеих
сторон и  надавить под ребра.  Очень удобная штука.  Но  у  этого типа пошла
носом кровь.  Какая-то тетка заорала,  что мы убиваем человека.  Моментально
собралась толпа и явился милиционер.  Когда пьяный субчик дебоширил,  никого
не было, а тут все сбежались. Мы каким-то чудом выкрутились из этой истории.
 Опять встает девица в очках:
 - Я  согласна с  предыдущим оратором:  все начинается с  водки.  И надо
подумать, почему некоторые ребята чрезмерно пьют.
 Я сказал сидевшему рядом Шмакову Петру:
 - Если  бы  каждый гражданин Советского Союза имел автомобиль или  даже
мотоцикл, то никакого пьянства бы не было.
 Шмаков скосился на меня:
 - Почему?
 - В нетрезвом виде нельзя управлять машиной.
 - Это не решение проблемы, - ответил Шмаков. - Пока мы построим заводы,
пьянство будет продолжаться.
 - Построить автомобильные заводы - не такая уж проблема в наш век.
 - А ты выступи и скажи. Выступи, выступи.
 - Зачем мне выступать?
 - Тогда не звони!
 Надо бы,  конечно,  выступить,  но  я  не умею выступать на собраниях -
теряюсь,  обстановка на меня действует, что ли... Если бы здесь не было Зои,
я бы, возможно, выступил, а при Зое не хочу.
 Речь между тем шла о вкусе.
 - Вкус  -  это  способность  к  пониманию  и  сознательному суждению  о
прекрасном, - сказал Володя.
 Сам он это сформулировал или прочитал где-нибудь? Все равно здорово! Не
так-то просто запомнить такие формулировочки!
 Железно он  подвел  к  такому  выводу.  Начали с  бороды,  а  перешли к
серьезным вопросам.  Большое искусство -  вести собрание. Почему на школьных
диспутах скучища?  Боятся, что ребята скажут лишнее. А когда боишься сказать
лишнее, не скажешь и главного.
 Поднимается человек пенсионного возраста.  Такие старички появляются на
молодежных собраниях еще чаще, чем матросы.
 - Мы стремимся к зажиточной жизни,  - сказал старичок. - Почему же наша
молодежь должна носить узкое да короткое? Это у первобытных людей не хватало
материала,  а  у  нас  текстильная  промышленность идет  вперед.  Зачем  нам
перенимать у Запада их беретики?  И что плохого в мраморных слониках?  Пусть
стоят себе как олицетворение нашего благосостояния. Нам есть чем гордиться.
 Ну вот! Шел разговор о серьезных вещах, а старичок опять о барахле. Тут
уж я не вытерпел:
 - Мы   должны  гордиться  не   мраморными  слониками,   а   спутниками,
космонавтами, нашими талантливыми молодыми поэтами и художниками.
 Мне даже захлопали, честное слово!
 Ободренный успехом, я добавил:
 - Что касается беретов,  то берет может сидеть на пустой голове с таким
же успехом, что и шляпа.
 Я  уже было хотел сказать об  автомобиле как о  могучем средстве против
пьянства, но старичок вскакивает багровый, злой и кричит:
 - Разве так воспитывают молодежь?!
 И показывает на свою голову. А на голове у него шляпа.
 - Оратор имел в  виду шляпу как  головной убор вообще,  а  не  чей-либо
конкретно,  -  сказал  Володя и,  чтобы  замять инцидент,  предоставил слово
высокой девушке в свитере.
 - Я работаю товароведом, - сказала девушка в свитере, - и хочу сказать:
истинная красота человека не в одежде,  а в духовном мире.  Мы много говорим
об одежде и мало об идеалах. А идеалы - это главное.
 Диспут принял наконец правильное направление.  Я уже подумывал,  что бы
такое сказать об идеалах.  В  это время Зоя обернулась,  я  тоже обернулся и
увидел верзилу -  Зоиного брата.  Зоя тут же  встала и  ушла.  Не  говоря ни
слова.  Даже  не  попрощалась.  Обидно.  Ведь я  пошел на  собрание торговых
работников только из-за нее, надеялся с ней потанцевать. А она, не говоря ни
слова, встала и ушла.


24

 Утром  я  позавтракал (одним  яйцом)  и  поехал  в  читальню.  Пришлось
тщательно просмотреть комплекты газет за целый год -  я не знал ни числа, ни
места, ни названия статьи, ни фамилии автора.
 Через три  часа  я  добрался только до  июня.  Если статья о  Мавродаки
опубликована,  скажем,  в  декабре,  мне  придется сидеть  до  вечера.  А  я
позавтракал одним яйцом. Хотелось жевать. Сходить в буфет - значило нарушить
свой  железный бюджет,  съездить домой -  потерять кучу  времени.  Я  выбрал
первое и пошел в буфет.
 Утолив голод винегретом и  двумя стаканами чая,  я  вернулся в  зал.  И
сразу,  в  первом же  июльском номере,  нашел статью о  Мавродаки.  Такая же
ругательная,  как и  другие,  -  здорово долбали в  то  время!  Оказывается,
Мавродаки  возвеличивал искусство самураев,  возвеличивал самих  самураев  и
вообще феодалов.  Чем именно возвеличивал, я не понял, но было написано, что
возвеличивал.  И не просто возвеличивал, а всю жизнь только тем и занимался,
что  возвеличивал.  И  никакой пользы науке  не  принес.  Так  прямо и  было
написано  -   "псевдоученый".  И  неблаговидными  поступками  порочил  честь
советского человека.  Что за поступки,  опять же сказано не было.  В  общем,
статья  начисто  зачеркивала  Мавродаки  и  как  ученого  и  как  советского
человека. Была она подписана И. Максимовым. Какой-нибудь тип вроде того, что
оплевал меня  из  окна вагона.  Даже назвал Мавродаки подонком.  Назови меня
кто-нибудь подонком, я бы дал по роже и был бы нрав, между прочим.
 Я  мог бы  вырезать эту статью,  но  если все начнут вырезать нужные им
статьи, то от газет останутся одни названия. На ее переписку у меня ушло еще
часа полтора.
 Возвращаясь  из   читальни,   я   увидел  возле  нашего  дома  афишу  о
лично-командном первенстве но боксу среди юношей и подумал,  что в них будет
участвовать и  Костя.  И  когда Костя позвонил мне  и  сказал,  что  едет на
соревнование, я этому не удивился. Я удивился тому, что он предложил поехать
с  ним.  Мне казалось,  что после ссоры в кафе Костя не будет встречаться со
мной. А он сам позвонил и позвал на соревнования. Я обрадовался его звонку -
лично с ним я не желал ссориться.
 И  мы  поехали с  Костей  на  Ленинградский проспект,  в  клуб  "Крылья
Советов".
 Костя провел меня без билета. Я не люблю проходить без билета, я всегда
попадаюсь.  И когда тебя выводят из зала, это выглядит довольно унизительно,
все смотрят на тебя, как на жулика. Но, с другой стороны, глупо брать билет,
когда в зале полно свободных мест. И Костя, как участник соревнования, имеет
моральное право провести хотя бы одного человека.
 Народу в  зале было немного.  И  то,  как мне показалось,  не настоящие
зрители,  а разного рода спортивные деятели.  Все носило деловой и будничный
характер,  без азарта,  который должен быть на  соревнованиях.  Звучал гонг,
боксеры двигались по рингу,  рефери собирал записочки и передавал их судьям,
судьи переговаривались между собой и  не  смотрели на  боксеров,  секунданты
лениво  обмахивали  полотенцами  своих  подопечных,  что-то  им  внушали,  а
подопечные сидели развалясь, тяжело дышали и делали вид, будто слушают своих
секундантов.   Одни   боксеры  дрались  лучше,   другие  хуже,   но   ничего
значительного за  этим не  стояло.  Я  вспомнил "Мексиканца" Джека Лондона и
подумал,  что  бой мексиканца с  красавчиком Дэнни так волновал потому,  что
мексиканец дрался