телями способ. Они  привязывают  к  хвосту  прилипалы
бечеву и пускают его в море. Прилипало  присасывается  к  первой  попавшейся
рыбе и так прочно, что счастливому рыболову остается тащить их обоих вместе.
Но нам не особенно повезло в этом деле. Каждый раз, когда мы выбрасывали  за
борт привязанного на шнурке прилипалу, он немедленно присасывался к  первому
попавшемуся бревну плота, вполне убежденный, что нашел невиданный  экземпляр
громадной акулы, и мы могли тянуть за бечеву до бесконечности. Постепенно на
подводной  стороне  плота   у   нас   возникла   целая   колония   прилипал,
путешествовавших вместе с нами через Тихий океан.
     Надо все-таки сказать, что прилипало был глупой,  безобразной  рыбой  и
никак не мог сравниться с такой приятной рыбкой, как его веселый компаньон -
рыбка-лоцман.  Эта  рыба  невелика,  напоминает  по  форме  сигару,   а   по
полосатости - зебру. Обычно целые стайки  этих  рыбок  плывут  перед  пастью
акулы. Их назвали лоцманами, считая,  что  они  указывают  полуслепой  акуле
направление, которого ей  следует  придерживаться  в  море.  На  самом  деле
рыба-лоцман только плавает вместе с акулой и превращается  в  лоцмана,  лишь
когда  завидит  какую-нибудь   пищу.   Рыба-лоцман   до   последних   секунд
сопровождает своего господина и повелителя. Но она не умеет, как  прилипало,
присасываться к шкуре гиганта и потому  приходит  в  полное  замешательство,
когда акула внезапно взвивается в воздух, чтобы больше уже не  возвратиться.
В таких случаях стайка рыбок-лоцманов растерянно снует туда и обратно и  все
ищет акулу, постоянно возвращаясь к корме "Кон-Тики" -  к  тому  месту,  где
акула воспарила в небо. Но время шло, а акула не возвращалась,  и  они  были
вынуждены искать нового господина  и  повелителя.  И  тут  им  подвертывался
"Кон-Тики".
     Иногда мы опускали голову с края  плота  вниз,  в  прозрачную  воду,  и
осматривали его подводную часть. Она казалась  брюхом  гигантского  морского
чудовища; хвостом было кормовое весло, а плавниками - килевые доски. И между
ними  плавали  стайкой  усыновленные  рыбки-лоцманы,  не  обращая   никакого
внимания на пускающую пузыри  человеческую  голову.  Иногда  одна-две  рыбки
быстро  выскакивали  поближе  вперед,   осматривали   человеческий   нос   и
возвращались обратно в дружные ряды плавающих товарищей.
     Мы обнаружили, что  рыбки  патрулировали  двумя  отрядами:  большинство
находилось  между  килевыми  досками,  остальная  часть,   образуя   изящное
веерообразное построение, плыла перед носом плота. То одна, то другая  рыбка
вдруг вырывалась вперед, чтобы схватить  что-нибудь  съестное.  А  когда  мы
после еды мыли в море  посуду,  то  казалось,  что  мы  выбросили  вместе  с
остатками своего обеда целый ящик полосатых сигар. Не было ни одной  крошки,
которую они внимательно не исследовали бы, и все, кроме  овощей,  немедленно
исчезало в их желудках. Смешные эти рыбки так по-детски доверчиво  искали  у
нас защиты, что мы испытывали к ним почти родительские  чувства.  Они  стали
комнатными животными "Кон-Тики", и на их ловлю было объявлено "табу"*.
     *Табу - предмет или действие, на которые наложен запрет.
     По-полинезийски "табу" означает "нельзя".

     Среди наших рыбок были мальки  величиной  не  более  одного  дюйма,  но
большинство по своим  размерам  равнялось  6  дюймам.  Когда  китовая  акула
молниеносно скрылась с гарпуном Эрика, часть ее  рыбок-лоцманов  перешла  на
сторону "Кон-Тики". Они были длиной в 2 фута. После ряда побед  над  акулами
"Кон-Тики" сопровождала свита уже в сорок-пятьдесят рыбок, и многим  из  них
настолько  понравилось  наше  неторопливое  движение  вперед,  а   также   и
регулярное выбрасывание остатков со  стола,  что  они  сопровождали  нас  на
тысячи километров.
     Но были среди них и предатели. Однажды во время вахты у руля я заметил,
что море в южном направлении вдруг закипело. Огромная стая золотых  макрелей
бороздила воду, как  серебристые  торпеды.  Они  приближались  не  так,  как
всегда, спокойно плескаясь, а неслись с большой скоростью больше по воздуху,
чем по воде. Голубые  гребни  волн  превращались  под  паническими  прыжками
беглецов в сплошную пену, а  за  ними  зигзагами,  словно  глиссер,  мчалась
чья-то черная спина. Потерявшие голову макрели бросились к плоту. Здесь  они
благополучно под него нырнули. Но около сотни беглецов сгрудилось в  плотную
стаю и метнулось в  восточном  направлении,  так  что  вся  вода  за  кормой
заиграла яркими красками. Гнавшаяся за ними блестящая спина приподнялась над
поверхностью воды; изящно изогнувшись, нырнула под плот,  торпедой  вылетела
оттуда и бросилась за стаей макрелей. Это была  громаднейшая  голубая  акула
длиной в 5-6 метров. Она быстро скрылась, но вместе  с  ней  исчезли  многие
наши рыбки-лоцманы. Они пошли за героем, захватившим их воображение  больше,
чем люди.
     Специалисты предупреждали нас быть как можно осторожнее  с  кальмарами,
которые могли забраться на плот. В Географическом обществе в Вашингтоне  нам
показывали сообщения и страшные фотоснимки, сделанные  при  свете  магния  в
одном  из  районов  течения  Гумбольдта,  где  было  любимое  место   сборищ
чудовищных кальмаров, поднимавшихся по ночам на поверхность воды.  Они  были
так прожорливы, что если один из них попадал на крючок с мясной наживкой, то
другой немедленно  являлся,  чтобы  сожрать  своего  пленного  сородича.  Их
щупальца способны одолеть акулу и оставить следы на шкуре большого кита.
     Кроме того, у кальмаров имеется ужасный клюв" напоминающий орлиный. Нам
говорили, что они плавают ночью на поверхности  воды  и  их  глаза  светятся
фосфорическим светом" а щупальца так велики, что они могут, если не  захотят
взбираться на плот, обыскать ими все, что угодно, в самом  отдаленном  конце
хижины, вплоть до самых укромных уголков на палубе. Нам не  очень  хотелось,
чтобы холодные щупальца вытащили нас из спального мешка,  и  каждый  из  нас
запасся острым, похожим на саблю, ножом  мачете  на  случай,  если  придется
ночью проснуться в объятиях  кальмара.  Подобная  возможность  казалась  нам
самой страшной, когда мы готовились отправиться в океан, тем более  что  все
морские эксперты Перу в один голос говорили на  эту  тему  и  показывали  на
карте,  где  находится  самое  опасное  место.  Оно  находилось  в   течении
Гумбольдта, прямо на нашем пути.
     Прошло много времени, прежде чем мы увидели первого  кальмара.  Однажды
утром мы  обнаружили  первые  признаки,  указывавшие,  что  кальмары  где-то
поблизости. С восходом солнца мы заметили на плоту малютку-кальмара. Он  был
величиной с кошку, но мог бы, очевидно, достичь и больших размеров, если  бы
сохранил жизнь и здоровье. Он  взобрался  на  плот  самостоятельно  ночью  и
теперь лежал мертвый перед входом  в  хижину,  обвив  щупальцами  бамбуковый
шест. Бамбуковая палуба была вся забрызгана  черной  жидкостью,  похожей  на
чернила. Кальмаренок валялся в целой  луже  этой  жидкости.  Она  напоминала
тушь. Мы написали ею в вахтенном журнале  несколько  страниц,  а  маленького
кальмара выбросили в  море,  к  удовольствию  макрелей.  Это  незначительное
происшествие мы восприняли как предостережение  о  возможных  визитах  более
крупных ночных гостей. Если малютка смог взобраться на плот, то его голодные
родители и подавно смогут. Мы поняли, как должны были чувствовать себя  наши
предки, плывя на своих судах времен викингов и  подумывая  о  морском  змее.
Новый случай поставил нас  окончательно  в  тупик.  Как-то  утром  мы  нашли
кальмара еще меньших размеров на  пальмовой  крыше  нашей  хижины.  Мы  были
поражены. Взобраться туда он не  мог,  потому  что  черные  пятна  виднелись
только вокруг него на самой середине крыши. Его не могла забросить и морская
птица, потому что на нем не было никаких повреждений, никаких  следов  клюва
или когтей. Оставалось одно: кальмар был заброшен на хижину огромной волной,
но никто из ночных дежурных не мог припомнить, чтоб ночью были такие  волны.
Время шло, и на плоту по утрам все чаще и  чаще  стали  попадаться  детеныши
кальмаров. Самые крошечные были длиной не больше среднего пальца.  Скоро  мы
перестали удивляться, находя  каждое  утро,  кроме  летучих  рыб,  несколько
небольших кальмаров, даже если море ночью и было спокойно. Этот молодняк был
действительно  дьявольской  породы,   с   длинными   щупальцами,   покрытыми
присосками,  еще  двумя  щупальцами,  поменьше,  оканчивавшимися   крючьями,
похожими на шипы. Однако  со  стороны  крупных  кальмаров  не  было  никаких
признаков поползновения взобраться ночью на плот. В темные ночи  мы  видели,
как светились у поверхности воды  фосфорическим  огнем  их  глаза.  Днем  мы
однажды наблюдали, как закипела  и  запузырилась  вода  и  в  воздухе  будто
завертелось большое колесо, а наши макрели,  отчаянно  прыгая,  бросились  в
разные стороны. Однако почему кальмары-родители  никогда  не  взбирались  на
плот, в  то  время  как  их  детки  были  постоянными  нашими  посетителями,
оставалось для нас загадкой, на которую  мы  нашли  ответ  лишь  спустя  два
полных  приключений  месяца,  когда  миновали  пользующийся  дурной  славой,
кишащий кальмарами район течения Гумбольдта.
     Кальмарята продолжали посещать наш плот. Однажды ярким солнечным  утром
мы увидели огромную сверкающую стаю каких-то существ, выскакивавших из  воды
и пролетавших в воздухе, как огромные капли дождя. Море в том  месте  кипело
от гнавшихся за кем-то макрелей. Сначала мы решили, что это стая летучих рыб
- мы уже знали три их разновидности. Но  стая  подошла  ближе  и  перелетела
через плот на высоте полутора метров, а в грудь Бенгта  что-то  ударилось  и
шлепнулось на палубу. Это был маленький кальмар. Представьте  себе,  как  мы
удивились! Мы посадили его в брезентовое ведро. Он немедленно сделал попытку
разогнаться и выскочить  на  волю,  но  его  хватило  только  на  то,  чтобы
наполовину высунуться  из  воды.  Известно,  что  кальмар  передвигается  по
принципу реактивного двигателя. Он вбирает в себя  воду,  затем  с  огромной
силой проталкивает ее через особую "воронку" и с большой скоростью двигается
толчками назад; все его щупальца собраны в узел над головой, и по  форме  он
такой же обтекаемый, как рыба. По бокам  у  него  имеются  круглые  мясистые
складки, которыми он пользуется для перемены направления своего  движения  л
для спокойного плавания в  воде.  Беззащитный  молодой  кальмар,  являющийся
лакомым блюдом для многих рыб, уходит от своих преследователей, выскакивая в
воздух,  как  летучая  рыба.  Принцип  реактивного  движения  был   применен
кальмарами задолго до того, как его  изобрели  люди.  Нам  довелось  не  раз
наблюдать летающих молодых кальмаров. Развив большую скорость, они  вылетают
из воды под углом, причем крыльями им  служат  расправленные  складки  кожи.
Они, как и летучие рыбы, совершают над волнами планирующий  полет,  пока  не
кончится запас набранной скорости.
     За кальмарами мы стали наблюдать и часто видели, как они парами  или  в
одиночку пролетали расстояния в 30-40  метров.  Планирующий  кальмар  явился
новостью для всех зоологов, с которыми я беседовал.
     Я, конечно, бывал в гостях у жителей  островов  Тихого  океана,  и  мне
часто доводилось есть кальмаров. По  вкусу  они  напоминают  что-то  среднее
между омаром и резинкой. Но в меню экипажа  "Кон-Тики"  они  занимали  самое
последнее место. Когда мы получали кальмаров, так сказать, бесплатно, мы тут
же обменивали их на что-нибудь другое. Обмен происходил  следующим  образом:
мы насаживали кальмара на крючок и вытаскивали его обратно с уцепившейся  за
него какой-нибудь крупной рыбой. Тунцы и бонито были любителями кальмаров, а
эти рыбы занимали главное место в нашем меню.
     Но мы завязывали знакомство не только на  поверхности  моря.  Вахтенный
журнал пестрит записями следующего содержания:
     "11/V. Сегодня, когда мы ужинали на краю плота, дважды  на  поверхности
появлялось большое морское животное. Оно исчезло с ужасающим  всплеском.  Мы
не имеем ни малейшего представления о том, что это за животное.
     6/VI. Герман заметил крупную темноватого цвета рыбу с узким  хвостом  и
шипами; она несколько раз выскочила из воды с правого борта.
     16/VI. С левого борта обнаружена необычайная рыба  длиной  в  2  метра,
шириной 1 фут; у нее коричневая узкая  и  длинная  голова,  большой  спинной
плавник около головы, несколько меньший плавник посередине спины  и  сильный
серпообразный хвостовой плавник. Она держалась у самой  поверхности  воды  и
плавала, извиваясь временами, как угорь, всем. телом. Герман и я  вышли  .на
резиновой лодке с гарпуном; она немедленно нырнула в воду.  Несколько  позже
она вернулась, но затем снова нырнула и больше не появлялась.
     День спустя Эрик  сидел  на  верхушке  мачты  и  около  полудня  увидел
тридцать-сорок длинных, тонких коричневых рыб, похожих на ту, что мы  видели
вчера. Они появились на большой скорости с левого борта и исчезли за кормой.
     18/VI. Кнут заметил змееподобное существо, узкое, длиной  в  2-3  фута,
которое, стоя, то поднималось, то опускалось в воде, а затем, извиваясь, как
змея, нырнуло вглубь".
     Несколько раз мы проплывали  мимо  огромной  темной  массы,  неподвижно
лежавшей под верхним слоем воды, как  подводный  риф,  размеры  которого  не
уступали площади обычной комнаты.  Вероятно,  это  был  пользующийся  дурной
славой гигантский скат, но он был неподвижен, а  мы  ни  разу  не  подходили
настолько близко, чтобы могли рассмотреть его как следует.
     В такой компании нам никогда не было скучно на воде. Хуже стало,  когда
выяснилось, что необходимо нырнуть под плот и осмотреть его подводную часть.
Мы вынуждены были делать это не раз. Однажды. например,  отвязалась  килевая
доска, проскользнула под плот и запуталась в тросах. Мы никак  не  могли  ее
достать. Лучше всех ныряли Герман и Кнут. Герман дважды  нырял  под  плот  и
лежал там среди макрелей и рыбок-лоцманов, дергая  и  распутывая  тросы.  Он
только что вынырнул во второй раз и сидел на краю плота,  переводя  дыхание,
как вдруг всего лишь в нескольких метрах  от  его  ног  появилась  8-футовая
акула; она вынеслась из глубины океана прямо к его пальцам. Может  быть,  мы
были и несправедливы, заподозрив акулу в нечестных намерениях, но мы метнули
в ее голову  гарпун.  Глубоко  оскорбленная  акула  выразила  свой  протест,
вступив в бурную схватку, сопровождавшуюся неистовыми  всплесками.  В  конце
концов она исчезла, оставив на поверхности  воды  жирное  пятно,  а  килевая
доска так и осталась в плену под плотом, запутавшись в тросах.
     Именно тогда Эрику пришла в голову мысль сделать водолазную корзинку. У
нас на борту было не так много  нужного  материала,  но  зато  были  бамбук,
бечева и  старая  корзина  из-под  кокосовых  орехов.  Мы  удлинили  корзину
бамбуковыми шестами, переплели бечевой и таким образом увеличили ее.  Вскоре
мы могли плавать в ней вокруг плота. Когда мы стояли в ней во весь рост,  то
защищены были только ноги; вплетенные бечевки оказывали лишь психологический
эффект на нас и на рыб, но, во  всяком  случае,  мы  могли  нырнуть  в  нее,
завидев, что кто-нибудь начинает против нас враждебные  действия,  и  подать
сигнал втянуть нас на борт.
     Водолазная  корзина  не  столько  была  нам  полезна,  сколько  явилась
источником  развлечения.  Она  дала  возможность  глубже  изучить  подводный
аквариум, находившийся у нас под ногами.
     Когда море спокойно катило свои волны, мы один за другим  спускались  в
корзине под воду и оставались там, пока хватало  дыхания.  Там,  внизу,  все
было пронизано причудливо преломленным в воде и не дававшим тени светом. Как
только наши глаза оказывались под водой,  то  представлялось,  что  источник
света не имеет определенного места, как в надземном  мире,  а,  преломленный
водой, распространяется как сверху, так и снизу. Солнце  не  посылало  своих
лучей сверху, но как бы присутствовало повсюду. Днище плота  было  все  ярко
освещено. Все его девять бревен и вся система тросов и найтовых  купались  в
каком-то волшебном освещении вместе  с  мерцающими  гирляндами  ярко-зеленых
водорослей,  свисавших  со  всех  сторон  плота   и   с   кормового   весла.
Рыбки-лоцманы плавали ровными рядами,  напоминая  зебр  в  рыбьей  чешуе,  а
большие золотые макрели хищно сновали вокруг. Беспокойные, жадные, они тут и
там бдительно выслеживали добычу и стремительно бросались на нее. Свет падал
на источенные красные килевые доски, выскочившие из своих пазов  и  покрытые
колониями морских уточек, ритмично шевеливших бахромчато-желтыми  жабрами  в
поисках кислорода и еды. Если кто-нибудь подходил к ним слишком близко,  они
немедленно закрывали  свои  окантованные  красным  и  желтым  створки  и  не
открывали их, пока не убеждались, что опасность миновала. Удивительно ясное,
мягкое освещение, царившее здесь внизу,  было  особенно  приятным  для  нас,
привыкших у себя на палубе к тропическому солнцу. Даже когда мы вглядывались
в бездонную глубину и в вечный мрак под  плотом,  мы  видели  лишь  приятный
светло-голубой блеск отраженных солнечных лучей.
     Хотя мы были у самой поверхности моря, но, к своему  удивлению,  видели
рыб на большой глубине. Возможно, что это были  бонито,  но  были  и  другие
рыбы, которые плавали так глубоко, что мы не  могли  их  хорошо  разглядеть.
Иногда рыбы шли громадными косяками, и нам тогда казалось,  что  весь  океан
полон рыбы или же она пришла из самых глубин  и  собралась  под  "Кон-Тики",
чтобы составить нам компанию.
     Больше всего мы любили опускаться под воду, когда нас навещали огромные
с  золотыми  плавниками  тунцы.  Иногда  они  подплывали  к  плоту  большими
косяками, но чаще всего  появлялись  по  двое,  по  трое  и  несколько  дней
спокойно кружили вокруг плота, пока нам не удавалось заманить их на  крючок.
С плота они казались тяжелыми, большими бурыми рыбами, лишенными  каких-либо
необычайных украшений, но стоило  только  подкрасться  к  ним  в  их  родной
стихии, как они мгновенно меняли окраску и форму.  Перемена  была  настолько
разительной, что  мы  несколько  раз  нарочно  спускались  в  воду  и  снова
разглядывали тунцов, чтобы убедиться, та  ли  это  самая  рыба,  которую  мы
видели с плота. Тунцы не обращали на нас  ни  малейшего  внимания;  они  без
смущения продолжали свои величественные маневры, поражая  нас  изысканностью
форм, подобных которым мы не встречали ни у какой другой  рыбы.  Тунцы  были
металлического цвета с  светло-сиреневым  оттенком.  Они  напоминали  мощные
блестящие, серебристо-стальные  торпеды  идеальных  пропорций  и  обтекаемой
формы; им стоило лишь слегка пошевельнуть одним или двумя плавниками,  чтобы
привести свое  80-килограммовое  тело  в  движение  и  скользить  в  воде  с
непревзойденной грацией.
     Чем ближе мы общались с  морем  и  его  обитателями,  тем  менее  чужим
казалось оно нам и тем больше мы чувствовали себя как  дома.  Мы  прониклись
глубоким уважением к древним первобытным людям, жившим в  тесном  общении  с
Тихим  океаном  и  познавшим  его  совсем  с   другой   стороны,   чем   мы,
цивилизованные люди. Мы сумели вычислить содержание соли в  морской  воде  и
дать тунцам и бонито латинские  названия.  Первобытные  люди  не  занимались
этим. Но мне кажется, что представление их о море было все же более  верным,
чем наше.
     В море мало постоянных примет. Волны и рыбы, солнце и звезды появляются
и исчезают. Считалось, что на всем огромном протяжении  в  8000  километров,
отделяющих острова Южных морей от Перу, не было  никакой  суши.  Поэтому  мы
были весьма удивлены, когда, достигнув 100o  западной  долготы;  обнаружили,
что на морской карте Тихого океана отмечен риф, который должен  встретиться,
на том курсе, по которому мы следовали. Он был нанесен маленьким кружком,  а
так как  карта  была