ем  семья изгнанников  пошла  своей дорогой.  Мэри  Эвенел,
прелестная  девочка  лет пяти-шести, ехала  верхом,  по-цыгански  сидя между
двумя узлами на спине Шаграма. Леди Эвенел  шла с ней  рядом. Тибб вела пони
под уздцы, а старый Мартин, предваряя шествие, тщательно осматривал дорогу.
     Задача  Мартина как проводника уже  через две  или  три  мили оказалась
гораздо сложнее, чем он думал или чем он готов был признать. Дело в том, что
обширные  пространства пастбищ, с которыми, он был хорошо знаком,  лежали  к
западу,  а для того чтобы добраться до ущелья Глендеарг, надо  было  идти на
восток. В гористых частях Шотландии часто бывает очень трудно перебраться из
долины  в долину -  надо спускаться  с одной кручи  для того,  чтобы  тут же
вскарабкиваться на другую. Гребни  и  овраги, болота, и  утесы, и  всяческие
иные  препятствия  мешают  путешественнику  выбрать  правильное направление.
Таким образом,  Мартин, хотя и  был уверен, что, по существу, он идет верной
дорогой, постепенно осознавал, а  затем с неохотой принужден был признаться,
что сбился с прямого пути на Глендеарг. Но он настаивал, что они должны быть
где-то очень близко от него.
     - Если только нам удастся пробраться через  это  большое болото, будьте
уверены, что мы окажемся как раз над башней.
     Однако  пробраться через  болото оказалось делом  далеко не легким. Чем
дальше они шли (хотя  двигались  со всей осторожностью,  которую подсказывал
Мартину его  опыт), тем  почва становилась все  более зыбкой,  пока наконец,
пройдя несколько мест крайне  опасных, им уже ничего другого не  оставалось,
как  только  идти  вперед,  так  как  возвращаться  обратно  было  столь  же
рискованно.
     Леди  Эвенел была  хрупкого сложения, но чего не вынесет женщина, когда
ее  ребенок в опасности! Она  меньше жаловалась на  трудности  пути,  чем ее
спутники, которые с детства привыкли ко  всяким тяготам. Плотно прижавшись к
боку  пони,  она  внимательно  следила -за каждым шагом,  готовая сейчас  же
подхватить  маленькую  Мэри  на  руки,  если  только  лошадка,  оступившись,
соскользнет в трясину.
     Наконец  они  добрались  до  такого  места,  где  проводник  оказался в
серьезном  затруднении,  ибо  кругом  были  только  высокие кочки,  заросшие
вереском,  а между  ними  -  бездонная  черная жижа  болота.  После  долгого
раздумья Мартин, выбрав, как ему  казалось, самое  безопасное  направление и
стремясь прежде  всего уберечь от опасности ребенка,  сам  взял  Шаграма под
уздцы и намеревался вести его дальше.  Но пони  вдруг захрапел,  прижал уши,
вытянул  передние ноги, подобрал  под себя задние и, упершись таким образом,
решительно  отказался двинуться с места хотя бы  на один шаг.  Старый Мартин
остановился, озадаченный: он не знал, прибегнуть  ли ему к крайним мерам или
посчитаться с упрямой несговорчивостью Шаграма. Мало утешило его и замечание
супруги, которая,  видя, что Шаграм косит глазом, раздувает  ноздри и дрожит
от страха, высказала предположение:
     -  Наверное, он  видит что-то такое,  чего  мы  не  видим. В  это время
девочка внезапно воскликнула:
     - Вон там красивая леди манит нас идти за ней!
     Все  посмотрели в  ту  сторону,  куда указывал  ребенок,  но ничего  не
увидели,  кроме  колеблющейся  пелены  тумана, которую только  в воображении
можно было принять  за человеческую  фигуру.  Но  как раз  эта густая завеса
вселила  в  душу  Мартина  горестное  убеждение,  что теперь  опасность  еще
возрастает. Он  снова попытался  заставить  Шаграма двинуться вперед, однако
животное осталось непоколебимым  в своем  решении  не идти  туда,  куда  его
ведут.
     - Так иди,  куда хочешь, -  сказал Мартин, -  и посмотрим, куда ты  нас
выведешь.
     Шаграм, предоставленный самому  себе, бодро зашагал в  ту сторону, куда
показывал ребенок. В этом не было ничего удивительного, как и в том, что  он
провел  их целыми и невредимыми  через гибельное  болото. Инстинкт,  который
проявляют  животные  при  переходе  через  трясину,   факт  общеизвестный  и
составляет  любопытное  свойство их природы. Но удивительно  то, что девочка
вновь  и  вновь говорила  о  прекрасной леди  и о том, что  она  их манит, а
Шаграм,   как   будто  посвященный  в   эту  тайну,  неуклонно  следовал  по
направлению,  которое она указывала. Леди Эвенел  почти  не обратила  на это
внимания: вероятно, она была слишком занята мыслями о грозящей опасности. Но
ее спутники не раз обменивались выразительными взглядами.
     - Нынче канун дня всех святых, - сообщила Тибб шепотом своему мужу.
     - Ради пресвятой  богородицы,  сейчас  об этом ни слова,  - отвечал  ей
Мартин. - Шепчи про себя молитву, если уж ты никак не можешь молчать.
     Когда  они  вновь  вышли  на  твердую  почву,  Мартин  узнал  некоторые
путеводные  знаки в виде пирамид из камней на  вершинах близлежащих холмов и
направил свой путь по ним. Вскоре они подошли к башне Глендеарг.
     Взглянув на эту маленькую крепость, леди Эвенел особенно остро  ощутила
горечь своего  положения. Она невольно вспомнила то почтительное уважение, с
которым  обращалась  к ней,  супруге  воинственного  барона,  жена скромного
вассала, когда они встречались с  ней в церкви, на рынке или еще где-либо на
людях. А теперь она была  в таком унижении, что ей приходилось просить вдову
этого  вассала  предоставить ей  убежище,  вероятно не  слишком  надежное, и
разделить  с ней запасы  пищи, едва  ли  слишком обильные.  Мартин, по  всей
вероятности,  догадывался,  что  творилось  в  ее  душе:  он  глядел на  нее
умоляющим взором, точно просил не менять своего решения. И скорее в ответ на
этот  взгляд  она сказала,  причем в  ее  глазах еще раз  блеснула затаенная
гордость:
     - Если бы я была  одна, я бы скорее умерла... Но ради этого  ребенка...
последнего отпрыска Эвенелов...
     -  Правильно, миледи! - поспешно подхватил Map"  тин и,  чтобы отнять у
нее всякую возможность отступления, добавил:
     -  Я  пойду  повидаюсь с госпожой  Элспет; я хорошо  знал  ее мужа, мне
приходилось и продавать ему кое-что и  покупать у него,  хоть он был  мне не
ровня.
     Рассказ Мартина, очень недолгий, заставил хозяйку  Глендеарга отнестись
к подруге по несчастью с самым  теплым вниманием. В дни своего благоденствия
леди  Эвенел была  ко  всем  приветлива  и  внимательна. И теперь,  в дни ее
унижения,  ей  платили  за это  сочувствием. Вдобавок  было  нечто льстившее
самолюбию в самой возможности оказать  приют и покровительство женщине столь
знатного рода и высокого  положения.  Но,  чтобы не  быть  несправедливым  к
Элспет  Глендининг, надо  сказать, что она  чувствовала искреннюю симпатию к
женщине, судьба  которой,  сходная с  ее  собственной,  была еще  плачевнее.
Измученным  путешественникам  было  оказано  самое радушное  и  почтительное
гостеприимство, и хозяйка любезно просила их оставаться в Глендеарге сколько
потребуют обстоятельства или сколько они сами пожелают.


     Глава IV

     Дрожу я, страхом потрясенный:
     В канун сей, трижды освященный,
     Выходят духи из болот
     Пугать народ.
     Коллинз, ода "Страх"

     Когда в  стране стало спокойнее, леди Эвенел  охотно вернулась бы в дом
своего покойного мужа. Но теперь это было уже не в ее власти. В государстве,
где царствовала  несовершеннолетняя королева, закон  неизменно оказывался на
стороне сильного, почему люди высокого положения,  но малой совестливости не
стеснялись творить любые беззакония.
     Джулиан Эвенел,  младший брат  покойного  Уолтера, принадлежал именно к
таким  людям.  Он пе  постеснялся захватить  дом  и земли своего брата,  как
только отступление англичан дало  ему  эту возможность.  Сначала он управлял
поместьем  от  имени  своей  племянницы,  но,  когда  леди  Эвенел  захотела
вернуться в родовое имение вместе  с дочерью, он дал  ей понять, что Эвенел,
будучи  майоратом,  должен  перейти по  наследству к брату, а  не  к  дочери
последнего   владельца.  Древний   философ  отказался  вступить   в  спор  с
императором,  повелевающим  двадцатью легионами, и вдова  Уолтера Эвенела не
могла вступить в пререкания с вождем двадцати грабителей из  числа "болотных
людей". Кроме  того, Джулиан был  человек услужливый, готовый оказать помощь
друзьям  в нужный  момент,  и  потому мог  быть  уверен, что  всегда  найдет
покровительство  у  власть имущих.  Словом,  как бы неоспоримы ни были права
маленькой Мэри на наследство  отца, мать ее сочла за благо уступить, хотя бы
временно, незаконным притязаниям ее дяди. Ее терпение и покорность имели  то
преимущество, что Джулиан, хотя бы из одного  только  приличия, не мог долее
мириться с тем, что его невестка живет из милости у Элспет Глендининг. Стадо
рогатого скота вместе  с  быком  (движимость,  которую,  вероятно, оплакивал
какой-нибудь английский фермер) было пригнано на  пастбища Глендеарга. Затем
были  присланы  в  большом количестве  одежда  и  домашний скарб  и  с  ними
некоторая сумма денег, хотя особой щедрости  в отношении последних проявлено
не  было. Надо сказать, что людям, подобным Джулиану  Эвенелу, было  гораздо
проще добывать любые ценности  в натуре, чем в их денежном выражении, почему
они обычно и расплачивались натурой.
     Между  тем  вдовы Уолтера Эвенела н Саймона Глендининга привыкли друг к
другу и  уже  не  желали  расставаться.  Леди Эвенел не  могла  найти  более
уединенного  и  безопасного  убежища,  чем  Глендеарг,  а  теперь она  имела
возможность и расходы по хозяйству делить пополам. Элспет же было и лестно и
приятно общество столь  почетной гостьи, как супруга Уолтера Эвенела,  и она
готова была оказывать ей  даже  такие знаки уважения,  которые той  совестно
было принимать.
     Мартин  и   его  жена,  каждый  на  своем  поприще,   усердно   служили
объединенному  семейству  и одинаково  слушались распоряжений как той, так и
другой госпожи, хотя все же неизменно считали себя  слугами леди Эвенел. Это
различие  иногда  служило  поводом  к  легким  недоразумениям  между  Элспет
Глендининг  и  Тибб; первая несколько ревниво относилась к своей прерогативе
хозяйки  дома,  вторая  же  слишком  подчеркивала  высокое  происхождение  и
знатность своей госпожи. Но в то  же время ни одна  из них не хотела,  чтобы
эти  мелкие дрязги достигли ушей  леди  Эвенел, так  как хозяйка  Глендеарга
питала к ней никак не меньшее уважение,  чем старая служанка.  Впрочем,  эти
недоразумения и  не  были столь серьезны,  чтобы  нарушить мир и согласие  в
семье, так как  одна благоразумно уступала, как только замечала, что  другая
уж очень распалилась. Впрочем, Тибб, хотя  она часто бывала зачинщицей ссор,
оказывалась обычно и достаточно разумной, чтобы первой кончить пререкания.
     Окружающий мир был  постепенно забыт обитателями  уединенного ущелья, и
если бы Элис Эвенел не приходилось бывать  по большим праздникам  у обедни в
монастырской  церкви,  она бы совсем забыла, что когда-то занимала такое  же
положение, как те  гордые жены соседних  баронов и дворян, которые стекались
толпой  на подобные  торжества.  Это напоминание о прошлом  не причиняло  ей
большого  горя. Она любила своего  мужа таким,  каким  он был,  и при  такой
невознаградимой утрате все  другие потери перестали ее интересовать. Правда,
она не раз думала просить  королеву-регентшу (Марию де Гиз) принять под свое
покровительство ее  сиротку,  но  боязнь  восстановить против себя  Джулиана
Эвенела неизменно ее удерживала. Она хорошо  понимала,  что он  без зазрения
совести и без помехи украдет ее  ребенка (если не сделает хуже), как  только
заподозрит, что маленькая наследница угрожает его  интересам. Притом Джулиан
вел  бурную и  беспутную жизнь,  участвуя во всех нападениях и грабежах, где
дело  решалось  силой  оружия.  Склонности  к  женитьбе он  не  проявлял,  а
постоянный  вызов судьбе мог в конце концов привести его к потере  незаконно
захваченного наследства. Поэтому Элис Эвенел благоразумно  решила отказаться
на   время   от   всяких   честолюбивых   замыслов  и   продолжала   жить  в
непритязательном, но мирном приюте, уготованном ей провидением.
     Однажды  вечером, накануне дня всех святых (к этому времени  обе  семьи
прожили вместе  уже три  года), в  старой узкой  зале глендеаргской башни, у
очага,  где ярко  пылал торф,  собрался весь домашний  кружок.  В те времена
никому в голову  не  приходило, чтобы  хозяин  или хозяйка дома ели или жили
отдельно  от своих  слуг.  Все  различие между ними  отмечалось  лишь  более
почетным местом за столом или более удобной скамейкой близ очага.
     Слуги  свободно вмешивались,  правда, не  без уважения,  но  совершенно
беспрепятственно, во все разговоры. Из башни в свои хижины удалялись лишь те
несколько батраков, которые работали на полях, и с ними две девушки-служанки
- дочери одного из них.
     Проводив их, Мартин запер сперва железную решетку, а затем, убедившись,
что семейный кружок  в  полном составе, - и внутреннюю  дверь башни. Госпожа
Элспет, сидя у  прялки, сучила нитку; Тибб наблюдала  за тем, как  сыворотка
кипятится в  большом  котле  на "зацепе"  (цепь с крюком  на конце,  которая
служила той же цели, что  современный подъемный кран). Мартин  же  занимался
починкой кое-какой домашней утвари (в те времена каждый человек был сам себе
плотник и кузнец, а зачастую и портной и сапожник) и в то же время следил за
тремя детьми.
     Дети могли резвиться и бегать взад и вперед по зале, позади стульев, на
которых  сидели  взрослые,  и им разрешалось  иногда забегать  и  в  две-три
смежные комнатки,  где было очень  удобно играть в прятки.  Впрочем, в  этот
вечер они, видимо, не были расположены пользоваться своим правом прятаться в
темноте, предпочитая скакать и прыгать поближе к свету.
     Элис Эвенел,  подвинувшись  к железному  подсвечнику,  в  который  была
вставлена неровная свеча  домашнего  изготовления,  читала  вслух  избранные
отрывки из толстой книги с застежками, которую она очень заботливо  берегла.
Искусству чтения леди  Эвенел выучилась в монастыре, где  она воспитывалась,
но ей редко в последние годы приходилось читать что-либо, кроме этой книжки,
составлявшей всю ее библиотеку.
     Все домочадцы  слушали  отрывки,  которые  она  читала, с благоговейным
уважением, как нечто  глубоко поучительное, вне зависимости от того, было ли
оно вполне  понятно  или  нет.  Дочке леди  Эвенел намеревалась впоследствии
подробно  разъяснить все премудрости этой книги, хотя такие знания были в те
времена сопряжены с большой опасностью и  доверять их ребенку было  довольно
опрометчиво.
     Шумная возня  детей  не раз  заглушала голос леди  и  наконец  побудила
Элспет сделать замечание нарушителям порядка:
     - Если вы хотите шуметь, отойдите подальше и не мешайте миледи!
     Это распоряжение  было подкреплено угрозой, что  их уложат спать,  если
они сейчас  же не  угомонятся.  Дети  сначала забились в дальний угол и  там
начали играть  в более спокойную игру, но  затем, когда им это надоело,  они
незаметно проскользнули  из залы в соседнее  помещение.  Но почти тотчас оба
мальчика с разинутыми ртами влетели обратно и сказали, что в трапезной стоит
вооруженный человек.
     -  Это, должно быть, Кристи из  Клинт-хилла, - сказал Мартин вставая. -
Но что могло привести его сюда в такую позднюю пору?
     - И как он сюда попал? - заметила Элспет.
     - О господи! Что ему понадобилось?  -  воскликнула леди Эвенел, которой
этот  человек,  правая рука ее  деверя, иногда выполнявший  его поручения  в
Глендеарге, внушал тайный страх  и недоверие. - Боже правый! - добавила она,
вставая с места. - Где же моя девочка?
     Все бросились в трапезную,  причем Хэлберт Глендининг вооружился ржавым
мечом, а его младший брат схватил книгу леди Эвенел. Они подбежали к дверям,
и у  них сразу отлегло от  сердца:  на пороге  их  встретила сама  Мэри. Она
нисколько не казалась  смущенной или встревоженной. Они  кинулись  дальше  в
трапезную (одно из внутренних  помещений, в котором вся семья в летнее время
обедала), но там никого не оказалось.
     - Где же Кристи из Клинт-хилла? - спросил Мартин.
     - Не знаю, - отвечала Мэри. - Я его не видала.
     - С чего же это  вы, негодные мальчишки, - обратилась Элспет Глендининг
к своим  сыновьям, - влетели  к нам как полоумные и напугали леди до  смерти
своим криком, а она, бедная, и так уж чуть жива?
     Мальчики молча и смущенно переглянулись, а мать продолжала наставление:
     - Уж нашли  время для своих проказ - канун дня всех святых,  да еще тот
час, когда леди читает нам жития? Ну, погодите, я вам задам!
     Старший мальчик  опустил глаза, младший заплакал, но  ни один из них не
промолвил ни слова. Мать уже готова была привести  свои угрозы в исполнение,
но тут вмешалась Мэри:
     - Госпожа Элспет,  это я виновата - я им сказала, что видела человека в
трапезной.
     - Отчего же  ты это сказала, - обратилась к ней мать, -  и так напугала
нас всех?
     - Потому, - отвечала Мэри, понизив голос, - что я не могла иначе.
     - Не могла иначе,  Мэри! Ты подняла всю эту суматоху и говоришь, что не
могла иначе? Как же так, милочка?
     - Да, там действительно стоял вооруженный человек, - отвечала Мэри, - и
я так удивилась, что позвала Хэлберта и Эдуарда.
     -  Вот она сама все сказала, - прервал  ее Хэлберт Глендининг, - а я бы
никогда ничего не сказал.
     - И я тоже, - произнес Эдуард, не желая отстать от брата.
     - Мистрис Мэри, - обратилась Элспет к  девочке, - вы никогда раньше  не
говорили нам неправды; признайтесь, что вы пошутили, и хватит об этом.
     У леди Эвенел был  такой вид, точно  она хочет  вмещаться, но не знает,
как  это  лучше  сделать, а  любопытство  Элспет было  возбуждено  до  такой
степени,  что  она  уже  не  могла  считаться  с тонкими  намеками  и потому
продолжала допрашивать девочку:
     -  Что же, это был Кристи из Клинт-хилла? Только не  хватало,  чтобы он
еще торчал у нас в доме неведомо зачем.
     -  Это  был  не  Кристи,  - отвечала  девочка,  -  это  был...  ото был
джентльмен, джентльмен в блестящих латах. Таких я видела давно, когда мы еще
жили в Эвенеле.
     -  Каков  же  он  был  из  себя?  -  включившись  в  следствие,  начала
допрашивать Тибб.
     - У  него  были черные волосы, черные  глаза и острая черная бородка, -
отвечала девочка, - и  много  ниток жемчуга, которые  с  шеи  падали  ему на
грудь, на его кирасу. В левой руке он держал красивого  сокола с серебряными
колокольчиками и в красной шелковой шапочке...
     - Ради бога, не задавайте ей больше  вопросов! - воскликнула испуганная
служанка, обращаясь к Элспет. - Взгляните на миледи!
     Но  леди Эвенел, схватив девочку за руку, круто  повернулась  и  быстро
пошла  обратно  в  залу,  не  давая  окружающим  возможности  судить,  какое
впечатление  произвело  на  нее  сообщение  ребенка,  которое она так  резко
прервала. Какое действие оно оказало на Тибб, ясно было из того, что она, не
переставая креститься, шепнула на ухо Элспет:
     - С нами крестная сила! Девчушка-то видела своего отца!
     Вернувшись в залу, они увидели, что леди Эвенел держит дочку на коленях
и  ннежно целует. Когда все вошли леди Эвенел встала, словно хотела избежать
их любопытных взглядов,  и  удалилась в свою комнату, где она спала с дочкой
на одной кровати.
     Мальчиков тоже отослали в их чуланчик, и никого больше, не оставалось у
очага,  кроме  верной Тибб и госпожи Элспет, особ  весьма почтенных,  но  до
смерти любивших посплетничать.
     Вполне   понятно,   что   они  сейчас   же   принялись   обсуждать  это
сверхъестественное  явление  (ибо таковым они его почитали),  переполошившее
весь дом.
     -  Лучше  бы  я  увидела  самого  дьявола  -  храни  нас  бог от  этого
наваждения, - чем Кристи  из Клинт-хилла,  -  заявила хозяйка дома. - О  нем
идет молва, что он самый отъявленный вор и грабитель на свете.
     - Э, что там, госпожа Элспет, - возразила Тибб,