азин.
А когда мы подымались на площадку обозрения, из 16 человек в лифте - четыре
говорили по сотовому. Неожиданным оказался способ произнесения телефонных
номеров. Если в Америке нужно произнести две одинаковых цифры в номере, мы
говорим, к примеру: три, два, два, пять. В Сиднее в этом случае сказали бы: три,
дважды два, пять. А как насчет 1333? Один, трижды три. Я спросил у нашего
друга-адвоката, что делать, если подряд идут четыре цифры, скажем 255558?
Оказалось - два, дважды пять, дважды пять, восемь. По поводу пяти цифр никто не
смог дать вразумительного ответа.
     С кофе поначалу возникли проблемы. Я пью черный кофе, Алиса - кофе с
молоком. Чтобы заказать черный кофе в Сиднее нужно спросить (без жестов,
пожалуйста) "длинный черный", кофе с молоком - "простой белый". Эспрессо -
"простой черный", а каппучино - довольно скучно, тоже "каппучино". Попытка
попросить налить полную чашку ни к чему не приводит, хочешь больше - покупай
вторую чашку.
     Две детали, связанных с уголовным делом были для нас особо важны, и обе
касались книги PIHKAL - нашей предыдущей большой публикации. Во-первых, мы
узнали, что в Австралии есть цензура. Во-вторых, и это вызывает особое
любопытство, нам не удалось узнать, кто осуществляет эту цензуру.
     В США существует замечательная поправка к конституции, дающая нам право
говорить и писать о чем мы хотим. И хотя эту поправку, бывает, пытаются обойти,
в большинстве случаев суд уважает ее. Раньше я считал, как многие простые
американцы, что во всех развитых странах дела со свободой слова обстоят так же,
но на самом деле только в США этот принцип является основополагающим. Мы
столкнулись с этим, пытаясь опубликовать PIHKAL в разных странах. Также мне было
известно, что Николас Сондерс имел неприятный опыт общения с австралийской
таможней, по поводу партии его известной книги "E for Ecstasy". Ему было
заявлено, что из-за провокационного содержания книга не может ввозиться в
страну. Чтобы вызволить арестованный тираж, нужно было начинать процесс, затраты
на который превысили бы стоимость книг. Все случившееся было очевидным
проявлением цензуры
     Интересен антагонизм Австралии и Англии. Несколько лет назад была написана
книга о британской разведке Ми-5 или Ми-6, причем там содержались неприятные для
разведки комментарии. В Англии книгу сразу же запретили, зато она была
опубликована в Австралии, и люди, возвращавшиеся из Австралии в Англию брали с
собой по десять копий. В теории книга была запрещена к ввозу, согласно
соображениям национальной безопасности - так обычно оправдываются развитые
страны, пытаясь сохранить лицо перед мировой общественностью. Но в результате,
когда много копий попало в страну, властям пришлось снять свой запрет. Из этой
истории следует, что в Англии есть список запрещенных книг. Что-то такое есть и
в Германии. Один немецкий переводчик очень хотел перевести PIHKAL. Я осведомился
о возможности публикации у знакомого немецкого издателя, и он сказал, что хотя
книгу можно будет напечатать, она сразу же попадет в некий список и в свободной
продаже не появится.
     Мне сказали, что PIHKAL внесен в Австралии в список запрещенных книг, но
мне не верилось в это, так как я посылал туда несколько больших посылок с частью
тиража. Может их не проверяли, потому что они были частными посылками, и я
посылал их не указывая своего обратного адреса? А потом, я видел очень много
провокационной печатной продукции в сиднейских книжных магазинах: порнография,
секс, терроризм. Например в большом книжном магазине "Диникс" отдел с такими
книгами располагался недалеко от отдела детской литературы. Там были и
порнографические фотоальбомы и учебники для анархистов. Может цензура больше
всего интересуется наркотиками? Один химик, работающий на правительство,
которому приходилось давать свидетельства в суде, сообщил мне, что каждый раз
когда он упоминает мою книгу, ему приходится пояснять, что у него есть
специальное разрешение на доступ к ней. Следовательно, книги не может быть в
свободной продаже.
     Во время моего пребывания в Сиднее я выступил с докладом перед членами
ассоциации судебных экспертов Австралии и Новой Зеландии - большинство из них
были химиками и токсикологами. Поначалу меня приняли холодно - я должен был
свидетельствовать в пользу защиты, а некоторые из них будут выступать со стороны
обвинения, но когда я начал доклад, зал оживился. Когда я почувствовал, что
контакт с аудиторией установился, я упомянул несколько фактов из PIHKALа и,
повинуясь импульсу спросил, сколько из присутствующих имеет книгу. Большинство
находящихся в зале подняли руки. Своя книга была у прокурора, у адвоката и у
подсудимого. Вряд ли у них всех был официальный доступ - так в чем же
заключается цензура? Вернувшись из Сиднея я отослал шесть книг моим новым
знакомым. На каждой посылке я поставил отметку "книга" и написал мой обратный
адрес - ни одна из них не вернулась, значит, все дошли до адресатов.
     Я не удивляюсь наличию государственной цензуры, но как объяснить
невозможность найти, что же конкретно запрещено? Сам список запрещенных книг
является закрытым, что представляет собой еще один образец цензуры. И главное,
кто же этот мистер Джонс, который решает, какие книги включать в список? Кто
этот человек, считающий, что он лучше знает, какую литературу нам нельзя читать?
Его личные взгляды и предрассудки будут серьезно влиять на действия цензуры. Или
решения принимает некий комитет? Тогда - на какой основе выбираются или
назначаются туда люди? Кто отвечает за общую политику? В случае с книгами - их
прочитывают перед тем, как запретить или достаточно, чтобы в них нашли насколько
запретных слов или тем?
     Даже в таком обществе как США, где конституция подробно определяет наши
права и защищает их, существуют способы заставить людей не высказываться по
спорному вопросу. Например, моя любимая тема - легализация наркотиков -
государство не может запретить открытую полемику, зато может эффективно ей
мешать. При этом как основное орудие ограничения свободы слова берется формула,
ложно интерпретирующая таблицу истинности. В логике это называется дилеммой:
либо А, либо Б и если не А, то Б. Такая формула отлично работает в логике, в
абстрактной науке, где отсутствует человеческий фактор. Если предмет либо синий,
либо красный, и известно, что он не синий, то он - красный. Никакой морали,
подтекста или тайного смысла. Но нельзя применять эту формулу к реальному миру,
где кроме красного и синего есть еще много других цветов. Либо ты любишь жену,
либо ты не любишь жену - а что, если ты вообще не женат?
     Именно так нам стараются представить спор о наркотиках - если кто-то
предлагает смягчить суровые законы, то он выступает за наркотики. Даже призывы к
дискуссии часто считаются агитацией за наркотики, а "смягчение вреда" часто
приравнивают к "легализации". Ты можешь быть либо "против", либо "за", и если ты
не "против", то ты - "за". Поэтому политики стараются как можно суровее
закрепить в законе "против", чтобы никто из избирателей не мог подумать, что они
"за".
     Обычно считается, что спор в обществе ведут крайние слои на фоне
нейтрального большинства. Но когда нет стремления к компромиссу, все население
разбивается на два лагеря "за" и "против", и только абсолютное меньшинство
занимает взвешенную нейтральную позицию. Два явления постоянно усугубляют это
противостояние. Одно из них широко известно - эффект "враждебной прессы". Даже
если дискуссия освещается в газетах беспристрастно, читатель со стороны "за"
будет, не обращая внимание на публикацию доводов своей стороны, сильно
возмущаться по поводу аргументов противоположной. Каждая сторона будет считать,
что пресса подыгрывает их соперникам, даже если материалы будут абсолютно
нейтральными. Второе, менее изученное явление, также удаляющее людей от
взвешенной средней позиции, называется "эффектом поляризации". Эффект
заключается в том, что любая попытка нейтрально настроенного человека разубедить
сторонника одной из сторон, чаще всего настраивает последнего еще более
радикально. Срабатывает формула "мы или они", и компромисс становится
невозможен, стороны придут к согласию только в случае крайней необходимости.
     Громадные деньги из государственного бюджета идут на усугубление описанных
противоречий посредством "войны с наркотиками". Разрабатываются специальные
образовательные программы, когда полиция приходит в школы, чтобы объяснить
детям, как плохо употреблять некоторые препараты, и это называется образованием.
Есть горячие сторонники таких образовательных программ - есть их горячие
противники. Много денег выделяется на научные исследования вреда наркотиков и
привыкания к ним - общественность информируют только об отрицательных эффектах
препаратов на организм. DEA распространяет брошюры с подсказками, как правильно
вести дискуссию со сторонниками легализации. Одна из причин ухода в отставку
главного врача США Джоселин Элдерз было то, что она обронила фразу о том, что
нужно обсуждать вопросы легализации запрещенных веществ. Хотя она сказала "нужно
обсуждать", а не призывала к самой легализации, ее слова были восприняты как
намек на то, что употребление наркотиков неопасно, и вскоре ей пришлось оставить
свой пост. В связи с химическими препаратами постоянно применяется термин
"злоупотребление", чтобы подчеркнуть неприязнь говорящего к ним.
     Ограничить свободу слово можно в обход поправки к конституции и билля о
правах. Если ты выражаешь мнения, которые не нравятся твоему работодателю или,
скажем, ректору твоего университета, он всегда может под угрозой потери места
работы заставить тебя признать свои ошибки публично. Несколько веков назад этот
процесс был доведен до совершенства под названием "инквизиция" - суд не по
закону, а по праву своего положения. Практика такого рода может заставить
молчать многих.
     Но вернемся в Австралию к личности мистера Джонса. Как нам докопаться до
правды? В таких случаях я обычно использую два подхода, первый - прямое дознание
в мутных водах официальной информации. Попробуем узнать у первого встречного
официального лица, кто может обладать интересующей нас информацией. Попробуем
спросить сразу во многих местах: в национальном комитете культуры, в таможенном
управлении в Канберре, в библиотеке управления полиции Сиднея - сразу в трех
инстанциях. Нас будут отсылать в другие органы, и, может быть, через несколько
таких шагов мы добьемся результатов. Второй подход обычно более удачен, хотя и
не так прост. Зададим вопрос всем знаменитым писателям, политическим
комментаторам и журналистам, и опять по цепочке новых знакомств мы можем
добраться до ответа, а если и не доберемся, хорошо уясним для себя структуру
государственной машины, что представляет еще более ценный пласт культурной
информации. Нужно обязательно знать в лицо всех таких мистеров Джонсов, так как
они сосредоточили в своих руках огромную реальную власть. Нужно знать их
философию и принципы, так как они реально влияют на страну и даже на другие
страны посредством дипломатических взаимоотношений.
     Я попробую оба метода. Я хочу отследить загадочного мистера Джонса,
источник его власти и его личную философию. Я собираюсь приложить для этого все
силы.

ГЛАВА 24. QUI BONO?

     (Рассказывает Шура)

     Когда расследуется поджог, взрыв бомбы, убийство - любое преступление, где
нет подозреваемых, пытаются найти лиц, заинтересованных в преступлении. Этот
прием называется "Qui bono?" или "кому выгодно?". Я долго безуспешно пытался
найти это выражение в словарях, когда знакомый лингвист указал мне на то, что
это всего лишь дательный падеж от "bonus" - "добро", так что более точный
перевод будет - "кому во благо?". Интересно применить этот вопрос к "войне с
наркотиками".
     Давайте обратим внимание, кто громче всех призывает нас к продолжению и
эскалации этой войны, вместо того чтобы остановить или даже просто смягчить ее.
Давайте посмотрим каким организациям и как эта война приносит доход, и что они
потеряют в случае, если война кончится. И дело не только в деньгах, а еще во
власти, которую война дает своим солдатам. Об этом пойдет речь в данной главе:
что представляет собой индустрия, стоящая за запретом на препараты, и кому она
приносит доход. Картина получится не очень приятная, но представлять ее себе
нужно, что я и попытаюсь сделать на следующих страницах.
     Любую корпорацию можно оценить в долларовом эквиваленте. Посчитаем все ее
доходы и расходы, уровень продаж, дивиденды, импорт, экспорт, стоимость и
количество акций - в результате получим, что компания стоит, предположим, сорок
миллиардов согласно текущей статистике. Я называю такой подход "миром мертвых
цифр", и так нельзя оценить совокупность корпораций - индустрию. Например,
оценить значение и влияние воздушного транспорта нельзя, просто сложив стоимость
всех авиакомпаний, а влияние телекоммуникаций выходит за рамки суммарной
стоимости всех теле- и радиокомпаний. Нужно обязательно принимать во внимание
связь индустрии с обществом, способность индустрии влиять на политику. Основной
вопрос в оценке каждой индустрии: как она может контролировать поведение каждого
человека. Война с наркотиками породила настоящую индустрию, с серьезными
рычагами воздействия на общественное мнение и Конгресс, с абсолютной
неприкосновенностью для контроля или критики со стороны. Попробуем измерить
влияние этой индустрии.
     Недавно я видел удивительный телерепортаж, где Пентагон гордо
демонстрировал кадры, снятые через перископ атомной подводной лодки. Военные
выследили небольшой траулер, на котором, по их предположению, наркомафия
перевозила в США из Южной Америки груз кокаина. На экране был виден силуэт
траулера, и голос за кадром говорил, что затрачивая всего лишь 23000 долларов в
час, военные не только совершенствуют навыки слежения за надводными целями, но и
добывают ценную информацию для правоохранительных органов, предупреждая
береговую охрану о возможном времени и месте появления кораблей с контрабандой.
Репортаж вызвал у меня две тревожные мысли: во-первых, ВМФ США участвует в войне
с наркотиками, во-вторых, власти полностью оправдывают эти действия, путем
предоставления неполной информации. Так какого же участие военных в индустрии
войны с наркотиками?
     Когда я принимал участие в ежегодной двухнедельной встрече клуба Совы, я
между делом спросил у своих друзей, сколько денег обходится государству один час
работы атомной подводной лодки. 23000 долларов в час были сразу же отвергнуты,
как явно заниженная цифра, которой хватило бы только на картофельные чипсы и
туалетную бумагу для команды, если принять во внимание зарплату матросов и
офицеров, а также зарплату работников служб наземного базирования, без которых
бы подлодка не вышла в море. Может столько денег требовалось бы в виде наличных,
может эта цифра была высчитана ответственным за тыловое обеспечение. Два крупных
инженера, с которыми я говорил, смотрели на стоимость с совершенно других
позиций. Они обращали внимание на стоимость неизбежного возвращения в порт для
ремонта и замены отслуживших деталей: нужны новые стержни для реакторов, нужен
новый тритий для ядерных боеголовок. Все это очень дорогие материалы плюс очень
дорогая рабочая сила - миллионы долларов на все эти атомные вещи. И эти деньги
тоже надо учитывать, когда высчитываешь стоимость одного часа антикокаиновых
походов, миллионы на техническое обеспечение серьезно повышают заявленную цифру.
     "Да о чем вы?" - вмешался в дискуссию известный физик - "А вы посчитали
стоимость создания первоначального количества ядерного топлива, кто, как и где
его произвел? И кто доставил топливо на завод, где строилась подводная лодка?
Как часто топливо меняли? Опять-таки, кто и как это делал? И куда девали
отработанное топливо, сколько стоила его переработка? А потом, вы посчитали,
сколько будет стоить через несколько лет утилизация этой радиоактивной
громадины, если конечно же ее не затопят просто в каком-нибудь тихом уголке
мирового океана, где она будет отравлять жизнь поколениям наших потомков?
Учитывайте все это при определении стоимости одного часа работы этого "охотника
за наркомафией", и я думаю цифра составит миллион долларов в час". Вдруг спор
вошел в совершенно другое русло. "А сколько мы готовы заплатить за уверенность,
что нас не захватит какой-нибудь Советский Союз? Ведь если бы не постоянная
боеготовность нашей армии, мы бы были легким объектом для нападения. Даже не
применяя оружие, а просто обладая им мы защищаем себя от неожиданной агрессии,
поэтому большая часть всех денег тратится не на борьбу с наркотиками, а на
национальную безопасность.
     Бесчисленные миллиарды долларов тратятся на содержание разведывательной
субмарины, и невозможно вычислить точную цифру, как невозможно дать точных цифр
по многим вопросам этой главы. Легко упустить детали, когда высчитываешь
долларовый эквивалент целой индустрии, поэтому простите меня, за обобщения, типа
"много миллиардов", "несколько миллиардов". Понятно, что невозможно прийти к
точным цифрам, когда дело касается целой индустрии войны, где задействованы
громадное количество интересов и миллионы людей, войны, которая ведется на
территории США. Это первая война за больше чем 100 лет, когда американцы воюют с
американцами на родной земле, последний конфликт такого масштаба - гражданская
война 1861 года - война Севера и Юга. Тогда война длилась четыре года и
потребовала больших затрат, унесла жизни многих здоровых молодых людей. Война
сегодняшняя ведется уже десять лет без каких-либо признаков победы одной из
сторон, причем цена войны все время растет, а страдания и разрушения не знают
себе равных.

     Военный аспект:

     Пример с подлодкой открывает вопрос о материальной заинтересованности
военных. После гражданской войны (я имею в виду - первой, а не войны с
наркотиками) Конгресс принял, а президент Хэйс подписал закон о Posse Comitatus,
созданный, чтобы предотвратить попытки мести или захвата власти в южных штатах
со стороны частей армии Севера. Закон запрещает участие военных в делах полиции,
и во всех операциях, связанных с гражданскими лицами. Такое участие возможно
только, если в стране объявлено чрезвычайное положение, и для поддержания
порядка требуется строгий контроль над населением.
     Мне известно, что в Конгрессе предпринимались попытки таким же образом
запретить участие военных в войне с наркотиками, но в законодательстве все равно
остались лазейки для различных толкований этого вопроса. Сейчас в стране не
объявлено чрезвычайного положения, и, следовательно, по закону военные не могут
принимать участия в операциях по борьбе с наркотиками.
     Громадный процент американского миллиардного госбюджета уходит на
содержание армии. У нас есть враги, и мы готовы с ними воевать, но с развалом
Советского Союза ситуация коренным образом изменилась. Теперь глобальное
противостояние ушло в историю, и мы имеем врагов совсем другого рода:
террористы, опасные диктаторы и т.п. Теперь трудно объяснить зачем нам нужно
тратить миллиарды на программу звездных войн и разработку
бомбардировщиков-невидимок. Нужен был новый глобальный враг, и им стали
наркотики. Пример с подлодкой не самый показательный. Задумывались ли вы
когда-нибудь, насколько наше влияние и активность в Латинской Америке и Азии
связанны с борьбой с кокаином и героином? Насколько стабильность в
сотрудничестве с мексиканской армией обусловлена тем, что мы разрешаем ей быть
главным производителем и продавцом марихуаны в западном полушарии? Много
говорится о возможной связи ЦРУ с кокаиновыми дельцами. Посмотрите на наши
отношения с Латинской Америкой и странами, входящими в Золотой Треугольник и
Золотой Полумесяц: даже если малая доля информации о возможных политических и
военных альянсах является правдой, то США вкладывает миллиарды в войну с
наркотиками.
     Прямое участие береговой охраны и нацио