ртрет Бухера, сплошь испещренный самыми гнусными ругательствами.
   Бухер осторожно притворил дверь и пошел дальше по  коридору.  Он  был
абсолютно уверен, где ему искать юношу. Он брел туда, куда  не  проникал
ни единый солнечный луч, он направлялся в часовенку, надеясь только, что
ему достанет мужества переступить ее порог. Сначала  Бухер  решил  было,
что и собака осталась прежней, однако тут же  понял  свою  ошибку.  Этот
рычащий, ощерившийся в злобном рычании пес был явно и моложе, и  крупнее
прежнего - размером с молодого оленя.
   Услышав из-за двери знакомое, монотонное бормотанье, Бухер едва успел
отпрянуть. Молясь, юноша  восстанавливал  силы.  И  тут  Бухер  со  всей
очевидностью понял: он никогда не сможет войти  внутрь  часовни.  Старик
повернулся и торопливо  заковылял  прочь,  проклиная  себя  за  дурацкое
тщеславие. И он еще надеялся, что способен одолеть Зло! Да, его оптимизм
оказался преждевременным.
   Оставалось одно. Он попробует найти кинжалы. Нет, конечно, он уже  не
в состоянии пустить их в ход,  однако  необходимо  сохранить  стилеты  и
передать тому, кто помоложе. Чтобы тот довершил начатое.
   Бухер с трудом передвигал ноги. Он вышел на  лужайку  перед  домом  и
направился  вверх  по  склону.  Обратно  к  церквушке.  Замерзшая  трава
хрустела  у  него  под  подошвами.  Старик  внезапно  почувствовал  себя
пилигримом, отправившимся в свое последнее странствие.
   Издалека он заметил распятие. Оно по-прежнему стояло, прислоненное  к
церковной стене, однако что-то в нем изменилось. Старик сначала никак не
мог разобрать, что именно. Подойдя поближе, он, наконец,  понял,  в  чем
дело Ноги деревянной статуи Христа обгорели.
   Бухер с трудом опустился на колени. Глянув на лик Спасителя, он начал
еле слышно бормотать слова молитвы. И тут старик разглядел  кинжалы,  по
рукоятку вонзенные в спину Христа. Кинжалы располагались в виде  креста.
Так позабавиться могло только одно существо на всей планете. Ибо  только
оно ведало, в какой последовательности надо  наносить  удары.  Иначе  от
стилетов не было никакого толку.
   Бухер коснулся каждого из них. Как и венок на голове Христа, рукоятки
проржавели, но это не имело  значения.  Главное,  он  нашел  их.  Старик
потянул на себя один из  кинжалов.  Тот  не  поддавался.  Бухер  потянул
сильнее. Похоже,  металл  застрял  намертво.  Старик  попытался  прижать
рукоятку к бесчувственной ладони и выдернуть стилет  обеими  руками,  но
затея не удалась. От усилий iio градом струился с его лба.
   Он слишком слаб. Ему не справиться в одиночку.
   Дыхание со свистом вырывалось из старческой груди.  Бухер  ступил  на
порог церкви. Может быть, Он подскажет выход.  Приблизившись  к  алтарю,
старик заметил Библию. Книга была раскрыта,  страницы  измазаны  кровью.
Бухер прочел отмеченный кровью  отрывок  из  Второго  послания  апостола
Петра:
   "Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что  у  Господа
один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день".
   Ничего не  понимая,  Бухер  в  замешательстве  заморгал.  Он  постоял
несколько минут, раздумывая, что  могут  означать  эти  слова.  И  вдруг
вспомнил пророчество о дьяволе, низвергнутом в  бездну  на  тысячу  лет.
Тысяча лет. Как один день.
   Внезапно  старик  почувствовал  пронзительную  боль  в  сердце.   Она
мгновенно прострелила  и  неподвижную  левую  руку.  Из  горла  вырвался
отчаянный  и  хриплый  вопль.  Все  тщетно!  Это   оказалось   фальшивое
пророчество. Время не  имело  значения.  И  мир  на  земле  не  наступит
никогда.
   Поникнув головой, Бухер побрел прочь из церкви. Он не сумел  вытащить
кинжалы. Надо хотя бы попытаться спрятать их вместе с распятием.
   Обхватив деревянную фигуру, старик волоком затащил ее в  церковь.  Он
прекрасно отдавал себе отчет, что Дэмьен ни при каких обстоятельствах не
посмеет ступить на священную землю. Конечно,  он  может  прислать  своих
приспешников, этих грязных шакалов, но сам не посмеет.
   Какое-то время  Бухер  внимательно  разглядывал  единственную,  чудом
сохранившуюся балку купола, перекинутую с одной полуразрушенной стены на
другую. Балка протянулась на высоте футов двадцати.
   Бухер знал, где спрятана и лестница, и крепкая веревка. Он молил Бога
лишь об одном: чтобы ему хватило сил осуществить задуманное...
   Часом позже все было  кончено.  Спаситель  взирал  теперь  на  Бухера
сверху, где тот привязал распятие к балке. Бухер вдруг улыбнулся.
   - Воскресение, - еле слышно обронил он и поплелся к выходу.
   Проходя мимо особняка, Бухер застыл на  месте.  Из  окна,  не  мигая,
уставился на него Дэмьен-младший.  Мгновение  они  буравили  друг  друга
взглядами, затем старик отвернулся и побрел к  воротам,  не  оглядываясь
больше. Ибо он понимал: сейчас Дэмьен не причинит  ему  никакого  вреда,
потому что в этом не было смысла. Ведь Дэмьен наперед знал  все,  о  чем
помышлял Бухер.
   Возвратившись в свою убогую обитель, Бухер упал  на  колени  и  долго
молился. Поднявшись, он сморщился от острой боли, пронзившей его слабые,
немощные ноги, и достал с полки  крошечный  диктофон.  Плеснул  в  бокал
виски и, присев на кровать, заговорил в микрофон.
   "Простите, святой отец, - запинаясь, начал  Бухер,  -  что  мою  речь
трудно разобрать. Это последствия удара, случившегося со мной. Я  умоляю
дослушать меня и понять".
   Бухер смотал пленку назад  и  удовлетворенно  кивнул.  Слова  звучали
достаточно отчетливо. Значит, послание дойдет до священника.
   "Моя фамилия Бухер. Поль Бухер, - продолжал старик. -  Мы  никогда  с
Вами не встречались, но я хорошо осведомлен о силе  вашей  веры  и  молю
Бога, чтобы вы еще оставались на нашей стороне.  Но  если  это  не  так,
тогда я передам эту исповедь вашему преемнику в надежде, что  он  примет
ее. Я знаю, все это звучит слишком странно, но на свете нет никого, кому
я бы мог  довериться..."  Замолчав,  Бухер  протянул  руку  за  Библией.
Положив книгу на колени, он возобновил свою исповедь.
   "Простите,  святой  отец,  мой  великий  грех,  всю  мою   чудовищную
жизнь..." Старик безостановочно говорил два часа. Потом достал кассету и
сунул ее в плотный бумажный пакет,  набросав  на  нем  адрес:  "Отцу  де
Карло, монастырь Св. Бенедикта, Субиако,  Италия".  Накинув  пальто,  он
отправился на почту. Бухер знал, что  священник  получит  пакет  слишком
поздно, но ведь у него еще оставалась надежда и на посмертное  отпущение
грехов.  Отправив  пленку,  Бухер  почувствовал  вдруг  облегчение.   Он
исповедался, и это главное. Все остальное в руках Бога.
   Внезапно налетел сильнейший порыв  ветра.  Бухер  находился  всего  в
нескольких ярдах от дома, однако преодолеть это смехотворное  расстояние
оказалось делом нелегким: шквал сбивал с ног.  "Антихрист  имеет  власть
над умами и душами людей", - как заклинание повторял  старик,  а  ветер,
подхватывая эти слова, уносил их прочь.

***

   Дверь в каморку не подавалась. Бухер дергал и  дергал  за  ручку,  но
ураган плотно прижимал дверь к косяку. Старик знал, что стоит ему сейчас
обернуться,  как  перед  его  взором  мгновенно  возникнет  какое-нибудь
дьявольское  видение.  Со  всех  сторон  Бухера  атаковали   силы   Ада,
уничтожившие уже стольких людей. Юнец  забавлялся,  играя  с  Бухером  в
кошки-мышки и наслаждаясь своей чудовищной затеей.
   Наконец,  старик  ворвался  в  комнатенку,   и   дверь   с   грохотом
захлопнулась за ним. Бухер поплелся к  кровати.  Он  сгреб  лежавшие  на
столе таблетки и пододвинул к себе бутылку коньяку. Пора. Слишком уж  он
задержался на этом свете. Удивительно и то, что плоть его оказалась куда
крепче, чем дух.
   Здесь же, на столе, лежала ручка с бумагой, а также стояла старенькая
чернильница. Бухер обмакнул перо в чернильницу и начал  писать.  Подводя
черту под своей жизнью, он набросал одно-единственное предложение:
   "И  что  человеку  с  того,  что,  овладев  всем  миром,  он  потерял
собственную душу". Выронив самописку,  Бухер  дотронулся  до  крошечного
бугорка на пальце правой руки. Знак не исчез. Глубоко  вздохнув,  старик
потянулся за коньяком.
   "Аминь", - только и вымолвил он, пригубив бокал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 3

   Сообщение о смерти Поля Бухера заняло первую полосу "Нью-Йорк Тайме",
а  на  развороте  газета  поместила  подробнейший  некролог.  Его  автор
оголтело и беспощадно клеймил Бухера, называя того безжалостным дельцом,
который без зазрения совести шел буквально по головам, лишь  бы  достичь
вершины социальной лестницы.
   Автор,  однако,  признавал  -  хоть  и  со  скрипом,  -  что   именно
проницательность  Бухера  превратила  "Торн  Корпорейшн"  в   крупнейший
промышленный гигант. Благодаря настойчивости  Бухера  компания  занялась
производством  сои  и  сельскохозяйственных  удобрений.  Ибо  тот  сумел
вовремя   сориентироваться,   предвидя,   что   лидерство   в    пищевой
промышленности обеспечит не только огромные  финансовые  прибыли,  но  и
определенный политический капитал.
   Все знали, что Бухер частенько повторял: "Мы ставим на голод".
   В некрологе язвительно прошлись и по тому факту, что Бухер, как и все
Торны, никогда не давал интервью. Так что о его личной жизни известно не
слишком-то много.
   С особым удовольствием муссировались слухи о  самой  кончине  Бухера,
почившего в полной нищете, в грязной богадельне. И это всего год  спустя
после ухода из богатейшей компании западного  мира.  Автор  не  преминул
подчеркнуть, что смерть  Бухера  странным  образом  совпала  с  недавним
сообщением  о  вступлении  семнадцатилетнего  Дэмьена  Торна-младшего  в
должность президента "Торн Корпорейшн".
   Именно эта последняя фраза запечатлелась в голове  у  Джека  Мейсона.
Пробежав глазами некролог, он отложил газету в сторону.  Мейсон  жил  на
тридцатом этаже одного  из  небоскребов,  построенного  в  самом  сердце
Манхэттена. Подобная роскошь обходилась ему ежемесячно  в  десять  тысяч
долларов. За эту кругленькую сумму Мейсон приобрел редчайшую возможность
лицезреть  из  окна  своих  умопомрачительных  апартаментов  никогда  не
рассеивающийся туман. Вообще-то при продаже сей грандиозной  квартиры  к
ее несомненным достоинствам относили в первую очередь вид на реку вплоть
до самого Лонг-Айленда, Война спутала все карты,  и  Мейсон  то  и  дело
поминал недобрым словом тех военных воротил,  по  вине  которых  планета
день за днем превращалась в пустыню.
   Мейсон снова развернул газету и  уткнулся  в  некролог,  отмечая  про
себя, что публикация задела его за живое. Кроме  того,  некролог  словно
подстегивал его - Мейсона - к работе над очередной книгой.
   Засунув газету  под  мышку,  Мейсон  прошел  в  кабинет,  одна  стена
которого  была  сплошь  увешана  обложками  его  пятнадцати   книг.   На
противоположной стене не было ничего, кроме  большого  пробкового  щита.
Мейсон вырезал  некролог,  прицепил  его  к  щиту  и  отступил  на  шаг,
размышляя о том, что вскоре вся стена покроется газетными вырезками.  Он
собирался нацеплять их сюда по мере того, как будет вызревать идея книги
о семействе Торнов. Хлопнув в ладоши, Мейсон набрал номер телефона.
   Тремя часами позже он сидел со своим литературным агентом в маленьком
баре на Лоу-Истсайд. Здесь его не узнала бы ни одна живая  душа.  Мейсон
хотел с глазу на глаз  переговорить  с  Гарри.  Без  лишних  свидетелей.
Однако Гарри почему-то не прельстила идея написания подобной книги.
   - По-моему, ты рехнулся, - без обиняков заявил он.
   - Что-то в этом роде я и ожидал от тебя услышать.
   - Что я еще могу сказать? Никто, никто, понимаешь, не  приближался  к
Торнам и на  пушечный  выстрел.  -  Голос  Гарри  прямо-таки  звенел  от
возбуждения. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что затея эта крайне
нелепа и не осуществима ни при каких обстоятельствах. Гарри  до  глубины
души поражался Мейсону.
   - Послушай, Джек, - с трудом взяв в  себя  в  руки,  обратился  он  к
Мейсону. - Ты же можешь не знать, что в прессу просачивается иногда  тот
или иной затейливый слушок о мафии, об английской королевской  семье,  о
Ватикане в конце концов. Но только не о Торнах!  Ведь  из  этой  семейки
никогда не удавалось ничего выудить. Никогда! - с жаром воскликнул он.
   - Поэтому я  и  намерен  заняться  Торнами,  -  как  можно  спокойнее
констатировал Мейсон.
   Гарри пристально воззрился на своего  клиента.  Пожалуй,  на  Мейсона
можно поставить. Это был очень неординарный человек, хорошо известный  в
Штатах. Ростом Мейсон был шести футов и трех дюймов,  да  и  весил  пару
сотен фунтов. Достигнув зенита славы, он в  свои  пятьдесят  лет  вполне
преуспевал. Склонные к  клише  журналисты  сравнили  однажды  Мейсона  с
Хемингуэем, но даже  заядлые  критики  не  могли  отрицать,  что  Мейсон
действительно самый замечательный из современных писателей Америки.
   Гарри налил себе минеральной воды. Пока еще  он  надеялся  разубедить
Мейсона.
   - Джек,  у  тебя  две  Пулитцеровские  премии,  -  умоляющим  голосом
прогундел Гарри.
   - Точно... И вдобавок две бывшие жены с кучей неоплаченных счетов.  -
Ну, так накатай еще один толстенный роман. Мейсон  протестующе  взметнул
свои огромные ручищи - Ты только послушай, Гарри, - не  повышая  голоса,
возразил он. - Я тебе  в  сотый  раз  повторяю:  сегодня  утром  я  стал
обладателем целой кипы  газетных  вырезок  о  Торнах.  У  меня  не  было
времени, чтобы просмотреть их внимательно, но одна штука сразу бросается
в глаза. Каждый, кто пытался приблизиться к этой династии...
   - Знаю, знаю, - нетерпеливо перебил его Гарри. - Ты мне уже  все  уши
прожужжал. Все эти люди плохо кончили.
   - Вот именно, - выразительно подчеркнул Мейсон,  подняв  указательный
палец и тыча им в лоб своему литературному агенту. - Вот именно,  Гарри.
Взять, к примеру, предпоследнего посла в Великобритании Филипа Бреннана.
Куда он промчался в ту страшную, роковую ночь?
   - Откуда мне знать?
   - В Пирфорд. Загородное поместье Торнов в  Англии  А  зачем  он  туда
поехал? Какое он имел отношение k Торнам?
   - А кто его знает?
   -  Правильно,  никто.  Так  вот,  десять  дней  спустя  его   находят
заколотым. В горле кинжал, а на теле  -  многочисленные  следы  собачьих
зубов. Во время кремации жена покойного бросается  на  гроб,  уже  почти
целиком исчезнувший в печи, и получает ожоги второй степени.
   - И что с того?
   - Что?! - изумился Мейсон. - Да  это  уже  сам  по  себе  потрясающий
сюжетец.
   - Ну так и отдай его журналистам! - фыркнул Гарри.
   - К черту журналистов! Я сам намерен разобраться с этими Торнами.
   - Ты не опубликуешь ни строчки...
   Гарри запнулся, не договорив. Похоже, на этот раз  он  хватил  лишку.
Однако  предательские  слова  уже  сорвались  с  губ,  и  Гарри   вполне
обоснованно заключил, что Мейсон его сейчас пристукнет. Но,  к  счастью,
именитый писатель уже достаточно поднабрался и пребывал в том состоянии,
когда на подобные мелочи уже  не  обращают  внимания.  Пробираясь  между
столиками к выходу, Мейсон  от  избытка  переполнявшего  его  энтузиазма
опрокинул по дороге пару стульев. Но иначе он не был бы Джеком Мейсоном.
   Гарри наблюдал за этим здоровяком, внутренне подтрунивая над ним. Ибо
ни на йоту не сомневался, что через месяц-другой Мейсон одумается.
   В эту ночь Джек Мейсон не  сомкнул  глаз.  Чем  глубже  вникал  он  в
пожелтевшие газетные вырезки, тем сильнее убеждался,  что  наткнулся  на
сюжет века. Трагедия семейства Кеннеди, похоже, и в подметки не годилась
той веренице ужасных  смертей,  что  сопровождали  людей,  волей  случая
оказавшихся втянутыми в дела могущественной династии.
   Да,  кажется,  в  этой  таинственно-трагической  цепи   не   очень-то
сходились концы с концами вплоть до появления невесть откуда  взявшегося
Дэмьена Торна-младшего. Как пить  дать,  подставная  фигура  или  просто
наглый самозванец. Но как это доказать?

***

   Известие о смерти Бухера не достигло монастыря  в  Субиако.  Газет  в
этой древней обители не читали, да и телевизор  не  смотрели.  Монастырь
находился в шестидесяти милях от Рима, и жизнь в  его  стенах  протекала
точно так же, как и восемьсот лет назад, со времени его основания в 12-м
веке.
   В  то  утро  молодой  монах  по  имени  Фрэнсис  стоял  над   могилой
священника. Надпись на скромном каменном надгробии гласила:

   Антонио де Карло
   1920 - 2000

   Облаченный в коричневую сутану и сандалии, молодой  человек,  склонив
голову, застыл возле могилы. Он бормотал молитву и благодарил Всевышнего
за то, что де Карло почил с миром. Святой отец так и не узнал, что битва
проиграна.
   Де Карло скончался на следующий день после начала Армагеддона. В  тот
раз в монастыре разрешили даже включить  радио.  Фрэнсис  вспомнил,  как
облегченная улыбка внезапно тронула губы старого  монаха.  И  он  сказал
тогда, что после Армагеддона на земле  наступит  долгий,  благословенный
мир.
   Всю свою жизнь священник боролся с силами Зла, и  вот  однажды  вдруг
решил, будто одолел их. А когда выяснилось, что он  проиграл,  священник
едва не умер от отчаяния. Второй раз де Карло не  пережил  бы  подобного
известия, и Господь  в  милости  своей  пожалел  его.  Старик  отошел  с
улыбкой, без боли. Он принял смерть, как освобождение. И Фрэнсис  каждый
день возносил Богу благодарственную молитву.
   Вернувшись в келью,  Фрэнсис  захлопнул  чемодан  со  своим  нехитрым
скарбом, который он намеревался прихватить в Лондон. Рядом  с  чемоданом
лежали кассеты. Казалось, они напоминали о времени,  в  котором  Фрэнсис
жил, но которому не принадлежал душой.
   Монаху потребовалось два дня,  чтобы  добраться  до  города  и  взять
напрокат магнитофон. Выслушав до конца печальную исповедь  Поля  Бухера,
Фрэнсис разрыдался, Значит, кошмар не кончился. Надо снова пройти  через
все испытания, и Бухер подсказывал, что необходимо сделать.
   Фрэнсис уже однажды наведывался в Лондон. Тогда  он  выполнял  миссию
отца де Карло. Фрэнсис считал, что справился с ней. А оказалось, что  не
больно-то он в этом деле преуспел.
   Сейчас, в ожидании автобуса до Рима,  Фрэнсис  то  и  дело  спрашивал
себя, хватит ли ему мужества и смелости на  вторую  попытку.  Теперь  на
поддержку не приходилось рассчитывать, потому что отец де Карло умер.  И
Фрэнсис, надеялся только на силу  своей  веры  в  Иисуса.  Однако  этого
должно было хватить. Но почему же тогда он так боится?
   В римском аэропорту Фрэнсис терпеливо поджидал  своей  очереди  возле
регистрационной стойки. Рядом стоял газетный киоск, и передовицы  многих
газет  пестрели  фотографиями  Поля  Бухера.  Но  Фрэнсиса   газеты   не
интересовали. Спустя полчаса он усаживался в  кресло  самолета.  Фрэнсис
спешил в Лондон. На могилу к человеку, похороненному три дня назад...

Глава 4

   Ослепительные вспышки фотокамер то  и  дело  выхватывали  из  сумрака
ворота, к которым один за другим подкатывали лимузины. Репортеры тут  же
устремлялись  к  автомобилям  и,  облепив  их,  пытались  заглянуть   за
тонированные  стекла.  Град  вопросов  сыпался  на  пассажиров,   однако
журналистская ретивость ни к  чему  не  привела,  ибо  выудить  из  этих
"забронированных" господ хоть словечко так и не удалось.
   Вереница машин исчезла за воротами. И те вскоре захлопнулись.
   Зачем члены правления "Торн  Корпорейшн"  слетаются  в  гнездышко?  -
ломали головы журналисты. Репортерам оставалось только строить догадки.

***

   Провожая собравшихся в гостиную, старый дворецкий пыхтел как паровоз.
В очаге круглый год трещали поленья,  отбрасывая  кровавые  отблески  на
портрет Дэмьена Торна, висевший прямо над камином.
   Вильям Джеффрис застыл перед портретом, уперевшись в  лицо  человека,
которого в былые времена считал своим идолом. Однако, поклоняясь кумиру,
Джеффрис испытывал необъяснимый ужас, смешанный со странной ревностью  и
завистью: Дэмьен Торн был на редкость привлекательным мужчиной: высокий,
красивый и обаятельный. А он - Джеффрис - ч