человек додумается, как собирать в море планктон, как
когда-то, в отдаленные времена, он научился собирать зерна. Одним  зернышком
сыт не будешь, но в большом количестве это уже пища.
     Один специалист по биологии моря снабдил  нас  специальной  сеткой  для
ловли особо интересовавших нас живых существ.  Она  была  шелковой  и  имела
около 3 тысяч ячеек на один квадратный дюйм. Этот сачок, на железном  кольце
диаметром в 1,5 фута. тащился за плотом. Как при любой  рыбной  ловле.  улов
планктона менялся в зависимости от времени  и  места.  Он  становился  менее
удачным, по мере того как мы уходили дальше  на  запад  и  море  становилось
теплее. Богатые уловы доставались ночью. Это, видимо, зависело от того,  что
при солнечном свете многие морские твари уходят глубже под воду.
     Когда на плоту нечем было заняться, то ради развлечения мы совали  свой
нос в сеть с планктоном. Не ради аромата, конечно,  -  запах  планктона  был
просто ужасный, - и тем более не ради возбуждающего аппетит вида -  в  сетке
было на редкость отвратительное  месиво,  -  просто  для  нас  было  забавой
раскладывать содержимое сети с планктоном на доске и рассматривать каждый из
микроорганизмов  в  отдельности.   Перед   нами   раскрывалось   невероятное
разнообразие фантастических форм и красок.
     Большей частью это были крошечные, напоминающие креветок,  ракообразные
или икринки рыб, но среди них попадались мальки различных  рыб  и  моллюски,
необычайно миниатюрные  крабы  всех  цветов  радуги,  медузы  и  бесконечное
множество каких-то маленьких существ, которые, казалось,  явились  прямо  из
сказки. Одни были похожи на бархатные  трепещущие  призраки,  вырезанные  из
целлофана, другие походили на крохотных красноклювых птиц с панцирем  вместо
перьев. Безудержную творческую расточительность проявила  природа,  создавая
планктон.  Ни  один  художник-сюрреалист   не   смог   бы   выдумать   более
фантастические существа, чем те, которые мы встречали в мире планктона.
     После того как холодное течение Гумбольдта  повернуло  на  запад  южнее
экватора, мы начали вынимать из сети через каждые  несколько  часов  по  два
килограмма планктона. Он лежал  в  ней  спрессованный  и  напоминал  слоеный
пирог,  в  котором  были  коричневый,  красный,  серый  или  зеленый   слои,
соответственно тем полям планктона, через которые мы проходили. Ночью, когда
кругом все фосфоресцировало, казалось, что мы вытягиваем на  борт  мешок  со
сверкающими драгоценными камнями. Но как только это сокровище оказывалось на
борту, оно превращалось в миллионы мельчайших живых  искрящихся  креветок  и
сверкающих мальков, светившихся в темноте, как груда  раскаленных  угольков.
Мы выливали их в ведро, и чудилось, что из сетки льется  волшебная  каша  из
сверкающих светлячков. Но насколько  был  красив  наш  улов  на  расстоянии,
настолько отвратительно пахнул он вблизи. Если кто-нибудь набирался смелости
и отправлял ложку этой сверкающей  массы  себе  в  рот,  он  убеждался,  что
насколько ужасен был этот запах, настолько замечателен  был  вкус.  Планктон
напоминал  паштет  из  креветок,  омаров  и  крабов,  если  смесь   состояла
преимущественно из мельчайших креветок; если же она в основном  состояла  из
мельчайших икринок, то вкус ее напоминал зернистую икру,  а  иногда  даже  и
устриц. Растительный планктон  был  либо  настолько  мал,  что  просачивался
вместе с водой через сеть, либо настолько велик, что мы могли  выбирать  его
руками. Основную его массу составляли желеобразные  организмы  длиной  около
одного сантиметра, похожие на стеклянные шарики или медуз. Они  были  горьки
на вкус, и мы их выбрасывали. Все же остальное годилось для еды либо в сыром
виде, либо в виде сваренных в воде каши или супа. На вкус и  цвет  товарищей
нет. Двое из наших парней на плоту считали, что планктон лакомое блюдо; двое
других думали, что он съедобен; а  остальным  даже  смотреть  на  него  было
противно. По  своей  питательности  планктон  не  уступает  крупным  омарам,
крабам, ракам. Если его  умело  приготовить  и  хорошо  приправить,  то  все
любители продуктов моря сочтут его превосходным блюдом.
     Уже одно то, что самое крупное животное на земле - синий кит - питается
исключительно планктоном, доказывает высокую калорийность  входящих  в  него
микроорганизмов.  Наш  способ  ловли  планктона  небольшой  сеткой,  которая
зачастую оказывалась  изжеванной  голодными  рыбами,  показался  нам  крайне
примитивным, когда мы однажды, сидя на плоту, увидели, как проплывающий мимо
кит выбрасывал фонтаны воды и  отцеживал  через  решетки  роговых  пластинок
планктон.
     - Почему бы вам, пожирателям планктона, не последовать его  примеру?  -
ехидно спросили нас однажды Турстейн и Бенгт, когда  мы  потеряли  в  волнах
нашу сеть. - Сделайте хороший глоток, а затем процедите воду через усы.
     Мне случалось видеть китов на далеком расстоянии с пароходов  и  вблизи
-в музеях, но они казались мне ненастоящими, и я никогда не относился к этим
великанам так же, как к другим подобным им теплокровным животным - например,
к лошади или слону. С биологической точки зрения, я был  вынужден  признать,
что кит  настоящее  млекопитающее,  но  всем  своим  существом  он  все-таки
напоминал мне огромную, холодную рыбу. Но мое  отношение  к  китам  в  корне
изменилось, когда они появились около нашего плота. Однажды  мы  завтракали,
устроившись, как обычно, на краю плота, поближе к воде, так, что  достаточно
было лишь слегка наклониться,  чтобы  ополоснуть  кружку,  и  вдруг  все  мы
вздрогнули от неожиданности,  услышав  позади  себя  тяжелый  храп  Плывущей
лошади. Огромный кит вынырнул из воды и смотрел на  нас.  Он  находился  так
близко,  что  было  видно,  как  кожа  внутри  его  дыхала  блестит,  словно
лакированный ботинок. Мы отвыкли здесь в море от настоящих вздохов-ведь  все
живые существа бесшумно скользили вокруг, они не имели легких и лишь  слегка
раздували жабры. Мы тотчас прониклись  чувством  теплой  симпатии  к  своему
старому троюродному брату - киту, который, подобно нам, забрел так далеко  в
море. Вместо холодной, похожей на  жабу  акулы,  которой  незачем  даже  нос
высовывать, чтобы подышать свежим воздухом, к нам в гости явилось  существо,
отдаленно напоминавшее веселого, откормленного 'бегемота  из  зоопарка.  Кит
подплыл к самому борту плота, еще раз вздохнул, что произвело на меня  самое
благоприятное впечатление, и скрылся в глубинах океана.  Киты  навещали  нас
много  раз.  Чаще  всего  это  были  небольшие  морские  свиньи  и  касатки,
резвившиеся вокруг нас на поверхности воды большими стаями, но иногда к  нам
наведывались  кашалоты  и  другие  гигантские  киты,  которые  подплывали  в
одиночку или небольшими группами. Иногда они плыли  мимо  на  очень  далеком
расстоянии, проходя, как далекие корабли, у самого  горизонта  и  выбрасывая
время от времени в воздух фонтаны воды, но бывало. что они шли прямо на нас.
В первый раз, когда огромный кит изменил свой курс и стремительно направился
прямо к нам, мы решили, что столкновение неизбежно.
     Он все приближался и приближался,  и  мы  все  отчетливее  слышали  его
тяжелое пыхтенье и глубокое дыхание. Когда  он  высовывал  голову  из  воды,
казалось, что какое-то огромное, толстокожее, неуклюжее сухопутное  животное
продирается сквозь воду и оно так же не похоже на рыбу, как летучая мышь  на
птицу. Он подплыл вплотную к левой стороне плота. Мы все кинулись туда. Один
из членов экипажа влез на мачту и сообщил, что видит еще семь-восемь  китов,
плывущих на нас.
     Огромный, блестящий от воды черный лоб был на расстоянии не более  двух
метров от плота, когда великан наконец нырнул. Мы  увидели,  как  гигантская
иссиня-черная спина  медленно  ушла  под  самый  плот  прямо  у  наших  ног.
Несколько секунд он лежал  неподвижной  и  темной  громадой,  а  мы,  затаив
дыхание, рассматривали горбатую спину  гигантского  млекопитающего,  которое
было значительно длиннее плота. Но вот кит начал медленно опускаться и исчез
в голубоватой воде. Тем временем нас окружила вся стая, но ни один из  китов
не обращал на нас никакого внимания. По всей вероятности, киты только  тогда
разбивают  могучим  ударом  хвоста  в  щепки  китобойные  суда,  когда   они
подвергаются нападению. Все утро киты пыхтели и сопели вокруг нашего  плота,
появляясь там, где мы их меньше всего ожидали, но ни один из них не задел ни
плота, ни кормового весла.  Киты  плескались  в  воде,  наслаждаясь  жаркими
лучами солнца. Но в полдень вся компания, будто бы  по  сигналу,  нырнула  в
воду и мгновенно исчезла.
     Нам приходилось находить под своим плотом не только  китов.  Ведь  если
откинуть в хижине цыновки, на которых мы спали, то  в  щели  между  бревнами
видна была плескавшаяся кристально чистая голубая вода. Подождав  мгновенье,
можно было увидеть плавник или спину  какой-нибудь  проплывавшей  поблизости
крупной рыбы, а то и целую небольшую рыбку.
     Если бы  щели  между  бревнами  были  немного  шире,  то  мы  могли  бы
устроиться с удочками в постели и удить у себя под матрацами,
     Золотые макрели и рыбки-лоцманы питали особенную любовь к нашему плоту.
Первые золотые макрели присоединились к нам, когда мы вышли из вод Кальяо  и
попали в течение. Но с тех пор не проходило ни одного  дня  во  время  всего
нашего путешествия, когда бы вокруг плота не вертелись макрели.  Что  влекло
их к нам, трудно сказать. Вероятно, их устраивала чудесная возможность плыть
в тени с крышей над головой, а  может  быть,  они  просто-напросто  находили
много съедобного  на  нашем  огороде,  на  котором  произрастали  ракушки  и
висевшие гирляндами водоросли. Их было много на подводной  стороне  плота  и
даже на кормовом весле. Все началось с небольшого  .слоя  зеленой  тины,  но
затем пучки водорослей стали  расти  с  такой  молниеносной  быстротой,  что
"Кон-Тики" стал скоро походить на бородатого морского бога,  мотавшегося  на
волнах. А зеленые водоросли превратились в излюбленное укрытие для мальков и
наших бесплатных пассажиров -- крабов.
     Был такой момент, когда нам казалось, что мелкие муравьи выживут нас  с
плота. Они жили в бревнах, и  когда  мы  вышли  в  море  и  древесина  стала
влажной, они начали спасаться бегством и  нашли  убежище  в  наших  спальных
мешках. Они скоро заполонили весь плот, кусали и мучили нас так, что мы были
готовы броситься в воду, чтобы только избавиться от них. Но по мере удаления
от берега на плоту становилось все мокрее, и они поняли,  что  попали  не  в
свою стихию. Лишь очень немногим  муравьям  удалось  перенести  путешествие.
Лучше всех прижились  на  плоту  крабы  и  рачки  -  морские  уточки  в  3-4
сантиметра длиной. Они сотнями водились на бревнах, особенно с  подветренной
стороны. Мы варили из них суп, и как только один урожай был собран, на месте
его вырастали новые личинки, и у нас постоянно был свежий запас;  у  морских
уточек нежный вкус- Мы ели также салат из  водорослей  -  они  были  не  так
вкусны, но, во всяком случае, вполне съедобны. Мы никогда не  видели,  чтобы
золотые макрели пользовались нашим огородом, но их обычно можно, было видеть
вблизи плота. Они то повертывались брюхом кверху, то плавали между бревнами.
     Золотая  макрель  -  тропическая  рыба,  отличающаяся  яркой  окраской.
Пойманные нами рыбы имели от 1 до 1,35 метра в длину, тело  их  было  словно
сплющено с боков и голова вытянута  кверху.  Однажды  мы  вытащили  на  плот
макрель длиной в 1,48 метра с головой высотой не менее 37 сантиметров.  Рыба
отличалась изумительными красками, она  переливалась  разными  цветами,  как
большая навозная муха, а плавник сверкал золотом. Но стоило вытащить  ее  на
борт, как на  глазах  происходила  необычайная  перемена:  она  превращалась
постепенно в серебристо-серую с белыми пятнами, а под конец становилась  вся
серебряно-белой.   Такой   она   оставалась   четыре-пять    минут,    затем
восстанавливались первоначальные краски. Золотая макрель даже в воде  меняет
окраску, как хамелеон, и  иногда  нам  казалось,  что  мы  поймали  какую-то
неизвестную  рыбу,  отливающую  медью,  но,   рассмотрев   ее   внимательно,
убеждались, что это наш верный спутник - золотая макрель.
     Высокий  лоб,  придающий  золотой  макрели  сходство  с  бульдогом,  со
сплющенными висками, всегда торчит  над  поверхностью  воды,  когда  хищница
стремительной торпедой несется за стаей удирающих  летучих  рыб.  В  хорошем
настроении макрель ложится на бок, разгоняется,, прыгает в воздух  и  плашмя
шлепается обратно в воду, поднимая каскады воды. Не успев очутиться в  воде,
она снова делает прыжок за прыжком с одной волны на другую. Но когда макрель
в плохом настроении - например, когда мы втаскиваем ее на  плот,  -  то  она
начинает яростно кусаться. Турстейн долгое время хромал с завязанным большим
пальцем на ноге. Он сунул его в пасть макрели, которая не замедлила схватить
его и укусить сильнее, чем обычно. По возвращении из экспедиции мы  слышали,
что макрели нападают на купающихся, даже едят их. Это отнюдь не льстило  нам
- ведь мы ежедневно плескались среди них, и нас макрели тщательно  избегали.
Во всяком случае, они были настоящими хищниками, и мы часто находили у них в
желудке кальмаров и летучих рыб, заглотанных целиком.
     Летучие рыбы - любимая  пища  голодных  макрелей.  Как  только  макрель
завидит что-то, плескающееся в воде, она спешит к этому месту в надежде, что
это летучая рыба- Утром, когда мы, зевая,  выползали  из  хижины  и  окунали
зубную щетку в море, не раз случалось  моментально  проснуться,  потому  что
из-под плота с быстротой молнии вылетала 15-килограммовая макрель и со всего
размаха тыкалась  в  щетку.  Часто,  когда  мы  завтракали  на  краю  плота,
какая-нибудь макрель выскакивала и прыгала плашмя обратно  в  воду  с  таким
сильным всплеском, что обдавала брызгами и нас и завтрак.
     Однажды за обедом с нами произошло нечто невероятное. Турстейн внезапно
отложил  вилку,  сунул  руку  в  воду;  вода  забурлила,  и  прежде  чем  мы
опомнились, около нас  билась  огромная  макрель.  Оказалось,  что  Турстейн
заметил конец проплывавшей мимо нас лески, схватил ее,  а  на  другом  конце
оказалась весьма озадаченная рыба, упущенная несколько дней назад Эриком.
     Не проходило дня, чтобы около плота или  под  плотом  не  кружилось  бы
шесть-семь  макрелей.  Редко-редко  их  бывало  две-три;  в  иные   дни   мы
насчитывали их до тридцати-сорока штук. Вообще кока нужно было  предупредить
лишь минут за двадцать, что нам хочется свежей рыбы к обеду.  Он  привязывал
половину летучей рыбы  к  леске  и  насаживал  на  крючок  наживку.  Золотая
макрель, одним прыжком пробороздив  лбом  поверхность  моря,  оказывалась  у
плота, а за ней летели еще две или  три.  Макрель  -  исключительно  вкусная
рыба, и в свежем виде ее мясо напоминает по вкусу одновременно  и  треску  и
лосося. Одной рыбы нам вполне хватало на два дня, а больше и не нужно:  море
было полно рыбы.
     Совсем иначе мы познакомились  с  рыбками-лоцманами.  Они  сопровождали
акул, появлявшихся возле  плота,  и  если  те  погибали,  то  мы  усыновляли
лоцманов. Первые акулы показались вскоре после нашего выхода в море и  стали
ежедневными гостями.
     Иногда акула появлялась лишь в роли разведчика - она делала круг  около
плота и исчезала. Но чаще всего  в  поисках  добычи  акула  ложилась  нам  в
кильватер за кормой и не отставала. Без  единого  звука  подавалась  она  то
вправо, то влево и шевелила хвостом, чтобы идти в ногу. Она двигалась  вверх
и вниз вместе с морем, и спинной плавник предостерегающе торчал из  воды,  а
серо-синее туловище казалось  при  солнечном  свете  под  поверхностью  воды
коричневатым. Иногда большая волна поднимала ее настолько выше уровня плота,
что мы смотрели, словно через стеклянную стенку  аквариума,  как  она  важно
плывет на нас со стайкой лоцманов у самого рыла. Несколько секунд  казалось,
что акула и вся ее полосатая свита окажутся сейчас у  нас  на  плоту,  но  в
последний момент плот поднимался на гребень волны  и  спускался  с  него,  а
акула скрывалась под бревнами.
     Репутация, установившаяся за акулами,  и  их  устрашающий  вид  внушали
сначала к ним уважение. В ее обтекаемом теле  таилась  необузданная  сила  -
огромные железные мускулы. Приплюснутая голова с зелеными кошачьими  глазами
и  огромной  пастью,  способной  проглотить  футбольный  мяч,   говорила   о
прожорливой кровожадности. Стоило рулевому крикнуть:
     "Акула справа!" или "Акула слева!", как мы бросались к ружьям, гарпунам
и становились вдоль  борта.  Акула  обычно  кружила  вокруг  плота,  задевая
хвостовым плавником бревна. Скоро  мы  обнаружили,  что  наконечник  гарпуна
ломается, а острога гнется, как соломинка, касаясь спины акулы, покрытой как
будто наждачной бумагой, и это еще больше увеличивало наше уважение к ней.
     Иногда гарпун и пробивал ее кожу,  хрящи  и  мускулы,  но  акула  столь
ожесточенно боролась, что вода бешено бурлила вокруг, пока она не вырывалась
и была такова, оставив после себя небольшое кровавое пятнышко.
     Желая сохранить свой последний гарпун, мы связали вместе самые  крупные
рыбные крючки и засунули их  внутрь  золотой  макрели.  Лесу  из  нескольких
стальных тросиков мы привязали  к  своей  спасательной  бечеве  и  забросили
приманку. Акула приблизилась медленно. но  уверенно,  приподняла  голову  из
воды, резким движением открыла огромную полукруглую пасть и  проглотила  всю
макрель. И  попалась.  Акула  затеяла  такую  возню,  что  вся  вода  кругом
превратилась в  пену,  но  мы  крепко  держали  лесу  и  медленно  подтянули
громадину к корме, несмотря  на  все  ее  сопротивление.  Здесь  она  решила
переждать, что будет дальше, и, чтобы испугать нас, только  широко  разевала
свою пасть с параллельными рядами пилообразных зубов. Мы  дождались  большой
волны и втащили ее наконец на скользкие от водорослей бревна кормы. Потом мы
изловчились и набросили ей на хвостовой плавник петлю и отошли  подальше,  в
ожидании конца воинственной пляски. В головном хряще первой  втащенной  нами
на плот акулы мы нашли наконечник  нашего  собственного  гарпуна  и  вначале
решили, что именно он и  был  причиной  сравнительно  слабой  воинственности
великанши. Но впоследствии мы ловили этим способом акулу за акулой, и каждый
раз дело сходило нам так же легко с рук. Вначале акула  билась  и  дергалась
изо всех сил и причиняла ужасно много хлопот одним  своим  весом,  но  скоро
становилась вялой и скучной, и если нам удавалось крепко удерживать трос, не
уступая ни сантиметра, то она даже не рисковала показать  нам,  на  что  она
была способна с ее невероятной силой. Акулы, которых мы вытаскивали на борт,
имели обычно от 2 до 3 метров в  длину.  Это  были  голубые  или  коричневые
акулы. У последних кожа была  настолько  плотной,  что  мы  с  трудом  могли
всадить в нее острый нож. Кожа на брюхе была такой  же  прочной,  как  и  на
спине,  и  единственным  уязвимым  местом  акулы  были  жаберные  отверстия,
расположенные в задней части головы, по пяти с каждой стороны.
     На пойманных акулах мы часто находили черных слизистых прилипал, крепко
к ним  присосавшихся.  При  помощи  овального  присоска,  расположенного  на
макушке плоской  головы,  они  накрепко  присасываются  к  акуле,  так  что,
несмотря на все усилия, их невозможно отодрать за хвост. Но  сами  прилипалы
отпадали и присасывались к другому предмету так быстро, что мы едва успевали
моргнуть глазом.  Убедившись,  что  их  старая  приятельница  не  собирается
возвращаться в родную стихию, они отпадали  и  скользили  между  бревнами  в
поисках другой акулы. В случае,  если  прилипалы  не  находят  сразу  другой
акулы, они на время присасываются  к  какой-нибудь  другой  рыбе.  Прилипалы
достигают  размеров  от  10  до  30  сантиметров.  Мы   решили   испробовать
применяемый местными жи