[Не забудь опечаленной супруги
(лат.)].
     Однако шотландцы во всех войнах, которые они вели, нуждались не столько
в воодушевлении как в смысле политическом,  так и в смысле личной храбрости,
сколько  в  бывалых  и  осмотрительных  генералах.  Безрассудное  и  упорное
мужество побуждало  шотландцев бросаться в самую  гущу сражения, не  взвесив
предварительно  ни своих, ни неприятельских сил, что неизбежно вело к частым
поражениям. Мы могли  бы  умолчать о горестном разгроме при Пинки, если бы в
числе десятка тысяч  бойцов  высокого и низкого  звания  там не сложил своей
головы и  Саймон  Глендининг  из башни  Глендеарг,  нисколько не опозоривший
древнего рода, от которого он вел свое происхождение.
     Когда эта печальная весть,  наполнившая  ужасом и горем всю  Шотландию,
достигла башни  Глендеарг, там жила лишь вдова  Саймона,  урожденная  Элспет
Брайдон, почти в одиночестве, если не считать двух батраков, по старости лет
не  способных  ни  воевать, ни  пахать землю, да  беспомощных  вдов  и сирот
бойцов,  погибших на поле брани вместе со  своим  господином.  Отчаяние было
всеобщим, но что оставалось делать?  Монахи, их покровители, были изгнаны из
аббатства английскими войсками,  которые наводнили  всю  страну и вынудили к
покорности, по крайней мере внешней, все население.
     Протектор Сомерсет образовал на месте развалин древнего замка  Роксбург
сильно  укрепленный  лагерь  и  заставил все  окрестные земли платить  дань,
приняв их (как выражались тогда) "под свою высокую  руку". Надо сказать, что
в стране  больше не  оставалось  никого, кто  мог бы  сопротивляться,  а  те
несколько  баронов,  которым  высокомерие  не позволило  примириться даже  с
видимостью подчинения, вынуждены были скрыться в самые дальние  крепости  на
границе, оставив свои дома  и имущество на поток  и разграбление англичанам.
Победители рассылали вооруженные отряды  повсюду, чтобы разорять поборами те
земли, владельцы коих отказывались покориться. А  так как аббат  монастыря и
вся  братия спрятались  в крепости,  их  земли  также подверглись  страшному
опустошению, ибо никто не сомневался, что они особенно враждебно относятся к
союзу с Англией.
     Среди  английских войск, разосланных  для карательных  целей, был  один
небольшой  отряд,  которым  командовал  капитан  Стоуварт  Болтоп,  человек,
отличавшийся  прямотой  характера,  беззаветной храбростью и великодушием  -
качествами,   свойственными   англичанам.   Сопротивление   карателям   было
бессмысленно. Поэтому Элспет Брайдон,  завидя дюжину всадников, едущих вверх
по долине во главе с человеком, в котором легко можно было узнать начальника
по красному  плащу,  блестящим доспехам  и развевавшемуся на  шлеме перу, не
могла придумать  лучшего способа  самозащиты,  чем выйти им  навстречу из-за
чугунной  ограды под длинной  траурной  вуалью,  ведя  за  руки  двух  своих
сыновей.  Она  решила   объяснить  англичанам  свое  беззащитное  положение,
предоставить  маленькую  башню  в  их  полное  распоряжение и просить  их  о
покровительстве.  Она  высказала  все  это  в  самых  кратких  выражениях  и
добавила:
     - Я покоряюсь, потому что не имею возможности сопротивляться.
     - А я, мистрис, по той же причине не  прошу вас о покорности, - ответил
англичанин. - Мне нужно только одно - уверенность в ваших мирных намерениях.
А судя по вашим словам, нет основания в этом сомневаться.
     - По  крайней  мере, сэр, - сказала Элспет  Брайдон,  -  воспользуйтесь
запасами наших  кладовых и  амбаров. Лошади  ваши устали,  а люди, наверное,
хотят подкрепиться.
     - Ни за что, ни за что! - отвечал честный англичанин. - Пускай никто не
упрекнет нас в том, что мы бражничали, нарушая покой вдовы храброго солдата,
оплакивающей своего супруга...  Налево кругом! Одну  минуту, -  добавил  он,
сдерживая своего боевого коня,  - мои солдаты  разбрелись во все стороны. Им
нужно доказательство,  что ваша  семья находится под  моей  защитой.  Ну-ка,
малыш! -  обратился  он к старшему  из  мальчиков, которому могло  быть  лет
девять или десять. - Дай-ка мне твою шапочку.
     Ребенок  покраснел и потупился  в нерешительности.  Тогда  мать,  после
многих  "да ну", и "ах,  какой ты!",  и прочих ласковых уговоров, с которыми
нежные  матери  обращаются к избалованным детям,  наконец  стащила у него  с
головы колпачок и передала его англичанину.
     Стоуварт  Болтон, отцепив  нашитый  красный крест  со своего  берета  и
прикрепив  его к  шапочке ребенка, сказал мистрис  Брайдон  (к  женщинам  ее
положения не обращались тогда с титулом леди):
     -  Этот  знак уважают  все  мои  люди,  и  он  предохранит вас от любых
неприятностей со стороны наших солдат.
     Затем он надел шапочку на голову мальчика. Но только он это сделал, как
мальчишка весь побагровел. Сверкая глазами, полными слез,  он сорвал с  себя
шапочку и, прежде  чем  мать могла  его  удержать, закинул  в ручей.  Второй
мальчик  тотчас же кинулся к ручью  и, вытащив  колпачок,  бросил его  брату
назад, предварительно сняв с него крест, который он благоговейно поцеловал и
спрятал на груди. Англичанина эта сцена удивила и позабавила.
     - Почему это тебе вздумалось выбрасывать красный крест святого Георгия?
- спросил он полушутя-полусерьезно старшего мальчика.
     - Оттого, что святой Георгий - южный святой, - ответил тот мрачно.
     -  Хорошо, -  заметил Стоуварт Болтон. - А почему же ты, малыш, вытащил
его обратно из ручья? - обратился он к младшему брату.
     - Потому что священник говорит, что это знак нашего спасения, общий для
всех истинных христиан.
     - Что же, и это правильно! - отозвался честный  воин. - Должен сказать,
мистрис, я вам завидую, что у вас такие мальчики. Они оба ваши?
     Стоуварт Болтон имел  основание задать  этот вопрос, так как у Хэлберта
Глендининга,  старшего мальчика,  волосы  были  как  вороново  крыло,  глаза
большие, черные, блестящие, сверкавшие  из-под таких же  черных бровей, кожа
загорелая  (хотя  его  и  нельзя   было  назвать  смуглым)  и  такой  живой,
прямодушный, решительный вид, который никак не  соответствовал его возрасту.
Что же касается  Эдуарда,  младшего брата, то он был белокур,  голубоглаз, с
нежным цветом лица,  несколько бледен  и без того свежего румянца на  щеках,
который  служит  залогом крепкого здоровья. Но, впрочем, он  не  выглядел ни
больным, ни слабым, напротив -  это был привлекательный и красивый мальчик с
улыбающимся лицом и кроткими, но веселыми глазами.
     Элспет взглянула  горделивым  материнским взглядом  сперва  на  одного,
затем на другого мальчика и потом ответила англичанину:
     - Конечно, сэр, они оба мои сыновья.
     - И от  одного отца, мистрис? - спросил  Стоуварт. Но, заметив, что она
покраснела - видимо, этот вопрос был ей неприятен, - поспешно добавил:
     -  Я  ничего плохого не хотел сказать.  Я задал бы такой же вопрос  при
случае кому угодно. Ну что же, сударыня, у вас двое прелестных мальчиков. Не
уступили бы вы мне одного из них? Надо признаться,  что мы с  супругой живем
бездетными в нашем старом доме. Ну, голубчики, кто из вас согласится поехать
со мной?
     Не зная, как понимать эти слова, мать, дрожа от страха, привлекла обоих
сыновей  к себе.  Она держала  их за руки, в то время  как  они оба отвечали
чужестранцу.
     - Я  с  вами  не поеду, - смело воскликнул  Хэлберт,  -  потому  что вы
вероломный  южанин,  а южане убили моего отца!  И  когда я смогу владеть его
мечом, я буду биться с вами не на жизнь, а на смерть.
     - Да поможет тебе бог, молодец! - отвечал Стоуварт Болтон. - Видно, для
тебя добрый обычай кровной  мести сохранится до  конца твоих дней. Ну, а ты,
мой белокурый  красавчик, не хочешь ли  ты поехать со мной верхом  на боевом
коне?
     - Нет, - ответил Эдуард очень серьезно, - ведь вы еретик.
     -  Ну что ж, и тебе тоже бог в помощь! - ответил Стоуварт Болтон. - Как
видно, сударыня, мне здесь у вас не заполучить новобранцев для моего отряда.
И  все же  меня  зависть  берет,  когда  я  смотрю  на  этих двух  маленьких
разбойников. - Он тяжело вздохнул - это было заметно несмотря на  то, что он
был  в латах, -  и добавил: - А  все же  мы бы с женою поспорили, который из
разбойников  нам  больше нравится.  Мне бы  больше подошел  этот черноглазый
плут,  а  ей бы,  наверно, этот  белокурый,  голубоглазый красавчик.  Нечего
делать, придется нам примириться с нашим  бездетным браком, пожелав  счастья
тем,  к кому  судьба более  милостива.  Сержант Бритсон! Оставайся здесь  до
нового  приказа; охраняй эту  семью - она под нашим покровительством. Сам не
делай  им ничего  дурного  и  другим  не давай, ты за это отвечаешь головой!
Сударыня, Бритсон -  человек женатый,  немолодой  и  надежный;  кормите  его
сытно, но не давайте пить лишнего.
     Госпожа Глендининг вновь предложила приезжим подкрепиться; говорила она
неуверенным  тоном,  явно  рассчитывая  на  отказ.  Дело  в   том,  что,  по
естественному для всех родителей заблуждению, она вообразила, что ее сыновья
для англичанина так же  дороги, как для нее самой, и она испугалась,  как бы
его грубоватое восхищение не кончилось тем,  что он и  в  самом деле похитит
которого-нибудь  из  них. Поэтому она продолжала крепко  держать их за руки,
точно  могла  своими слабыми силами защитить их. И  наконец  с  нескрываемой
радостью она увидела, что всадники повернули и намерены спуститься в долину.
Ее волнение не ускользнуло от взгляда англичанина.
     - Я не обижаюсь на вас, сударыня, - сказал он, - за то, что вы боитесь,
как бы английский сокол  не унес ваших птенцов. Но успокойтесь: меньше детей
-  меньше  забот,  а  разумному  человеку  не приходится  завидовать  чужому
потомству.  Прощайте,  сударыня.  Когда этот черноглазый  плут  подрастет  и
сможет воевать с англичанами, научите его  щадить женщин  и детей, хотя бы в
память о Стоуварте Болтоне.
     - Да хранит вас  бог,  великодушный южанин! - сказала ему вслед  Элспет
Глендининг, но  тогда, когда он уже не мог ее слышать. Он же пришпорил коня,
чтобы вновь стать  во главе отряда, и блестящее  вооружение всадников, как и
развевающиеся  перья  на их  шлемах, стало постепенно исчезать по мере того,
как они спускались в долину.
     - Мама, - сказал  старший  мальчик, - я ни за  что но буду  молиться за
южанина,
     -  Мама,  -  сказал  младший более почтительно,  - разве это  хорошо  -
молиться за еретика?
     - Это один бог знает, - отвечала бедная Элспет. - Но эти два словечка -
южанин  и еретик -  уже  стоили  Шотландии десяти  тысяч ее  самых сильных и
храбрых сыновей; меня лишили мужа, а вас - отца. И не желаю я больше слышать
ни благословений, ни  проклятий.  Следуйте за мной, сэр, -  обратилась она к
Бритсону, - мы будем рады поделиться с вами всем, что у нас есть.


     Глава III

     Они тогда спустились к Твиду
     И в ночь костры зажгли...
     И весь Тевиотдейл был светел
     От неба до земли.
     Старый Мейтленд

     По всем владениям монастыря  святой Марии, как и по окрестным селениям,
очень  скоро распространилась  весть, что  хозяйка Глендеарга находится  под
покровительством  английского капитана и, следовательно, ее  скот  не  будет
угнан, а хлеб  -  сожжен.  Новость эта достигла ушей и одной леди, которая в
свое  время  занимала  более  высокое  общественное  положение,  чем  Элспет
Глендининг, но по тем же бедственным причинам стала еще несчастнее, чем она.
     Дама эта была  вдовой храброго солдата, Уолтера Эвенела,  потомка очень
старой   фамилии   пограничной   Шотландии,  когда-то  владевшей   огромными
поместьнми в  Эскдейле. Земли эти  давно перешли в другие руки, но  Эвенелам
еще  по-прежнему  принадлежало древнее  и довольно обширное баронское имение
неподалеку от владений монастыря святой Марии. Оно было расположено у берега
той же реки, что текла по узкой долине Глеидеарг и где при выходе из  ущелья
стояла  маленькая башня Глендинингов.  Здесь  и  жили эти  Эвенелы,  занимая
почетное  положение  среди  местной  знати,   хотя  они  не  отличались   ни
богатством, ни могуществом.  Это всеобщее уважение еще значительнее возросло
под  влиянием ловкости,  храбрости и предприимчивости  последнего из местных
баронов - Уолтера Эвенела.
     Когда  Шотландия начала оправляться от страшного потрясения после битвы
при Пинки,  Эвенел один из первых собрал небольшие силы и перешел к кровавым
и   беспощадным  стычкам,  доказавшим,   что  народ,   пусть  побежденный  и
закабаленный, еще ведет партизанскую  войну, которая может оказаться роковой
для захватчиков. Но в одной из таких схваток Уолтер Эвенел был убит. Весть о
его гибели достигла отцовского  дома  вместе с другим  ужасающим известием -
что отряд  англичан идет  грабить  усадьбу  и владения его  вдовы, дабы этим
актом  насилия  отбить  охоту  у  кого  бы  то  ни было  последовать примеру
покойного.
     Для несчастной  леди не нашлось лучшего убежища,  чем  жалкая  пастушья
хижина  в горах. Сюда  ее поспешно увезли, когда она еле сознавала, почему и
зачем испуганные слуги уводят ее вместе с малолетней дочерью из дома. Здесь,
наверху, Тибб Тэккет,  жена  пастуха, когда-то ее верная служанка, ухаживала
за ней со  всей преданностью былых времен. Сначала леди Эвенел не  сознавала
своего бедственного положения. Но когда  первый порыв отчаяния прошел  и она
смогла трезво оценить положение, бедной вдове невольно пришлось позавидовать
участи мужа  в  его  мрачном  и  безмолвном  пристанище. Слуги,  которые  ее
спрятали,  принуждены  были покинуть  леди  Эвенел  ради  споен  собственной
безопасности и для  того,  чтобы  искать  средства  к  существованию. А  что
касается пастуха и его жены, в хижине которых она  скрывалась, то они вскоре
лишились возможности доставлять своей бывшей  госпоже даже  ту грубую  пищу,
которую  они  от  всей души готовы  были делить с нею.  Какие-то  английские
солдаты угнали и тех овец, что еще уцелели от первоначальных грабежей. Та же
участь постигла  двух коров  - почти единственных их  кормилиц.  Теперь  уже
самый настоящий голод стучался к ним в двери.
     -  Разорили  нас  вконец, по миру  пустили! -  причитал  старик  пастух
Мартин, ломая в отчаянии руки.  - Воры! Разбойники! Грабители! Хоть бы  одну
скотину оставили из всего стада.
     - Вы бы видели  бедных Гриззи  и Кремми, - плакала его жена,  - как они
повернули головы к хлеву и принялись реветь, а  эти бездушные мерзавцы стали
их колоть пиками!
     - Их всего-то было  четверо,  - рассуждал Мартин,  - а я  помню, что  в
прежние времена сорок человек - и те побоялись бы сюда нос сунуть. Кончились
наши сила и мужество, ушли вместе с покойным господином.
     -  Помолчи ты, старик, ради самого спасителя и его благоверного креста!
- промолвила добрая женщина. - Наша госпожа так плоха, погляди - чуть дышит.
Еще одно слово, и она богу душу отдаст.
     - Хорошо бы, если бы мы все померли, - отвечал Мартин. - Что нам теперь
делать? Я ума  не приложу. О нас с тобой, Тибб, я еще не так тревожусь. Мы с
тобой,  может  быть,  как-нибудь справимся.  И  нужда  и работа  нам  хорошо
знакомы. Но она-то ведь к этому не привыкла...
     Они не  таясь обсуждали свое  положение при  леди Эвенел,  заключая  по
бледности ее  лица, дрожащим губам и потухшему взору,  что она и не слышит и
не понимает их разговора.
     - Есть,  правда,  один выход,  -  продолжал  пастух, - только  не знаю,
пойдет  ли она  на  это.  Вдова-то  Саймона Глендининга из  ущелья  получила
охранную  от  этих скотов  южан,  и  ни один солдат теперь  не посмеет их  и
пальцем тронуть. Вот если бы миледи, в  ожидании лучших дней, согласилась бы
пойти жить к Элспет Глендининг. Что говорить, для той-то  это  было бы много
чести, но все же.
     - Много чести! - воскликнула его жена. - Да такой честью внуки ее будут
похваляться,  когда ее-то косточки давно  в могиле  сгниют.  Да  как же это?
Слыханное  ли  это  дело,  чтобы  леди  Эвенел - и  вдруг  проживала у вдовы
какого-то церковного вассала?
     -  Да, меня самого  с души воротит, как  я  об этом подумаю,  - ответил
Мартин. - Но что прикажешь делать?
     Здесь оставаться - помрешь с голоду. А куда пойти - это  я, ей-ей,  так
же знаю, как любая овца из тех, что я, бывало, пас.
     -  Довольно об этом, - произнесла  леди Эвенел, неожиданно вмешавшись в
разговор. - Я  отправляюсь в башню. Элспет  Глендининг  из порядочной семьи,
вдова и мать  сирот - она даст  нам приют,  пока  мы чего-нибудь  другого не
придумаем. Когда бушует гроза,  то  и под кустом спрятаться все лучше, чем в
чистом поле.
     -  Вот  видишь! - обрадовался  Мартин.  -  Кан  госпожа-то  рассудила -
получше нас с тобой.
     -  А  ей  и  книги  в руки,  -  отозвалась  Тибб,  -  она  в  монастыре
воспитывалась, все умеет - и шить и вышивать: и зернью и шелками.
     - А как ты думаешь, госпожа Глендининг не откажет нам в гостеприимстве?
- спросила леди Эвенел  у  Мартина, крепко прижимая к себе  дочку. По одному
этому  движению можно было ясно  понять, какие причины  побуждали  ее искать
убежища.
     -  Да она  за  счастье почтет, уж поверьте, миледи,  -  весело  отвечал
Мартин. - Да и  мы ей будем  служить. С этими  войнами, миледи,  работничков
днем с  огнем не сыщешь. А мне только дай волю  - у меня всякое дело в руках
горит; да и Тибб за коровами умеет ходить лучше всякой скотницы.
     -  Я  еще  много  чего  умею,  - добавила Тибб.  -  Попади я  только  в
порядочный дом. Хотя  у  Элспет  Глендининг  мне, наверно,  не  придется  ни
жемчуга перенизывать, ни чепцов плоить.
     - Полно  тебе хвастаться-то, жена, - прервал ее пастух. - Известно, что
ты  и  в доме  и  во дворе  во  всем справишься, будь у  тебя на то охота. И
неужели  же мы вдвоем с  тобой  хлеба на троих не заработаем,  не  затрудняя
милостивую леди, нашу  госпожу? Чего тут долго думать, идемте скорей, ничего
мы не добьемся, сидя здесь. Нам  надо пройти пять шотландских миль по кочкам
и болотам, а это для прирожденной леди не так-то легко.
     Укладывать  и  брать  в  дорогу  им  было   почти  нечего.   На  старую
лошадку-пони,  случайно  уцелевшую  после  погрома  - как  благодаря  своему
жалкому  виду,  так  и потому, что она никак не  давалась  в  руки  чужим, -
нагрузили несколько  одеял  и еще кое-какой домашний скарб, составлявший все
их имущество. Когда Шаграм подошел, отозвавшись на привычный  свист хозяина,
тот, к своему удивлению, заметил, что бедное животное ранено,  хотя и легко.
Видно, один из грабителей, устав от тщетной погони, в раздражении  выстрелил
в пони из лука.
     -  Ах, Шаграм! - сказал старый пастух, перевязывая рану. -  Видно, и ты
не избежал обиды от этих богомерзких стрелков?
     - А где еще теперь в  Шотландии можно избежать обиды? - отозвалась леди
Эвенел.
     - Ваша правда, сударыня, - заметил Мартин. - Да Хранит бог наших добрых
шотландцев от смертоносной стрелы, а от удара меча они и сами уберегутся. Но
нам пора  в путь;  за тем  хламом, что здесь еще  остался,  я потом вернусь.
Украсть его здесь некому, разве только нашим милым соседушкам, а они...
     - Бога  ты  не  боишься, Мартин! - воскликнула  его  жена с упреком.  -
Попридержи  язык!  Подумай,  что  ты  такое  говоришь,  когда  нам  придется
проходить  по  самым  гиблым  местам,  пока  мы не  доберемся  до  окружного
перевала.
     Супруг кивнул  головой  в  знак  согласия: считалось в  высшей  степени
неосторожным говорить о  феях,  называя  их добрыми соседушками или как-либо
иначе,  в особенности  если предстояло  проходить  через те  места,  где, по
поверью, они обитали.
     Переселенцы тронулись в путь в последний день октября.
     - Сегодня день твоего рождения,  дорогая Мэри, - промолвила  несчастная
мать, и горестное воспоминание  пронзило ей сердце.  - Кто бы мог предвидеть
тогда, несколько лет  назад,  что  ты, с самой колыбели  окруженная близкими
друзьями, может быть, нынче ночью не найдешь пристанища!
     Вслед  за  т