- Что -  старуха!  Без этого нет собирательства. Веэн объяснил это тебе
довольно популярно. На одном собиратель выигрывает, на другом проигрывает.
 - Обманывать художника Краснухина честно?
 Игорь передернулся.
 - Зачем  так  упрощать!  Художника Краснухина никто не  обманывает,  он
пользуется уважением моих друзей, и я не позволю его обманывать. Другое дело
Краснухин-собиратель;  здесь действуют законы иной сферы. Думаешь, Краснухин
меньше Веэна разбирается в нэцкэ?  Не беспокойся,  он не даст себя обмануть.
Произойдет обмен, выгодный для обеих сторон.
 - Веэн-карьерист раздолбал Краснухина - это честно?
 - Какое мне до этого дело! - воскликнул Игорь. - Сегодня Веэн раздолбал
Краснухина,  завтра Краснухин раздолбает Веэна.  Сегодня правы одни,  завтра
другие.  Я не касаюсь их споров и дискуссий, мне наплевать и на формалистов,
и на натуралистов, пусть дерутся, если им охота! Мне нужны деньги, и я нашел
свой честный заработок.
 - Ах,  ты будешь стекляшки собирать, а ишачить на тебя будет дядя? Этот
официант будет бегать взад-вперед, а ты будешь кейфовать?
 - Если у него только на это хватает мозгов...
 - Неизвестно, у кого мозгов больше.
 - Параноик какой-то, клинический случай, - пробормотал Игорь. - Чего ты
орешь!
 - Я не ору, а говорю. Кроме денег, существуют еще принципы.
 - Пошел, пошел, - сморщился Игорь. - "Принципы"... Где ты их видел, где
встречал?  Это  все  умершие категории,  их  давным-давно  отменили.  Каждый
устраивается как может.  Ты  стал очень идейным,  с  чего бы  это?..  Ладно!
Намерен ты работать с Веэном на тех же условиях, что и мы?
 - Я вообще не намерен работать с каким-то прохвостом Веэном.  - Я вынул
из кармана нэцкэ бамбук и положил на стол.  -  Можете вернуть ее Веэну, я не
желаю больше иметь с ним дело. А вы можете продолжать, если нравится.
 Костя, который до этого не проронил ни слова, кивнул на нэцкэ:
 - Убери со стола.
 - Она мне не нужна.
 - Веэн дал ее тебе, ты и возвращай. Никто за тебя не обязан это делать.
 Это логично. Я положил нэцкэ в карман.
 - Что ты скажешь Веэну? - спросил Костя.
 - Я нанимался к нему?
 - Ты в курсе его дел, пил, гулял на его счет... Так просто не бросают.
 - Я закабалился? Крепостное право отменено сто лет назад.
 Костя посмотрел на меня своим холодным взглядом.
 - Ты оставишь Веэна, когда и мы с Игорем его оставим.
 - Я оставлю Веэна, когда сочту это нужным.
 - Не пожалей потом!
 - Угрозы и запугивания прибереги для кого-нибудь другого,  - ответил я.
- Ты боксер,  но это не так страшно.  Не всегда можно добиться кулаками,  во
всяком случае не у меня.
 - Бросьте, ребята, - примирительно сказал Игорь.
 Костя не сводил с меня холодного, угрожающего взгляда. Но мне нисколько
не было страшно,  я его ни капельки не боялся.  Он боксер, но здесь не ринг,
здесь дерутся не по правилам,  а не по правилам и я умею. И не верилось, что
Костя полезет драться,  ведь я  как-то подружился с ним,  чем-то он был даже
мне дорог, мне было жаль оставлять его в этой компании. И я спокойно сказал:
 - Вы никогда не заставите меня делать то,  чего я не хочу.  Я верну эту
нэцкэ Веэну, и с ним все кончено.
 - Ты дал слово, что разговор останется между нами, - напомнил Игорь.
 - Не беспокойтесь, я не передаю чужих разговоров, как некоторые.
 Я выразительно посмотрел на Костю.
 - Что ты на меня так смотришь? - спросил он.
 - Смотреть нельзя?
 - Кто эти "некоторые"?
 - Эти "некоторые" сами знают, что они "некоторые".
 - На кого ты намекаешь?!
 - Мы говорили с  тобой о  твоем отчиме.  Зачем ты передал этот разговор
Веэну?
 Костя изумленно смотрел на меня.
 - Мы с  тобой говорили лично,  -  продолжал я,  -  а  ты передал Веэну.
Зачем?
 - Я ему ничего не передавал,  -  возразил Костя. - Веэн у меня спросил:
"Знает Крош, что у тебя отчим?" Я ответил: "Да, знает".
 - А мне Веэн сказал по-другому:  будто я проболтался про твоего отчима.
В вашей компании каждое слово перевирается и перетолковывается,  а я к этому
не привык.  И не желаю привыкать. С вами запутаешься: тот сказал то-то, этот
передал так-то...  Ну вас к черту!  Кончим на этом.  Только у меня есть один
вопрос: вам известна такая фамилия - Мавродаки?
 - Мавродаки? - повторил Игорь. - Греческая фамилия... Нет, не знаю. Кто
он?
 - А ты? - спросил я у Кости и сразу осекся...
 Костя так странно смотрел на меня, что я даже испугался, честное слово!
 - Откуда ты знаешь эту фамилию? - спросил он глухо.
 - Слыхал.
 - Так вот,  -  сказал Костя,  - забудь ее. Навсегда. И никогда нигде не
вспоминай. Понял?!


20

 Первым моим побуждением было пойти к  Веэну и вернуть ему нэцкэ бамбук.
Но вернуть ему ее значило отрезать себе дорогу к Краснухину -  единственному
человеку, который может пролить свет на это загадочное дело.
 Почему Костя побледнел при упоминании о Мавродаки? Запретил произносить
его  имя?  Откуда  у  него  фигурка мальчика -  лучшая  нэцкэ  из  коллекции
Мавродаки? Почему он скрывает это от Веэна?
 Надо подумать.  Решу завтра.  Тем  более уже  конец дня  и  надо успеть
пригласить Зою в кино.
 Я  заехал в  "Ударник" и  купил билеты.  Билеты производят на  девчонок
магическое действие - я много раз замечал. Когда нет билетов, то неизвестно,
достанем ли мы их,  и на какой сеанс, и на какую картину, и где будем сидеть
- все неопределенно,  эфемерно,  неясно. А когда билеты на руках - все ясно,
определенно, точно.
 И действительно, увидев билеты, Зоя сказала:
 - Жди меня на выходе.
 - Билеты на семь тридцать, - предупредил я.
 - Успеем.
 Я стал прохаживаться возле дверей магазина,  с беспокойством поглядывая
по сторонам:  каждую минуту из-за угла мог появиться Шмаков Петр или верзила
- Зоин брат.  Из  магазина выходили девушки-продавщицы,  наконец появилась и
Зоя.  На моих часах было семь восемнадцать.  Бежать до метро, потом от метро
до  кино  -   значит  наверняка  опоздать.   На  наше  счастье,  у  магазина
остановилось такси. Мы вскочили в него. В зал мы вбежали, когда уже потушили
свет.
 Картина была про служебную собаку-ищейку,  о том, как ее обучают ловить
преступников.  Конечно,  преступников надо  ловить,  но  ведь  ищейку  можно
натравить и на порядочного человека;  все зависит от проводника: прикажет он
собаке перегрызть вам горло -  она не задумываясь это сделает.  В  сущности,
злобное существо.  Вот чеховская Каштанка,  или Муму,  или Белый Клык -  это
совсем другое, это настоящие друзья человека.
 И  еще не  понравились мне плоские шутки вроде той,  что в  присутствии
начальства собака тоже нервничает,  и тому подобные аналогии между собакой и
человеком.  Как  будто  из  собачьей жизни  можно  делать  выводы для  жизни
человеческой.
 А  Зоя  переживала,  смеялась,  мои доводы были ей  непонятны.  "Что ты
говоришь! Такая славненькая собачка, не выдумывай, пожалуйста..."
 Но картину мы обсудили уже после сеанса.  А  во время сеанса я  думал о
том,  как мне взять Зоину руку в свою. Зоя, не отрываясь, смотрела на экран.
Я видел ее милый профиль и кудряшки на лбу,  просто очаровательная девчонка.
Я  чувствовал ее плечо рядом с собой,  но никак не мог взять ее руку в свою.
Если бы на подлокотнике лежала ее ладонь,  то я бы это мог сделать запросто,
но на подлокотнике лежал ее локоть.
 Но тут,  к  счастью,  произошел самый драматический эпизод в  картине -
преступник выстрелил в  собаку.  "Он убьет ее!" -  в страхе прошептала Зоя и
сама схватила меня за руку.  Я,  уж конечно, не отпускал ее до конца сеанса.
Это был единственный стоящий эпизод в картине, но он, черт побери, произошел
перед самым концом.
 А  вот уже на  улице я  начал критиковать картину.  Зоя не согласилась,
даже  рассердилась на  меня.  Я  поступил как  дурак:  приглашая Зою,  хотел
доставить ей удовольствие и  сам же это удовольствие испортил.  Надо же быть
таким ослом! Можно было не хвалить картину, но зачем было ее ругать?
 На улице накрапывал дождик. Зоя предложила ехать на такси. И я отвез ее
на Таганку, в Товарищеский переулок.
 - Хочешь пойти завтра опять в кино? - спросил я, прощаясь.
 - Каждый день ходить в кино? А что дома скажут? - засмеялась Зоя.
 - Тогда поедем в воскресенье в Химки.
 - В воскресенье я работаю.
 - В понедельник.
 - До понедельника далеко, - ответила Зоя и опять почему-то засмеялась.

 Я  застал Краснухина на  этот раз за письменным столом.  С  озабоченным
лицом он что-то писал.  Так же тесно было в темном коридоре, только пахло не
жареной треской, а только что вскипяченным молоком. И не было видно ни Гали,
ни  Саши,  не  было слышно их  голосов -  наверно,  ушли куда-то с  матерью,
оставили Краснухина одного.
 - Хорошая нэцкэ,  -  сказал Краснухин про бамбук.  -  Не знаю, сумею ли
предложить тебе взамен что-либо равноценное. Вот если только стрекозу...
 Он  достал из шкафа большую плоскую пуговицу не то из дерева,  не то из
рога.   На   ней   была   выгравирована  стрекоза  -   легкая,   прозрачная,
стремительная.
 - Нэцкэ того же мастера,  что и твой бамбук.  Оцени их в антикварном, а
там решим.
 - Вы не боитесь, что я с ней убегу?
 Он повращал глазами:
 - Ты вор?
 - Но ведь вы меня не знаете.
 Краснухин опять начал писать.  Видно,  писал что-то срочное.  А  я  ему
мешал.
 - Я вас долго не задержу,  -  сказал я. - В прошлый раз вы сказали, что
коллекция Мавродаки исчезла в  конце  сороковых годов.  Куда  же  она  могла
деться,  ведь это было после войны.  В войну многое потерялось,  но после...
Куда она могла исчезнуть? И куда исчез сам Мавродаки?
 - Мавродаки покончил с собой в сорок восьмом году. Ты какого года?
 - Сорок восьмого.
 - В сорок восьмом его и не стало.
 - Вы его знали?
 - Он был нашим профессором,  - ответил Краснухин, морща лоб и продолжая
писать.
 - А семья, родственники?
 - У  него не  было семьи.  Все это случилось неожиданно.  Была статья в
газете,  потом собрание в  институте...  Он был добрый,  знающий,  но слабый
человек,  а время было сложное.  -  Краснухин встал.  -  Ну,  друже,  топай,
некогда...
 Я кивнул на бумаги:
 - Что вы пишете?
 - Все объясняемся, что, да почему, да как получилось... Ну, чеши!
 - Последний вопрос,  -  торопливо сказал я,  -  а  в  какой газете была
статья про Мавродаки?
 Краснухин назвал мне газету.  Сейчас она уже не  выходит.  Я  хотел еще
спросить,  в  каком  номере газеты была  эта  статья.  Но  Краснухин хотя  и
добродушно, но решительно вытолкал меня за дверь.


21

 Я испытывал некоторую робость,  входя к Веэну.  Постыдное чувство. Я не
трус,  но все же неудобно сказать человеку, что он прохвост. Особенно такому
респектабельному господину,  как Веэн.  Тем более в момент,  когда он к тебе
расположен,  хвалит и превозносит тебя.  Он тебя хвалит и превозносит,  а ты
ему объявляешь, что он прохвост.
 Веэн  и  сейчас  выказывал  мне  полное  расположение,   улыбался,   не
поворачивался спиной, а если и поворачивался, то спина была не враждебной, а
мягкой и дружелюбной.
 - Был у Краснухина?
 Я мог, конечно, ответить, что да, был, ничего подходящего не нашел, мог
вернуть Веэну его бамбук,  уйти и больше не приходить. Словом, мог порвать с
Веэном без объяснений. Но это значило бы трусливо уйти от сложностей. Сделав
так, я бы не уважал самого себя.
 - Владимир Николаевич, больше ваших поручений я выполнять не буду.
 Веэн стоял, наклонившись к книжному шкафу. Он обернулся и посмотрел мне
в лицо:
 - Почему ты не будешь выполнять моих поручений?
 - Не хочу.
 - Почему не хочешь?
 - Не хочу, и все. Это мое дело, почему я не хочу.
 - Это не только твое дело, это наше общее дело.
 - Никто не заставит меня делать того,  что я не хочу делать. Это ясно и
понятно.
 - Ты изменяешь нашей дружбе?
 Я пожал плечами.
 - Вы  странно  рассуждаете.  Костя  увлекается боксом  -  разве  должны
заниматься боксом его друзья?  Я люблю прыжки в воду,  но ведь мои друзья не
обязаны тоже  прыгать.  Меня  не  привлекает собирательство,  не  интересуют
нэцкэ, вот и все!
 Насчет  прыжков  в  воду  я  припустил -  я  еще  только  собирался ими
заняться. Но как довод это было весьма удачно.
 - Нэцкэ тебя не интересуют...  -  возразил Веэн.  - Ходил в библиотеку,
прочитал  кучу   книг,   а   сегодня  вдруг  "не   интересуют".   Нелогично,
неубедительно. Я не оспариваю твоего права прекратить знакомство со мной. Но
ты не можешь оспорить и  моего права знать,  чем это вызвано:  с порядочными
людьми так не прекращают знакомства.
 Теперь  я  жалел,  что  пустился в  объяснения.  Веэн  сильнее  меня  в
софистике.  Он стоял,  прислонясь к книжному шкафу, смотрел мне в глаза, как
человек,  готовый  честно  ответить  на  любые  вопросы,  опровергнуть любые
обвинения.  Да  и  что  я  мог  ему  предъявить?  Старуха со  странствующими
музыкантами,  статья против Краснухина,  которую я  не  читал.  И  я  не мог
сослаться на разговор с Игорем.  Я очутился в дурацком положении.  Надо было
просто уйти, а я пустился в объяснения.
 И тут меня осенила мысль:  спрошу про Мавродаки. Веэн не может не знать
такого  крупного  собирателя  нэцкэ.  И  пока  Веэн  будет  рассказывать про
Мавродаки, я обдумаю, как поступить дальше.
 - Владимир Николаевич, вы знали Мавродаки?
 Наверно,  я не сумею передать реакцию Веэна на мой вопрос.  Только что,
опираясь о книжный шкаф,  стоял респектабельный искусствовед Веэн, в легком,
элегантном костюме,  спокойно и уверенно смотрел на меня... Теперь там стоял
совсем другой человек,  стоял,  быть может,  одну минуту, одну секунду, одно
мгновение.  Но это мгновение я запомнил.  Я увидел взгляд, который тогда, на
берегу реки,  только почувствовал,  -  мгновенный,  колючий и  вместе с  тем
жалкий  и  обреченный взгляд.  Впервые почувствовал я,  что  такое  "мурашки
забегали по  спине".  Слышал такое выражение,  сам  употреблял его,  но  как
мурашки бегают по спине,  я впервые почувствовал теперь,  когда Веэн смотрел
на меня.
 Но   мгновение  прошло,   и   Веэн  снова  превратился  в   спокойного,
респектабельного господина,  каким был  минуту назад,  только,  быть  может,
несколько более хмурого.
 Он опустился в кресло, положил ногу на ногу, прикрыл глаза рукой.
 - Кто тебе рассказал про Мавродаки?
 - Краснухин.
 - Что он тебе рассказал?
 - Сказал, что был такой знаменитый коллекционер нэцкэ Мавродаки.
 - Еще что?
 - Больше ничего.
 Из-за раздвинутых пальцев Веэн испытующе смотрел на меня.
 - Ты сказал ему, что знаком со мной?
 - Нет.
 Некоторое время он молчал, прикрыв глаза рукой, потом сказал:
 - Итак,  Краснухин рассказал тебе про Мавродаки и  после этого ты решил
порвать со мной знакомство?
 - При чем тут Мавродаки?
 - Что же заставило тебя принять такое решение?
 Мы  вернулись к  тому,  с  чего начали.  Что  я  могу ему  сказать?  Он
добивается правды,  а правда заключается в том,  что он прохвост,  а сказать
это неудобно.
 Мне осталось только встать.
 - Я пошел.
 - Подожди!
 Я опять сел.
 - Тебе придется сказать правду.
 - Что я вам скажу!  - закричал я. - Мне не нравится все это, я не люблю
тайн,  не  люблю  секретов.  Я  не  должен говорить Косте  про  его  отчима,
Краснухину -  что  пришел  от  вас,  моим  родителям  -  что  выполняю  ваши
поручения, должен все время что-то скрывать, утаивать, выпытывать, узнавать.
Я  не привык к этому.  И я путаюсь:  что я должен говорить,  чего не должен.
Может быть,  так нужно для собирательства.  Но  такое собирательство меня не
привлекает.
 - Я тебя понимаю,  -  сочувственно ответил Веэн. - Но разве я заставляю
тебя лгать? Взрослея, мы все меньше делимся с родителями своими делами. Если
тебе нравится девочка,  вряд ли ты бежишь рассказывать об этом папе и  маме,
так ведь?
 - Так.
 А  что я  мог ответить?  О  Майке и Зое я не рассказывал и не собираюсь
рассказывать.
 - Что касается Краснухина, то поверь мне: он знает мою коллекцию лучше,
чем я его.  Он крупный специалист, хотя и дилетант. Он во многом дилетант, к
сожалению. Он рассказывал тебе о Мавродаки, но сути дела он не знает, хотя и
учился у него.
 - Краснухин говорил, что была статья в газете, потом собрание...
 - Было  и  это,  -  подчеркнуто небрежно сказал Веэн,  -  но  главное в
другом.  Незадолго до этой трагедии Мавродаки женился.  Он горячо любил свою
жену,   но  она  ушла  к  другому  человеку,  к  его  лучшему  другу...  Вот
действительная причина того,  что произошло. Все остальное - внешнее. Но это
дело прошлое,  давно забытое, а жизнь идет. Краснухин соревнуется со мной, я
с  Краснухиным,  и  ничего  здесь  предосудительного  нет,  законом  это  не
карается.
 Я не знал, что ему ответить. Голову сломаешь с этими собирателями!
 - Возможно, вы и правы. Но лично я не хочу.
 Не обращая внимания на мои слова, Веэн продолжал:
 - Когда  я  просил  тебя  не  говорить с  Костей об  его  отчиме,  мной
руководило элементарное чувство  деликатности:  Костя  болезненно переживает
трагедию своего отца. Я тебе доверил - ты обвиняешь меня в том, что я толкаю
тебя на ложь и  обман.  Не скрою -  ты попал в нашу компанию не случайно:  я
хотел  Косте  такого  друга,  как  ты.  Его  много  обманывали,  отсюда  его
угрюмость,  замкнутость,  вспыльчивость.  Я  надеялся,  что общение с  тобой
сделает его  более  спокойным и  уравновешенным.  Я  хочу,  чтобы Костя стал
настоящим человеком,  -  в этом я вижу свой долг; мне казалось, что дружба с
тобой будет полезна ему  в  этом смысле.  Мне казалось,  что,  узнав сложную
судьбу Кости,  ты захочешь мне в этом помочь. Ты отказываешься - очень жаль.
Вот все, что я могу сказать: очень жаль.
 Слушая  Веэна,   я  вдруг  подумал,  что,  наверно,  болен  раздвоением
личности.  Когда я думал о Веэне,  факты доказывали,  что он прохвост. Когда
говорил  Веэн,  факты  оборачивались по-другому,  Веэн  выглядел  порядочным
человеком.  И в то же время (вот оно,  раздвоение личности) я знал, что, как
только выйду от Веэна,  он снова будет выглядеть в моих глазах прохвостом. И
я твердо решил не дать уговорить себя.
 Мне вдруг захотелось смеяться.  Такое случается на уроке - ни с того ни
с  сего начинаешь смеяться.  Все на тебя таращат глаза,  не понимают,  в чем
дело,  а ты давишься с хохоту.  Нельзя,  а ты не в силах удержаться.  Сейчас
тебя выставят из  класса,  а  ты  не  можешь остановиться.  Так было со мной
сейчас.  Нервное,  что ли, черт его знает! Я смеялся, как кретин, даже слезы
выступили на глазах.
 Позже я сообразил,  что это был нервный шок. Веэн пытался подавить меня
своей волей -  моя  воля сопротивлялась;  от  такого напряжения и  получился
нервный  шок.   Стыдно!   В   любой  ситуации  надо  сохранять  спокойствие,
невозмутимость,  бесстрастие.  Где-то я  читал,  что англичане носят с  этой
целью монокль в  глазу,  -  мол,  что ни  случись,  я  и  бровью не  поведу.
Англичане это здорово придумали,  хорошая тренировочка.  Но  в  наше время с
моноклем в  глазу  будешь  выглядеть полным шизиком.  Надо  придумать другую
тренировку -  выработать спокойствие,  хладнокровие,  невозмутимость,  иначе
выдашь себя в любую минуту,  как выдал себя Веэн, когда я спросил у него про
Мавродаки:  ему изменили нервы,  выдержки не хватило,  вот что. Хвати у него
выдержки, возможно, он убедил бы меня.
 Веэн не  удивился моему смеху,  смотрел на  меня и  дожидался,  когда я
кончу смеяться.  Я кончил смеяться так же внезапно, как начал. Вытер глаза и
перестал смеяться.
 - Что же будет дальше? - спросил Веэн. - Намерен ты дружить с Костей?
 - С Костей дружить буду, а заниматься нэцкэ - нет, не буду.
 По-видимому,  я  сказал это очень твердо.  Веэн пристально посмотрел на
меня:
 - Это твое окончательное решение?
 - Окончательное.
 - Дело твое. Где нэцкэ бамбук?
 Я  опустил руку  в  карман и  вынул  обе  нэцкэ  -  бамбук и  стрекозу.
Краснухин так торопился меня выпроводить, что я забыл вернуть ему стрекозу.
 - А ну покажи, что это у тебя?!
 Веэн внимательно рассмотрел стрекозу.
 - Краснухин дал?
 - Краснухин.
 - Зачем?
 - Дал.
 - Забавная нэцкэ.
 - Забавная.
 - Надеюсь, ты мне ее оставишь?
 - Как же я могу вам ее оставить?
 Веэн  вынул