похожим  на  подводный  сад  на  скале,  в
котором росли кактусы и мох и стояли окаменелые растения красного,  желтого,
зеленого и белого цвета. Кораллы и водоросли, раковины  и  кишевшие  повсюду
фантастические рыбки играли всеми цветами радуги. В более глубоких каналах в
кристально прозрачной воде к нам подбирались небольшие, 4-футовые акулы.  Но
стоило хлопнуть по воде ладонью, как они  делали  разворот  и  держались  на
почтительном расстоянии.
     В том месте, где мы потерпели аварию, были лишь мокрые коралловые глыбы
и небольшие озерца, а дальше лежала спокойная голубая лагуна. Начался отлив,
и из воды кругом нас показывались все новые и новые коралловые  образования,
а прибой, беспрестанно грохотавший вдоль рифа, стал ниже на целый этаж.  Кто
знает, что будет,  когда  начнется  прилив...  Лучше  убраться  подальше,  в
безопасное место.
     Риф, похожий на полузатопленную стену крепости, к северу поднимался и к
югу спускался. Далеко  на  юге  широко  раскинулся  остров,  густо  покрытый
пальмовым лесом, а прямо перед нами к северу, всего лишь в  600-700  метрах,
находился другой, совсем маленький островок. Он лежал за рифом,  его  пальмы
поднимали свои кроны к  небу,  и  снежно-белые  песчаные  берега  сбегали  к
спокойной лагуне. Весь остров напоминал большую зеленую корзину с цветами  и
казался нам воплощением рая.
     Его-то мы и выбрали.
     Герман стоял рядом со мной, и все  его  бородатое  лицо  сияло.  Он  не
произнес Ни слова, протянул руку и тихо  засмеялся.  "Кон-Тики"  по-прежнему
лежал далеко на рифе, и над ним летели брызги. Это были  обломки  плота,  но
почетные обломки. Все на палубе было разбито, а девять бальзовых  бревен  из
леса в Киведо, в Эквадоре, были по-прежнему целы. Они спасли нам жизнь. Море
унесло часть нашего груза, но все, что было укрыто в хижине, уцелело. Мы уже
собрали с плота все, что имело ценность, и перенесли в безопасное место - на
верхушку огромной, опаленной солнцем глыбы за рифом.
     С того момента, как я прыгнул  на  риф,  мне,  собственно,  не  хватало
рыбок-лоцманов, извивающихся перед носовой частью плота. Огромные  бальзовые
бревна лежали на рифе, воды было всего несколько сантиметров, и под  носовой
частью копошились  коричневые  морские  слизняки.  Рыбок-лоцманов  не  было.
Золотых макрелей не было. Между бревнами назойливо шмыгали  неизвестные  нам
плоские рыбы с окраской, как у павлинов, и с развевающимися  плавниками.  Мы
попали в новый мир. Юханнес покинул свою щель, Несомненно,  он  нашел  здесь
более удобное убежище.
     Я бросил последний взгляд на палубу полуразвалившегося плота  и  увидел
на дне смятой корзинки маленькую пальмочку. Она выросла из глазка кокосового
ореха, пустила два сильных корня и имела около метра в высоту. С растением в
руках я направился по воде к острову. Впереди я увидел Кнута, который шлепал
по воде туда же,  неся  подмышкой  модель  плота,  сделанную  им  с  большим
искусством  во  время  путешествия.  Вскоре  мы  нагнали  Бенгта.  У  нашего
прекрасного завхоза была шишка на лбу, с бороды капала морская вода. Он шел,
согнувшись в три погибели, и подталкивал ящик,  который  подскакивал  каждый
раз, когда прибой посылал на риф волну. Бенгт гордо поднял его  крышку.  Это
был камбузный ящик; в нем находились примус и вся кухонная утварь, причем  в
хорошем состоянии.
     Я никогда не забуду нашего шествия вброд по рифу к райскому  пальмовому
острову, который  становился  все  больше,  по  мере  того  как  мы  к  нему
приближались. Я достиг наконец  залитого  солнцем  берега,  снял  ботинки  и
зарылся ногами в сухой, теплый песок.  Затем  я  побрел  к  зарослям  пальм,
наслаждаясь каждым отпечатком ноги в нетронутом песке. Скоро верхушки  пальм
сомкнулись над моей головой; я продолжал идти к середине маленького острова.
Надо мной под листьями пальм висели зеленые кокосовые орехи. Какие-то пышные
кусты были усыпаны белыми цветами, пахнувшими так сильно и нежно, что у меня
закружилась голова. В самом центре острова надо мной появились  две  морские
крачки. Белые и  легкие,  они  напоминали  два  облачка.  Маленькие  ящерицы
выскакивали  из-под  ног,  а  самыми  важными   обитателями   острова   были
кроваво-красные раки-отшельники; они шныряли во всех направлениях, волоча за
собой украденные у улиток раковины величиной  с  яйцо,  которыми  прикрывали
свое нежное тело.
     Я был взволнован до глубины души.  Опустившись  на  колени,  я  засунул
пальцы глубоко в теплый песок.
     Путешествие закончилось. Все были  живы.  Нас  выбросило  на  маленький
необитаемый остров Южных морей. И на какой остров! Подошел Турстейн, сбросил
мешок, растянулся на спине и стал смотреть на кроны пальм и на  белых  птиц,
легких как пух. У Германа же,  как  всегда,  оказался  избыток  энергии.  Он
недолго думая взобрался на небольшую пальму и сбросил  вниз  гроздь  зеленых
кокосовых орехов. Мы срезали ножами их мягкие верхушки, как скорлупу у  яиц,
и пили холодное кокосовое молоко - самый восхитительный, освежающий напиток.
Стражи ворот рая выбивали на рифе монотонную барабанную дробь.
     - Чистилище было немного сырым, - сказал Бенгт. - Но рай я примерно так
себе и представлял.
     Мы лениво растянулись на земле и  улыбались  белым  пассатным  облакам,
плывшим над кронами пальм на запад. Теперь мы уже не следовали беспомощно за
ними, а лежали на  надежном  неподвижном  острове  и  были  действительно  в
Полинезии.
     Мы лежали и потягивались, а буруны  продолжали  грохотать,  как  поезд,
туда и обратно, туда и обратно.
     Бенгт был прав: мы были в раю!


        "ГЛАВА ВОСЬМАЯ"

        "СРЕДИ ПОЛИНЕЗИЙЦЕВ"

     Новые робинзоны. Борьба за связь с землей. "Все  хорошо,  все  хорошо!"
Обломки  корабля.  Необитаемые  острова.   Бой   с   муренами.   Встреча   с
полинезийцами.  Послы  к  вождю  островитян.  Вождь  посещает  нас.   Осмотр
"Кон-Тики".  Прилив.  Путешествие  плота  через  сушу  в  лагуну.  Плывем  к
полинезийцам на остров.  Прием  в  деревне.  Предки  из  страны  восходящего
солнца. Лекари в эфире. Мы получаем местные имена. Еще одно кораблекрушение.
"Тамара" спасает "Маоаэ".  На  остров  Таити.  Встреча  на  пристани.  Шесть
венков.

     Остров был необитаем. Мы быстро освоили все его пальмовые рощицы и  все
побережье. В поперечнике остров имел не более 200 метров. Мы ознакомились  с
каждой пальмой и каждой  коралловой  глыбой.  Самая  высокая  точка  острова
поднималась над лагуной всего на 2 метра. На пальмах висели гроздья  больших
орехов, в которых хранилось, как в графинах, холодное кокосовое молоко.  Нам
не придется умирать от жажды хотя бы в первые недели пребывания на  острове:
там были спелые кокосовые орехи, уйма раков-отшельников и  множество  всякой
рыбы в лагуне. Да, нам, видимо, не придется голодать.
     На северной стороне острова мы  нашли  остатки  старого,  неокрашенного
деревянного креста, полузасыпанного песком. Отсюда  в  северном  направлении
виден был на рифе развалившийся остов разбитого корабля. который мы заметили
еще с плота, до того как нас выбросило  на  риф.  Еще  дальше  к  северу  мы
рассмотрели в голубоватой дымке другой маленький остров. Ближе к  нам  лежал
небольшой лесистый островок на юге. Нигде ни одного признака  жизни.  Однако
нам нужно было думать не об этом.
     Прихрамывая, подошел  Эрик,  похожий  на  Робинзона  в  своей  огромной
соломенной шляпе, и принес солидную  охапку  шевелящихся  раков-отшельников.
Кнут набрал сухого хвороста, развел огонь и угостил нас вареными  раками,  а
на десерт подал какао на кокосовом молоке.
     - Чувствуете себя неплохо на берегу, ребята? -  осведомился  восхищенно
Кнут.
     Он ведь был единственным из нас, кому уже пришлось побывать на суше.  В
тот же миг он споткнулся и опрокинул полкотла с горячей водой на голые  ноги
Бенгта. После ста одного дня путешествия на плоту в первый  день  пребывания
на суше мы чувствовали себя непрочно на ногах. Нас внезапно начинало бросать
среди пальм, и это происходило потому, что мы расставляли ноги, стараясь  не
поддаваться качке, которой не было.
     Бенгт роздал каждому из нас столовые приборы, и Эрик захохотал  во  все
горло. Помню, что после прощального обеда я перегнулся,  как  всегда,  через
край плота и вымыл свою посуду, а Эрик посмотрел на риф и  спокойно  положил
свой прибор в кухонный ящик.
     - Думаю, что мне нечего утруждать себя мытьем посуды, - сказал он.
     Когда же он получил сейчас свой прибор, то он оказался таким же чистым,
как и мой.
     После обеда и солидного мертвого часа на берегу мы  принялись  собирать
промокшую радиоаппаратуру.
     Необходимо было сделать это как можно скорее,  чтобы  Турстейн  и  Кнут
могли связаться с радиолюбителем из Раротонги, прежде чем он сообщит о нашем
печальном конце.
     Большую  часть  радиоаппаратуры  нам  удалось  спасти.   Среди   вещей,
валявшихся на рифе, Бенгт нашел  ящик,  за  который  он  сразу  ухватился  и
немедленно подпрыгнул высоко в  воздух  от  удара  током.  Не  было  никаких
сомнений, что содержимое ящика принадлежало нашему радиоуголку. Пока радисты
завинчивали, соединяли и собирали, мы приступили к разбивке лагеря.
     На месте крушения мы нашли свой тяжелый, намокший парус, притащили  его
на остров и прикрепили два его конца  к  двум  большим  пальмам  на  опушке,
выходившей на лагуну. Подпорками для двух  других  концов  паруса  послужили
взятые с плота шесты. Густой, дикий цветущий кустарник оказался под парусом,
так что у нас было три стены, крыша и вид на лагуну, а  наши  носы  услаждал
опьяняющий аромат. Здесь  было  хорошо.  Все  мы  улыбались  и  наслаждались
покоем.  Каждый  из  нас  приготовил  себе  постель   из   свежих   листьев,
предварительно  убрав  все  торчавшие  из  песка  куски  кораллов.  Еще   до
наступления ночи мы очень приятно отдохнули, а с  потолка  на  нас  смотрело
бодрое лицо старого, доброго Кон-Тики. Он уже больше не выпячивал свою грудь
под напором восточного ветра. Он  спокойно  лежал  на  спине  и  смотрел  на
звезды, мерцавшие над Полинезией.
     Вокруг нас на кустах были развешаны флаги и спальные  мешки,  на  песке
были разбросаны для просушки  разные  наши  вещи.  Еще  один  день  на  этом
солнечном острове - и все высохнет. Даже наши радисты должны  были  отложить
свою  работу  до  следующего  дня,  когда  солнце  высушит  внутренность  их
аппаратов. Мы сняли с деревьев спальные мешки  и  устроили  соревнование,  у
кого самый сухой мешок.  Бенгт  выиграл:  его  мешок  не  хлюпал,  когда  он
поворачивался с боку на бок. Но, боже мой, как хорошо, что можно спать!
     Проснувшись на следующее утро с восходом солнца, мы  увидели  на  крыше
палатки большие лужи кристально чистой дождевой воды,  Бенгг  завладел  этим
добром и ушел к лагуне, где он  вытащил  на  завтрак  несколько  причудливых
рыбок, которых заманил в вырытые в песке канавы.
     Ночью у Германа снова разболелись спина и шея, которые он повредил  при
столкновении с волной в Лиме. А у Эрика опять начался ишиас. В остальном  мы
отделались сравнительно легко, прыгая через риф. У всех  у  нас  было  всего
лишь несколько царапин и маленьких ранок, за исключением Бенгта, на которого
упала мачта: у него были шишка на лбу и легкое  сотрясение  мозга.  И  я  от
слишком крепких объятий с мачтовым штагом выглядел весьма оригинально -  все
мои руки и ноги были в синяках.
     Но ни один из нас не чувствовал себя настолько плохо, чтобы  отказаться
поплавать  до  завтрака  в  кристально  чистой  воде  лагуны.  Лагуна   была
громадной. Вдали она казалась голубой и волновалась под налетами пассата.  И
она была такой широкой, что мы видели  только  верхушки  пальм  целого  ряда
туманных, голубоватых островов,  которые  оттеняли  дугу  атолла  на  другой
стороне. Там, где мы находились под защитой островов, пассат мирно  шелестел
в верхушках пальм, шевелил и раскачивал их,  а  внизу  неподвижным  зеркалом
лежала лагуна, отражая их во всей красоте. Горько-соленая  вода  была  такой
чистой и прозрачной, что ярко окрашенные кораллы, находившиеся на глубине  3
метров, казалось, были совсем близко от поверхности, и мы боялись порезать о
них пальцы ног. Мир кругом фантастичен. Вода  не  была  холодной,  а  только
освежающей. Воздух теплый и солнечно-сухой. Но сегодня нам нужно  как  можно
скорее выходить из воды. Если к концу дня не будет радиосообшения  с  плота,
Раротонга даст в эфир тревожную весть о пропаже "Кон-Тики".
     На  сухих  коралловых  плитах  сушились   катушки   и   разные   детали
радиоаппаратуры. Турстейн и Кнут завинчивали и  собирали.  День  подходил  к
концу. Атмосфера становилась все более напряженной. Мы  бросили  все  другие
дела и собрались вокруг радистов, в надежде, что удастся предложить им  свою
помощь. Нужно было попасть в эфир до 10 часов вечера, иначе обусловленные 36
часов истекут и радиолюбитель на Раротонге вызовет самолеты  и  спасательную
экспедицию.
     Наступил полдень, ранний вечер, и солнце зашло. Только бы  любитель  на
Раротонге оказался терпеливым человеком. Семь часов...  восемь...  девять...
Напряжение достигло высшей точки. Полное молчание в передатчике, но приемник
"NC-173" ожил где-то вправо, в нижней части шкалы, где  была  слышна  слабая
музыка, но не на волне радиолюбителя. Однако звук скользил вверх  по  шкале.
Может быть,  какая-то  мокрая  катушка  еще  не  высохла  с  другого  конца?
Передатчик был мертв - одни короткие замыкания и искры.
     До конца назначенного срока оставалось менее часа. Ничего не выйдет. Мы
оставили обыкновенный передатчик в покое и взялись за портативный передатчик
военного образца. Пробовали его несколько раз днем, но безрезультатно. Может
быть. он все-таки в конце концов просох? Все  батареи  были  испорчены,  для
получения энергии пришлось пустить в  ход  маленький  ручной  генератор.  Он
поддавался туго, и нам, четырем профанам в области радиотехники, пришлось по
очереди крутить эту адскую штуку.
     36 часов истекают. Я помню, как кто-то  шепотом  отсчитывал:  "Осталось
семь минут... шесть минут... пять минут..." А затем  никому  уже  больше  не
хотелось смотреть на часы.  Передатчик  был  нем  по-прежнему,  но  вдруг  в
приемнике что-то зашипело. Внезапно пробилась частота любителя на Раротонге,
и мы пришли к заключению, что он наладил полную  связь  с  радиостанцией  на
Таити. Сразу после этого мы перехватили следующий  отрывок  из  сообщения  с
Раротонги:
     "...Никакого самолета с этой стороны Самоа. Я совершенно уверен..."
     И опять звук исчез. Напряжение было невыносимым. Что  там  происходило?
Высланы ли самолеты и спасательные экспедиции? Сейчас не было сомнения,  что
в эфире во всех направлениях несутся касающиеся нас сообщения.
     Наши радисты работали лихорадочно. Пот лился с них так же обильно,  как
и с нас,  крутивших  генератор.  Вдруг  передатчик  заработал,  и  Турстейн,
сияющий от радости, указал на стрелку, которая медленно двигалась по  шкале,
когда он опускал ключ Морзе. Ну наконец-то!
     Мы крутили как сумасшедшие, а Турстейн вызывал Раротонгу. Никто нас  не
слышал! Еще раз! Приемник ожил, но это не помогало, потому что Раротонга нас
не слышала; мы вызывали Гала и Франка в Лос-Анжелосе и военно-морскую  школу
в Кальяо, но никто не отзывался.
     Тогда Турстейн послал  сигнал  "CQ",  то  есть  он  обратился  ко  всем
станциям мира,  которые  могли  слышать  нас,  на  нашей  специальной  волне
любителей.
     Это помогло. Где-то в эфире нас начал медленно вызывать какой-то слабый
голос. Мы позвали его снова и сказали, что мы слышим его. После  чего  тихий
голос в эфире сказал:
     - Меня зовут Пауль. Я живу в Канаде. Как зовут тебя и где ты живешь?
     Это был радиолюбитель.  Мы  продолжали  усиленно  крутить,  а  Турстейн
схватил ключ, чтобы ответить:
     "Это "Кон-Тики". Нас выбросило на необитаемый остров в Тихом океане".
     Но Пауль ничему не поверил. Он подумал, что  радиолюбитель  с  соседней
улицы вздумал подшутить над ним,  и  больше  в  эфире  не  появлялся.  Мы  в
отчаянии рвали на себе волосы. Сидим тут под пальмами в  звездную  ночь,  на
необитаемом острове, и никто даже не хочет нам верить.
     Турстейн не сдавался; он взялся за. ключ и беспрерывно посылал в  эфир:
"Все хорошо, все хорошо, все хорошо". Нам нужно было  любой  ценой  помешать
спасательным экспедициям выйти в Тихий океан.
     Затем в приемнике послышался слабый голос:
     - Если все хорошо, нельзя ли быть поспокойнее?
     И опять все умерло в эфире.
     В припадке отчаяния мы готовы были скакать и сбить все кокосовые орехи,
и бог знает что мы могли еще сделать, если бы внезапно  и  Раротонга  и  наш
старый друг Гал нас не услышали. Гал сказал, что  он  заплакал  от  радости,
услышав опять знакомые "LI2B". Вся кутерьма была тотчас приостановлена, и мы
могли быть уверены, что нас не тронут на нашем острове Южных морей. В полном
изнеможении мы добрались до наших постелей из пальмовых листьев.
     На следующий день мы были спокойны и наслаждались  жизнью  всей  душой.
Одни купались, другие ловили рыбу или ходили в разведку  к  рифу  в  поисках
необыкновенных морских тварей, но самые энергичные занялись уборкой лагеря и
украшением нашей жизни. На мысе против обломков "Кон-Тики" мы выкопали рядом
с другими деревьями яму, наполнили листьями и посадили  проросший  кокосовый
орех из Перу. Около него против места, где "Кон-Тики" был выброшен  на  риф,
мы соорудили пирамиду из кораллов.
     За ночь "Кон-Тики" вынесло еще выше на риф, и теперь он,  почти  сухой,
лежал в луже между крупными коралловыми глыбами.
     Хорошенько пропекшись на теплом песке,  Герман  и  Эрик  снова  были  в
надлежащей форме, и им не терпелось совершить экскурсию в южном  направлении
вдоль рифа, в надежде перебраться на большой остров. Я предупредил  их,  что
мурены бывают иногда опаснее акул, и каждый  из  них  заткнул  за  пояс  нож
мачете. Коралловые рифы часто служат убежищем страшным  муренам  с  длинными
ядовитыми зубами, которыми они легко могут откусить  ногу  человеку.  Мурены
нападают с быстротой молнии, и неудивительно, что местные жители  боятся  их
больше, чем акул, рядом с которыми они плавают совершенно спокойно.  Большую
часть пути Эрик и Герман могли идти вброд, но  то  тут,  то  там  попадались
глубокие каналы, и тогда им приходилось прыгать в воду и переплывать их. Они
благополучно добрались до большого острова и вышли на берег. Длинный и узкий
остров был покрыт густым пальмовым лесом и  простирался  далеко  на  юг  под
прикрытием рифа. Эрик и Герман продолжали  путешествие  по  острову  до  его
южной  оконечности.  Здесь  покрытый  белой  пеной  риф  тянулся  к   другим
отдаленным островам. Они нашли остов большого погибшего корабля  с  четырьмя
мачтами, который лежал на берегу, переломившись  пополам.  Это  было  старое
испанское  парусное  судно,  груженное  железнодорожными  рельсами,  которые
ржавели теперь на  рифе.  Эрик  и  Герман  возвращались  по  другой  стороне
острова, но никаких следов на песке они и там не видели. На обратном пути по
рифу они все время вспугивали причудливых рыб и делали попытку  их  поймать"
как вдруг на них напало не меньше восьми  огромных  мурен.  Но  наши  ребята
вовремя заметили в прозрачной воде, что мурены к ним приближаются, и  успели
вскочить на  большую  коралловую  глыбу.  Мурены  тотчас  ее  окружили.  Эти
скользкие бестии были толщиной с человеческую ногу; их шкура, как у ядовитых
змей. вся в зеленых и черных пятнах; у них  были  злобные  змеиные  глаза  и
острые, как шило, зубы. Оба,  и  Эрик  и  Герман,  рубили  ножами  маленькие
качающиеся, тянущиеся к ним головки. Одна мурена лишилась головы,  а  другую
они ранили. Кровь привлекла нескольких молодых голубых акул, которые  тотчас
же набросились на  убитую  и  раненую  мурен,  а  Эрику  и  Герману  удалось
перескочить на другую коралловую глыбу и ускользнуть с места побоища.
     В