!  Ведь  это  же  все  мои
друзья. Но вы никому не расскажете, Ит?
     - Нет, нет, не расскажу. Вы забыли свой обеденный набор, шеф.
     - Да, - сказал он.  -  Приду  домой,  сниму  ботинки  и  буду  смотреть
телевизор - учиться  у  полицейских  из  телефильма.  Знаете,  иногда  лучше
отдыхать, когда дома никого нет. Ну, всего, Итен.
     Стони славный малый. И он хороший полицейский. Интересно, куда  поведет
след.
     Я собирался запирать и  только  что  внес  лотки  с  улицы,  как  вдруг
пожаловал Джой Морфи.
     - Скорей! - сказал я, запер  обе  двери  и  спустил  зеленые  шторы.  -
Говорите шепотом.
     - А что случилось?
     - Вдруг кто-нибудь захочет еще что-то купить.
     - А! Я вас понимаю. Господи, до чего  я  ненавижу  праздники!  В  людях
проявляется все самое скверное. С утра  точно  с  цепи  сорвались,  а  когда
доберутся до дому, так и язык на сторону.
     - Хотите выпить холодненького, пока я тут все уберу?
     - Не возражаю. Пиво есть?
     - Только навынос.
     - Не беспокойтесь, я его вынесу. Откройте баночку.
     Я проткнул в крышке два треугольных отверстия, и он, запрокинув голову,
вылил все до капли себе в рот.
     - Уфф! - сказал он и поставил пустую банку на прилавок.
     - Мы тоже уезжаем до вторника.
     - Бедняга! А куда?
     - Еще не знаю. Мы еще не успели поссориться из-за этого.
     - Что-то происходит в городе. Не знаете, что?
     - Подскажите.
     - Я сам ре знаю. Но чую, что-то происходит. У меня затылок чешется. Это
верный признак. Все словно не в себе.
     - Может быть, вам только кажется?
     - Может быть. Но мистер Бейкер никогда не уезжает на праздники. А тут у
него прямо земля под ногами горела, так он спешил убраться из города.
     Я засмеялся:
     - А вы бы проверили свои книги.
     - Знаете что? Проверял.
     - Шутите?
     - Знал я одного почтмейстера в  маленьком  городишке.  У  него  работал
помощником сопляк мальчишка, по имени  Ральф,  -  соломенные  волосы,  очки,
крошечный подбородок, аденоиды величиной с зоб. Так вот, этот Ральф  попался
на краже марок - и на большую сумму, что-то около  двух  тысяч  долларов.  И
ничего он не мог поделать. Одно слово - сопляк.
     - Вы хотите сказать, что он не крал этих марок?
     - А какая разница? Крал, не крал - главное, что попался. Я  вот  всегда
начеку. И никогда не попадусь, будьте. спокойны, разве что не по своей вине.
     - Не потому ли вы и не женились?
     - А что, черт возьми, может, отчасти и потому.
     Я снял фартук, свернул его и убрал в ящик под кассой.
     - Хлопотное дело подозревать всех и каждого, Джой.  У  меня  на  это  и
времени бы не нашлось.
     - В  банке  нельзя  иначе.  Один  раз  оплошал  -  кончено.  Достаточно
кому-нибудь шепнуть.
     - Неужели вы ко всем относитесь с подозрением?
     - Тут уж инстинкт действует. Если что хоть чуть-чуть не так  -  у  меня
сейчас тревожный звонок.
     - Да как же так можно жить! Вы, верно, шутите?
     - Шучу, шучу. Я только хотел вас  просить:  если  услышите  что-нибудь,
скажите мне, то есть, конечно, если это меня касается.
     - Да я вообще каждому готов рассказать все, что  знаю.  Оттого,  должно
быть, мне никто ничего и не рассказывает. Вы домой?
     - Нет. Зайду, пожалуй, в "Фок-мачту" пообедать.
     Я выключил наружное освещение.
     - Мы выйдем через переулок, не  возражаете?  Я  вам  завтра  приготовлю
сандвичи с утра, до того как начнется столпотворение. Один с сыром,  один  с
ветчиной, ржаной хлеб, салат и майонез, верно? И кварту молока.
     - Вам бы в байке работать, - сказал он.
     Пожалуй, живя один, он был не болев одинок, чем  многие,  у  кого  есть
семья. Мы простились  у  входа  в  ресторан,  и  на  мгновение  я  ему  даже
позавидовал. Я легко мог представить себе, что творится у меня дома.
     И я не ошибся. Мэри уже обдумала  всю  программу.  Неподалеку  от  мыса
Монток есть такой приют для бездельников - небольшое ранчо, совсем во  вкусе
современного ковбойского фильма для взрослых. Пикантность  в  том,  что  это
самое настоящее ранчо, одна из старейших скотоводческих ферм в Америке.  Там
разводили скот на продажу, когда еще Техаса и в помине не было.  Грамота  на
землю была пожалована владельцам Карлом Вторым. На этой  земле  пасся  скот,
который шел на прокорм Нью-Йорку, и пастухов туда брали на срок, по  жребию,
как присяжных. Теперь, конечно, все это чистая  бутафория,  но  все-таки  на
пастбищах и по сей день  пощипывают  травку  упитанные  коровы.  Мэри  очень
нравилась идея заночевать там, в одном из домиков для приезжающих.
     Эллен хотела ехать прямо в Нью-Йорк, остановиться отеле и провести  два
дня на Таймс-сквер. Аллен вообще не хотел ехать. Это один из его излюбленных
способов заявить о себе и привлечь к своей персоне внимание.
     Самый воздух в  доме  был  наэлектризован  волнением.  Эллен  проливала
тяжелые, медленные, смачные слезы. Мэри была вся красная  от  негодования  и
усталости. Аллен, надувшись, демонстративно сидел в стороне от всех со своим
карманным  приемничком  и  слушал  голос  певицы,   заунывно,   с   надрывом
повторяющей слова любовной  жалобы:  "Ты  в  любви  мне  поклялся,  а  потом
надругался, мое бедное верное сердце грубо ты растоптал".
     - Я, кажется, сейчас брошу все, - сказала Мэри.
     - Они думают, что помогают тебе.
     - Они нарочно стараются быть как можно несноснее.
     - Никогда мне ничего нельзя, - хныкала Эллен.
     Аллен в гостиной запустил на полную мощность: "...  мое  бедное  верное
сердце грубо ты растоптал".
     - Милая моя каротелька, а что, если нам запереть их в погреб  и  уехать
отдыхать вдвоем?
     - Я бы, кажется, ничего против не - имела. - Ей пришлось прокричать эти
слова, чтобы я их расслышал в грохоте бедного верного сердца.
     На меня вдруг нахлынуло бешенство. Я решительным шагом пошел в гостиную
с твердым намерением схватить своего сына за  шиворот,  швырнуть  на  пол  и
грубо растоптать вместе с его бедным верным сердцем. Но когда я уже  был  на
пороге, музыка  вдруг  смолкла:  "Прерываем  нашу  передачу,  чтобы  сделать
специальное сообщение. Сегодня днєм ряд крупных должностных лиц Нью-Бэйтауна
и округа Уэссекс получили предписание явиться в суд присяжных по обвинению в
разного рода злоупотреблениях, как то: махинации со  штрафами  за  нарушение
уличного  движения,  взятки,  спекуляция  подрядами   на   строительство   и
благоустройство..."
     Вот оно, обрушилось: мэр, муниципалитет, судьи  все  тут.  Я  слушал  с
тяжелым чувством, слушал и не слушал. Может быть, они и делали все то, в чем
их обвиняли, но они делали это так давно, что уже не видели  в  этом  ничего
дурного. А если они невиновны, им уже не успеть оправдаться до выборов, да и
потом обвинение, даже недоказанное,  всегда  кладет  тень  на  человека.  Их
песенка спета. Вероятно,  они  это  сами  понимали.  Я  прислушался,  ожидая
услышать имя Стони, но оно не было названо. Очевидно, он  предал  их,  чтобы
самому остаться в стороне. Не мудрено, что у него было так скверно на душе.
     Мэри слушала, стоя в дверях.
     - Ну и ну! - сказала она.  -  Давно  уже  у  нас  не  случалось  ничего
подобного. Ты думаешь, это все правда, Итен?
     - Не важно, - сказал я. - Тут не в том дело,  правда  или  неправда.  -
Интересно, что об этом думает мистер Бейкер.
     - Он уехал отдыхать. Да, хотел бы я знать, каково ему сейчас.
     Аллен сердито ерзал на месте, недовольный, что ему помешали.
     Радио, обед, а потом мытье посуды отвлекли нас от разговоров о поездке,
а потом оказалось, что уже  слишком  поздно,  чтобы  решать  что-нибудь  или
продолжать ссоры и слезы.
     Когда мы легли в постель, меня вдруг бросило.  в  дрожь.  От  холодной,
обдуманной беспощадности нанесенного удара  мне  стало  зябко,  несмотря  на
теплоту летней ночи.
     Мэри сказала:
     - У тебя гусиная кожа, милый. Уж не подхватил ли ты вирусный грипп?
     - Нет, родная, просто я думаю, каково сейчас этим людям. Пожалуй, им не
позавидуешь.
     - Перестань, Итен. Нельзя взваливать себе на плечи чужую беду.
     - Как видишь, можно.
     -  Едва  ли  из  тебя  когда-нибудь  получится  бизнесмен.  Ты  слишком
чувствителен, Итен. Ты-то не виноват в этих преступлениях.
     - Как знать. Может быть... может быть, мы все виноваты.
     - Не понимаю.
     - Я и сам не очень понимаю, радость моя.
     - Если бы было на кого их оставить.
     - Повтори, Коломбина, что ты сказала.
     - Как бы я хотела провести праздники вдвоем с тобой. Давно уже  так  не
бывало.
     - Да, плохо, когда нет какой-нибудь одинокой пожилой родственницы.  Но,
может быть, ты что-нибудь придумаешь?  Жаль,  что  нельзя  их  засолить  или
замариновать  на  время.  Мэри,  мадонна  моя,   ну   постарайся   придумать
что-нибудь. До смерти хочется побыть с тобой вдвоем в незнакомом  месте.  Мы
гуляли бы в дюнах и купались бы ночью голые, и я бы тормошил тебя на ложе из
папоротников.
     - Милый мой, хороший, я все понимаю. Я знаю, как тебе трудно. Не думай,
что я не знаю.
     - Ладно, прижмись ко мне крепче. Давай думать вместе.
     - Ты все еще дрожишь. Тебе холодно?
     - Мне и жарко и холодно, я и полон и пуст... и я очень устал.
     - Я придумаю что-нибудь. Непременно придумаю. Конечно, я их  люблю,  но
все-таки...
     - Да, а я бы спокойно надел галстук-бабочку...
     - Если их посадят в тюрьму...
     - Это, пожалуй, был бы выход.
     - Нет, я о тех людях. Их посадят, как ты думаешь?
     - Нет. В этом нет  надобности.  Суд  присяжных  будет  не  раньше  того
вторника, а в четверг выборы. На это и расчет.
     - Итен, что за цинизм. Тебе это не свойственно. Мы  обязательно  должны
уехать, раз уж ты становишься циником, а ты  не  шутил,  я  по  твоему  тону
слышу. Я знаю, когда ты шутишь. Сейчас ты говорил всерьез.
     Я испугался. Неужели по мне заметно что-то?  Этого  ни  в  коем  случае
нельзя допустить.
     - Мышка-мышка, выходи за меня замуж!
     И Мэри отвечала:
     - Хо-хо! Хо-хо!
     Меня мучил страх: вдруг по мне что-то заметно. Я давно  уже  не  верил,
будто глаза - зеркало души. Не раз мне встречались  в  жизни  отъявленнейшие
стервы с ангельским личиком и глазками.  Есть,  конечно,  люди,  от  природы
наделенные способностью видеть человека насквозь, но  таких  очень  мало.  А
вообще люди редко интересуются чем-нибудь, кроме самих себя. Мне врезалась в
память история, которую  я  как-то  слышал  от  одной  канадки  шотландского
происхождения.  Когда  она  была  девочкой-подростком,  ей,  как  и  всякому
подростку,  постоянно   казалось,   что   все   на   нее   смотрят,   причем
неодобрительно, и от смущения она то и дело краснела и  ударялась  в  слезы.
Однажды ее дед, старый шотландец, видя ее мучения, сказал сердито:  "И  чего
ты расстраиваешься, что, мол, люди думают о тебе плохо? Да они о тебе  вовсе
не думают!" Это ее сразу излечило, а я после ее рассказа  тоже  стал  как-то
увереннее в себе, потому что  старик  был  совершенно  прав.  Но  вот  Мэри,
которая обычно живет за завесой из цветов, ею самой выращенных, услышала  же
что-то, чем-то на нее повеяло. Здесь крылась  опасность  -  ведь  завтрашний
день еще впереди.
     Если бы мой план возник сразу и во всех подробностях,  я  счел  бы  его
нелепицей и выбросил из головы. Взрослые люди так не поступают, но  взрослые
люди часто играют в тайные игры. У меня это началось с того дня, когда  Джой
изложил мне правила ограбления банка. Игра скрашивала скуку моей  работы,  а
дальше все так удивительно хорошо  в  ней  укладывалось  -  Аллен  со  своей
маской, неисправный бачок в уборной, заржавленный револьвер,  приближающийся
праздник,  бумага,  которую  Джой  заталкивал  в  дверной  замок.  Играя,  я
рассчитывал   время,   репетировал,   примерялся.   Но   ведь   и    бандит,
отстреливающийся от полиции, был когда-то мальчишкой и стрелял из пугача, да
так набил себе руку, что обидно было бы не приложить потом это  искусство  к
делу.
     Мне трудно сказать, когда именно моя игра перестала быть  игрой.  Может
быть, когда я понял, что могу стать владельцем лавки и что для ведения  дела
понадобятся деньги. И потом - соблазн испытать на  практике  так  безупречно
разработанный план. А  что  до  преступности  этого  плана,  так  ведь.  это
преступление против денег, не против  людей.  Никто  не  пострадает.  Деньги
застрахованы. Преступно было бы, что касалось людей - Дэнни, Марулло. Если я
это мог сделать, то кража - пустяки. К тому же все "то на один  раз.  Больше
это  никогда  не  повторится.  А,   вся   подготовка,   аксессуары,   расчет
времени--все  было  разработано  до  мельчайших  деталей  прежде,  чем   это
перестало быть игрой. Мальчишка с пугачом  вдруг  ощутил  в  руке  настоящее
оружие.
     Конечно, известный риск тут  был,  но  ведь  рискуешь  и  тогда,  когда
переходишь улицу, или даже просто прогуливаешься под деревьями. Мне кажется,
страха я не испытывал. Я его изжил  в  многочисленных  репетициях,  осталось
только легкое волнение, похожее на то, что чувствует актер, стоя за кулисами
в день премьеры. И как в настоящей, серьезной игре, все возможные осложнения
были заранее учтены и предупреждены.
     Против ожиданий, я спал очень  крепко,  без  снов  и  даже  проспал.  Я
рассчитывал провести предрассветный  час  в  успокаивающем  нервы  раздумье.
Однако, когда я раскрыл глаза, хвост коровы у озера был виден так ясно, что,
должно быть, уже с полчаса как рассвело. Меня вдруг подбросило  на  кровати,
словно взрывной волной. При  таком  пробуждении,  бывает,  все  тело  сводит
судорога. Даже Мэри проснулась от толчка и спросила:
     - Что случилось?.
     - Я проспал.
     - Глупости. Еще рано.
     - Нет, мой плюсквамперфектум.  У  меня  сегодня  гала-день.  Страсть  к
бакалее овладела миром. А ты не вставай, пожалуйста.
     - Тебе надо поплотнее позавтракать.
     - А я знаешь что сделаю? Возьму  в  "Фок-мачте"  кофе  навынос  и,  как
голодный волк, наброшусь на запасы Марулло.
     - Обещаешь?
     - Обещаю, мышка-норушка, а  ты  лежи  и  думай,  как  бы  нам  все-таки
избавиться на  эти  два  дня  от  наших  обожаемых  деток.  Нам  это  просто
необходимо. Серьезно.
     - Я и сама знаю. Попробую еще подумать.
     Я  быстро  оделся  и  ушел,  не  дав  ей  времени  наградить  меня  еще
какими-нибудь полезными советами насчет моего здоровья и благополучия.
     Джой сидел в кафе  и,  увидев  меня,  приглашающим  жестом  хлопнул  по
соседнему табурету.
     - Не могу, Морфи. Поздно. Анни, можешь  отпустить  мне  кварту  кофе  в
картонной посуде?
     - Кварту - нет. Две пинты, если хочешь.
     - Ничего. Это даже лучше.
     Она налила кофе в два  картонных  стаканчика,  закрыла  их  крышками  и
поставила в бумажный мешочек.
     Джой допил свой кофе и вышел вместе со мной.
     - Вам сегодня придется служить обедню без епископа?
     - Да, видно, так. Что вы скажете о вчерашних новостях?
     - Все никак не переварю их.
     - Говорил я вам, что чую неладное.
     - Да, я об этом вспомнил, когда слушал радио. У вас тонкий нюх.
     - Это профессиональное. Теперь Бейкер мог  бы  спокойно  вернуться.  Не
знаю только, вернется ли.
     - Бейкер?
     - А вам ничего не приходит в голову?
     Я беспомощно поглядел на него.
     - Чего-то я, видно, не додумываю, а чего, сам не знаю.
     - Господи боже мой!
     - Удивляетесь моей недогадливости?
     - Вот именно. Закон клыков еще не отменен.
     - Ах ты, господи! Видно, я очень многого немоту додумать. Между прочим,
я забыл, вы, кажется, любите, чтоб и салат были майонез?
     - Да, и то и другое: - Он сорвал целлофановую обертку с  пачки  сигарет
"Кэмел" и, скомкав ее, сунул в дверной замок.
     - Ну, я пошел, - сказал я. - У нас сегодня  объявлена  распродажа  чая.
Предъявивший крышку от ящика  получает  в  премию  ребенка.  Нет  ли  у  вас
знакомых дам?
     - Есть, конечно, но  едва  ли  они  соблазнятся  подобной  премией.  Не
трудитесь приносить сандвичи, я сам зайду.
     Он затворил дверь за собой, и я не  услышал  щелканья  замка.  Надеюсь,
Джой никогда не узнает, что он был моим учителем, и  превосходным  учителем.
Он не только изложил мне теорию, он подкрепил ее  наглядным  уроком  и,  сам
того не ведая, расчистил мне путь.
     Все специалисты, все, кто разбирается в таких  вещах,  утверждают,  что
только деньги делают деньги. Самый простой путь - всегда самый  лучший.  Вся
сила моего плана заключается в его необыкновенной простоте. Но, наверно,  он
так и остался бы навсегда в моем воображении, если бы  случайно  Марулло  не
шагнул сослепу на край пропасти. Когда мне  сделалось  ясно,  что  я,  может
быть, стану владельцем лавки, - вот тогда и только тогда  все  мои  фантазии
обрели почву. У непосвященного мог бы возникнуть вопрос:  если  лавка  будет
моя, зачем же мне тогда деньги? Мистер Бейкер бы такого вопроса не задал,  и
Джой тоже, не говоря уже о Марулло. Иметь лавку, не имея капитала,  -  хуже,
чем совсем не иметь лавки. Аппиева  дорога  банкротства  окаймлена  могилами
необеспеченных предприятий. У меня там уже одна могилка есть.  Самый  глупый
военачальник не бросит все свои силы на прорыв, зная,  что  у  него  нет  ни
резервов, ни минометов, ни подкреплений, а вот некоторые незадачливые дельцы
именно  так  поступают.  Правда,  задний  карман  моих   брюк   оттопыривала
объемистая пачка переписанных купюр - денег Мэри, но большая  часть  из  них
должна перейти в карман Марулло. И  вот  подойдет  первое  число  следующего
месяца.   Оптовые   фирмы   не   так   уж   рвутся   предоставлять    кредит
предпринимателям, еще не успевшим себя зарекомендовать. Вот почему мне нужны
будут деньги, те самые  деньги,  что  сейчас  дожидаются  меня  за  тикающей
стальной дверью. Как их добыть - задача, которая до сих пор решалась  только
в моих снах наяву, - казалась теперь вполне разрешимой.  Что  грабеж  -  это
преступление, смущало меня очень мало. Насчет Марулло моя совесть тоже  была
спокойна. Сейчас он жертва, но при других обстоятельствах сам  не  задумался
бы так поступить. Только мысль  о  Дэнни  тревожила  меня,  хоть  я  и  знал
наверняка, что песенка Дэнни все равно спета. Разве не  служила  мне  полным
оправданием неудавшаяся попытка мистера Бейкера сделать с ним то, что сделал
я? И все-таки мысль о Дэнни была как открытая рана  -  открытая  рана,  боль
которой превозмогаешь, когда победа близка. С этой раной мне теперь придется
жить, но, может быть, со временем она зарубцуется  или  обрастет  забвением,
подобно тому как осколок снаряда обрастает хрящом.
     Сейчас главное - деньги, а тут все подготовлено и выверено,  как  самый
точный механизм.
     Наука Морфи пошла мне впрок, я усвоил его правила и даже  прибавил  еще
одно от себя. Первое; не иметь ничего порочащего в прошлом. За мной ничего и
нет. Второе: никаких сообщников или доверенных.  Об  этом  и  речи  быть  не
может. Третье:  никаких  дамочек.  Из  моих  знакомых  разве  только  Марджи
Янг-Хант подходит под эту категорию, а я отнюдь не собираюсь пить шампанское
из ее туфли. Четвертое: не козырять деньгами. Я и не намерен. Я буду тратить
деньги понемногу, оплачивая ими счета поставщиков. Место для хранения я  уже
придумал. На дне коробки, где лежит моя шляпа храмовника, сделано возвышение
из папье-маше, обтянутое бархатом, по размеру и форме  моей  головы.  Я  уже
отделил его от дна и намазал края цементной пастой,  чтобы  потом  мгновенно
приклеить на прежнее место.
     Затем - маска Микки-Мауса. Она закроет все лицо, так  меня  не  узнают.
Старый прорезиненный плащ Марулло - все эти бежевые плащи выглядят одинаково
- и пара целлофановых перчаток, которые одним движением  снимаются  с  руки.
Маска была вырезана еще несколько дней назад, а коробка вместе с корнфлексом
спущена в канализацию, куда впоследствии отправится и  маска  с  перчатками.
Старый "айвер-джонсон" с серебряной н