аке.
Заметив меня, он представил меня своему собеседнику: "Алиса, познакомься, это
мистер Гуд из Вашингтона, он химик". Мистер Гуд, улыбнувшись, привстал со стула.
Я кивнула головой и уселась на свое обычное место - кресло на границе гостиной и
кухни, где дым от моих сигарет не мешал гостям.
     В следующие два часа я оказалась зрителем увлекательной пьесы для трех
актеров, по ходу которой агент Фоска все меньше и меньше понимал ответы
гениального, немного сумасшедшего химика, которому гораздо проще и интереснее
было объяснять все любознательному химику из DEA. Мне не пришло в голову, что я
присутствую на тривиальном допросе по принципу "добрый следователь - злой
следователь".
     (Мы узнали позже, что мистер Гуд - большая шишка в штаб-квартире DEA.
Когда-то он был химиком и поэтому знал всю терминологию. Теперь он руководил
главной лабораторией DEA в Вашингтоне и прилетел специально, чтобы участвовать в
обыске и быть своего рода переводчиком для агента Фоска).
     Мистер Гуд старался простыми словами разъяснить Фоска сложные научные идеи,
но время от времени отвлекался на веселый поток химической информации,
источником которого был Шура. Иногда агент Фоска вздыхал и вежливо жаловался,
что не получает ответов на конкретные вопросы для своего отчета, на что Шура и
Гуд прекращали свою дискуссию, поворачивались к агенту, и снова Гуд медленно и
аккуратно переводил и объяснял. А у Шуры пропадал блеск в глазах: он вспоминал,
зачем он здесь и что собой представляют его собеседники.
     В основном, допрос развивался по такой схеме:
     - Вот этот препарат, есть ли у вас квитанция о его покупке?
     - Да, конечно - вот она.
     - Могу я включить ее в свой отчет?
     - Как вам угодно.
     - Почему в вашей лаборатории мы нашли такое количество 2-СВ?
     - Как я уже говорил вам... (и он повторял все то, что уже говорил в
лаборатории, а мистер Гуд объяснял все простыми словами).
     - А как вы используете данный химикат?
     - Обычно для... (длинное перечисление химических реакций - перевод мистера
Гуда)
     Теперь даже мне было понятно, что эта проверка совсем не похожа на
предыдущие, и что мистер Фоска - не просто слишком усердный инспектор. И опять,
как и три недели назад, главный вопрос остался без ответа. Когда Шура пошел
зачем-то в кабинет, я спросила: "Почему наш друг Пол и четверо предыдущих
проверяющих не говорили Шуре, что он нарушает какие-то правила"?
     Продолжая что-то записывать в свой блокнот, агент Фоска повернулся на стуле
в мою сторону: "Понимаете, мэм, иногда друзья не говорят нам всей правды. А
потом, ваш друг Пол мог не знать всех правил - он же был начальник, а не химик".
     - Но ведь инспекторы DEA должны были знать все правила. Что же они ничего
не сказали?
     В голосе Фоски послышался оттенок нетерпения:
     - Просто они были некомпетентны. К сожалению не все инспектора знают свое
дело.
     - О чем вы? - все еще не понимала я. - Все четверо? Некомпетентны?
     На этот раз Фоска почти разозлился. Он взглянул на меня из-за своих бумаг и
резко проговорил:
     - Да, мэм, такое, к сожалению, случается.
     Что он имеет в виду - некомпетентны? Не может быть! Должно быть он шутит.
Но нет: этот человек не шутит. Он говорит мне - нам, что это его последнее
слово, его окончательный ответ: бросайте, сворачивайте свою работу.
     Наконец-то я начинаю понимать.
     Как долго я не понимала!
     Когда Шура снова сел за стол, вошел молодой японец из полиции штата и очень
дружелюбно объявил, что никаких признаков преступной деятельности не обнаружено,
и что господин доктор не должен забывать, что это всего лишь очередная проверка.
Видимо, он пытался нас успокоить, и сам говорил с явным облегчением.
     Ну, слава Богу, они хотя бы ничего нам не подкинули.
     Следующий акт драмы был разыгран ближе к вечеру, когда мистер Гуд и Шура
отлучились в кабинет. Агент Фоска пересел так, чтобы повернуться лицом ко мне, и
достал из своего портфеля кипу бумаг. Даже со своего кресла я разглядела, что
одна из бумаг - это ксерокопия нашего интервью, напечатанного полгода назад в
одном контр-культурном журнале. Интервью предназначалось для книги, и мы были
неприятно удивлены, увидев его в журнале, но ко времени инспекции мы уже забыли
о нем. Я спросила: "Это у вас статья из журнала "Flying High"?
     Фоска посмотрел на меня и совершенно серьезно ответил: "Да, вы пользуетесь
успехом, и ваша слава часто вас спасала".
     "Что"? - я была потрясена. Что он имеет в виду - "часто нас спасала"? От
чего спасала?
     Да и слава - это когда твое лицо попадает на обложку журнала "Ньюсуик" или
"Тайм", а мы известны в очень ограниченном кругу.
     - Давали ли вы запрещенные препараты членам вашей группы? - неожиданно
сменил тему агент Фоска.
     Я чуть не подпрыгнула на стуле. Что за дурацкий вопрос!
     - Мистер Фоска, не забывайте, что все, описанное в книге - вымысел. Я имею
в виду, конечно, первую часть.
     - А некоторые считают, что там все правда.
     - Что бы там люди не считали, это все вымысел.
     - Если кто-нибудь из вашей группы сознается, что вы давали ему запрещенные
препараты, если только это случится...
     - Это не может случиться, потому что мы никогда не давали людям запрещенные
препараты.
     Фоска погорячился. Ему не стоило заводить разговор о PIHKALе. Инспекция не
должна иметь к книге никакого отношения. Они просто проверяют соблюдение правил
техники безопасности, смотрят, нет ли признаков преступной деятельности - о
книге речь не может идти. Зато теперь я все поняла. Видимо кому-то в
штаб-квартире DEA не понравилась книга, и теперь они хотят показать нам, кто
здесь главный, кого надо бояться.
     Когда Шура и мистер Гуд вернулись за стол, допрос продолжился. Теперь они
обсуждали закупки конкретных прекурсоров. Наконец агент Фоска закончил свою
работу.
     В этот момент произошло самое сумасшедшее событие дня. Пока Фоска собирал
документы, которые ему предоставил Шура для отчета, в комнату зашли двое в
униформе. В руке у каждого было по довольно потрепанному экземпляру PIHKALа, и
они попросили у Шуры автограф. Он радостно согласился и предложил мне в свою
очередь подписать книгу. Тогда подошел третий полицейский и спросил, нельзя ли
ее купить. "Конечно, можно"! - сказали мы, и Шура притащил еще две копии и снял
у одной суперобложку, чтобы подписать ее. Еще один агент взял четвертую книгу и
начал листать страницы, бормоча себе под нос: "Интересно, очень интересно", и мы
попросили принять ее в подарок, хотя мы совсем не были уверены, позволительно ли
это ему при данных щекотливых обстоятельствах. Немного поколебавшись, он
согласился и тоже попросил подписать книгу - что мы сделали с радостью.
     Фоска уложил бумаги в портфель и направился в сторону четвертого подвала.
Интересно, какие чувства он сейчас испытывает по поводу автографов: ярость,
смущение или безразличие?
     Спросили ли они разрешения у Фоски? Или для него это было таким же
сюрпризом, как и для нас? Вряд ли он рад такому обороту событий. Как здорово,
что это случилось! Полное сумасшествие!
     Только один раз Шура не смог сохранить маску - невозмутимого,
доброжелательного зрителя. Под самый конец нашествия толстый полицейский,
которого я окрестила "дядюшкой", заглянул в комнату и спросил: "Извините, мэм,
не растут ли здесь кактусы пейотля"?
     - Да, конечно, прямо за вами у стены.
     Несколько человек, стоявших во дворике, замерли, словно я показала им на
большого удава. "Дядюшка" воскликнул: "Так я и думал! Так я и думал! я сразу
понял..."
     Неожиданно вокруг наших кактусов забегали люди. Кто-то спросил у Шуры,
зачем он выращивает их, и он стал рассказывать про неизученные, неизвестные
науке алкалоиды, следы которых присутствуют в кактусе. Он говорил спокойно и с
воодушевлением, зная, что лицензия позволяет ему иметь пейотль.
     Невысокий, толстый, похожий на азиата полицейский объявил, четко
выговаривая каждое слово: "Доктор Бородин, нам придется забрать кактусы, мы
должны их уничтожить. Понимаете?"
     На Шурином лице читалось недоверие: "Но по лицензии я имею право их
выращивать. Проверьте, загляните в свои правила: вы убедитесь, что это ошибка".
     Кто-то побежал за агентом Фоска.
     Пока его искали, полицейские столпились вокруг горшков с кактусами, чтобы
лучше их рассмотреть. Они нагибались к кактусам, отпуская удивленные замечания
по поводу их внешнего вида. Я наклонилась вперед, наблюдая за ними со своего
места.
     Очень странно: агенты служб по борьбе с наркотиками не знают, как выглядит
пейотль. Очень странно. А когда я показала им на него, они вели себя так, словно
бедное растение может подпрыгнуть и укусить. Они, что, боятся, что кактус
попадет в их организм и отравит их разум и душу? Скорее всего, это так. Они
слышали, что пейотль - это что-то безумное, опасное, их головы полны ужасов,
которых им нарассказывали о действии этих маленьких зеленых шариков.
     Появился агент Фоска, и толстый полицейский показал ему кактусы. После
этого он отвел Фоска подальше от толпы и стал что-то энергично ему доказывать.
Шура с волнением следил за разговором, стоя в дверях дома. Наконец агент Фоска
подошел к Шуре и сказал извиняющимся тоном:
     - Простите, доктор, но кактусы придется забрать.
     - Но я их выращиваю для научных исследований уже пятнадцать лет! Где вы
прочитали в ваших правилах, что я не имею права анализировать химический состав
кактусов?
     - Хорошо, покажите мне следы надрезов. По-моему над этими кактусами не
проводилось никакой исследовательской работы.
     - Конечно! Я ведь еще не приступал к этим исследованиям. Но кактусы мне
очень нужны...
     Неожиданно из-за двери высунулась голова толстого полицейского:
     - Мы забираем кактусы, и если вы будете возражать, мне придется надеть на
вас наручники и зачитать вам ваши права! Надеюсь, вы меня понимаете?!
     Он вперил свой взгляд в Шуру, пока не убедился, что тот полностью осознал
сказанное, потом повернулся к своим подчиненным и жестом приказал им приступать.
Полицейские направились к кактусам.
     Шура медленно сел в кресло, как дряхлый старик с негнущимися ногами. Теперь
все присутствующие видели, что, наконец, сделали ему больно. Я готова
поклясться, что на моем лице они не прочли ничего, но это было не важно: главной
их целью был Шура. Именно его они хотели наказать, и теперь агент Фоска и его
суровый напарник могли быть довольны: им, наконец, удалось сорвать маску
благодушия с его лица.
     Наши драгоценные, родные кактусы, наши любимые питомцы, в которых так много
неразгаданных тайн - эти тайны можно называть алкалоидами, а можно Временем,
Пространством, Формой, Смыслом - так много времени понадобилось, чтобы из
крошечных ростков они превратились во взрослые, хотя еще совсем не большие
кактусы, и вот теперь их вырывали из земли и топтали сапогами. Мы отвернулись,
чтобы не видеть этого.
     Все, дело сделано. Даже если потом они будут извиняться - дело сделано. С
какой бы радостью я прокляла этих людей! Однако этого делать нельзя. Ненависть
отравляет сердца. Сейчас они наслаждаются своей победой над Шурой, наслаждаются
тем, что сделали ему больно, потому что им сказали, что он - преступник, а их
дело правое. Но когда они умрут, то, может быть, поймут, что они сделали,
почувствуют то, что чувствуем сейчас мы; может быть, даже узнают правду о
Священном Кактусе.
     К пяти часам дня все кончилось. Уходя, агент Фоска обещал вернуться на
следующий день для окончательного завершения проверки.
     Ночью, прижавшись друг к другу в теплой постели, мы подводили итог
нелегкому дню и утешали друг друга. Шура сказал:
     - В конце концов в какой-нибудь Гватемале или Боливии нас бы просто
расстреляли.
     - Точно. А потом, они ничего не подбросили...
     - И правда, все не так уж и плохо.
     - И не обыскали наш дом, не залезли в компьютер, не забрали переписку.
     - А ты уверена, что они не сделают это завтра?
     - Нет, дорогой, ведь завтра ты позвонишь тому адвокату, который тебе так
понравился по телефону. Помнишь ты говорил, что это умный человек, и что если
тебе понадобится адвокат...
     - Да, конечно. Кассман. Надо с утра ему позвонить.
     - И надо будет спрятать все письма...
     - Посмотрим, что скажет адвокат.
     - И сохранить всю информацию из компьютера на дискетах, а то вдруг им
придет в голову забрать компьютер. (Честно говоря, мне не верилось в такое
развитие событий).
     - Ты представляешь, завтра эта скотина опять придет.
     - Ты знаешь, они были удивительно вежливы, даже спрашивали разрешения войти
в туалет. С чего бы это?
     - Ничего себе вежливость! Растоптать несчастные кактусы!
     Очевидно, Шура все еще не оправился от этого удара. Я обняла его и больше
ничего не говорила.
     В пятницу Фоска вернулся, на этот раз в сопровождении одного полицейского.
Вопросы заняли всего два часа, и по большей части это было повторение
предыдущего допроса. Однако Фоска сделал одно важное заявление:
     - Вашингтон хочет отозвать вашу лицензию, доктор Бородин.
     - Я уже понял - отвечал Шура. Сегодня он не улыбался, но был спокоен и
уверен в себе.
     Возник разговор о том, может ли добровольый отказ от лицензии спасти Шуру
от дальнейших преследований со стороны местной и федеральной власти и от
штрафов. Опять Фоска повторял: "Я ничего не решаю, я простой исполнитель".
     И хотя мы вполне уверены в том, кто именно отдал приказ, мы никогда не
сможем это доказать. Скорее всего, приказ звучал примерно так: "Закройте этого
идиота! Он позорит нас своей книжкой, и мы хотим снять его лицензию. Можете
делать что угодно в пределах закона, только отберите ее!" Что-то в этом роде. Но
они не могут нам запретить одну вещь: - продолжать распространять научную
информацию. Первая поправка к Конституции все еще действует!. Может быть, судя
по тому, что происходит, ее отменят, новсе же не так скоро.
     И вот большая проверка завершена. По крайней мере, официальная ее часть.
     Через несколько дней мы навестили адвоката Теда Кассмана. Это оказался
умный человек с лукавой улыбкой и слегка сардоническим чувством юмора. Мы
рассказали ему все, что произошло.
     На следующий день с разрешения хозяина мы привезли в его офис большие
коробки с накопившейся за долгие годы корреспонденцией.
     Какие же выводы мы извлекли из случившегося? Во-первых, теперь мы знаем,
что то, что один инспектор назвал в своем отчете "образцовой лабораторией",
может быть через некоторое время другим инспектором названо "свинарником". Даже
если ты полностью уверен в ценности твоей работы, ты не можешь быть полностью
защищен от нападок тех, кто так же уверенно полагает, что ты ошибаешься, или
даже считает тебя преступником. Хотя в большинстве случаев, если ты как-то
досадил официальным лицам, тебя будут преследовать не из-за разницы
мировоззрений и философий, а только для того, чтобы показать, что они сильнее
тебя, и даже если ты не боишься их власти, тебе придется с ней считаться.
     (Так что если не хочешь или не можешь позволить себе бороться с
государственной машиной - то выходи из игры и помалкивай).
     Мы также выяснили, что несмотря на откровенную ненависть и стремление
наказать нас, данное правительственное агентство решило не переступать закон и
играть по честному. Конечно, они использовали грязные приемы, и, разумеется,
было много лжи (об этом пойдет речь далее), но по крней мере они ничего не
подбросили и не подтасовали результаты анализа образцов почвы.
     И последнее, неожиданное и самое ценное наблюдение касается человеческого
поведения. Я наконец поняла, как работает "прокурорское мышление", как я это
называю: раньше я ни разу не наблюдала его в действии. Вкратце я могу объяснить
это так: когда силы правопорядка проводят следствие (в данном случае в нашем
доме), они исходят не из вопроса "Виновен ли человек (подозреваемый)?", а из
вопроса "Как бы нам найти повод привлечь этого человека к ответственности?"
     В любом случае предполагается, что совершено преступление. Любой человек, в
оргаах правопорядка, от постового до прокурора, привыкает, что его работа - это
раскрытие преступлений, нарушений и т.д. И через некоторое время они начинают
подеознательно предполагать, что если бы человек был невиновен, его бы не
подозревали. Понятно, что их ежедневная работа учит их так думать, но подрбный
образ мышления очень вреден как для них, так и для окружающих,то есть для
общества, чьим интересам они должны служить.

     Послесловие:
     Как я уже говорила, загадочные люди в скафандрах были вызваны DEA, чтобы
взять для анализа образцы почвы в районе "свалки". Так власти надеялись
использовать экологические организации для того, чтобы они обнаружили сильное
загрязнение, представляющее угрозу обществу и потребовали закрытия лаборатории.
     Однако анализ только показал, что в одном из образцов был немного превышен
уровень ртути. Шура моментально вызвал специальную бригаду, которая вывезла
машину земли с того места, где было замечено загрязнение. Дальнейших жалоб не
последовало.
     Через несколько месяцев после этого DEA, явно озабоченное таким поворотом
событий, прислало еще одну инспекцию, на этот раз из Федерального агентства по
охране природы. Инспектора вели себя очень дружелюбно и дали несколько дельных
советов: во-первых, установить в стене вентилятор для лучшей вентиляции
лаборатории (Шура сразу же сделал это), во-вторых, укрепить шкафы на случай
землетрясения, чтобы избежать возможного падения колб с реактивами (этим Шуре
придется заняться). В общем, эта инспекция, как и предыдущая, отказалась
признать, что лаборатория представляет опасность для окружающих.
     Наша магическая лаборатория все еще существует. В своем официальном отчете
агент Фоска среди причин возможного закрытия лаборатории называл и то, что на
следующий день после ее посещения он вдруг заболел, что он связывал с некими
вредными испарениями. Но мы с Шурой прекрасно помним, что на следующий день сам
Фоска, хотя и рассказывал нам о том, что двое полицейских заболели сразу после
инспекции, выглядел отлично и не жаловался на здоровье.
      Мы также узнали, что большая часть пленок, отснятых в лаборатории,
оказалась почему-то засвечена. (Я долго смеялась над этим, пытаясь насвистывать
мелодию из "Сумеречной зоны").
     Через несколько дней после памятного четверга агент Фоска вместе с
сопровождающим полицейским нагрянули в лабораторию нашего друга, молодого
доктора Питера Зельцера, в больнице Сан-Франциско - там Шура раз в неделю
работает с никотином. На этот раз Фоска вел себя вызывающе, приняв мягкость
Питера за слабость. На самом деле Питер - исключительно вежливый, но плохо
переносящий грубость человек, и поэтому уже через несколько минут допроса он был
готов взорваться, хотя и продолжал отвечать на вопросы, стиснув зубы. Потом
Питер еще полгода не мог вспоминать агента Фоска без злости.
     В числе прочих вещей, Фоска, как оказалось потребовал, чтобы ему показали
все фенэтиламины, находящиеся в лаборатории, что было довольно глупо, так как
фенэтиламины в лаборатории присутствовали только в виде образцов для
хроматографического анализа, а такие количества вещества невозможно использовать
в других целях. Теперь становилось ясно, что эта несуразная просьба объяснялась
особым интересом агента Фоска веществам, описанным в PIHKALе. Его не
интересовали никакие другие запрещенные препараты (у этой лаборатории тоже была
лицензия от DEA), он не просил показать ему триптамины, или опиаты, или
стимуляторы. Его страсть к фенэтиламинам дала нам понять, что и эта инспекция
имела своей целью не проверку соблюдения правил техники безопасности, а
наказание автора книги, в названии которой содержится слово "фенэтиламины".
     Все эти действия предпринимались, чтобы испортить жизнь одному человеку:
доктору Александру Бородину.
     Произошло еще несколько событий, которые