ы за ними не угоняются.

В продолжение этого разговора офицеры выехали на обширную поляну, и пожар
Москвы во всей ужасной красоте своей представился их взорам. Кой-где, как
уединенные острова, чернелись на этом огненном море части города, превращенные
уже в пепел.

 - Какая прелестная картина! - сказал артиллерийской офицер, остановя свою
 лошадь. - Посмотрите - соборы, Иван Великой, весь Кремль как на блюдечке. Не
 правда ли, что он походит на какую-то прозрачную картину, которая подымается
 из пламени? В самом деле, казалось, можно было рассмотреть каждую трещину на
 белых стенах Кремля, освещенных со всех сторон пылающей Москвою.

 - Сам ад не может быть ужаснее! - вскричал Зарецкой, глядя с содроганием на
 эту ужасную картину разрушения.

 - Ого! - продолжал его товарищ, - огонек-то добирается и до Кремля.
 Посмотрите: со всех сторон - кругом!.. Ай да молодцы! как они проворят! Ну,
 если Наполеон еще в Кремле, то может похвастаться, что мы приняли его как
 дорогого гостя и, по русскому обычаю, попотчевали банею.

 - Хороша баня! - сказал вполголоса Зарецкой,

 - Да разве вы не знаете старинной пословицы: по Сеньке шапка? Мы с вами и в
 землянке выпаримся, а для его императорского величества - как не истопить
 всего Кремля?.. и нечего сказать: баня славная!.. Чай, стены теперь
 раскалились, так и пышут. Москва-река под руками: поддавай только на эту
 каменку, а уж за паром дело не станет.

 - Я удивляюсь, - сказал Зарецкой, - как можете вы шутить...

 - В самом деле, это странно, не правда ли? Однако ж поедемте.

Наблюдая глубокое молчание, они проехали еще версты две лесом.

 - Как ветер ревет между деревьями! - сказал наконец Зарецкой. - А знаете ли
 что? Как станешь прислушиваться, то кажется, будто бы в этом вое есть
 какая-то гармония. Слышите ли, какие переходы из тона в тон? Вот он загудел
 басом; теперь свистит дишкантом... А это что?.. Ах, батюшки!.. Не правда ли,
 как будто вдали льется вода? Слышите? настоящий водопад.

 - Нет, черт возьми! - сказал товарищ Зарецкого, осадя свою лошадь. - Это не
 ветер и не вода.

 - Что ж это такое?

 - Да просто - конской топот. Так и есть! Вот и Миронов к нам едет. Ну что,
 братец?

 - По Коломенской дороге идет конница, ваше благородие!

 - С которой стороны?

 - От Москвы.

 - Так это французы. Прошу стоять смирно.

Через несколько минут отряд французских драгун проехал по большой дороге,
которая была шагах в десяти от наших путешественников. Солдаты громко
разговаривали между собою; офицеры смеялись; но раза два что-то похожее на
проклятия, предметом которых, кажется, была не Россия, долетело до ушей
Зарецкого.

 - Ваше благородие! - сказал шепотом казак, когда неприятельской отряд проехал
 мимо. - У них есть отсталой.

 - Право?

 - Вон, кажется, один драгун подтягивает подпруги у своей лошади. Не прикажете
 ли? Я его мигом сарканю.

 - Ну, хорошо; да смотри, чтоб не пикнул. Казак отвязал веревку от своего
 седла и почти ползком подкрался к опушке леса. В ту самую минуту, как драгун
 заносил ногу в стремя, петля упала ему на шею, и он, до половины задавленный,
 захрипев, повалился на землю. В полминуты француз, с завязанным ртом и
 связанными назад руками, посажен был на лошадь, отдан под присмотр уланскому
 вахмистру и отправился вслед за нашими путешественниками. Проехав еще верст
 десять лесом, который становился час от часу гуще, они увидели вдали между
 деревьями огонек. Миронов свистнул; ему отвечали тем же, и человек десять
 казаков высыпали навстречу путешественникам: это был передовой пикет летучего
 отряда, которым командовал артиллерийский офицер.





ГЛАВА IV



Ветер затих. Густые облака дыма не крутились уже в воздухе. Как тяжкие
свинцовые глыбы, они висели над кровлями догорающих домов. Смрадный, удушливый
воздух захватывал дыхание: ничто не одушевляло безжизненных небес Москвы. Над
дымящимися развалинами Охотного ряда не кружились резвые голуби, и только в
вышине, под самыми облаками, плавали стаи черных коршунов. На краю пологого
ската горы, опоясанной высокой Кремлевской стеною, стоял, закинув назад руки,
человек небольшого роста, в сером сюртуке и треугольной низкой шляпе. Внизу, у
самых ног его, текла, изгибаясь, Москва-река; освещенная багровым пламенем
пожара, она, казалось, струилась кровию. Склонив угрюмое чело свое, он смотрел
задумчиво на се сверкающие волны... Ах! в них отразилась в последний раз и
потухла навеки дивная звезда его счастия! Шагах в десяти от него, наблюдая
почтительное молчание, стояли французские маршалы, генералы и несколько
адъютантов. Они с ужасом смотрели на пламенный океан, который, быстро
разливаясь кругом всего Кремля, казалось, спешил поглотить сию священную и
древнюю обитель царей русских.

В то же самое время, внизу, против Тайницких ворот, прислонясь к железным
перилам набережной, стоял видный собою купец в синем поношенном кафтане. Он
посматривал с приметным удовольствием то на Кремль, окруженный со всех сторон
пылающими домами, то на противуположный берег реки, на котором догорало
обширное Замоскворечье.

 - А! Это ты, Ваня? - сказал он, сделав несколько шагов навстречу к молодому и
 рослому детине, который с виду походил на мастерового. - Ну, что?

 - Да слава богу, Андрей Васьянович! За Москвой-рекой все идет как по маслу.
 На Зацепе и по всему валу хоть рожь молоти - гладехонько! На Пятницкой и
 Ордынке кой-где еще остались дома, да зато на Полянке так дерма и дерет!

 - А у Серпуховских ворот?

 - В трех местах зажигали, да злодеи-то наши все тушат. Загорелся было
 порядком дом Ивана Архиповича Сеземова; да и тот мы с ребятами, по твоему
 приказу, отстояли.

 - Спасибо вам, детушки! Иван Архипыч старик дряхлый, и жена у него плоха. Да
 это ничего: доплелись бы как-нибудь до Калуги; а вот что - у них в дому лежит
 больной офицер.

 - Наш русской?

 - Ну да! Смотри только, не проболтайся. Постой-ка! Никак, опять ветер
 подымается... Давай господи! И кажется, с петербургской стороны?.. То-то бы
 славно!

 - В самом деле, - сказал мастеровой, - посмотри-ка, от Охотного ряда и
 Моховой какие головни опять полетели... Авось теперь и до Кремля доберется.

 - Ага! - сказал купец, подняв кверху голову, - что?.. душно стало?..
 выползли, проклятые!

 - Что это, Андрей Васьянович? - спросил мастеровой. - Никак, это французские
 генералы? Посмотри-ка, так и залиты в золото - словно жар горят!

 - Подожди, брат... позакоптятся.

 - Глядь-ка, хозяин! Видишь, этот, что всех золотистее и стоит впереди... Экой
 молодчина!.. Уж не сам ли это Бонапартий?.. Да не туда смотришь: вот прямо-то
 над нами.

Купец, не отвечая ни слова, продолжал смотреть в другую сторону.

 - Ну, Ваня! - сказал он, схватив за руку молодого парня, - так и есть! Вон
 стоит на самом краю в сером сертучишке... это он!

 - Кто?.. этот недоросток-то? Что ты, хозяин!

 - Да, Ваня! разве не видишь, что он один стоит в шляпе?

 - В самом деле! Ах, батюшки светы! Вот диковинка-то! Ну, видно, по пословице:
 не велика птичка, да ноготок востер! Ах ты, господи боже мой! в рекруты не
 годится, а каких дел наделал!

 - Посмотри-ка! - сказал купец, - как он стоит там: один-одинехонек... в
 дыму... словно коршун выглядывает из-за тучи и висит над нашими головами. Да
 не сносить же и тебе своей башки, атаман разбойничий!

 - Глядь-ка, хозяин! Что это они зашевелились? Эге! какой сзади повалил дым!..
 Знать, огонь-то и до них добирается!

 - В самом деле! Видно, их путем стало пропекать.

 - Ахти, Андрей Васьянович! - вскричал мастеровой, - никак, они кинулись вниз,
 к Тайницким воротам. Не убраться ли нам за добра ума?

 - Зачем? Может статься, они попросят нас показать им дорогу. Ведь теперь
 выбраться отсюда на чистое место не легко. Ну, что ж ты глаза-то на меня
 выпучил?

 - Как, хозяин? - вскричал с удивлением мастеровой. - Да что тебе за охота
 подслуживаться нашим злодеям?

 - А почему ж и нет? - сказал с улыбкою купец. - Я уж им и так другие сутки
 служу верой и правдою. Но постой-ка!.. вот они!.. Ну, полезли вон, как
 тараканы из угарной избы!..

Человек пять французских офицеров и один польской генерал выбежали из
Тайницких ворот на набережную.

 - Видишь, как этот генерал озирается во все стороны? - сказал шепотом купец,
 - Что, мусью? видно, брат, нет ни входа, ни выхода?

 - Боже мой! - вскричал генерал, - кругом, со всех сторон, везде огонь!.. Нет
 ли другого выхода из Кремля?

 - Нет, - отвечал один из офицеров. - Здесь все менее опасности, чем с той
 стороны.

 - Не лучше ли императору остаться в Кремле? - сказал другой офицер.

 - Но разве не видите, - перервал генерал, - что огонь со всех сторон в него
 врывается?

 - А против самого дворца стоят пороховые ящики, - прибавил первый офицер.

 - Проклятые русские! - закричал генерал. - Варвары!..

 - Они варвары? - возразил один офицер в огромной медвежьей шапке. - Вы
 слишком милостивы, генерал! Они не варвары, а дикие звери!.. Мы думали здесь
 отдохнуть, повеселиться... и что ж? Эти проклятые калмыки... О! их должно
 непременно загнать в Азию, надобно очистить Европу от этих татар!..
 Посмотрите! вон стоят их двое... С каким скотским равнодушием смотрят они на
 этот ужасный пожар!.. И этих двуногих животных называют людьми!..

 - Постойте! - сказал генерал, - если они так спокойны, то, верно, знают, как
 выйти из этого огненного лабиринта. Эй, голубчик! - продолжал он довольно
 чистым русским языком, подойдя к мастеровому, - не можешь ли ты вывести нас к
 Тверской заставе?

 - К Тверской заставе?.. - повторил мастеровой, почесывая голову. - А где
 Тверская-то застава, батюшка?..

 - Как где? Ну там, где дорога в Петербург.

 - Дорога в Питер?.. А где это, кормилец?

 - Дуралей! Да разве ты не знаешь?

 - Не ведаю, батюшка! Я нездешний.

 - Извольте, ваша милость, - подхватил купец, - я вас выведу к Тверской
 заставе.

 - Послушай, братец! Если ты проведешь нас благополучно, то тебе хорошо
 заплатят; если же нет...

 - Помилуйте, батюшка. Да я здешний старожил и все закоулки знаю.

 - Вот, кажется, сам император, - вскричал один из офицеров. - Слава богу, он
 решился наконец оставить Кремль.

Человек в сером сюртуке, окруженный толпою генералов, вышел из Тайницких
ворот. На угрюмом, но спокойном лице его незаметно было никакой тревоги. Он
окинул быстрым взглядом все окружности Каменного моста и прошептал сквозь
зубы: варвары! Скифы! Потом обратился к польскому генералу и, устремя на него
свой орлиный взгляд, сказал отрывисто:

 - Ну, что?

 - Я нашел проводника, - отвечал почтительно генерал, - и если вашему
 величеству угодно...

 - Ступайте вперед!

Польской генерал подозвал купца и пошел вместе с ним впереди толпы, которая,
окружив со всех сторон Наполеона, пустилась вслед за проводником к Каменному
мосту. Когда они подошли к угловой кремлевской башне, то вся Неглинная,
Моховая и несколько поперечных улиц представились их взорам в виде одного
необозримого пожара. Направо пылающий железный ряд, как огненная стена,
тянулся по берегу Неглинпой; а с левой стороны пламя от догорающих домов
расстилалось во всю ширину узкой набережной.

 - Как! - вскричал польской генерал, - неужели мы должны пройти сквозь этот
 огонь?

 - Да, - отвечал купец.

 - Боже мой! это настоящий ад!

Купец усмехнулся.

 - Чему же ты смеешься, дурак? - вскричал с досадою генерал.

 - Не погневайтесь, ваша милость, - сказал купец, - да неужели этот огонь
 страшнее для вас русских ядер?

 - Русских ядер!.. Мы не боимся вашего оружия; но быть победителями и сгореть
 живым... нет, черт возьми! это вовсе не приятно!.. Куда же ты?

 - А вот налево, в этот переулок.

Генерал отступил назад и повторил с ужасом:

 - В этот переулок?..

И в самом деле, было чего испугаться: узкой переулок, которым хотел их вести
купец, походил на отверстие раскаленной печи; он изгибался позади домов,
выстроенных на набережной, и, казалось, не имел никакого выхода.

 - Послушай! - продолжал генерал, взглянув недоверчиво на купца, - если это
 подлое предательство, то, клянусь честию! твоя голова слетит прежде, чем
 кто-нибудь из нас погибнет.

 - И, батюшка! Да что мне за радость сгореть вместе с вами? - отвечал
 хладнокровно купец. - А если б мне и пришла такая дурь в голову, так неужели
 вы меня смертью запугаете? Ведь умирать-то все равно.

 - Но для чего же ты не ведешь по этой широкой улице?

 - По Знаменке, батюшка?.. Нельзя! Там теперь, около Арбатской площади, и
 птица не пролетит.

 - Однако ж, мне кажется, все лучше...

 - По мне, пожалуй! Только не извольте пенять на меня, если мы на чистое место
 не выдем; да и назад-то уж нельзя будет вернуться.

 - Что ж вы остановились? - сказал Наполеон, подойдя к генералу.

 - Государь!.. я опасаюсь... дрожу за вас...

 - Вы дрожите, генерал?.. не верю!

 - Нам должно идти вот этим переулком.

 - Так что ж? другой дороги нет?

 - Проводник говорит, что нет.

 - А если так... господа! вы, кажется, никогда огня не боялись - за мной!

Толпа французов кинулась вслед за Наполеоном. В полминуты нестерпимый жар
обхватил каждого; все платья задымились. Сильный ветер раздувал пламя,
пожирающее с ужасным визгом дома, посреди которых они шли: то крутил его в
воздухе, то сгибал раскаленным сводом над их головами. Вокруг с оглушающим
треском ломались кровли, падали железные листы и полуобгоревшие доски; на
каждом шагу пылающие бревны и кучи кирпичей преграждали им дорогу: они шли по
огненной земле, под огненным небом, среди огненных стен. "Вперед, господа! -
вскричал Наполеон, - вперед! Одна быстрота может спасти нас!" Они добежали уже
до средины переулка, который круто поворачивал налево; вдруг польской генерал
остановился: переулок упирался в пылающий дом - выхода не было. "Злодей,
изменник!" - вскричал он, схватив за руку своего проводника. Купец рванулся,
повалил наземь генерала и кинулся в один догорающий дом. "За проводником! -
закричали несколько голосов. - Этот дом должен быть сквозной". Но в ту самую
минуту передняя стена с ужасным громом рухнулась, и среди двух столбов
пламени, которые быстро поднялись к небесам, открылась широкая каменная
лестница. На одной из верхних ее ступеней, окруженный огнем и дымом, как злой
дух, стерегущий преддверье ада, стоял купец. Он кинул торжествующий взгляд на
отчаянную толпу французов и с громким хохотом исчез снова среди пылающих
развалин. "Мы погибли!" - вскричал польской генерал. Наполеон побледнел... Но
десница всевышнего хранила еще главу сию для новых бедствий; еще не настала
минута возмездия! В то время, когда не оставалось уже никакой надежды к
спасению, в дверях дома, который заграждал им выход, показалось человек пять
французских гренадеров. "Солдаты! - вскричал один из маршалов, - спасайте
императора!" Гренадеры побросали награбленные ими вещи и провели Наполеона
сквозь огонь на обширный двор, покрытый остатками догоревших служб. Тут
встретили его еще несколько егерей итальянской гвардии, и при помощи их вся
толпа, переходя с одного пепелища на другое, добралась наконец до Арбата. Для
Наполеона отыскали какую-то лошаденку; он сел на нее, и в сем-то торжественном
шествии, наблюдая глубокое молчание, этот завоеватель России доехал наконец



* Выражение очевидца, генерала Сегюра, - Прим. автора.



до Драгомиловского моста. Здесь в первый раз прояснились лица его свиты; вся
опасность миновалась: они уже были почти за городом.

 - Мне кажется, - сказал один из адъютантов Наполеона, - что мы вчера этой же
 самой дорогою въезжали в Москву.

 - Да! - отвечал один пожилой кавалерийской полковник, - вон на той стороне
 реки и деревянный дом, в котором третьего дня ночевал император.

 - И хорошо бы сделал, если бы в нем остался. Ces sacres barbares! (Эти
 проклятые варвары! (фр.)) Как они нас угостили в своем Кремле! Ну можно ли
 было ожидать такой встречи? Помните, за день до нашего вступления в эту
 проклятую Москву к нам приводили для расспросов какого-то купца... Ах, боже
 мой!.. Да, кажется, это тот самый изменник, который был сейчас нашим
 проводником... точно так!.. Ну, теперь я понимаю!..

 - Что такое?..

 - Да разве вы забыли, что этот татарин на мой вопрос: как примут нас
 московские жители, отвечал, что вряд ли сделают нам встречу; но что освещение
 в городе непременно будет. - Ну что ж, разве он солгал?.. Разве нас угощали
 где-нибудь иллюминациею лучше этой?

 - Черт бы ее побрал! - сказал Наполеонов мамелюк Рустан, поглаживая свои
 опаленные усы.

 - Надобно признаться, - продолжал первый адъютант, - писатели наши говорят
 совершенную истину об этой варварской земле. Что за народ!.. Ну, можно ли
 называть европейцами этих скифов?

 - Однако ж, я думаю, - отвечал хладнокровно полковник, - вы видали много
 русских пленных офицеров, которые вовсе на скифов не походят?

 - О, вы вечный защитник русских! - вскричал адъютант. - И оттого, что вы
 имели терпение прожить когда-то целый год в этом царстве зимы...

 - Да оттого-то именно я знаю его лучше, чем вы, и не хочу, по примеру многих
 соотечественников моих, повторять нелепые рассказы о русских и платить
 клеветой за всегдашнюю их ласку и гостеприимство.

 - Но позвольте спросить вас, господни защитник россиян: чем оправдаете вы
 пожар Москвы, этот неслыханный пример закоснелого невежества, варварства...

 - И любви к отечеству, - перервал полковник. - Конечно, в этом вовсе не
 европейском поступке россиян есть что-то непросвещенное, дикое; но когда я
 вспомню, как принимали нас в других столицах, и в то же время посмотрю на
 пылающую Москву... то, признаюсь, дивлюсь и завидую этим скифам.

 - Согласитесь, однако ж, полковник, - перервал человек средних лет в
 генеральском мундире, - что в некотором отношении этот поступок оправдать
 ничем не можно и что те, кои жгли своими руками Москву, без всякого сомнения
 преступники.

 - Перед кем, господин Сегюр? Если перед нами, то я совершенно согласен: по их
 милости мы сейчас было все сгорели; но я думаю, что за это преступление их
 судить не станут.

 - Перестаньте, полковник! - вскричал адъютант, - зажигатель всегда
 преступник. И что можно сказать о гражданине, который для того, чтоб
 избавиться от неприятеля, зажигает свой собственный дом? (Точно такой же
 вопрос делает г. Делор, сочинитель очерков французской революции (Esquisses
 Historioques de la Revolution Francaise). - Прим. автора.).

 - Что можно сказать? Мне кажется, на ваш вопрос отвечать очень легко:
 вероятно, этот гражданин более ненавидит врагов своего отечества, чем любит
 свой собственный дом. Вот если б московские жители выбежали навстречу к нашим
 войскам, осыпали их рукоплесканиями, приняли с отверстыми объятиями, и вы
 спросили бы русских: какое имя можно дать подобным гражданам?.. то, без
 сомнения, им отвечать было бы гораздо затруднительнее.

 - Однако ж, полковник, - сказал с приметною досадою адъютант, - позвольте вам
 заметить: вы с таким жаром защищаете наших неприятелей... прилично ли
 французскому офицеру...

 - Вы еще очень молоды, господии адъютант, - перервал хладнокровно полковник,
 - и вряд ли можете знать лучше меня, что прилично офицеру. Я уж дрался за
 честь моей родины в то время, как вы были еще в пеленках, и смело могу
 сказать: горжусь именем француза. Но оттого-то именно и уважаю благородную
 русскую нацию. Это самоотвержение, эта беспредельная любовь к отечеству -
 понятны душе моей: я француз. И неужели вы думаете, что, унижая врагов наших,
 мы не уменьшаем этим собственную нашу славу? Победа над презренным
 неприятелем может ли, должна ли радовать сердца воинов Наполеона?

 - Конечно, конечно, - перервал Сегюр. - А vaincre sans peril, on triomphe
 sans gloire (Побеждая без опасности, торжествуют без славы (фр.)). Но вот уж
 мы и за городом.

Наполеон, поворотя направо вверх по течению Москвы-реки, переправился близ
села Хороше