ие,
сулящее ненастье, не были для нас  так  опасны,  как  подавленное  моральное
состояние. Ведь мы, шестеро, в течение многих месяцев будем совершенно  одни
на плоту, и при таких условиях хорошая шутка зачастую не  менее  ценна,  чем
спасательный пояс.
     В Вашингтоне все еще стояла зима, шел снег и было  страшно  холодно.  Я
приехал  туда  в  феврале.  Бьерну  удалось  полностью  разрешить  вопрос  о
радиосвязи. Оказывается, он заинтересовал американских радиолюбителей, и они
согласились принимать наши сводки и донесения с плота. Кнут и  Турстейн  тем
временем готовили радиоаппаратуру. Радиосвязь мы должны были поддерживать  с
помощью специально для нас сконструированных коротковолновых передатчиков, а
иногда посредством портативных аппаратов,  которыми  пользовались  во  время
войны тайные агенты. Надо было сделать тысячу дел - больших и малых, - чтобы
подготовить все к путешествию.
     Наш архив разбух от бумаг. В нем были документы военных  и  гражданских
организаций на белой, желтой и голубой  бумаге,  на  английском,  испанском,
французском и норвежском языках. В наши дни путешествие на  плоту  обходится
бумажной промышленности по крайней мере в половину  большой  ели.  Законы  и
положения валились на нас  со  всех  сторон,  и  мы  терпеливо  и  методично
распутывали один узел за другим.
     - Клянусь, что наша переписка весит  не  менее  десяти  килограммов,  -
сказал однажды Кнут, обреченно согнувшись над своей пишущей машинкой.
     - Двенадцать, - сухо возразил Турстейн. - Я взвешивал.
     Моя мать прекрасно понимала те трудности, которые вставали перед нами в
эти полные драматизма дни подготовки к путешествию. В одном из  своих  писем
она писала: "...сейчас мне хочется лишь получить от тебя  весточку,  что  вы
все шестеро уже находитесь на плоту".
     Вдруг пришла срочная  телеграмма  из  Лимы.  Сильная  волна  подхватила
Германа и выбросила его на берег; он сильно разбился и  повредил  себе  шею.
Его положили в Лиме в больницу.
     Мы немедленно отправили в Лиму самолетом Турстейна Раабю и Герду  Вулд,
которая во время войны была  популярным  лондонским  секретарем  норвежского
парашютно-десантного отряда имени Линга, а сейчас помогала нам в  Вашингтоне
в наших сборах. Германа они нашли уже выздоравливающим. Его обвязали  вокруг
головы ремнем и подвесили на тридцать минут, и врачи за это  время  вправили
сместившийся позвонок. Рентгеновский  снимок  показал,  что  верхний  шейный
позвонок дал трещину и сдвинулся с места. Германа, благодаря его прекрасному
здоровью, удалось спасти, и вскоре он, весь в синяках, прямой, как палка,  и
мучимый ревматизмом, вернулся на военно-морскую верфь, где строился плот,  и
снова приступил к работе. Все же  ему  пришлось  еще  в  течение  нескольких
недель находиться под наблюдением врача, и  мы  сомневались,  сможет  ли  он
отправиться с нами в экспедицию. Сам он в  этом  ни  минуты  не  сомневался,
несмотря на то что Тихий океан при первой встрече обошелся с ним грубовато.
     Но вот Эрик прилетел из Панамы, Кнут и я -  из  Вашингтона,  и  все  мы
собрались  в  Лиме,  откуда  должны  были  начать   свое   путешествие.   На
военно-морской верфи уже лежали могучие бальзовые бревна, доставленные  сюда
из джунглей Киведо. Зрелище было волнующее. Среди  грозных  серых  подводных
лодок и эсминцев лежал наш строительный материал -  свежесрубленные  круглые
бревна, желтый бамбук, камыш и зеленые банановые листья.  Шесть  светлокожих
жителей севера и двадцать коричневых матросов,  в  чьих  жилах  текла  кровь
индейцев-инков, дружно размахивали  топорами  и  ножами  мачете,  закрепляли
тросы, вязали узлы. Иногда появлялись подтянутые морские офицеры в  синей  с
золотом форме и озадаченно смотрели на светлокожих  иностранцев  и  на  этот
растительный материал, который вдруг появился на военно-морской верфи.
     Впервые за многие сотни лет  в  бухте  Кальяо  снова  строили  плот  из
бальзовых бревен. Здесь, по преданию, бесследно  исчезнувшие  люди  Кон-Тики
впервые научили прибрежных индейцев ходить по морю на  плотах,  и  здесь  же
запретили  пользоваться  плотами  современным  индейцам  люди  белой   расы.
Путешествие на таком примитивном и  неустойчивом  плоту  может,  видите  ли,
стоить людям жизни. Потомки индейцев-инков не отстают от времени: сейчас они
носят отутюженные брюки со складкой и синие  матроски.  Бамбук  и  бальзовое
дерево отошли в прошлое. Их место заняли броня и сталь.
     Военно-морская верфь, оснащенная Новейшим оборудованием, оказалась  для
нас  исключительно  полезной  при  постройке  плота.   С   помощью   Бенгта,
выступавшего в качестве переводчика, и Германа, руководившего  работами,  мы
получили доступ в столярную и парусную мастерские; в наше распоряжение  были
предоставлены половина склада для  хранения  нашего  имущества  и  небольшой
понтонный мост, с которого мы  спускали  бревна  в  воду,  когда  приступили
непосредственно к постройке плота.
     Девять самых  толстых  бревен  мы  отобрали  для  основы  плота.  Затем
вырубили в них глубокие пазы для канатов, которыми связывались  между  собой
бревна. Мы строили плот без  единого  шипа,  гвоздя,  без  стальных  тросов.
Сперва мы спустили девять бревен на воду  одно  возле  другого,  чтобы  они,
прежде чем мы их свяжем накрепко вместе, приняли свое естественное положение
на плаву; для середины мы выбрали самое длинное, 14-метровое, бревно,  концы
которого выступали как на носу, так и на корме.
     По обе стороны от центрального бревна мы уложили симметрично все  более
и более короткие бревна с таким расчетом, что по борту длина плота равнялась
10 метрам, а нос выдавался в виде тупого сошника. Корму плота мы срезали  по
прямой линии; несколько выступали лишь три средних бревна, сверх которых  мы
укрепили короткий толстый чурбан из  бальзового  дерева.  Он  лежал  поперек
плота и имел уключину для длинного  рулевого  весла.  Связав  девять  бревен
основы крепко-накрепко пеньковыми тросами  толщиной  в  30  миллиметров,  мы
снайтовили с ними еще девять более тонких бревен, уложенных  сверху  поперек
на расстоянии примерно в один метр один от другого.  Итак,  плот  фактически
был готов. Он был тщательно связан почти тремястами концами различной  длины
с внушительными найтовыми* на каждом узле.
     *Найтов- перевязка или соединение
     тросом бревен или двух других тросов.

     Палубу мы настелили из расщепленного бамбука, прикрепленного к  бревнам
в виде отдельных планок, а сверху положили  бамбуковые  цыновки.  Посередине
плота, немного ближе к корме, мы поставили небольшую, открытую сбоку  хижину
из бамбуковых стволов; стены ее были покрыты цыновками из  легкого  бамбука;
крышу выстлали бамбуковыми планками и  покрыли  банановыми  листьями  вместо
черепицы. Перед  хижиной  мы  поставили  одну  возле  другой  две  мачты  из
мангрового дерева, твердого, как железо. Они были слегка  наклонены  одна  к
другой, и их верхушки связаны крест-накрест. К рее*, связанной  для  большей
прочности из двух  бамбуковых  палок,  мы  привязали  большой  прямоугольный
парус.
     *Рея-поперечное дерево, подвешенное за
     середину к мачте. На нее привязывают парус.

     Девять больших бревен, на которых мы намеревались перейти через  океан,
мы несколько заострили снизу, чтобы они легче скользили по воде, а в носовой
части, почти над уровнем воды, устроили низкий борт.
     Между бревнами в некоторых местах были большие просветы; мы опустили  в
них, в общей сложности, пять больших сосновых досок, концы  которых  отвесно
уходили на полтора метра в воду. Эти доски, толщиной в один дюйм и шириной в
несколько футов, были вставлены нами без всякой  системы  и  удерживались  в
вертикальном положении лишь клиньями и  тросами.  Они  должны  были  служить
небольшими параллельными килями или, точнее, выдвижными килями. Индейцы-инки
имели такие килевые доски на всех своих бальзовых плотах задолго до открытия
Америки: доски Препятствовали сносу плота ветром или волнами. На нашем плоту
не было никаких ограждений или поручней, и лишь по обеим сторонам  плота  мы
укрепили, как опору для ног, по длинному бальзовому бревну.
     Наш плот был точной копией древних перуанских и эквадорских плотов,  за
исключением низкого  борта  в  носовой  части,  который,  впрочем,  оказался
совершенно ненужным. В остальном мы оборудовали  все  на  палубе  по  своему
вкусу, поскольку это не оказывало влияния на основную конструкцию плота.  Мы
знали, что плот будет на длительный срок всем нашим миром,  и  поэтому  даже
самые незначительные пустяки со временем будут  приобретать  все  большее  и
большее значение.
     Мы постарались сделать как можно разнообразнее нашу  маленькую  палубу.
Например, она не была сплошь покрыта бамбуковыми  планками.  Бамбук  настлан
был лишь перед хижиной и вдоль ее правой стороны,  где  не  было  стены.  За
левой стеной хижины был как бы задний двор,  забитый  намертво  укрепленными
ящиками и снаряжением, между которыми был оставлен узкий проход.  В  носовой
части и на корме за хижиной бальзовые бревна ничем не были покрыты. Поэтому,
расхаживая по плоту вокруг бамбуковой хижины, мы  переходили  с  бамбукового
пола и плетеных цыновок на круглые серые бревна на корме и затем пробирались
на другую сторону через склад ящиков и снаряжения. Шагов мы делали, в общем,
не так уж много, но разнообразие было налицо, и оно производило определенный
психологический эффект и в какой-то мере компенсировало нас за  ограниченную
свободу движений.  Кроме  всего  прочего,  мы  устроили  на  верхушке  мачты
небольшую площадку.  Сделали  мы  это  не  столько  для  того,  чтобы  иметь
наблюдательный пост, откуда можно будет увидеть  землю,  сколько  для  того,
чтобы лазить туда во время путешествия и смотреть на море не только с плота.
     Плот приобрел  уже  определенные  очертания  и  плавал  в  верфи  между
военными судами, сверкая желтизной зрелого бамбука и яркой зеленью банановых
листьев, когда туда прибыл сам военно-морской министр. Мы были  очень  горды
своим плотом, который среди огромных грозных военных  кораблей  казался  нам
свежим и ярким  напоминанием  о  временах  инков.  Но  военный  министр  был
потрясен до глубины души тем, что он увидел.
     Меня вызвали  в  военно-морское  министерство  и  предложили  подписать
бумагу,  в  которой  говорилось,   что   министерство   не   несет   никакой
ответственности за то, что  было  нами  построено  на  подведомственной  ему
верфи. Кроме того, я  подписал  бумагу  начальнику  порта,  в  которой  было
сказано, что, если я выйду из порта Кальяо с людьми и  грузом  на  плоту,  я
целиком  и  полностью  отвечаю  за  связанные  с  таким  рискованным   шагом
последствия.
     Некоторое время спустя несколько иностранных военно-морских экспертов и
дипломатов получили разрешение посетить верфь и осмотреть наш  плот.  Нельзя
сказать, чтобы представшее  перед  их  глазами  зрелище  их  воодушевило.  А
несколько дней спустя после их посещения меня  вызвал  посол  одной  великой
державы.
     - Ваши родители живы? - спросил он. Получив  утвердительный  ответ,  он
посмотрел мне прямо в глаза и сказал глухим и зловещим голосом:
     - Вашему отцу и вашей матери будет очень тяжело,  когда  они  узнают  о
вашей гибели.
     Он просил меня отказаться от  моей  затеи,  пока  не  поздно:  адмирал,
видевший наш плот, заверил его, что нам не добраться  живыми  до  Полинезии.
Прежде всего никуда не годятся размеры плота: ведь он так мал, что в сильный
шторм обязательно перевернется. Но в то же время  он  настолько  велик,  что
может оказаться одновременно на гребнях двух  волн,  от  чего  под  тяжестью
груза и людей хрупкие бальзовые бревна переломятся пополам. Хуже всего  было
то, что крупнейшие специалисты по бальзовой древесине заверили его, что  это
пористое дерево так быстро поглощает воду, что  мы  непременно  затонем,  не
пройдя и четверти пути.
     Все это звучало весьма зловеще, но я не отступал от своих намерений,  и
тогда посол подарил нам на дорогу... библию. Ничего хорошего не обещали  нам
и эксперты, осматривавшие наш плот. Штормы или ураган смоют нас  за  борт  и
разобьют наш низкий и открытый плот. который вообще может только  беспомощно
дрейфовать кругами в море и будет игрушкой для ветра  и  волн.  Волны  будут
перекатываться через плот даже при самом легком бризе, а наша  одежда  будет
все время пропитана соленой морской водой; она постепенно  разъест  кожу  на
ногах и испортит все, что мы с собой возьмем. Если бы  подвести  итог  всему
тому, что посещавшие нас один за другим эксперты считали главным недостатком
нашего плота, то на нем не было такого  конца,  угла,  бревна  или  щепочки,
которые не сулили бы нам неминуемой гибели. Люди заключали пари  на  большие
суммы,  сколько  дней  плот  продержится  на  воде,  а  один  легкомысленный
военно-морской атташе заявил даже, что он согласен до конца жизни обеспечить
всех участников экспедиции виски, если только они живыми доберутся до любого
из островов Южных морей.
     Совсем плохо стало, когда в порт зашел норвежский пароход и мы привезли
на верфь капитана и двух самых опытных морских волков. Мы горели нетерпением
узнать мнение людей, познакомившихся с морем на практике.  Представьте  себе
наше разочарование, когда они единодушно заявили, что ставить парус на такой
тупоносой, неуклюжей посудине совершенно бесполезно;  а  капитан  утверждал,
что если нам даже и удастся на ней двигаться, то мы не меньше года, а  то  и
двух будем дрейфовать в течении Гумбольдта, Боцман осмотрел все крепления  и
только покачал головой. По его мнению, нам не следовало особо  беспокоиться:
не более чем через две недели все канаты перетрутся о бревна, которые  будут
беспрестанно двигаться вверх и вниз. Нам следует заменить  пеньковые  канаты
стальными тросами и цепями или отказаться от затеи с экспедицией.
     Тяжело было выслушивать все эти предсказания. Достаточно сбыться одному
из них, и мы погибнем. Боюсь, что в  те  дни  я  неоднократно  задавал  себе
вопрос, знаем ли мы,  на  что  идем.  Я  не  мог  опровергнуть  ни  одно  из
предостережений - ведь я не был моряком. У меня был лишь один козырь,  и  на
нем было основано наше путешествие. Я твердо знал, что древняя культура Перу
была перенесена на острова Южных морей в  те  времена,  когда  единственными
судами у этих берегов были такие плоты, как наш. И я  делал  соответствующий
вывод: если в V веке нашей эры,  когда  на  плоту  был  Кон-Тики,  бальзовые
деревья не затонули и найтовы выдержали, то так будет и теперь, если  только
наш плот явится точной копией его плота. Бенгт и  Герман  усиленно  занялись
теорией, и вообще, пока эксперты причитали, наши парни, не принимая их  слов
к сердцу, чудесно проводили время в Лиме. Только  однажды  вечером  Турстейн
вдруг озабоченно спросил меня, уверен ли  я,  что  морские  течения  идут  в
нужном нам направлении. Незадолго до этого мы смотрели кинофильм с  участием
Дороги Ламур, танцевавшей в коротенькой соломенной юбочке  в  толпе  девушек
танец "хула" под пальмами на одном из островов Южных морей.
     - Мы обязательно должны туда попасть, - сказал  Турстейн.  -  Жаль  мне
тебя, если течения понесут нас не в ту сторону.
     День нашего отправления между тем приближался, и мы поехали в отдел виз
министерства иностранных дел за  получением  разрешения  на  выезд.  Впереди
стоял Бенгт, выступавший в роли переводчика.
     - Ваша фамилия? - спросил  тихий  маленький  чиновник  и  подозрительно
посмотрел поверх очков на окладистую бороду Бенгта.
     - Бенгт Эммерик Даниельссон, - почтительно ответил Бенгт.
     Чиновник заложил в пишущую машинку длинную анкету.
     - С каким пароходом прибыли вы в Перу?
     - Видите  ли,  -  объяснил  Бенгт,  наклоняясь  над  немного  оробевшим
человеком, - я прибыл в Перу не на пароходе, а в каноэ.
     Чиновник, немея  от  изумления,  посмотрел  на  Бенгта  и  напечатал  в
соответствующей графе: "каноэ".
     - Ас каким пароходом вы собираетесь отплыть из Перу?
     - Видите ли, - вежливо сказал  Бенгт,  -  я  намерен  отплыть  из  Перу
опять-таки не на пароходе, а на плоту.
     - Хватит! Хватит! - раздраженно воскликнул чиновник и  выдернул  анкету
из машинки. -Я попросил бы вас серьезно отвечать на мои вопросы!
     За несколько  дней  до  отхода  плота  в  путь  мы  перенесли  на  него
продовольствие,  воду  и  все  снаряжение.  Продовольствия  взяли  на  шесть
человек, из расчета, что будем в море четыре месяца. Это был фронтовой паек,
упакованный в небольшие прочные картонные коробки.  Кнуту  пришла  в  голову
хорошая мысль: он покрыл  каждую  коробку  тонким  слоем  жидкого  асфальта.
Сверху, чтобы коробки не склеивались между собой, мы посыпали  их  песком  и
плотно уложили под бамбуковым настилом между поперечными  бревнами.  Коробки
заполнили все свободное пространство.
     У  нас  было  пятьдесят  шесть  контейнеров,  вмещавших   1100   литров
кристально чистой воды, которую мы взяли из высокогорного ручья. Их мы также
закрепили -между поперечными бревнами  так,  что  они  все  время  омывались
морской водой. Остальную часть нашего имущества  мы  уложили  на  бамбуковой
палубе и там же поставили большие плетеные корзины с фруктами  и  кокосовыми
орехами.
     В бамбуковой  хижине  один  угол  мы  отвели  Кнуту  и  Турстейну;  они
установили там свою радиостанцию.  Там  же  мы  укрепили  между  поперечными
бревнами  восемь  деревянных  ящиков.  Два  из   них   были   отведены   под
киноаппаратуру и научные приборы, остальные шесть  были  распределены  между
участниками экспедиции для личных вещей, причем заранее было оговорено,  что
каждый из нас может взять с собой лишь столько вещей,  сколько  уместится  в
ящике. Эрик уложил в свой ящик несколько  рулонов  бумаги  для  рисования  и
гитару. Места больше не было, и ему пришлось  засунуть  свои  носки  в  ящик
Турстейна. Ящик Бенгта с трудом притащили четыре матроса. Бенгт взял с собой
одни лишь книги, но  он  ухитрился  напихать  в  свой  ящик  "всего-навсего"
семьдесят три труда по  вопросам  социологии  и  этнографии.  Поверх  ящиков
положили цыновки и соломенные матрацы. Мы были готовы отправиться в путь.
     Плот вывели на буксире с территории военно-морской верфи в море,  чтобы
мы могли выяснить, равномерно ли был  распределен  наш  груз,  а  затем  нас
пришвартовали к пристани яхт-клуба в Кальяо. Накануне выхода  в  море  здесь
должна была состояться церемония крещения плота, на которую были  приглашены
гости, но могли присутствовать и все желающие.
     27 апреля был поднят норвежский флаг, а на рее развевались  флаги  всех
стран, представители которых помогали снаряжению экспедиции.  На  набережной
собралась уйма людей, которые хотели посмотреть на крещение странного судна.
Цвет и черты лица многих, присутствовавших на церемонии, говорили о том, что
их праотцы  некогда  плавали  на  таких  же  бальзовых  плотах  вдоль  этого
побережья. На церемонии присутствовали члены правительства и военно-морского
министерства, а также представители различных государств и  наши  друзья  из
небольшой норвежской колонии во  главе  с  генеральным  консулом.  Собралось
много корреспондентов, жужжали кинокамеры,  и  не  хватало  только  духового
оркестра и большого барабана. Нам было в тот момент  ясно  лишь  одно:  если
плот развалится тут же, у побережья, каждый из нас поплывет в  Полинезию  на
отдельном бревне, но не вернется обратно.
     Секретарю  экспедиции  и  нашему  связному  на  материке   Герде   Вулд
предстояло окрестить плот кокосовым  молоком.  Такое  решение  было  принято
потому, что это более соответствовало стилю каменного века,  а  кроме  того,
шампанское по каким-то неведомым причинам оказалось  на  самом  дне  личного
ящика Турстейна. Мы сообщили собравшимся друзьям на английском  и  испанском
языках, что плот будет назван "Кон-Тики", в честь  великого  предшеств