м, о чем при  первой
же  возможности  сообщала  каждому   встречному.   Мимолетное   знакомство
скреплялось в довершение всего  крепким  рукопожатием  и  профессиональной
улыбкой. Неизгладимое впечатление  на  собеседника  производила  и  манера
Джоан одеваться. Ее костюм от лондонского портного, сшитый,  вероятно,  по
сногсшибательной цене,  напоминал  о  временах  Хемингуэя.  Бижутерию  она
предпочитала огромных размеров, кроме нее на шее у Джоан всегда  болталась
пара фотоаппаратов "Никон". Она беспрерывно  курила  и  ни  на  минуту  не
закрывала рта.
     Нельзя сказать, что в Эйкру журналистку привела  ее  профессиональная
неуемность. Нет. Джоан находилась в этом  городе  потому,  что  здесь  был
Майкл Морган. Он являлся сейчас для Джоан средоточием всей ее жизни. Хотя,
если честно признаться, все, чем жила  и  дышала  эта  молодая  прелестная
женщина, было Майклу глубоко безразлично.
     Джоан, только  что  прилетевшая  из  Лондона,  уже  встречала  где-то
заголовок газеты, которую Бугенгаген  сейчас  так  упорно  совал  Моргану:
"Похороны американского посла и его жены". Майкл тоже не впервые видел эту
газетную строку, заголовок совершенно не привлекал его внимания.
     - Да, - произнес он с хорошо сыгранной, вежливой  заинтересованностью
в голосе, свойственной  только  представителям  высшего  света  Англии,  -
весьма любопытно.
     Бугенгаген, ни на йоту не задетый этим тоном, показал Майклу еще одну
газету - на этот раз американскую - с заголовком: "Президент  и  его  жена
успокаивают осиротевшего сына посла".
     Бугенгаген ткнул толстым пальцем в фотографию шестилетнего мальчика с
черной повязкой на рукаве.  Лицо  мальчика  было  прекрасно  и  лучезарно,
подобно ликам херувимов с полотен эпохи Возрождения или фресок на полотнах
высоких церковных куполов.
     - Вы его узнаете? - спросил Бугенгаген.
     Морган снова взглянул на фотографию, на этот раз более пристально.
     - Нет, - твердо заявил он.
     На  Бугенгагена  -  единственного  живого   свидетеля   разыгравшейся
трагедии - мало-помалу обрушивалась страшная усталость.
     - Вы что, еще не видели стену Игаэля? - резко вскинулся он.
     - Ее ведь обнаружили только на прошлой неделе, Карл, -  пытался  было
оправдаться Морган, но Бугенгаген тут же перебил его.
     Археолог понимал, что единственным выходом из создавшегося  положения
было бы раз и навсегда объясниться с  Морганом,  как  бы  дико  сейчас  ни
звучали доводы ученого. ВРЕМЕНИ ОСТАВАЛОСЬ В ОБРЕЗ. Бугенгаген снова ткнул
пальцем в фотографию и отчетливо произнес: "На стене Игаэля  я  уже  видел
его лицо! Этот мальчик, этот Дэмьен Торн - Антихрист!"
     Морган приподнял брови в знак протеста.
     - Карл, - начал он, но ученый снова перебил его.
     - Ты должен верить мне!
     Морган  вдруг  перестал   улыбаться.   Напряжение,   сковавшее   лицо
Бугенгагена, по-настоящему встревожило Майкла. Ведь  перед  ним  сидел  не
выживший из ума старик, человек с застывшим  от  волнения  лицом  был  его
учителем; всем, что знал и умел Морган, он был обязан Бугенгагену.
     - Карл, - мягко произнес Майкл, - я ведь не религиозный фанатик. Я  -
археолог.
     Бугенгаген никак не отреагировал на это. "И где бы  вы  ни  УСЛЫШАЛИ,
что он идет..." Дальше Карл не мог вспомнить. Он не спал  несколько  ночей
подряд и чудовищно устал. К тому же память начала подводить ученого.
     Морган покачал головой и обратился к Бугенгагену:
     - А где факты, Карл?
     - Неделю назад, - произнес Бугенгаген, - отец Дэмьена  пытался  убить
мальчика. На алтаре лондонской церкви Всех Святых. Посол стремился вонзить
кинжал в сердце ребенка.
     Джоан в ужасе содрогнулась. Морган, потянувшись  за  своим  стаканом,
еще раз пробежал глазами газетные заголовки.
     -  Похоже,  репортерам  не  все  удалось   пронюхать,   -   продолжал
Бугенгаген. Он глубоко вздохнул,  затем  произнес:  -  Эти  кинжалы  послу
вручил я. Мой друг, отец Джеймс, находился тогда в церкви,  он  видел  все
собственными глазами. Святой отец позвонил мне и рассказал  о  происшедшей
трагедии. Он узнал древние кинжалы и убедил полицейских, чтобы они их  мне
вернули.
     За столиком воцарилось молчание. Морган замер со стаканом  в  руке  и
уставился на своего друга. Джоан также не  сводила  с  Бугенгагена  широко
раскрытых  глаз.  Не  давая   им   опомниться,   ученый   яростно,   почти
скороговоркой, продолжил:
     - Американского посла звали Роберт Торн. Его новорожденный сын  погиб
в  римском  госпитале.  И  Торн,  уступив  мольбам  какого-то  священника,
усыновил другого младенца. На самом деле этот священник оказался Апостолом
Зверя. Торн убедил свою  жену,  что  тайно  усыновленный  им  малыш  -  их
собственный ребенок.  Торны  всем  сердцем  полюбили  ребенка,  он  рос  и
воспитывался в Лондоне, а супруги даже не подозревали, что рожден  мальчик
самкой шакала! Вскоре ребенок начал убирать  со  своей  дороги  всех,  кто
каким-то образом догадывался о его подлинной сути. Вот тогда  Торн  пришел
ко мне за помощью. С первых же слов его рассказа я понял, что  говорит  он
чистую правду, ведь мне давно являлись  знамения,  будто  я  скоро  вообще
останусь в одиночестве: один на один с этим Зверем. Я  отдал  тогда  Торну
семь древних кинжалов - единственное оружие против Дьявола, ими надо  была
пронзить Его тело. К тому времени жена Торна была уже мертва, впрочем, как
и двое других несчастных, узнавших правду! - Бугенгаген покачал головой. -
Полицейские застрелили Торна до того, как он успел вонзить кинжалы в  тело
сына Дьявола. Они решили, что посол сошел  с  ума  после  смерти  жены!  -
Бугенгаген снова замолчал и кивком указал  на  газетную  фотографию.  Все,
чего он хотел от Моргана,  заключалось  в  том,  чтобы  тот  поверил  ему,
осознал страшную опасность и начал наконец действовать. - Ребенок все  еще
жив!
     Последовало долгое молчание, затем Морган спросил:
     - Где он теперь?
     - В Америке. Живет со своим дядей - братом  покойного  Торна.  И  как
написано:  "Там  его  власть  распространится,  он   будет   разрушать   и
процветать, орудием в его руках будут и святые и сильные мира сего".
     - О Майкл, немедленно отправляемся в  Америку!  -  воскликнула  Джоан
Харт, репортер до мозга костей.
     - Да замолчи ты! - оборвал ее  Майкл.  То,  что  сообщил  Бугенгаген,
выходило за рамки сенсационной новости.
     Бугенгаген тем временем наклонился к своей ноге и вытащил из  ботинка
чудесно  сшитый  кожей  мешочек  с  парой  кармашков  и  бог  весть  каким
количеством всяких ремешков и кнопок. Когда археолог положил его на  стол,
что-то внутри мешочка звякнуло.
     -  Ты  должен  передать  это  новым  родителям  мальчика,  -   заявил
Бугенгаген. - Тут кинжалы и письмо, которое им все объяснит.
     Морган никак не мог понять, чего добивается от него Бугенгаген.  Одно
дело - услышать эту фантастическую историю, пусть даже поверить в  нее,  и
совсем другое - принять участие во всей этой заварухе.
     - Извини, Карл, - засомневался Майкл,  покачивая  головой.  -  Ты  же
можешь ожидать от меня просто...
     - Их необходимо предупредить! - резко перебил его Бугенгаген.
     Посетители за соседними столиками стали на них оглядываться. Археолог
перешел на хриплый шепот.
     - Я уже стар и  слишком  болен.  Я  не  могу  сделать  этого  сам.  И
поскольку я - единственный, кто знает правду, я должен... - Очевидно, ужас
от осознания этой мысли настолько сковал Бугенгагена, что он  не  в  силах
был закончить фразу вслух.
     - Должен что? - пытал его Морган.
     Ученый уставился на стакан:
     - ...оставаться в безопасности.
     Морган грустно покачал головой.
     - Мой дорогой друг, у меня ведь определенная репутация.
     Бугенгаген ожесточенно прервал его:
     - Именно поэтому это должен сделать ты! Тебе они поверят!
     Майклу подобное заявление совершенно не  льстило.  Его  по-настоящему
начинало беспокоить лихорадочное  состояние  Бугенгагена.  К  тому  же  он
просто не рассматривал просьбу учителя всерьез.
     - Но, Карл, меня же в определенном смысле сочтут за соучастника...
     Бугенгаген поднялся из-за стола. Лучи заходящего  солнца  пронизывали
белоснежную библейскую  бороду  ученого,  строгость  и  отрешенность  черт
делали его лицо похожим на лик святого.
     - Пошли к стене Игаэля, - скомандовал Бугенгаген.
     Это был приказ, и  Морган  почувствовал,  что  не  смеет  ослушаться.
Сопротивление на сей раз было невозможно.
     - Ну и что дальше? - произнес он, хотя знал, что все уже решено.
     - Пошли, - повторил Бугенгаген и,  повернувшись,  зашагал  в  сторону
своего "джипа".
     - Можно, я пойду с вами? - спросила Джоан, пытаясь пустить в ход свою
самую обольстительную улыбку.
     Морган отрицательно покачал головой.
     - Почему бы тебе не подождать в отеле? Это не займет много времени. -
Он наклонился к Джоан и поцеловал ее. Затем поднялся.
     - Ладно, - улыбнулась женщина, притворно вздыхая. - Но предупреждаю -
долго ждать я не собираюсь.
     Майкл засмеялся и, послав ей на прощание воздушный поцелуй, исчез  за
углом. Это было их последнее свидание. Джоан Харт потребовалась  вечность,
чтобы примириться с этим,  и  еще  целая  уйма  времени  для  того,  чтобы
осознать истинную причину.


     Древний замок Бельвуар,  окруженный  стеной,  расположился  на  самой
границе Сибуланской долины, недалеко от города Эйкры.  Он  стоял  здесь  с
двенадцатого века, с тех самых пор,  когда  крестоносцы  явились  сюда  из
Европы, дабы отвоевать Святую Землю у мусульман.  Они  построили  замок  в
память о Христе. И именно в подземельях замка  Бельвуар  Бугенгаген  нашел
необходимое доказательство - Антихрист обитает среди людей СЕЙЧАС.
     Отдаленный рокот мотора  заставил  длинношерстных  овец,  пасшихся  у
древних стен замка, приподнять головы. Занимался рассвет,  красное  солнце
живым шаром зависло над долиной, разбрасывая вокруг  длинные  разноцветные
тени. Когда "джип" неожиданно вынырнул  из-за  ближайшего  холма  и  начал
спускаться в их сторону, овцы, заметавшись, спешно разбежались;  вразнобой
зазвенели колокольчики, будто призывая непрошеных гостей к молитве.
     "Джип", приблизившись к стене замка, остановился. Из машины выбрались
Бугенгаген и Морган. Раннее утро было прохладным, но это, похоже,  заметил
только Майкл. Бугенгаген судорожно  рылся  в  багажнике,  выискивая  среди
автомобильного  хлама  еще  одну   шахтерскую   каску.   Там,   куда   они
направлялись, им ОБОИМ нужны были каски. Внизу было так темно,  что  света
одной лампы недоставало, а опасность обвала была слишком велика.
     Ни Бугенгаген, ни Морган не заметили в суете одной детали. На  стене,
в самой ее высокой точке, сидел огромный ворон и наблюдал за ними.  В  его
глазах застыла ненависть.
     Мужчины пересекли просторный и сумрачный  банкетный  зал,  окруженный
шестью пятидесятифутовыми колоннами. С  потолка,  головами  вниз,  свисали
спящие летучие мыши. Старик прижал кожаный мешочек к  своей  груди,  будто
боялся хоть на секунду расстаться с ним. Мужчины включили фонари на касках
и начали осторожно спускаться по истершимся ступеням в подземные переходы.
     Совсем недавно здесь уже побывали археологи. Плиты были сложены  там,
где производились самые последние раскопки, кругом было грязно, на  каждом
шагу встречались  ямы.  Все  было  свалено  в  одну  кучу:  и  современное
оборудование, и древние  раскопки  -  все  это  было  накрыто  пластиковой
пленкой и лежало вдоль стены.
     Вдруг Морган увидел нечто, заставившее  его  похолодеть.  Сердце  его
судорожно  забилось,  готовое  выпрыгнуть  из  груди.   Морган   чуть   не
задохнулся, разглядев  на  каменной  стене  гравюру  и  отвратительную,  и
прекрасную одновременно. На ней была изображена  женщина,  восседающая  на
багряном Звере. Семь отвратительных и  уродливых  голов  было  у  Зверя  и
десять ужасных рогов; весь он был  испещрен  словами  на  древних  языках,
таких древних, что не говорили на них, наверное, целую вечность.
     - "Вавилонская блудница", - прочел вслух завороженный Морган.
     Ужасное имя эхом  отозвалось  в  подземелье.  Майкл  отвел  глаза  от
гравюры и  заметил,  что  Бугенгаген,  вскарабкавшись  наверх,  скрылся  в
стенном проеме. Морган невольно вздрогнул и последовал за своим  учителем.
Перспектива остаться в темноте один  на  один  с  "Вавилонской  блудницей"
ужаснула Майкла. И он очутился в следующем зале.
     Она была там. Стена Игаэля.  Свет  от  фонаря  на  каске  Бугенгагена
выхватил из мрака гениальную картину художника, сошедшего в  дальнейшем  с
ума. На них смотрело жуткое, зыбкое и вечно изменчивое лицо Сатаны.
     Самый крупный фрагмент картины вызывал  ужас:  Сатана  в  пору  своей
зрелости. Он был уже  почти  сброшен  в  Хаос.  Дьявол  цеплялся  за  край
пропасти, мускулистые  руки  и  ноги  напряглись  в  последнем  усилии,  а
огромная летучая мышь распростерла-над ним крылья, пытаясь защитить своего
господина. Лицо Сатаны было повернуто в сторону и неясно очерчено.
     На втором фрагменте была изображена голова. Вместо волос  из  скальпа
выползали извивающиеся змеи с острыми языками.  Но  голова  эта  также  не
имела четкого рисунка лица.
     Был здесь еще один портрет, самый незначительный по размеру -  Сатана
в детстве. Лицо выписано с  потрясающей  четкостью.  Оно  было  прекрасно,
подобно ликам херувимов эпохи Возрождения. Лицо Дэмьена Торна.
     - Ну что, убедит тебя этот портрет? - проговорил Бугенгаген.
     Но Моргану уже не нужны были никакие доказательства. Зачарованный, он
медленно двинулся к стене, притягиваемый все ближе и  ближе  портретом.  И
вдруг в туннеле раздался звук, напоминающий щелканье кнута. Сразу вслед за
ним послышался грохот. Морган споткнулся и шагнул в  сторону  Бугенгагена.
Оба застыли на месте. Секунды растягивались до бесконечности.
     Внезапно потолок туннеля перед ними подался и стал рушиться, поднимая
столбы  пыли.  Пыль  клубилась,  и  Морган  стал  задыхаться.   Бугенгаген
оставался спокойным. Откашлявшись, Майкл обратился к археологу:
     - Здесь есть еще выход?
     Бугенгаген отрицательно покачал головой и  тотчас  почувствовал,  как
его охватывает дикий страх. Ученый осознал причину происходящего и  в  тот
же момент понял, что они уже ничего не смогут сделать.
     Снова раздался грохот и скрежет. Потолок позади них рухнул. Проход  в
туннеле составлял теперь не более пяти футов шириной,  туннель  становился
их могилой.
     Морган  в  ужасе  взглянул  на  Бугенгагена.  Старик  закрыл   глаза,
смирившись со своей участью. Он был готов к смерти.
     И вдруг послышался новый звук. Поначалу Морган не  понял,  откуда  он
доносится, но потом заметил тоненькую струйку  песка,  просачивающуюся  из
крохотного отверстия в потолке.  Тут  же  образовалось  второе  отверстие.
Через мгновение  их  было  уже  четыре.  Потом  двенадцать.  Вскоре  пошел
настоящий песочный дождь. Песок попадал в глаза, забивался в рот; песочная
куча у ног археологов росла и росла.
     Тут и Морган ясно осознал  приближение  смерти.  Он  окинул  взглядом
туннель: внизу, под его ногами, покоилась "Вавилонская блудница".  Ее  уже
почти засыпало песком. В  диком  и  бессмысленном  порыве  Майкл  принялся
разгребать песок, разбрасывая его в разные стороны. Через несколько  минут
пальцы начали кровоточить, и Морган заплакал.
     - Антихрист здесь! -  прокричал  Бугенгаген  сквозь  шум  струящегося
песка. - Вручи свою душу Господу!
     В ответ снаружи раздался грохот, стены и колонны зашатались  и  стали
оседать. Глубоко под ними  послышался  могучий  гул.  Морган,  всхлипывая,
продолжал расшвыривать песок, пытался  освободить  от  него  стену,  чтобы
докопаться до лаза. Но уровень песка поднялся уже  до  его  пояса  и  стал
стремительно расти.
     Глаза Бугенгагена были закрыты. Он молился: "И дано ему было  вложить
дух в образ зверя... чтобы образ зверя и говорил и действовал  так,  чтобы
убиваем был всякий, кто не  будет  поклоняться  образу  зверя".  -  Старик
замолчал, затем снова заговорил: "Благослови нас, Иисус Христос, и  прости
нам..."
     Песок  достиг  их  подбородков.  Морган  что-то  невнятно   бормотал.
Бугенгаген же продолжал: "...и покажется,  что  силы  зла  одолеют  нас  и
возьмут верх, но ДОБРО _п_о_б_е_д_и_т_. Ибо сказано в  Апокалипсисе:  ...и
не войдет ничто нечистое и никто, преданный мерзости и лжи... а  ночи  там
не будет... ибо слава Божия осветила его, и светильник его - Агнец..."
     Песок поднялся до губ, вот он уже засыпал нос, глаза, а когда, накрыл
их каски, свет от фонарей мгновенно погас. Тьма поглотила пространство.  И
пришла смерть.
     Последний исполинской силы толчок, подняв к небу огромное облако пыли
и щебня, превратил замок в руины.
     Лишь две вещи остались нетронутыми.  Стена  Игаэля  и  лежащий  у  ее
основания кожаный  мешочек  Бугенгагена.  Как  будто  в  последний  момент
какая-то другая сила, могучая и равная по мощности первой, вырвала  у  нее
из рук единственное доказательство.
     Внезапно из-под клубящихся пылью облаков стремительно вылетел  черный
ворон. Он кружил над развалинами, издавая пронзительные и  наводящие  ужас
крики, затем взмыл в небо к  поднимающемуся  солнцу  и  растаял  в  раннем
утреннем тумане.



                                    1

     Неровное, потрескивающее пламя костра освещало не по-детски серьезное
лицо  двенадцатилетнего  мальчика.  Напряженно  застыв,  он  уставился  на
мечущиеся огненные языки. Мальчик пытался что-то вспомнить. Он  чувствовал
в крови толчки зыбких первобытных ощущений, где-то в  глубинах  его  мозга
таилась  древняя  мудрость,  связывающая  подростка  с   временами   давно
минувшими...
     - Дэмьен?
     Мальчик не шелохнулся.  Садовники  продолжали  сгребать  вокруг  него
опавшие листья.
     Будто окаменев, стоял мальчик перед большим костром  посреди  широкой
аллеи, ведущей к огромному старому особняку. Этот дом, напоминающий скорее
дворец, находился в северной  части  Чикаго  и  принадлежал  его  приемным
родителям.
     Мысли  подростка  находились  далеко  отсюда,  в   ином   времени   и
пространстве. Мальчик видел себя в окружении  бесконечных  ярких  пылающих
огней, стоны и непрекращающиеся вопли неслись со всех сторон - это стонали
те, кто безмерно страдал, и боль их была оттого отчаянней и  тяжелей,  что
конца ей не предвиделось.
     - Дэмьен!
     Видение исчезло. Дэмьен Торн тряхнул головой и обернулся на голос. Он
прищурился, глядя на солнце, медленно скатывающееся за позолоченную  крышу
дома. На балконе третьего этажа стоял его двоюродный брат Марк и изо  всех
сил махал ему руками.
     Дэмьену нравился Марк. Всегда добродушный  и  щедрый,  Марк  искренне
полюбил сводного брата,  семь  лет  назад  попавшего  в  их  семью.  Между
братьями установилась такая близость, какая  редко  возникает  даже  между
родственниками. Оба носили тщательнейшим образом отутюженную форму военной
академии, где они учились. Мальчики приезжали домой, чтобы  отметить  День
Благодарения в семье. А теперь пришло время  возвращаться  в  школу.  День
Благодарения вообще был самым грустным праздником в  году  -  ведь  именно
после него Торны закрывали свой летний дом и переезжали на зиму в город. И
так до следующего июня.
     Дэмьен помахал в ответ рукой.
     - Иду! - крикнул он и, обернувшись, бросил садовнику: - До следующего
лета, Джим. - Старик едва кивнул в ответ.
     Пружиня четкий и ладный шаг, Дэмьен помчался к дому, стрелой пронесся
по лужайке и влетел в массивные двери особняка.
     Марк тем временем вытащил  свой  любимый  рожок  и  протрубил  что-то
печальное.
     Дэмьен уже поднимался по лестнице.
     Ему вот-вот должно было стукнуть тринадцать. Необыкновенный  возраст,
когда мальчик в полную силу должен ощутить свое мужское начало.
     Дедушка Дэмьена - Реджинальд Торн завладел этим угодьем в 2