какого-нибудь их начальника.
 Зоя раздавала еду,  намазывала бутерброды и все такое прочее. У нее это
очень мило и естественно получалось, всем было приятно, даже Веэн говорил ей
"Зоенька". И только Нора дулась на нее и на всех.
 - Первый бокал за  наше  небольшое,  но  сплоченное,  а  потому могучее
содружество, - объявил Веэн.
 Мы выпили и закусили.
 - Второй - за то, чтобы всем было весело и уютно.
 Мы опять выпили и опять закусили.
 - Третий - за наших милых девушек!
 И Веэн чокнулся с Зоей. Она сидела рядом, и он с ней чокнулся.
 Освещенные  луной,   сидящие   вокруг   пылающего  костра,   окруженные
неподвижным лесом,  отрывающие зубами кусочки мяса от  горячих шампуров,  мы
были, наверно, похожи на вурдалаков.
 - Вот  так наши далекие предки жарили и  ели у  костра мясо,  -  сказал
Веэн.
 Светлана и  Рая  слушали его  благоговейно.  Но  шашлык они рубали будь
здоров! Крепкие девчонки!
 - Выпьем за нашу восьмерку, - сказал Веэн. - Ведь нас восемь?
 - Восемь, - услужливо подсказал Игорь.
 Веэн поднял вверх шампур с шашлыком:
 - Пока мы  независимы,  пока мы вместе,  пока мы верны и  преданны друг
другу, нам ничего не страшно и мы всего добьемся.
 - Девочки, я сниму вас в кино! - Игорь обнял за плечи Светлану и Раю. -
Посмотрите на их фигурки - Лоллобриджиды!
 - Ты уже режиссер-постановщик? - спросил я.
 - Суть в том,  что Игорь хочет им помочь,  - заметил Веэн. - Это доброе
намерение я  и ценю в Игоре.  В этом мире надо пробиться!  Надгробные речи -
слабое утешение для тех,  кто прозябал при жизни.  Д'Артаньяна я предпочитаю
всем великим деятелям прошлого, настоящего и будущего. Итак, за д'Артаньяна,
Атоса, Портоса и Арамиса!
 И выпил.  Вначале следил,  чтобы пили все,  а теперь пил сам по себе. И
все время упирает на  трех мушкетеров.  Он  ничего больше не читал?  А  ведь
производит впечатление культурного, начитанного человека.
 Но  свою  тираду  Веэн  произнес  довольно  прочувствованно.  Она  всех
тронула.  Может быть,  потому,  что все были на взводе.  И хотя я пил только
виноградное вино, оно на меня тоже немного подействовало.
 - Танцуем! - объявил Игорь и запустил магнитофон.
 Светлана и  Рая  встали,  как по  команде,  и  начали откалывать твист.
Здорово они его откалывали,  ничего не скажешь, только чересчур серьезно, уж
слишком старательно трудились.  Игоря сменил Костя,  Костю -  я, потом опять
Игорь,  а  Светлана и Рая танцевали как заведенные.  И фигуры выделывали дай
бог! Костя тоже выделывал фигуры. А Игорь танцевал на одном месте, небрежно,
с сигаретой во рту.  Я тоже танцевал спокойно -  такой танец,  выдохнешься в
пять минут.
 - Пресли - певец номер один, - сказал Игорь.
 - Если бы Поль Анка не попал в автомобильную катастрофу, то твой Пресли
был бы ничем, - возразил Костя.
 Но  Игорь  настаивал на  своем:  Пресли -  певец  номер один,  Брубек -
пианист номер один, Армстронг - труба номер один.
 Костя  сказал,  что  пианист номер  один  не  Брубек,  а  некий  слепой
негр-импровизатор,  он каждый раз импровизирует заново,  не может записывать
свои импровизации потому, что слепой.
 И  Костя запустил ленту с этим самым слепым негром.  Это была настоящая
музыка, не какие-то там буги-вуги. Он играл "Караван" Дюка Эллингтона, и я с
первых же  звуков понял,  что  перед  нами  действительно великий пианист...
Пустыня,   покачиваясь,   вышагивают  верблюды,   рядом  погонщики  в  белых
тюрбанах...  Сразу после первых тактов пошли потрясающие импровизации;  тема
каравана проступала в  них едва-едва -  надо было обладать тончайшим слухом,
чтобы ее уловить. Я, конечно, не уловил, и Игорь не уловил, а Костя уловил и
стал напевать ее.  И  тогда мы тоже ее услышали сквозь бурные,  многозвучные
импровизации.  Я удивился музыкальным способностям Кости.  Впрочем, ничего в
этом удивительного нет:  его младшая сестра уже сочиняет музыку - музыкально
одаренная семья. Но это много прибавляло к интеллектуальному облику Кости. И
ведь  никогда  не  хвастался  своими  музыкальными  способностями,  даже  не
обнаруживал их. А когда дошло до дела, то обнаружил.
 Игорь признал,  что  слепой негр играет здорово,  но  ему  лично Брубек
нравится больше.  И если угодно знать, то первый пианист-модернист - это наш
Толя Морковкин,  только ему негде развернуться.  Но основа джаза -  труба, и
первая труба мира -  Луи Армстронг.  Что там ни  говори,  старик Армстронг -
первая труба мира.  А может быть,  он и первый джазовый певец мира. "Великий
простреленный тенор" - так с восторгом отозвался о нем Игорь.
 Когда я слушаю джаз,  мне кажется,  что я все могу. Мне нравится музыка
ритмичная,  ударная,  бравурная.  Слова меня не интересуют. Да и какие нужны
слова в джазовой песенке?  "Я люблю тебя, ты любишь меня, мы танцуем с тобой
вдвоем" -  вот и все слова.  И цыганская музыка нравится.  Одни "Очи черные"
чего стоят! Луи Армстронг и тот их поет. А ведь цыганская музыка - наша. Все
модерняги дуют наши мелодии. Я уже не говорю о русских эмигрантах... Странно
только,  что они поют с  иностранным акцентом.  Забыли родной язык?  Или это
поют их потомки?
 Лента кончилась.  Мы устроили небольшую передышку.  И тут я увидел, что
Веэна и Зои на полянке нет. И я спросил, где они.
 - Ушли за водой, - ответил Игорь.
 "А что особенного в том, что они пошли за водой? - подумал я. - Наберут
воду и придут".
 Только я  это подумал,  появились Веэн и Зоя с чайниками и кастрюлями в
руках.
 Мы снова раздули костер,  стали греть воду,  мыть посуду. Но Зоя больше
не  улыбалась.  Только один раз,  когда Веэн что-то  ей  сказал,  на ее лице
мелькнула улыбка,  но  смущенная,  задумчивая,  робкая.  Мне сделалось вдруг
тоскливо. Неужели Веэн вздумал ухаживать за ней?
 Сразу пропало победное, торжествующее чувство, владевшее мной, когда мы
сидели рядом с Зоей в машине.  Тогда я знал, что могу, имею право пожать Зое
руку,  поцеловать ее и она позволит мне это, только мне одному; я гордился и
упивался этим,  все во мне тогда ликовало. Теперь во мне ничего не ликовало,
было тоскливо и гадко на душе,  что-то сломалось, ушло, рухнуло... Позволила
Зоя Веэну ухаживать или не  позволила -  не имеет значения,  она дала повод.
Майка бы не дала повода. А Зоя дала повод.
 Может быть,  когда мы ехали с  Зоей в машине,  ничего и не было?  Может
быть,  это  свертки и  кульки ее  прижимали?  Ведь был уже со  мной подобный
случай.  Этой зимой.  Мы читали с одной девчонкой "Историю СССР": в читальне
был только один экземпляр, мы взяли его на двоих, сели рядом и стали читать.
И  вдруг мне показалось,  что она нарочно села так близко ко мне.  Я  просто
окаменел,  не видел ни одной строки в книге...  Я не решался повернуть к ней
голову:  если я  повернул бы  к  ней голову,  мне пришлось бы ее поцеловать,
глупо просто так поворачиваться. А я еще никогда не целовал девочек. И после
поцелуя я должен буду ей что-то сказать,  а что сказать?  "Я тебя люблю"? Но
ведь я ее не любил вовсе.  Я сидел как истукан,  а она вдруг спрашивает: "Ты
дочитал?" Я даже поперхнулся.  Честное слово,  ничего не мог сказать, только
наклонил голову:  да,  прочитал,  мол.  Она  спокойно перевернула страницу и
стала читать дальше. Кончилось тем, что я схватил двойку по истории. Если бы
я хоть ее поцеловал,  не так было бы обидно. Схватил двойку ни за что ни про
что.
 Может быть,  сейчас происходит то же самое?  Мне только кажется,  что я
нравлюсь Зое?..  И  все равно было противно и  муторно на  душе.  А  когда я
подумал о Шмакове Петре,  сделалось еще муторнее.  Веэн совершил подлость по
отношению ко мне,  но я  совершил подлость по отношению к Шмакову Петру.  Он
любит Зою больше, чем я, у него настоящая любовь, а у меня только увлечение,
а  я  стал за ней ухаживать и  познакомил с Веэном.  И если Зоя безвозвратно
пропадет для Шмакова, то в этом буду виноват я, его лучший друг.
 Надо во что бы то ни стало увезти отсюда Зою.  Привезу ее в Москву, все
честно расскажу Шмакову Петру,  пусть сам  с  нею  управляется.  Ведь  я  не
приглашал ее на пикник,  даже отказался ее пригласить. А о том, что я думал,
сидя рядом с ней в машине, никто не узнает, и Зоя тоже никогда не узнает.
 Но как увезти ее?  И куда мы пойдем?  Выйти на шоссе я смогу, а дальше?
Где станция -  направо или налево? И есть ли здесь поблизости станция? И как
уговорить  Зою  уехать?  Вдруг  она  откажется?  Предложить ей  прогуляться,
сбиться с  пути и  уйти в сторону?  Здесь не тайга,  попадем на какую-нибудь
дорогу. Единственное, что нам может помешать, - это звуки магнитофона.
 Я  подсел к  магнитофону.  Дорогая штука,  конечно,  но судьба человека
дороже. Меняя ленту, я просунул палец под диск и оборвал проводок.
 - Крош, долго будешь ковыряться? - крикнул Игорь.
 - Сейчас, - ответил я, обрывая второй проводок.
 Потом нажал кнопки - магнитофон не работал.
 - Аппарат не работает! - объявил я.
 Игорь оттолкнул меня от магнитофона.
 - Не умеешь - не берись.
 Он начал возиться с кнопками, а я подошел к Зое:
 - Зоя, на минуточку.
 Зоя поднялась и пошла за мной.


12

 Мы  шли по  тропинке.  Я  хотел уйти так далеко,  чтобы не  было слышно
голосов нашей компании.
 - Куда ты меня ведешь?
 - Тут... поляночка красивая... Я тебе ее покажу.
 Мой глупый ответ, по-видимому, удовлетворил Зою.
 Голосов уже  не  было  слышно.  Кругом стоял  темный,  неподвижный лес,
похрустывали под ногами сухие ветки.  Я свернул на другую тропинку, с нее на
третью.  Возможно, это не были тропинки, в темноте ничего было не разобрать,
но  ветви деревьев не слишком хлестали по лицу значит,  не самая чащоба.  Мы
шли в сторону,  противоположную той,  откуда приехали, и забирали вправо - я
рассчитывал сделать круг,  обойти  наших  стороной и  выйти  на  дорогу,  по
которой мы  сюда ехали.  А  там  или  попадется попутная машина,  или  шоссе
приведет нас к какому-нибудь жилью.
 Мы  вышли  на  широкую  просеку.  Можно  остановиться.  Мы  присели  на
поваленное дерево.
 - Ну?!  -  улыбнулась Зоя.  Но  не своей обычной улыбкой,  а  так,  как
улыбается уже  взрослая девушка  еще  мальчику -  чуть  насмешливо,  немного
поощрительно, с примесью любопытства и с оттенком сомнения.
 Я хорошо знаю эту улыбочку, черт бы ее побрал! Месяца два назад на меня
с  такой  улыбочкой  посматривала Елизавета Степановна,  дамочка  из  нашего
подъезда.  Я  даже старался почаще попадаться ей на глаза,  сидел во дворе и
ждал, когда она выйдет, чтобы увидеть эту предназначенную мне улыбку.
 Но Елизавета Степановна вдруг перестала улыбаться.  Перестала,  и  все.
Даже не смотрела в мою сторону... Но как-то раз мы стояли со Шмаковым Петром
в  воротах,  Елизавета Степановна проходила мимо и опять улыбнулась.  Я было
обрадовался,  а когда разобрался,  то увидел, что эта улыбка предназначалась
не мне,  а Шмакову Петру. Я даже терзался некоторое время, завидовал Шмакову
Петру -  он ходил с победным видом, напускал туману и многозначительности. А
потом  Елизавета  Степановна и  ему  перестала улыбаться и  стала  улыбаться
Ваське Полянскому.
 Все это было давно,  месяца два назад.  А  сейчас мы  сидели с  Зоей на
поваленном дереве,  и Зоя улыбалась мне так же,  как Елизавета Степановна, -
чуть насмешливо,  немного поощрительно,  с  примесью любопытства и  оттенком
сомнения.  Но я хорошо знал цену этим улыбочкам. И, кроме того, твердо решил
спасти Зою для Шмакова Петра.
 - Как тебе нравится наша компания? - спросил я довольно сухо.
 - Игорь смешной.
 - А Нора?
 - Красивая.
 - А Костя нравится?
 - И Костя нравится.
 - А Веэн?
 - Кто это Веэн?
 - Владимир Николаевич.
 - Нравится.
 - Так ведь он старик, ему, может быть, сорок лет.
 - Он самостоятельный.
 - А Шмаков Петр?
 - Петя - тоже самостоятельный.
 Окосеешь от такой логики! Что она вкладывает в слово "самостоятельный"?
 - А я самостоятельный?
 - Ты славный мальчик.
 Спасибо! Они самостоятельные, а я славный мальчик, спасибо!
 - А если я тебя поцелую?
 - А тебе хочется? - спросила Зоя улыбаясь.
 Этот вопрос меня озадачил, я не знал, что ответить. Зоя сидела рядом со
мной,  в  свете луны ее лицо казалось особенно милым и  красивым;  я  ужасно
волновался,  мне страшно хотелось ее поцеловать. Но если говорить правду, то
я  еще  ни  разу не  целовал девочек.  В  разных дурацких фантах целовал,  а
по-настоящему нет. У меня перехватило горло, и я едва сумел выговорить:
 - Да.
 Она улыбнулась, чуть наклонилась, и я поцеловал ее в щеку.
 Зоя тихонько засмеялась,  передернула плечиками и  прислонилась ко мне.
Ее волосы касались моего лица,  они пахли чем-то приятным и  волнующим.  Мне
хотелось поцеловать Зою еще раз,  но я  боялся потревожить ее -  так ей было
тепло и удобно сидеть.
 Потом она тряхнула головой:
 - Пойдем, миленький, а то неудобно.
 После того как я  поцеловал Зою,  мне уже не было смысла спасать ее для
Шмакова Петра. И можно спокойно возвращаться назад - уже нет причин всю ночь
таскаться  по  лесу.  Но  найду  ли  я  дорогу?  Дернул  меня  черт  сломать
магнитофон! Мы бы ориентировались по его звукам.
 Мы пошли. Я впереди, Зоя за мной. Смелая девчонка! Не боится идти ночью
но лесу.
 Я  старался идти так,  чтобы ветви деревьев поменьше хлестали по  лицу.
Иногда мы останавливались, прислушивались, но никаких голосов не слышали.
 - Мы правильно идем? - спросила Зоя.
 - А черт его знает!
 Зачем скрывать правду, раз она такая отважная девчонка?
 - Давай поаукаем, - предложила она.
 Мы  долго аукали,  но никто не ответил.  Нам ничего не оставалось,  как
брести вперед -  авось  куда-нибудь выйдем.  Лично я  могу  спать под  любым
деревом.  Но  Зое не  слишком приятно таскаться по лесу в  ста километрах от
Москвы.
 Зоя объявила, что устала.
 - Пройдем еще немного, я чувствую, что дорога близко.
 И действительно,  мы прошли шагов сто или двести -  лес кончился,  и мы
увидели высокий берег и блестевшую под луной реку.
 Теперь я  был спокоен.  Река -  транспортная артерия -  куда-нибудь нас
выведет,  тем  более она впадает в  Москву-реку -  значит,  двигаясь вниз по
течению, мы приближаемся к Москве.
 Мы немного посидели. Я хотел снова поцеловать Зою, но у нее был усталый
вид, ей было не до поцелуев, и мне было неудобно соваться с таким делом.
 Мы пошли краем леса.  Тропинка извивалась между деревьев,  то подымаясь
по косогору,  то опускаясь к  берегу.  Вдруг мы услышали плеск воды,  смех и
увидели купающихся людей. Я здорово удивился, обнаружив, что купаются наши.
 Я  думал,  что наш приход произведет большое впечатление,  но ребята не
обратили на  нас внимания.  Только Веэн скользнул но мне особенным взглядом.
Еще только рассветало,  все было окутано предутренней дымкой,  и  я  не могу
отчетливо сказать,  что это был за взгляд,  -  я не столько заметил, сколько
почувствовал  его,  такой  мгновенный  колючий  и  вместе  с  тем  жалкий  и
обреченный взгляд. Мне, по правде сказать, сделалось даже неприятно.
 Мы сходили с Зоей к машинам,  она взяла купальник,  я плавки.  Купаться
ночью,  под луной,  -  замечательно:  вода теплая,  темная, перспектива реки
таинственная, кажется, что все купаются далеко от тебя, и странно слышать их
голоса совсем рядом.  Зоя не кидалась в воду с размаху,  как Нора, а входила
робко, осторожно, потом падала, плескалась и улыбалась мне. Я вспоминал, как
поцеловал ее в щеку, и был счастлив.
 Вернувшись к  машинам,  мы напились горячего кофе из термоса и закусили
бутербродами.  Говорят, что кофе бодрит, а нам захотелось спать. Мы проспали
до  двух часов дня и  встали усталые,  помятые;  у  Веэна на щеках выступила
щетина,  редкие волосы на  голове свалялись,  под глазами желтели мешки.  Мы
дорубали остатки еды и  решили вернуться в город.  Девочкам завтра с утра на
работу и никому не хотелось еще ночь мучиться в палатках.
 Мы  собрали вещи,  сломанный магнитофон,  сели в  машины и  тронулись в
дорогу. И вернулись в Москву еще засветло.


13

 Я  любил Зою и  знал,  что она любит меня.  Я вспоминал запах ее волос,
тепло ее плеча,  меня охватывало волнение,  и я был счастлив. Мысль о ней не
покидала меня ни на минуту.  И  я с нетерпением поглядывал на часы,  ожидая,
когда наконец стрелки покажут одиннадцать,  откроется спортмагазин и я сумею
повидать Зою.
 А пока я валялся в постели,  просматривал газету -  каникулы как-никак.
Внизу во дворе грохотали бутылками -  привезли молоко в  молочную.  Молочная
работает с восьми,  не то что спортивный. И если бы Зоя работала в молочной,
она кончала бы в пять, и весь вечер был бы в нашем распоряжении. Стояла бы у
прилавка в  белом халате,  кружевной наколке и отпускала бы хозяйкам кефир и
все такое прочее. Возле нее не отирались бы пижоны которые делают вид, будто
интересуются спортивными товарами,  а  сами  только  глазеют на  продавщиц и
пытаются с  ними познакомиться.  В  молочной у  прилавка не  постоишь,  сыры
особенно разглядывать нечего,  там не потолкаешься, магазин самообслуживания
- покажи,  с чем пришел и с чем вышел.  Правда, в молочной можно потолстеть.
Нажимают на калории с утра до вечера, а Зоя и без того довольно полная.
 За  завтраком  мама  инструктировала  меня.  Послезавтра  они  с  папой
уезжают.
 Я  должен:  открывать дверь только через цепочку,  следить за  газом на
кухне, закрывать кран в ванной, гасить свет, покупая кефир, сдавать бутылки,
переходить улицы в положенных местах,  тратить деньги равномерно, вести себя
хорошо.
 И не должен:  поздно приходить домой,  терять ключи, переходить улицу в
неположенных местах,  есть много мороженого,  ломать телевизор,  тратить все
деньги сразу, вести себя плохо.
 Когда было  покончено с  завтраком и  с  инструкциями,  я  отправился в
магазин спортивных товаров.
 Зоя стояла за прилавком. У меня сердце забилось, когда я ее увидел. Она
тоже обрадовалась,  увидев меня, улыбнулась, и в ее улыбке было воспоминание
о том, как мы сидели с ней ночью в лесу.
 Светлана и  Рая  в  своих  синих  форменных платьях выглядели совсем не
такими красивыми,  как на пикнике, они были из тех девушек, которые красивы,
когда идут в театр или в фотоателье.  А Зоя была красивой всегда, было в ней
что-то  особенное,  только мне принадлежащее,  ради нее я  был готов на все,
готов был  отдать за  нее  жизнь.  Мне  хотелось оберегать,  охранять ее,  я
задыхался от ненависти к кому-то неизвестному,  кто может обидеть ее,  готов
был растерзать его на части.
 Но никто Зою не обижал.
 Я  немного  волновался при  мысли,  что  встречу  здесь  Шмакова Петра.
Объяснение с  ним было бы  не из приятных:  не так уж весело огорчать своего
лучшего друга.  Как там ни говори,  я  перешел дорогу Шмакову Петру,  увел у
него девушку.  Зоя сама хотела,  чтобы я  ее  увел,  но  Шмакову от этого не
легче.  Последнее время я  как-то вообще забросил Шмакова Петра,  а  тут еще
увел у него девушку. И разве втолкуешь ему, что тут нет никакой моей вины?!
 К счастью, Шмакова Петра в магазине не было.
 Но я  опять не знал,  о  чем говорить с Зоей.  Я спросил,  как она себя
чувствует после пикника? Хорошо. Не опоздала на работу? Не опоздала... О чем
еще спросить?
 Рассказать анекдот,  что ли?  Я знаю смешные анекдоты, но девчонкам они
почему-то  не  кажутся смешными.  Все  же  я  рассказал Зое  анекдот о  двух
английских лордах,  поспоривших,  чей слуга глупее. Первый лорд велел своему
слуге купить автомобиль за  один пенс,  второй велел слуге поехать в  клуб и
передать ему,  лорду,  что он, лорд, сидит дома. Ни слова не возразив, слуги
отправились выполнять приказания, из чего лорды заключили, что слуги круглые
идиоты.  Однако  слуги,  встретившись на  лестнице,  объявили идиотами своих
хозяев.
 "Велел мне купить автомобиль за один пенс,  -  сказал первый слуга, - а
того не знает, что вечером все магазины закрыты. Идиот!"
 "Послал меня в клуб к самому себе,  - сказал второй, - как будто не мог
поднять трубку и позвонить по телефону. Идиот!"
 Смешной анекдот,  правда?  И  Зоя смеялась.  Но смеялась,  оказывается,
тому,  что один лорд хотел купить автомобиль за пенс,  то есть за ко