, обращаясь к одному молодому
 прапорщику. - На тебе лица нет! Помилуй, разве ты в первый раз в деле?

 - Мой брат в стрелках! - отвечал молодой офицер.

 - Так что ж?

 - А наша рота еще нейдет.

 - Не беспокойся, дойдет дело и до вашей роты.

 - Но брат мой!..

 - И, Сицкой! Бог милостив - воротится.

 - Вряд ли воротится, - перервал грубым голосом один высокой офицер с
 неприятной и даже отвратительной физиономиею. - Там что-то больно жарко.

 - В самом деле? Вы думаете?.. - спросил с беспокойством молодой офицер.

 - Да что за диковинка? Натурально, его убьют скорее в стрелках, чем меня
 здесь в колонне.

 - Как тебе не стыдно! - сказал вполголоса Зарядьев, - Ты знаешь, как он любит
 своего брата.

 - Вот еще какие нежности!.. У меня и двух братьев убили, да я...

Высокой офицер не докончил начатой фразы: неприятельское ядро, вырвав два ряда
солдат, раздробило ему череп.

 - Сомкнись! - скомандовал Зарядьев. Солдаты придвинулись друг к другу. Еще
 несколько ядер пролетело через колонну.

 - Эй, вы! - закричал Зарядьев, - стоять смирно! Ну! начали кланяться,
 дурачье! Тотчас узнаешь рекрут, - продолжал он, обращаясь к Зарецкому. -
 Обстрелянный солдат от ядра не пошевелится... Кто там еще отвесил поклон?

 - Нефедьев, ваше благородие! - отвечал унтер-офицер.

 - Так и есть - рекрут! Эй ты, Нефедьев! зачем нагибаешь голову?

 - Ядро, ваше благородие.

 - А какое тебе до него дело, болван? Чего ты боишься?

 - Убьет, ваше благородие!

 - Убьет, дуралей! Слушай команду, а убьет - не твоя беда, Ахти! никак, это
 ведут капитана третьей роты? Ну, видно, его порядком зацепило!

Два солдата подвели к колонне офицера, обрызганного кровью; он едва мог
переступать и переводил дух с усилием.

 - Вы ранены? - сказал полковник.

 - И, кажется, смертельно! - отвечал едва слышным голосом капитан. - Прикажите
 подкрепить наших стрелков: французы одолевают.

 - А что майор?

 - Убит.

 - А капитан Белов?

 - Убит.

 - А брат мой? - спросил робко Сицкой.

 - Убит.

 - Убит! - повторил молодой офицер, побледнев как смерть. С полминуты он
 молчал; потом вдруг глаза его засверкали, румянец заиграл в щеках; он
 оборотился к полковнику и сказал:

 - Степан Николаевич! сделайте милость - бога ради! позвольте мне в стрелки.

 - Хорошо, ступайте с первой ротою, - сказал полковник, взглянув с приметным
 состраданием на молодого офицера. - Вторая и первая рота - в стрелки!
 Зарядьев! вы примите команду над всей нашей цепью... Барабанщик - поход!

 - Становись! - скомандовал Зарядьев. - Да смотри, у меня в воробьев не
 стрелять! Метить в полчеловека! Перекрестись! Ну, ребята, с богом - марш!
 прощай, Зарецкой!

 - Прощай, братец! Я также отправляюсь к моему эскадрону. Может быть, и до нас
 дело скоро дойдет.

Уже более пяти часов продолжалось сражение; несколько раз стрелки наши то
сбивали неприятельскую цепь и дрались на противуположном берегу речки; то,
прогоняемые на нашу сторону, продолжали перестрелку в нескольких шагах от
колонн своих. Канонада не умолкала ни на минуту с обеих сторон; но наша и
неприятельская конница оставались в бездействии. В то самое время, как
Зарецкой начинал думать, что на этот раз эскадрон его не будет в деле,
которое, по-видимому, не могло долго продолжаться, подскакал к нему Рославлев.

 - Ну, Александр! - сказал он, - с богом! Тебе ведено переправиться через
 речку и атаковать с фланга неприятельских стрелков.

 - Насилу о нас вспомнили!.. Фланкеры! осмотреть пистолеты! Сабли вон.

 - Ты должен прикрывать отступление стрелков третьей колонны, - продолжал
 Рославлев. - Им становится уж больно тяжело. Бедняжки дерутся часов пять
 сряду.

 - Жив ли наш приятель Зарядьев? Ведь он, кажется, ими командует?

 - А вот сейчас узнаю: я еду к нему с приказанием, чтоб он понемногу отступал
 к нашей передовой линии. Смотри, Александр, налети соколом, чтоб эти французы
 не успели опомниться и дали время Зарядьеву убраться подобру-поздорову на
 нашу сторону.

 - А вот что бог даст. По три налево заезжай - рысью марш!

Зарецкой с своим эскадроном принял направо, а Рославлев пустился прямо через
плотину, вдоль которой свистели неприятельские пули. Подъехав к мельнице, он с
удивлением увидел, что между ею и мучным амбаром, построенным также на
плотине, прижавшись к стенке, стоял какой-то кавалерийской офицер на вороной
лошади. Удивление его исчезло, когда он узнал в этом храбром воине - князя
Блесткина.

 - Что вы, сударь, здесь делаете? - спросил Рославлев, остановя свою лошадь.

 - Ах! это вы? - вскричал Блесткин с самой вежливой улыбкою.

 - Да, сударь, это я. А вы зачем здесь?

 - Меня послал генерал взглянуть, что делается в передовой цепи.

 - И вы для этого спрятались за этот амбар? Немного вы отсюда увидите.

 - Что ж мне делать с этой проклятой лошадью? - сказал Блесткин. - Она не
 хочет ни вперед идти, ни стоять на плотине.

Он дал шпоры своему английскому жеребцу, который в самом деле запрыгал на
одном месте и, казалось, не хотел никак отойти от стены.

 - Ну вот видите?

 - Да, я вижу, - перервал Рославлев, - что вы изо всей силы тянете ее за
 мундштук; но дело не в том: я очень рад, что вас встретил. Вы, кажется, вчера
 вызывали меня на дуэль?

 - Неужели?.. Может быть, я погорячился... но я, право, не помню.

 - Да я не забыл. Выезжайте, сударь, на плотину.

 - Помилуйте! что вы хотите делать?

 - Ничего. Я хочу вам показать, какого рода дуэли позволительны в военное
 время. Ну что ж? долго ли мне дожидаться? Да ослабьте поводья, сударь! она
 пойдет... Послушайте, Блесткин! Если ваша лошадь не перестанет упрямиться, то
 я сегодня же скажу генералу, как вы исполняете его приказания.

 - Однако ж, господин Рославлев, - сказал Блесткин, выехав на плотину, -
 позвольте вам заметить: этот начальнический тон...

 - Не о тоне речь, сударь. Вы посланы к стрелкам, я также: не угодно ли вам
 прогуляться со мною по нашей цепи.

 - Помилуйте! мы оба верхами.

 - Так что ж!

 - Все неприятельские стрелки станут в нас метить.

 - В том-то и дело. Ведь вы сами вызвали меня на дуэль. Правда, мы не будем
 стрелять друг в друга; но это ничего: за нас постараются французы.

 - Помилуйте, что это за дуэль?

 - Мне некогда вам доказывать, что этот поединок стоит того, который вы мне
 вчера предлагали. Извольте ехать.

 - Но, господин Рославлев...

 - Ни слова более! или я стану везде и при всех называть вас трусом. Мне
 кажется, ваша лошадь не очень боится шпор. Позвольте! - Рославлев ударил
 нагайкою лошадь Блесткина и выскакал вместе с ним на другой берег речки.

Перед ними открылось обширное поле, усыпанное французскими и нашими стрелками;
густые облака дыма стлались по земле; вдали, на возвышенных местах, двигались
неприятельские колонны. Пули летали по всем направлениям, жужжали, как пчелы,
и не прошло полминуты, одна пробила навылет фуражку Рославлева, другая
оторвала часть воротника Блесткиной шинели.

 - Вперед, сударь, вперед! - кричал Рославлев, понукая нагайкою лошадь
 несчастного князя, который, бледный как полотно, тянул изо всей силы за
 мундштук. - Прошу не отставать; вот и наша цепь. Эй, служба! - продолжал он,
 подзывая к себе солдата, который заряжал ружье, - где капитан Зарядьев?

 - - Вон в этих кустах, ваше благородие!

 - Позови его сюда. А мы с вами, господин Блесткин остановимся здесь, на этом
 бугорке; отсюда и мы будем приметнее, и нам будет все виднее.

 - Помилуйте, Рославлев! - вскричал отчаянным голосом Блесткин, - за что же вы
 хотите сделать из нас цель для французов?

 - Ого, господин дуэлист! вы трусите? Постойте, я вас отучу храбриться
 некстати. Куда, сударь, куда? - продолжал Рославлев, схватив за повод лошадь
 Блесткина. - Я не отпущу вас, пока не заставлю согласиться со мною, что одни
 ничтожные фанфароны говорят о дуэлях в военное время.

 - Я не спорю... может быть...

 - Нет, постойте! не может быть; я вам докажу это.

 - Боже мой! посмотрите, в нас целят.

 - Так что ж? Пускай целят. Не правда ли, что порядочный человек и храбрый
 офицер постыдится вызывать на поединок своего товарища в то время, когда быть
 раненным на дуэли есть бесчестие?..

 - Ну хорошо, положим, что правда...

 - Постойте! Не правда ли, что одному только фанфарону, не понимающему, что
 такое истинная храбрость, позволительно насмехаться над тем, кто отказывается
 от дуэли за несколько часов до сражения?

 - Конечно, конечно... я согласен... Боже мой! что это?..

 - Ничего, это рикошетное ядро. Согласитесь, что тот, кто боится умереть в
 деле против неприятеля, ищет случая быть раненным на дуэли для того, чтоб
 пролежать спокойно в обозе во время сражения...

Вдруг шагах в пяти от них раздался пронзительный свист; что-то запрыгало по
пенькам и кочкам и обрызгало грязью обоих офицеров.

 - Это что такое? - вскричал с ужасом Блесткин.

 - Ничего, это картечь. Согласитесь, что Зарецкой должен был отвечать одним
 презрением на ваш вызов, что ему вовсе не нужно...

 - Ах, боже мой! я ранен! - вскричал Блесткин.

 - Ничего. Вам оцарапало только щеку и оторвало половину уха. Согласитесь, что
 Зарецкому вовсе не нужно было доказывать над вами свою храбрость, что он...

 - Ради бога, Рославлев!.. Я на все согласен...

 - Вот, кажется, идет Зарядьев? Ну, теперь вы можете ехать, только
 постарайтесь встречаться со мною как можно реже. Я вам скажу откровенно: вы
 мне гадки. Прощайте!

Рославлев выпустил из рук поводья; Блесткин пришпорил свою лошадь и помчался,
как из лука стрела, к нашим резервам.

 - Эге! - сказал Зарядьев, подойдя к Рославлеву, - кто это дал отсюда такого
 стречка? Посмотри-ка, словно птица летит.

 - Это Блесткин.

 - Нет, шутишь? И он здесь был вместе с тобою? Да разве его на аркане сюда
 притащили?

 - Разумеется, поневоле. Я расскажу тебе об этом на просторе, а теперь
 изволь-ка убираться отсюда с своими стрелками.

 - Да, нечего сказать, пора! Нас порядком поубавилось. Эй! барабанщик, сбор!

 - Много убито офицеров?

 - Да не осталось и половины.

 - А что этот молодой прапорщик?.. Как бишь его зовут?.. Такой милый,
 скромный...

 - Сицкой?

 - Да.

 - Вот здесь в кустах, лежит рядышком с своим братом.

 - Убит? Как жаль!

 - Ну, братец, как-то бог и остальных вынесет. Ведь как мы начнем
 ретироваться, так французы нам кланяться не станут; посмотри, какие будут
 проводы.

 - Не беспокойся! Зарецкой с своим эскадроном сделает диверсию и станет
 прикрывать ваше отступление... Вон видишь? Он заезжает во фланг французским
 стрелкам.

 - Вижу. А видишь ли ты - немного полевее?..

 - Что это? Никак, неприятельская конница?

 - Да кажется, что так. Нет, братец! Зарецкому будет не до меня. Делать
 нечего, пришлось одному отгрызаться. Рассыпанные меж кустов и по полю стрелки
 стали сбираться вокруг барабанщика, и Зарядьев, несмотря на сильный
 неприятельский огонь, командуя как на ученье, свернул человек четыреста
 оставшихся солдат в небольшую колонну.

 - Смотрите, - сказал он, - слушать команду, равняться, идти в ногу, а пуще
 всего не прибавлять шагу. Тихим шагом - марш! Рославлев, который ехал в
 голове ретирующейся колонны, не спускал глаз с эскадрона Зарецкого.

 - Ну, Зарядьев! - сказал он, - помоги бог нашему приятелю! Смотри, смотри!
 Вон несутся на него французские латники. Боже мой! да их, кажется, эскадрона
 два или три!

 - Не бойся, братец! Бой будет равный. Видишь, один эскадрон принимает
 направо, прямехонько на нас. Милости просим, господа! мы вас попотчеваем!
 Смотри, ребята! без приказа не стрелять, задним шеренгам передавать передней
 заряженные ружья; не торопиться и слушать команды. Господа офицеры! прошу
 быть внимательными. По первому взводу строй каре!

В одну минуту из небольшой густой колонны составилось порядочное каре, которое
продолжало медленно подвигаться вперед. Меж тем неприятельская конница, как
громовая туча, приближалась к отступающим. Не доехав шагов полутораста до
каре, она остановилась, раздалась громкая команда французских офицеров, и весь
эскадрон латников, подобно бурному потоку, ринулся на небольшую толпу
бесстрашных русских воинов.

 - Погодите, голубчики! - сказал Зарядьев, - мы вас шарахнем! Каре, стой!
 Вполоборота налево... первый плутонг - клац-пли!

Густое облако дыма скрыло на минуту неприятельскую кавалерию; но, по-видимому,
этот первый залп не очень ее расстроил, и когда дым рассеялся, то французские
латники были уже недалее пятидесяти шагов от каре.

 - Третий плутонг, - скомандовал Зарядьев, - клац-пли! Пятой плутонг -
 клац-пли! Я думаю, - продолжал он, - этого будет с них довольно.

В самом деле, когда можно стало различать сквозь дым окружные предметы,
Рославлев увидел, что неприятельской эскадрон, совершенно расстроенный, принял
направо, оставив на одном месте более пятидeсяти убитыx лoшaдeй и coлдaт.

 - Ну, это дело кончено! - сказал Зарядьев. - Теперь вперед. Во фрунт - марш!

 - Ай да молодец! - вскричал Рославлев. - Славно отделался!

 - Отделался, да не совсем, - перервал капитан с приметным неудовольствием. -
 Посмотри-ка! кто это заезжает к нам в тыл?

 - Еще конница?

 - То-то и дело, что нет - провал бы ее взял, проклятую! Так и есть! конная
 артиллерия. Слушайте, ребята! если кто хоть на волос высунется вперед - боже
 сохрани! Тихим шагом!.. Господа офицеры! идти в ногу!.. Левой, правой!.. раз,
 два!..

Три ядра, одно за другим, прогудели над головами солдат; четвертое попало в
самую средину каре.

 - Не прибавляй шагу! - закричал Зарядьев. - Примкни! Передний фас,
 равняйся!.. В ногу!.. Заболтали!.. Вот я вас... Стой!

Каре остановилось; еще несколько ядер выхватило человек пять из заднего
фрунта, который приметным образом начал колебаться.

 - Не шевелиться! - закричал громовым голосом Зарядьев, - а не то два часа
 продержу под ядрами. Унтер-офицеры, на линию! Вперед - равняйся! Стой!..
 Тихим штагом - марш!

 - Послушай, Зарядьев! - сказал вполголоса Рославлев, - ты, конечно, хочешь
 показать свою неустрашимость: это хорошо; но заставлять идти в ногу,
 выравнивать фрунт, делать почти ученье под выстрелами неприятельской
 батареи!.. Я не назову это фанфаронством, потому что ты не фанфарон; но, воля
 твоя, это такой бесчеловечной педантизм...

 - Эх, братец! убирайся к черту с своими французскими словами! Я знаю, что
 делаю. То-то, любезный, ты еще молоденек! Когда солдат думает о том, чтоб
 идти в ногу да равняться, так не думает о неприятельских ядрах.

 - Положим, что так; но для чего вести их тихим шагом?

 - А ты бы, чай, повел скорым? Нет, душенька! от скорого шагу до беготни
 недалеко; а как побегут да нагрянет конница, так тогда уже поздно будет
 командовать. Однако ж взгляни-ка налево: кажется, наш приятель Зарецкой
 делает то же, что мы.

В самом деле, Зарецкой, атакованный двумя эскадронами латников, после жаркой
схватки скомандовал уже: "По три налево кругом - заезжай!" - как дивизион
русских улан подоспел к нему на помощь. В несколько минут неприятельская
кавалерия была опрокинута; но в то же самое время Рославлев увидел, что один
русской офицер, убитый или раненый, упал с лошади.

 - Боже мой! - вскричал он, - это, кажется, Зарецкой? Так точно, это его серая
 лошадь!..

 - И, братец! - перервал Зарядьев, - мало ли серых лошадей... Да постой, куда
 ты? Но Рославлев, не слушая его слов, приударил нагайкою свою лошадь и
 полетела ту сторону, где происходило кавалерийское дело.

Когда Рославлев стал приближаться к нашей коннице, то неприятельская,
подкрепленная свежими войсками, построилась снова в боевой порядок, и между
обеих кавалерийских колонн начали разъезжать и показывать свое удальство
фланкеры обеих сторон. Один французский конной егерь, сшибя с лошади сабельным
ударом русского гусара, подскакал шагов на десять к Рославлеву и выстрелил по
нем из пистолета. Сгоряча Рославлев едва почувствовал, что ему как будто бы
обожгло левую руку; он подъехал к гусарам, и первый офицер, его встретивший,
был Зарецкой.

 - Слава богу! - вскричал Рославлев, - ты жив! А мне показалось издали...

 - Да, Владимир! я жив и даже не ранен; но поручика моего французы отправили
 на тот свет. Жаль! славный был малой. Да постой-ка: что у тебя рука? Ты
 ранен.

 - Ранен? неужели?

 - Да, и, кажется, не на шутку; надобно скорей перевязать твою руку.

 - Сейчас прискакал с приказом адъютант, - -сказал уланской ротмистр, подъехав
 к гусарам. - Haм велено отретироваться за передовую нашу линию.

 - Эй, Трощенко! - закричал Зарецкой, - труби аппель! (сбор! (от фр. appel.))
 Да, кажется, и французы устали уж драться, - продолжал он, посматривая
 вперед, - их цепь начинает очень редеть, и канонада почти совсем утихла.

 - На нашем фланге утихла, - прибавил улан, - а слышите ли, на левом какая еще
 идет жарня?

Гусарской эскадрон примкнул к уланам, переправился, не будучи преследуем
неприятелем, через речку в то самое время, как Зарядьев, потеряв еще несколько
солдат, присоединился благополучно к своей колонне. Зарецкой, сдав на
несколько времени команду старшему по себе, проводил Рославлева до обоза,
расположенного в полуверсте от наших резервов. На каждом шагу встречались им
раненые; все лекаря были заняты. Прождав около четверти часа подле огонька,
разложенного между фур, Зарецкой вскричал наконец с нетерпением:

 - Да что ж это до сих пор не отыщут нашего полкового лекаря? Я боюсь, не
 раздроблена ли у тебя кость!

 - А вот увидим-с, - сказал, подходя к ним, человек небольшого роста, с
 широким красным лицом и прищуренными глазами. - Позвольте-c!

 - Насилу пришел! - сказал Зарецкой. - Мы с полчаса тебя дожидаемся.

 - Сейчас, сударь, сейчас! Что, батюшка, Владимир Сергеевич, и вас зацепило?
 Эге-ге!.. подле самого локтя!.. Постойте-ка... Ого-го!.. Навылет! Ну,
 изрядно-с! Да не извольте скидать сюртука; мы лучше распорем рукав. Эй,
 Швалев! - продолжал он, обращаясь к полковому фельдшеру, который стоял позади
 его с перевязками, - разрежь рукав, а я меж тем приготовлю инструменты.

 - А что? - спросил Зарецкой, - разве ты думаешь, что надобно будет?..

 - Не могу доложить-с, - отвечал лекарь, перебирая свой хирургический
 портфель, - а вряд ли дело обойдется без ампутации! Да не беспокойтесь, я
 взял новые инструменты: это минутное дело.

 - Помилуй, братец! - вскричал Зарецкой, - что у тебя за страсть резать руки?
 Будет в тебя: я думаю, сегодня ты их с полдюжины отрезал.

 - С полдюжины?.. Нет, сударь! прошу не прогневатьcя, - возразил с гордостию
 обиженный хирург, - поболее будет полдюжины! Швалев! сколько мы сегодня
 отпилили рук?

 - Одиннадцать, ваше благородие!

 - Врешь, дурак! Двенадцать рук и три ноги; всего пятнадцать операций в один
 день. Нечего сказать, славная практика-с! Ну, Владимир Сергеевич, позвольте
 теперь. Да не бойтесь, я хочу только зондировать вашу рану.

После минутного молчания, в продолжение которого Зарецкой не спускал глаз с
своего друга, лекарь объявил, что, по-видимому, пуля не сделала никакого
важного повреждения.

 - Ну, Владимир Сергеевич, - прибавил он, - поздравляю вас! Кажется, вы
 останетесь с рукою, а если б на волосок пониже, то пришлось бы пилить...
 Впрочем, это было бы короче - минутное дело; да оно же и вернее.

 - Спасибо, Иван Иванович! - сказал, улыбаясь, Рославлев. - Так и быть, я уж
 рискну остаться с рукою.

 - Как угодно-с. Только я советую вам отсюда уехать. Во всяком случае, рана
 ваша требует частой перевязки, а мы двух дней не постоим на одном месте, так
 трудненько будет-с наблюсти аккуратность.

 - В самом деле, - сказал Зарецкой, - ступай лечиться к своей невесте. Видишь
 ли, мое предсказание сбылось: ты явишься к ней с Георгиевским крестом и с
 подвязанной рукою. Куда ты счастлив, разбойник! Ну, что за прибыль, если меня
 ранят? К кому явлюсь с распоранным рукавом? Перед кем стану интересничать?
 Перед кузинами и почтенной моей т