енты
для изучения души человека. Он считает (и мы с ним согласны), что лучший способ
смягчить законы против психоделиков - это дать официальным лицам информацию о
том, как эти вещества использовались в религиозной и духовной практике знакомых
с ними культур.
     Михаэль стоял на пороге с высокой хрустальной вазой в руках - в вазе алела
единственная роза. Я обняла его, поблагодарила за подарок и шепнула на ухо: "У
нас тут гости из DEA, пришли без звонка, мы их не ждали, тебе скорее всего не
захочется с ними встречаться".
     Он улыбнулся и сказал, что вряд ли эта встреча кого-нибудь обрадует. Он
обещал позвонить завтра. Я напомнила, что завтра мы улетаем в Испанию, и
попросила его перезвонить через три недели. Он пожелал нам приятного путешествия
и ушел. Вазу с розой я поставила на солнечный подоконник в кухне.
     Я вернулась в спальню и продолжала собираться. Примерно через час я
услышала голоса в коридоре: Шура деловито объяснял инспекторам, что еще в двух
комнатах нашего дома могут быть образцы химикатов: "В моем кабинете и в
четвертом подвале - это комната, где я храню инфракрасное оборудование, которое
нельзя держать в лаборатории."
     Его голос показался мне веселым, значит инспекция проходила без проблем.
     Скоро я поняла, что ошибалась. "Это нарушение правил" - повторял агент
Фоска, и голос у него был очень вежливый, даже с некоторым сожалением, особенно
когда он добавил - "вплоть до 25 тысяч долларов штрафа за каждое такое
нарушение".
     "Каких таких правил?" - несколько раз подряд спросил Шура, но потом надолго
замолчал.
     Агент Фоска продолжал: "В лаборатории обязательно должен быть сейф для
хранения запрещенных препаратов, к сейфу должна быть подведена сигнализация,
чтобы ближайший полицейский участок сразу же знал о попытках проникновения в
сейф. Вы что, хотите, чтобы из-за вас случилась трагедия? Вы думали, что будет,
например, если какой-нибудь ребенок доберется до пробирок?
     В этих словах есть доля здравого смысла, но почему предыдущие инспекции
ничего не сказали про сейф? Видимо,в последнее время появилось много новых
правил, а Шуре никто о них не сообщил.
     Я вышла в коридор и смотрела, как агент Фоска находит все новые и новые
нарушения: мало того, что образцы препаратов хранятся в доме, а не в
лаборатории, как положено. Шурина лицензия, оказывается, вообще не
предусматривает анонимные анализы. "Для этого нужна дополнительная лицензия, а у
вас ее нет," - агент Фоска говорил все более раздражнно.
     Шура отвечал: "Я впервые это слышу, ведь у меня есть лицензия на любые
анализы," - он помолчал и добавил: "даже если это так и мне придется оставить
эту работу, я буду только рад: мне за это не платят, а научная ценность этих
анализов не оправдывает затраты времени и труда."
     В течении следующего часа агент Фоска изучал Шурины бумаги, в том числе
квитанции на покупку реактивов за последние несколько месяцев. Он попросил и
получил фотокопии всех этих документов. Такие просьбы были вполне обычны при
инспекцях, и Шура соглашался с ними, но к тому моменту он уже понимал, что этот
инспектор заходит гораздо дальше, чем предыдущие.
     Шурин вид выражал невинное удивление (совершенно неподдельное), и простое
человеческое стремление к сотрудничеству, которыми он пытался прикрыть все
растущее беспокойство. Он повторял, как заведенный: "Где я могу получить копию
всех этих правил?" и "Почему никто не сказал мне о новых правилах?" В этих
вопросах слышалось явное недоверие, но все, чего удалось добиться от агента
Фоска, было обещание прислать нам список всех правил, как только он вернется в
офис.
     Шел уже четвертый час инспекции. Пока Шура объяснял им назначение каждого
препарата, я вышла во внутренний дворик с чашкой чая со льдом и уселась в кресло
под зонтиком. Рядом сидел агент, старший по возрасту, и мы разговорились о детях
и школе - ему вечером нужно было идти на родительское собрание. Стояла жара, я
предложила ему воды, и когда он радостно согласился, я почему-то решила, что это
хороший знак.
     Наконец агент Фоска захлопнул свой блокнот и сказал, что ему потребуется
еще по крайней мере три дня для завершения инспекции и он очень сожалеет, что мы
уезжаем в Испанию, но когда мы вернемся, он свяжется с нами. "Да-да, конечно" -
пробормотал Шура, провожая гостей до машины.
     Когда они уехали, Шура вернулся в гостиную, и мы некоторое вреия молча, без
улыбки смотрели друг на друга, потом молча же сели за стол, пытаясь осмыслить
случившееся. Венди, закончившая свою работу, присела к нам. "О, Господи" -
произнесла я наконец.
     - Проблемы? - спросила Венди, глядя на нас.
     - Неужели правда появилось столько новых правил? - пробормотал Шура.
     - Наверное, дорогой. Ты слышал, что сказал мистер Фоска: DEA считает, что
лаборатории сами должны узнавать о новых правилах, а нам просто не приходило в
голову, что они могут меняться.
     - А почему тогда предыдущие инспекции ничего не нашли?
     - Да, это все очень странно.
     Шура помолчал, потом сказал:
     - Ты знаешь, мне кажется, что он читал PIHKAL или, может быть, наши
интервью: когда мы были в четвертом подвале, он спросил, собирается ли наша
исследовательская группа. Я ответил, что мы собираемся, но просто чтобы
пообщаться, ведь наш средний возраст - примерно семьдесят, а психоделические
опыты - дело молодых. К тому же закон об аналогах строго запретил все подобные
исследования.
     - И что сказал агент? - спросила Венди.
     - Ничего. Просто продолжал задавать вопросы.
     - И теперь они вернутся, как только вы приедете из Испании? - сказала
Венди.
     - Он сказал - по крайней мере три дня. Я не представляю, что здесь можно
делать три дня. - отвечал Шура.
     - И двадцать пять тысяч за одно нарушение - сказала я, но Шура меня
поправил:
     - До двадцати пяти тысяч.
     - Да, ты прав. В зависимости от их настроения.
     - А ты представляешь, какое у них настроение по поводу автора PIHKALа? -
ухмыльнулся Шура, и первый раз за день мы искренне расхохотались.
     Следующие две недели мы провели в Каталонии, в древнем маленьком городке
Лерида, где проходила конференция по измененным состояниям сознания, а потом мы
пожили несколько дней в Барселоне - одном из самых красивых городов мира. Здесь
Шура записал свои впечатления от неожиданной инспекции и озаглавил их:

ПРИШЕЛЬЦЫ С ДРУГОЙ ПЛАНЕТЫ.
     (Рассказывает Шура)
     Действие первое.
     В течение недели со мной произошло два удивительных события. Оба поначалу
казались вполне безобидными, и оба непредсказуемым образом переросли в нечто
непонятное, что я до сих пор пытаюсь осмыслить. На самом деле они так сильно
меня потрясли, что я почти не помню подробностей и постараюсь передать лишь
общее настроение, по мере возможности добавляя те немногие детали, которые
отложились в памяти. В качестве метафоры оба события можно было назвать визитами
с другой планеты.
     Первый визит произошел во вторник, за день до того, как мы должны были
улетать в Испанию, где я открывал конференцию об измененных состояниях сознания.
Мы с Алисой как раз собирали вещи, я только что договорился с соседями по поводу
нашей почты и написал длинный список инструкций для моего сына Тео и Венди -
младшей дочери Алисы, которая каждую неделю занимается делами нашего
издательства. В два часа к нам должен был заехать друг, поэтому с утра я оставил
ворота открытыми. Вдруг ровно в двенадцать к дому подъехала машина.
     Из машины вышли трое: один, сравнительно молодой, в костюме, и двое
постарше, одетые менее официально. Я встретил их возле дома, они представились,
но их имена мне ничего не говорили. Зато я хорошо знал организацию, которую они
представляли, Агентство по борьбе с наркотиками - DEA. Я пригласил их пройти в
дом (они согласились), предложил им что-нибудь выпить (они отказались) и
спросил, чем могу быть полезен. Они заявили, что их визит носит официальный
характер (что они хотели этим сказать?) и что они хотят ознакомиться с моей
работой и всем, что связано с запрещенными препаратами.
     Мне предъявили несколько страниц непонятного документа. Я сперва решил, что
это список того, что я им должен показать, но вскоре с удивлением обнаружил, что
это ордер на обыск, дающий им право свободно просматривать мои вещи и забирать
все подозрительное. Алиса вышла из спальни, где упаковывала наши чемоданы, и я
представил жену гостям. Как только она поняла, что я не шучу, и что перед ней и
в самом деле полиция, она сразу взяла на себя роль гостеприимной хозяйки и
представила им Венди, которая зашла на кухню за кофе.
     Главный инспектор, молодой человек лет двадцати пяти, принес с собой
большой желтый блокнот и фотоаппарат, чтобы снимать все интересующие его
предметы. Он представился как агент Фоска, и потом задавал почти все вопросы.
Два других инспектора присутствовали, скорее всего, в качестве понятых.
     Первый спор возник в лаборатории.
     Наш разговор развивался по следующей схеме. Агент Фоска спрашивал,
показывая на стол, уставленный пробирками, колбами и пузырьками: "Есть ли здесь
запрещенные препараты?" Я отвечал: "Да, вот, например, образец для анализа с
рейв-вечеринки из Англии - может быть, это экстези. Я еще не провел анализ,
поэтому не могу сказать точно."
     - Где вы зафиксировали факт получения данного образца?
     - Нигде.
     - Почему вы не ведете такую отчетность?
     - А зачем я должен ее вести?
     - Вы обязаны это делать согласно правилам.
     - Я не слышал о таких правилах.
     - За нарушение каждого такого правила полагается штраф вплоть до двадцати
тысяч долларов.
     - Каких таких правил?
     Мы много раз начинали спорить, и каждый раз схема была примерно одинаковой.

     Два других агента потихоньку включились в разговор, задавая вопросы скорее
из любопытства, чем по необходимости, но им, очевидно, не нравился запах в
лаборатории, и скоро они переместились за порог, где стояли, обсуждая какие-то
свои проблемы. А мы с агентом Фоска провели в лаборатории еще целый час.
     Он внимательно изучил лицензии, которые висели в рамках на стене: одна от
DEA на проведение работ с запрещенными препаратами из всех пяти списков, другая
от департамента атомной энергетики, позволяющая приобретать нужные мне изотопы,
а также официальное разрешение на работу с ядовитыми веществами.
     Фоска обнаружил маленький стомиллилитровый шприц и спросил меня, как я его
использую. Я ответил: "Для внесения малых доз препарата при хроматографическом
делении''.
     - А это зачем? - спросил он, увидев пачку стерильных игл для шприца.
     - Для снятия лишнего давления аргона через резиновые пробки в замкнутых
системах, куда не должна попадать влага - отвечал я.
     - По-моему, их можно использовать и для инъекций.
     - Это потому, что мне присылают их из городской больницы Сан-Франциско, где
они именно так и применяются.
     Все, что могло быть как-нибудь использовано для употребления наркотиков,
имело и законное лабораторное применение, и агент Фоска не возражал против моих
объяснений, по крайней мере не прерывал их. Зато он постоянно царапал в блокноте
и делал снимки.
     Лейтмотивом беседы, однако, оставались запрещенные препараты. ----Нет ли
здесь запрещенных препаратов?
     - Допустим, есть.
     - Вот в этой пробирке 2СВ. Сколько граммов?
     - Не знаю точно... Два-три...
     - Не могли бы вы ее взвесить?
     - Пожалуйста.
     Я высыпал порошок на бумагу и положил на весы.
     - Три целых четыре десятых грамма.
     - А почему так много?
     - Я использую его как прекурсор при изучении новых препаратов на базе
2.5-диметоксифенэтиламина с необычными заменителями в четвертой позиции.
     Фоска что-то записывает и фотографирует весы.
     - Еще запрещенные препараты?
     - Вот здесь - меткатинон.
     - Откуда?
     - Я его синтезировал.
     - Зачем?
     - Я собираюсь узнать, возможно ли по следам других веществ определить,
какой метод синтеза был использован.
     - А какие бывают методы?
     - Окисление эфедрина либо перманганатом, либо дихроматом.
     - Какой метод был использован в данном случае?
     - Сейчас посмотрим в моих записях... В данном случае применялся дихромат.
     - Вы ведете подробное описание опытов?
     - Конечно.
     - Почему?
     - Потому что для публикаций и патентов нужно, чтобы велась подробная
документация.
     - А почему вы не ведете документацию по поводу получения образцов для
анализа?
     - А зачем?
     Я немного отвлекся, вспомнив похожую инспекцию, на которой я присутствовал
давным-давно в лаборатории в Солано - тогда нас проверяли агенты бюро по
наркотикам и опасным препаратам. Особый агент, имени которого я уже не помню,
посадил нас за стол напротив себя и очень долго допрашивал по поводу
безопасности хранения ядов и химикатов. При этом он сел так, чтобы мы могли
видеть пистолет у него за ремнем.
     Я внимательно посмотрел на пояс агента Фоски, но если там что-то и
скрывалось, то разве что пейджер. Может быть у него в кармане диктофон? Хотел бы
я сейчас иметь диктофон в кармане - память становится совсем дырявой. Но вряд ли
у него был с собой диктофон: скорее всего, он полагался только на свой блокнотик
и фотоаппарат.
     Внимание инспектора привлекла еще одна колба, наверное из-за того, что на
ней было написано 'МДМ1'. "Что это?" - спросил он, похлопывая по ней. Я ответил,
что это моя новая разработка - антидепрессант, аналог димоксамина, моего старого
изобретения. Я предупредил его, что так как я еще не подал заявку на патент, я
не хотел бы, чтобы он распространял информацию об открытии. Мы взвесили колбу
(не знаю зачем), и все было опять занесено в блокнот. Потом я вышел из
лаборатории и разговорился с двумя другими инспекторами, а агент Фоска остался
внутри. Может быть, он фотографировал лабораторию, может быть, брал образцы
препаратов, может быть, просто подводил итог своим записям. В любом случае, от
меня тут ничего не зависело.
     Мы поднялись на мансарду, которую я называю моей "волшебной кладовой".
"Есть ли здесь запрещенные препараты?" - спросил Фоска, показывая на пыльные
полки с бесчисленными колбами и банками. Я вспомнил, какой из бутылок был
хлоралгидрат, и предъявил ее. "Откуда бутылка"? - заинтересовался Фоска. "Не
помню" - ответил я, - "скорее всего с какого-нибудь склада. На этикетке большое
С и сверху IV, так что, наверное, он кошерный."
     - Где квитанция о покупке?
     - Нет никакой квитанции. Понимаете, в последнее время химические
лаборатории подверглись атаке со стороны экологических организаций, и им проще
выкинуть все ненужные химикаты, чем хранить их. Поэтому они отдают мне то, что
может понадобиться мне в работе.
     Мы вышли на улицу, к двум другим агентам.
     - Сколько лет вы живете в этом доме?
     - Всю жизнь, с тех пор, как мои родители купили его в 1936 или 1937 году.
     - Вы участвовали в строительстве дома?
     - Совсем немного помогал родителям, но потом меня забрали в армию - во
время войны я служил во флоте...
     Про себя я подумал, что вряд ли теперь они смогут предположить, что дом
построен на деньги от торговли наркотиками. Да и мой старый добрый американский
патриотизм они должны оценить. Но потом я вспомнил, что передо мной лишь
пешка-исполнитель, и я даже не знаю, кто на самом деле стоит за всей этой
историей, хотя я уже начал кое о чем догадываться. Когда инспектор сказал:
"Поймите, доктор, я простой солдат и сам ничего не решаю,"- я хотел было
спросить, кто же его прислал - хотя и не был уверен, что смогу настоять, если он
попытается уйти от ответа. Но в конце концов я так и не собрался с духом, а он
сам, как вы понимаете, не очень-то стремился распространяться на эту тему.
     Мы вернулись в дом, и там, в гостиной, разгорелся еще один спор. Агент
Фоска уселся за овальным столиком, положив перед собой блокнот, и попросил меня
показать ему документацию на покупку химических реактивов - это стандартная
часть любой проверки - а также задал мне несколько вопросов по поводу хранения
лабораторных образцов. Вместо того, чтобы показывать ему, где я их храню, я
решил просто принести их в гостиную - он не возражал.
     Я поставил на стол два ящика с пробирками и вручил агенту прилагающееся
описание. Фоска попросил фотокопии документов, и Венди сразу же их сделала.
Копии квитанций на покупку химикатов? Пожалуйста.
     Мы проследовали в кабинет.
     - Как используется эта комната?
     - Это мой кабинет.
     Я втайне надеялся, что Фоска обратит внимание на грамоты на стене, выданные
мне DEA за оказанные услуги или что-то вроде того. Я отдал много сил
распространению научной информации по психоделикам, в том числе среди
полицейских и химиков государственных агентств; в числе прочих, например, я
консультировал персонал лаборатории DEA в Сан-Франциско.
     Фоска молча просмотрел грамоты и вернулся к своему дежурному вопросу:
     - Есть ли в этой комнате запрещенные вещества?
     - Честно говоря, не знаю - отвечал я. Дело в том, что я не разбирал кабинет
уже полгода, и поэтому вокруг в беспорядке валялись книги, журналы, письма, в
том числе с образцами для анализов.
     - А здесь? - спросил Фоска, показывая на ящик. В нем он нашел сразу
несколько интересных вещей: во-первых, пробирки с МДМА, помеченные мной.
     - Это ваш почерк?
     - Похоже на то.
     - А это что за препарат? - он показал на пробирку с этикеткой "ЛАД"
     - Не помню.
     - Может быть, это ЛСД?
     - Вряд ли. Тогда там было бы написано "ЛСД", а не "ЛАД".
     На дне ящика лежало несколько капсул маринола (разрешенной к медицинскому
применению разновидности ТНС - действующего вещества марихуаны), и я пояснил,
что скорее всего мне дал их на анализ человек, сомневающийся в содержимом
капсул.
     - Имя этого человека?
     - Не помню.
     - Хорошо, а вот здесь написано, что это "Н-гидрокси-МДМА от Чарльза". Кто
такой этот Чарльз?
     - Простите, я не помню.
     Все образцы были водружены на крышку моего ксерокса, и мне было предложено
вспомнить и записать что-нибудь насчет их происхождения, что я и сделал, как
всегда, впадая в забывчивость. После этого образцы были сфотографированы.
     (Если вы еще не поняли, почему я не сообщал инспектору имен отправителей
всех этих образцов, я могу объяснить. Дело в том, что эти люди были уверены, что
я имею право проводить анализы, не информируя об этом полицию. Такая же работа
велась по крайней мере еще в одной лаборатории, где хозяева считали это своим
долгом перед общественностью, но DEA запретило им это, поскольку опасалось, что
такой "контроль качества" может быть на руку преступникам. В общем, даже если бы
я знал имена отправителей, я не стал бы их разглашать, так как это было бы
равносильно предательству с моей стороны. Мне кажется, агент Фоска отлично это
понимал, хотя и продолжал настойчиво требовать информацию.)
     Между делом я спросил: - Если бы я вел подробную отчетность по поводу всех
отправителей, и в некоторых из присланных образцов оказались бы запрещенные
препараты, могло бы DEA использовать мою информацию для возбуждения уголовного
дела против отправителя?
     - Ничего не могу сказать по этому поводу, - ответил Фоска.
     Мы прошли в четвертый подвал.
     - Как называется эта комната?
     - Четвертый подвал.
     Я не стал рассказывать инспектору, что когда-то эта комната была спальней
моего сына, и когда я переоборудовал ее в лабораторию, я назвал ее четвертым
подвалом, потому что в доме уже было три подвальных помещения. Мне показалась,
что у агента не хватит чувства юмора оценить историю по достоинству.
     - Есть ли в помещении запрещенные вещества?
     - Не имею ни малейшего понятия.
     - А это что? - он поднял пробирку с этикеткой "Роза".
     - Скорее всего, образец присланный некой Розой.
     - Ее полное имя?
     - Не помню.
     - Что в пробирке?
     - Не знаю, я еще не проводил анализ.
     К э