что  после
беспрерывного пятичасового тяжелого труда сдались.
     На следующий день  было  уже  меньше  золотых  макрелей  и  тунцов,  но
по-прежнему много акул. Мы  принялись  было  снова  ловить  рыбу,  но  скоро
прекратили: запах  свежей  крови  привлекал  все  новых  и  новых  акул.  Мы
выбросили всех мертвых акул за борт и  начисто  отдраили  палубу  от  крови.
Бамбуковые цыновки, порванные зубами  акул  и  исцарапанные  их  шкурой,  мы
выбросили за борт,  заменив  их  новыми,  золотисто-желтыми,  запас  которых
хранился у нас на баке.
     Всегда, когда мы вспоминали те вечера, перед  нашими  глазами  вставали
прожорливые открытые пасти акул и кровь. И мы ощущали запах мяса акулы. Мясо
акулы пригодно для еды, и по вкусу оно напоминает пикшу*, но предварительно,
чтобы избавиться от привкуса аммиака, нужно держать его в  течение  суток  в
морской воде.
     *Пикша- рыба из семейства тресковых.

     Мясо бонито и тунцов, конечно, вкуснее акулы.
     В один из тех вечеров я впервые услыхал, как кто-то с тоской  в  голосе
заметил, что неплохо бы растянуться на траве под  пальмами  на  каком-нибудь
острове; хотелось бы, конечно, посмотреть еще на что-нибудь,  кроме  рыбы  и
бурного моря.
     Погода опять стала хорошей, но уже не такой постоянной и надежной,  как
раньше. Несчетные бурные порывы  ветра  приносили  с  собой  сильные  ливни,
которые мы радостно приветствовали, потому что большая часть  наших  запасов
воды начала портиться и скверно запахла  болотом.  Когда  ливень  был  очень
сильным, мы собирали дождевую воду с крыши хижины, а сами  стояли  голые  на
палубе и  смывали  с  себя  соль  пресной  водой,  наслаждаясь  этим  редким
удовольствием.
     Рыбки-лоцманы резвились на своих обычных местах, но  были  ли  то  наши
старые друзья, вернувшиеся после  кровавого  побоища,  или  новые  спутники,
приобретенные в разгар боя, - этого мы не могли узнать.
     21 июля ветер снова внезапно стих. Было ужасно душно,  наступил  полный
штиль. Что это означало, нам было известно с прошлого раза. И действительно,
после нескольких резких порывов ветра с востока, с  запада  и  с  юга  задул
свежий ветер с юга, где над горизонтом, точно так  же  как  в  прошлый  раз,
заворочались черные,  грозные  тучи.  Герман  был  все  время  на  палубе  с
анемометром, показывавшим скорость ветра 14-15 метров в секунду и больше.  И
вдруг спальный мешок Турстейна перелетел за борт. То, что  случилось  потом,
произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю.
     Герман попытался схватить мешок на лету, но сделал лишний  шаг  и  упал
вниз головой за борт. Среди шума волн мы еле услыхали слабый крик о  помощи,
увидели Германа, размахивавшего рукой, а также что-то зеленое и  непонятное,
кружившее около него в воде. Он стремился к плоту, борясь  изо  всех  сил  с
огромными волнами, отбрасывавшими его от левого борта. Турстейн, стоявший на
корме у рулевого весла, и я, находившийся в  носовой  части  плота,  первыми
заметили Германа и похолодели от ужаса. Мы заорали изо всей  мочи;  "Человек
за бортом!" - и бросились к ближайшим спасательным средствам.  Остальные  не
слышали крика Германа из-за шума моря, но теперь все забегали и  засуетились
на палубе. Герман был первоклассным пловцом, и хотя мы  прекрасно  понимали,
что на карту поставлена его жизнь, каждый из нас был полон надежды, что  ему
удастся в последний момент взобраться на плот.
     Турстейн, стоявший ближе всех  к  лебедке  с  канатом,  к  которому  мы
привязывали лодку, бросился к ней, но единственный раз за все время плавания
канат заело. Герман плыл вровень с кормой, на расстоянии нескольких  метров,
и его последней надеждой  было  ухватиться  за  лопасть  кормового  весла  и
повиснуть на нем. Ему не удалось схватить задние концы бревен, и он бросился
к  лопасти  кормового  весла,  но  оно  ускользнуло,  и  Герман  оказался  в
кильватере плота,  как  многие  другие  предметы,  следовавшие  за  нами  на
расстоянии, которые мы никогда не могли достать. В то время как  Бенгт  и  я
спускали на воду резиновую лодку, Эрик и Кнут бросили  в  воду  спасательный
пояс. Он всегда висел на углу хижины с привязанной к нему длинной  веревкой.
Однако ветер  был  настолько  силен,  что,  несмотря  на  все  их  старания,
спасательный  пояс  прибивало  обратно  к  плоту.  Герман  сделал  несколько
безуспешных бросков, но с каждым  порывом  ветра  он  все  больше  и  больше
отставал от кормового весла,  хотя  плыл  изо  всех  сил.  Он,  естественно,
понимал,  что  расстояние  будет  все  увеличиваться  и  увеличиваться,  но,
несмотря на это, надеялся, что мы  подберем  его,  когда  спустим  резиновую
лодку на воду. Без связывающего лодку с плотом  и  тормозящего  ее  движение
каната мы, быть может, и смогли бы подойти к  упавшему  в  море  пловцу,  но
вопрос был в том. как мы добрались бы обратно до "Кон-Тики"?
     Тем не менее у трех человек в резиновой лодке  все  же  были  кое-какие
шансы, а у человека в море никаких шансов не было.
     И вдруг Кнут разбежался и нырнул головой вниз в море. Он держал в  руке
спасательный пояс и заметно продвигался вперед. Каждый раз, когда на  гребне
волны показывался Герман, Кнут исчезал между волнами; и  каждый  раз,  когда
появлялся Кнут, исчезал Герман. Наконец мы  увидели  обе  головы  рядом.  Им
удалось встретиться, и теперь оба держались за спасательный пояс. Кнут махал
рукой. Резиновую лодку мы уже подняли, и теперь все  четверо  ухватились  за
веревку спасательного пояса и  тащили  изо  всех  сил,  не  спуская  глаз  с
огромной тени, видневшейся сейчас же за  спинами  обоих  мужчин.  С  Кнутом,
когда он плыл к Герману, чуть было  не  случился  удар,  когда  он  внезапно
увидел над поверхностью  воды  огромный  зелено-черный  треугольный  плавник
таинственного  зверя.  Только  один  Герман  знал,  что  этот   плавник   не
принадлежал ни чудовищу, ни акуле и вообще никакому животному. Это был  угол
непромокаемого спального мешка Турстейна. Но спальный мешок  недолго  плавал
после того, как Герман и Кнут здравыми и невредимыми были наконец  водворены
на борт. Кто-то, упустив более солидную  добычу,  утянул  в  морскую  пучину
спальный мешок.
     - Хорошо, что меня там не было, - сказал Турстейн, продолжая  управлять
плотом.
     Однако  в  тот  вечер  было  мало  шутливых  замечаний.   После   этого
происшествия мы еще долго  чувствовали,  как  по  спине  пробегают  холодные
мурашки. Но мрачное чувство смешивалось с чувством теплой  благодарности  за
то, что нас было по-прежнему шестеро на борту.
     Кнуту было сказано в этот день много хороших слов; говорили их и Герман
и мы.
     Однако у нас было мало времени на размышления о случившемся.  Небо  над
нашими головами заволакивалось черными тучами. Порывы ветра становились  все
сильнее, и с наступлением ночи разразился новый шторм.  Мы  решили  оставить
спасательный пояс на длинной бечевке в море  за  плотом,  чтобы  можно  было
ухватиться за него в случае, если кто-нибудь из нас окажется  поело  резкого
порыва ветра за бортом.  С  наступлением  ночи  густая,  непроницаемая  мгла
опустилась на плот и океан, нас швыряло во тьме то  вверх,  то  вниз,  и  мы
чувствовали и слышали шторм, завывавший в мачтах и  штагах.  Иногда  сильный
порыв  ветра  яростно  бросался  на  упиравшуюся  бамбуковую  хижину,  и  мы
опасались, как бы ее не снесло. Но она была  укрыта  парусиной  и  тщательно
принайтована. Мы чувствовали, как "Кон-Тики" то поднимало, то бросало, и его
бревна двигались, как клавиши пианино, Мы каждый раз удивлялись,  что  через
широкие щели  между  бревнами  проникала  не  вода,  а  свежий  воздух;  они
действовали, как кузнечные мехи, нагнетавшие сырой воздух.
     В течение пяти суток многобалльный шторм чередовался со свежим  ветром,
море  было  покрыто  широкими  ложбинами,  заполненными  брызгами  пенящихся
серо-синих  волн,  гребни  которых  под  натиском  ветра  стали  длинными  и
плоскими. Наконец на пятый день облака  сперва  пропустили  клочок  голубого
неба, а затем зловещие черные тучи исчезли  вместе  со  штормом  и  победило
голубое небо. Мы выяснили, что у нас сломалось кормовое весло, лопнул  парус
и все килевые доски свободно болтались, так как удерживавшие  их  под  водой
тросы лопнули. Но мы и груз были совершенно невредимы.
     После  двух  штормов  крепления  "Кон-Тики"   стали   гораздо   слабее.
Бесконечное нырянье по крутым волнам растянуло тросы, и они от  непрерывного
движения бревен то вверх, то вниз глубоко врезались в бальзовое  дерево.  Мы
благодарили все небесные силы за  то,  что  поступили,  как  индейцы,  и  не
применили стальных креплений, которые в шторм просто-напросто перепилили  бы
весь плот на куски. Нам повезло и в том отношении, что мы не связали плот из
сухого бальзового дерева, легко держащегося на воде. Это  неминуемо  привело
бы к тому, что древесина пропиталась бы морской водой и плот  уже  давно  бы
пошел ко дну.  Сок,  сохранившийся  в  свежих  бревнах,  не  давал  пористой
бальзовой древесине впитывать воду. Однако тросы уже настолько ослабели. что
было рискованно попасть ногой между бревнами  -  они  с  силой  сталкивались
между собой и могли легко ее раздавить. На носу и на корме, там, где не было
бамбуковой палубы, мы напрягали колени. когда стояли на двух бревнах, широко
расставив ноги. Бревна на корме из-за мокрых водорослей были скользкими, как
листья бананов; и хотя мы проложили тропинку и наложили на водоросли широкую
планку для вахтенного рулевого,  все  же.  когда  волны  ударяли  о  бревна,
устоять было трудно. С левого борта одно из девяти гигантских бревен денно и
нощно с  глухим  мокрым  стуком  молотило  по  поперечному  бревну.  Канаты,
связывающие две наклонные мачты вверху, жалобно скрипели, потому что степсы*
мачт были независимы друг от друга, они были в разных бревнах.
     *Степс--деревянное или железное гнездо, в которое вставляется основание
мачты.

     Мы отремонтировали кормовое весло, срастив его  твердыми,  как  железо,
длинными валками из мангрового дерева. Эрик и Бенгт привели в порядок парус.
"Кон-Тики" снова  поднял  свою  голову,  расправил  грудь,  и  мы  пошли  по
направлению к Полинезии. Кормовое весло танцевало сзади по волнам, которые с
хорошей погодой снова стали тихими и ласковыми. Но килевые доски уже не были
такими надежными: они не оказывали, как раньше, сопротивления  воде,  потому
что соскочили с места и болтались непривязанными под плотом. Было бесполезно
проверять  состояние  тросов  в  подводной  части  плота,  потому  что   они
совершенно заросли водорослями. Подняв всю бамбуковую  палубу,  мы  увидели,
однако, что порвались лишь три главных троса: они износились из-за  давления
на них груза. Было ясно, что вес бревен увеличился вследствие того, что  они
пропитались водой, но груз стал  легче,  потому  что  мы  уже  израсходовали
большую часть воды и продовольствия, а также сухих  батарей.  Так  что  одно
уравновешивало другое.
     После недавнего шторма одно, во всяком случае,  было  несомненно:  плот
выдержит  то  небольшое  расстояние,  которое  отделяло  нас  от  земли.  Но
возникала совершенно новая проблема: как окончится путешествие?
     "Кон-Тики", без сомнения, будет неуклонно пробиваться на запад, пока не
наскочит  своим  носом  на  скалу  или  на  какое-либо  другое   неподвижное
препятствие, которое его задержит. Наше путешествие закончится только тогда,
когда  мы  все,  целые  и   невредимые.   приплывем   к   какому-нибудь   из
многочисленных полинезийских островов, лежащих на нашем пути.
     Когда мы вышли из последнего шторма, было совершенно  неизвестно,  куда
же плот все-таки попадет. Мы находились  на  одинаковом  расстоянии  как  от
Маркизских островов, так и от островов группы  Туамоту  и  могли  совершенно
спокойно пройти между ними, не  заметив  ни  одного  острова.  Ближайший  из
Маркизских  островов  находился   на   расстоянии   300   морских   миль   к
северо-западу, а ближайший  из  островов  Туамоту  в  300  морских  милях  к
юго-западу, .в то время как направление ветра и течения были неопределенны и
несли нас в основном на запад, к широкому океанскому  проходу  между  обеими
группами островов.
     Где-то там, на северо-западе, находился ближайший остров Фатухива.  Это
маленький гористый, покрытый джунглями остров. Там, на берегу, в построенной
на сваях хижине, я жил и слушал рассказы  старика  о  его  боге  Тики.  Если
"Кон-Тики" причалит к берегу, я, конечно, встречу много знакомых, но вряд ли
самого старика. Он, вероятно, уже давно умер, с тайной надеждой  встретиться
с настоящим Тики. Если  плот  держит  курс  на  гористые  хребты  Маркизских
островов, то отдельные острова этой группы разбросаны далеко друг от друга и
море беспрепятственно бьется об их отвесные скалы, и нам нужно будет держать
ухо востро, чтобы  направить  плот  в  один  из  немногочисленных  проходов,
оканчивающихся обычно узкой полосой берега. Если же  плот  ляжет  курсом  на
коралловые рифы, к архипелагу Туамоту,  то  мы  увидим  множество  островов,
густо разбросанных  на  огромном  пространстве  моря.  Эта  группа  островов
известна также под названием "Низкие" или "Опасные острова", потому что  все
они  созданы  коралловыми  полипами  и  окружены  предательскими  подводными
рифами. Острова покрыты пальмами и возвышаются всего лишь на 2--3 метра  над
уровнем  моря.  Опасные  кольцеобразные  рифы  окружают   каждый   атолл   в
отдельности и представляют большую угрозу для мореплавателей  во  всем  этом
районе. Но хотя атоллы Туамоту построены коралловыми полипами, а  Маркизские
острова являются  остатками  потухших  вулканов,  обе  эти  группы  островов
заселены представителями одной и той же полинезийской расы. И на  тех  и  на
других Тики считается родоначальником.
     Уже 3 июля, когда мы еще находились на расстоянии  около  1000  морских
миль от Полинезии, сама природа указала нам, как  она  указывала  и  древним
мореплавателям из Перу, на близость земли. Небольшие стаи чаек следовали  за
нами от берегов Перу на расстоянии около  1000  морских  миль.  Они  исчезли
приблизительно на 100o западной  долготы,  и  после  этого  мы  видели  лишь
небольших буревестников, отдыхавших на волнах. Но 3 июля, на  125е  западной
долготы, стайки чаек появились вновь,  и  с  того  времени  мы  часто  могли
наблюдать их или высоко в небе, или на гребнях волн, где они хватали летучих
рыб, выскакивавших из воды, спасаясь от золотых макрелей. Никак нельзя  было
сказать, что эти птицы летели за нами из Америки: их гнезда были  где-то  на
берегу, находившемся впереди на нашем пути.
     16 июля мы получили от природы еще более ясную примету. В этот день  мы
втащили на борт огромную голубую акулу, и она изрыгнула еще не  переваренную
морскую звезду, пойманную ею где-то неподалеку от берега.
     А на следующий день нам был нанесен первый визит  из  самой  Полинезии.
Наступило торжественное мгновение, когда  с  запада  появились  два  больших
глупыша и низко пролетели над мачтой. Размах их крыльев был около 1,5 метра.
Они сделали над нами несколько кругов, затем сложили крылья и опустились  на
воду около плота. Золотые макрели немедленно устремились  к  этому  месту  и
назойливо кружили вокруг него, но ни одна из сторон не осмелилась напасть на
другую. Это были первые живые вестники, принесшие нам привет  из  Полинезии.
Вечером они не улетели, а остались на воде. После полуночи мы  слышали,  как
они кружили над мачтой и хрипло кричали. Летучие рыбы, падавшие  на  палубу,
были теперь другого вида и гораздо крупнее, Я ловил таких вместе с  местными
жителями у берегов' острова Фатухива.
     Уже трое суток мы шли прямо  на  Фатухиву,  но  затем  налетел  сильный
норд-ост  и  направил  нас  к  атоллам  Туамоту.  Нас  вынесло   из   южного
экваториального течения, а те течения, с которыми мы теперь имели  дело,  не
оказывали особого влияния на движение плота. Сегодня они были, завтра их  не
будет. Иногда они разветвлялись по всему  морю,  как  невидимые  реки.  Если
течение было быстрое, то рябь увеличивалась и температура воды понижалась на
1 градус. Направление и сила течений выявлялись  при  сравнении  расчетов  и
измерений Эрика.
     Почти у самых полинезийских островов ветер внезапно спасовал и  передал
нас слабому течению,  которое.  к  нашему  ужасу,  понесло  нас  на  юг,  по
направлению к Антарктике. Полного безветрия не наступило; его не  бывало  во
время всего путешествия, но как бы слаб  ни  был  ветер,  мы  поднимали  все
имевшиеся лоскуты, чтобы его захватить. Не было у нас такого дня,  чтобы  мы
плыли обратно к Америке. В худшем случае мы  проходили  в  сутки  9  морских
миль, то есть около 17 километров, тогда как наша средняя скорость равнялась
42,5 морской мили, или 78,5 километра в сутки.
     Но пассат все же не решился бросить нас в последний  момент,  когда  мы
были так близко к цели. Он снова принялся за свое  дело  -  толкал  и  пихал
расшатанное суденышко, готовившееся к встрече с новым, незнакомым миром.
     С каждым днем все больше  морских  птиц  бесцельно  кружило  над  нами.
Однажды вечером, когда солнце  собралось  окунуться  в  океан,  мы  обратили
внимание, что птицы летят в определенном направлении. Они летели  на  запад,
их не интересовали больше ни мы, ни летучие рыбы. С верхушки мачты нам  было
видно, что все они летели в одну и ту же сторону.  Может  быть,  они  сверху
видели то, что нам не было видно; может быть,  ими  руководил  инстинкт.  Во
всяком  случае,  они  летели  целеустремленно,  прямо  домой,  к  ближайшему
острову, на котором высиживали птенцов.
     Мы повернули кормовое весло и изменили курс,  взяв  то  направление,  в
котором исчезали птицы. Даже в темноте были  слышны  крики  отставших  птиц,
проносившихся над нами. Ночь была чудесная. В третий раз со  времени  начала
путешествия луна была почти полной.
     На следующий день птиц было еще больше, но нам уже не нужно было  ждать
вечера, чтобы они указали нам  путь.  На  горизонте  появилось  своеобразное
неподвижное облако. Большая часть облаков была похожа на легкие раздерганные
клочки шерсти. Они появлялись на юге  и,  подгоняемые  пассатом,  бежали  по
небу, пока не исчезали на западе.  Это  были  пассатные  облака,  с  ними  я
впервые познакомился на Фатухиве, их мы видели и днем и ночью с  "Кон-Тики".
Но то одинокое облако на юго-востоке было неподвижно, оно, как  столб  дыма,
поднималось над горизонтом, а пассатные облака проплывали мимо. Такое облако
по-латыни называется Cumulunimbus. Этого полинезийцы не знали, но они знали,
что под ним - земля. Когда тропическое  солнце  раскаляет  песок,  то  вверх
поднимается теплый поток воздуха; в более холодных слоях он  превращается  в
облако.
     Мы плыли по направлению к облаку до тех пор, пока оно не исчезло вместе
с заходящим солнцем. Ветер был постоянный, и с помощью хорошо  закрепленного
кормового весла "Кон-Тики" сам держал курс, как это часто  с  ним  бывало  в
хорошую погоду-  Задачей  вахтенного  у  руля  было  по  возможности  больше
находиться на отполированной от сиденья планке на верхушке мачты  и  следить
за всеми признаками, указывающими на близость земли.
     Всю ночь над нами оглушительно кричали птицы. А луна была почти полная.


        "ГЛАВА СЕДЬМАЯ"

        "К ОСТРОВАМ ЮЖНЫХ МОРЕЙ"

     Земля! Нас относит от острова Пука-пука. Веселый день у рифа Ангатау. У
врат рая. Первые полинезийцы. Экипаж "Кон-Тики" пополняется новыми  членами.
Кнут отправляется на берег. Сражение проиграно. Мы снова в море.  В  опасных
водах. Все ближе к. кипящему котлу. Во власти бурунов.  Кораблекрушение.  На
коралловом рифе. Необитаемый остров.

     В ночь на 30 июля "Кон-Тики" оказался в новой и своеобразной атмосфере.
Оглушительный гомон всех морских птиц возвещал  нам  о  приближении  чего-то
нового. Многоголосый крик птиц был таким  живым  и  земным  по  сравнению  с
ме