стырской  округе, как будто  мы  из  другого теста выпечены. И  одежда у
Хэлберта самая  что ни на  есть мужицкая, а  заносчивости-то сколько! Как не
повезло  этому бедному молодому  джентльмену (одетому как  настоящий принц).
Сначала он  попал  в немилость  на родине,  потом его  втянул  в  ссору  наш
забияка-грубиян,  а  теперь  его  преследуют,  и  похоже  на то,  что  убьют
родственники и друзья этих Глендинингов".
     При этой мысли Мизи горько  заплакала, сокрушаясь, что теснят и сживают
со  света беззащитного  изгнанника, который одевается так красиво и  говорит
так приятно; она стала  раздумывать, не может ли протянуть ему руку помощи в
эту тяжелую минуту.
     Течение  ее мыслей сейчас пошло  совсем по  другому  пути. Сначала  она
тревожилась только  о  том,  как бы ей  самой незаметно  выбраться из своего
уголка,  а теперь решила, что само провидение позаботилось  оставить ее тут,
чтобы поддержать и спасти гонимого чужестранца. В характере Мизи простодушие
и  сердечность уживались  с  бойкостью  и предприимчивостью;  при  этом  она
отличалась большей физической силой и большим мужеством, чем это свойственно
женщинам, что не мешало  ей приходить в такой восторг от нарядного костюма и
сладких речей кавалера, как на это уповают в своих видах изящные щеголи всех
времен и народов.
     "Я спасу его,  -  думала  она. - Это главное, а потом посмотрим, что он
скажет бедной  дочери мельника,  которая сделала  для  него  то,  на что  не
отважились бы все модницы-раскрасавицы из Лондона или Холируда".
     Рисуя себе одно опасное приключение за  другим, Мизи как будто услышала
рядом с  собой шепот благоразумия, которое подсказывало ей не искать горячей
благодарности сэра Пирси, так как именно такая благодарность может оказаться
опасной для его благодетельницы. Увы, бедное благоразумие, ты можешь сказать
вместе с нашим духовным наставником:

     Всегда я проповедую напрасно!

     И  пока  ты, благоразумие, стучишься  в  девичье сердце, Мизи при свете
маленького фонаря смотрится в зеркальце, в котором отражаются  ее искрящиеся
глаза  и  миловидное  лицо,  сейчас облагороженное  огнем  дерзания,  как  у
человека, замыслившего и готового осуществить самоотверженный поступок.
     "Неужели это лицо, эти глаза  и в придачу услуга, которую  я окажу сэру
Пирси Шафтону, не уничтожат преграды, стоящей между ним и дочерью мельника?"
     С этим  вопросом  девичье тщеславие  обратилось к фантазии, но так  как
даже  девичья  фантазия  не  могла ничего  обещать  наверняка,  было принято
половинчатое решение:

     Дай вызволю сначала храбреца,
     А там судьбе доверимся...

     Итак, отбросив все личные соображения,  опрометчивая,  но  великодушная
девушка собрала всю свою изобретательность для выполнения задуманного плана.
     Препятствий  на пути у нее было много, и каждое из  них  представлялось
значительным.  Непременной чертой  характера  шотландца является  готовность
мстить за убийство родича, и даже Эдуард, несмотря на свое добросердечие, во
имя  любви к  брату  был  готов отомстить за него  со  всей жестокостью,  на
которую ему давал право древний обычай.  Чтобы  освободить рыцаря, надо было
распахнуть перед ним дверь  его комнаты,  первые  и  вторые  ворота  башни и
ворота наружной  ограды;  мало  того  -  беглецу  были  необходимы  средства
передвижения и  проводник, иначе  как спастись  от  преследования?  Но  если
женщина собрала всю свою волю  для того, чтобы  довести до  конца задуманное
дело,  ей  часто   удается   восторжествовать   над  самыми   непреодолимыми
препятствиями.
     Прошло  немного  времени  после  ухода помощника  приора, а у Мизи  уже
сложился план побега - правда, весьма дерзкий,  но при известной ловкости он
мог бы увенчаться успехом. Прежде всего ей надо  было  тихо сидеть  у  себя,
пока  не  отойдут  ко сну  все  обитатели  башни, за исключением  тех,  кому
надлежало стоять в карауле. Этот промежуток времени она посвятила наблюдению
за человеком, которому отныне собиралась самоотверженно служить.
     Она слышала,  как сэр Пирси Шафтон расхаживал  по  своей  комнате,  без
сомнения раздумывая о превратностях судьбы и  ненадежности своего положения.
Вскоре до нее донесся шорох одежды. Вероятно, стремясь отвлечься  от мрачных
мыслей, рыцарь рассматривал и перекладывал содержимое сундуков, доставленных
ему по приказанию отца  Евстафия. Обзор  гардероба, по-видимому, вернул  ему
спокойствие и жизнерадостность: он  снова начал расхаживать  по  комнате, то
порывался  декламировать  сонет,  то  принимался  насвистывать гальярду,  то
напевал сарабанду. Наконец Мизи  могла догадаться, что он,  наскоро пробор-.
мотав  молитву, растянулся на своем временном ложе, и вскоре заключила, что,
должно быть, он крепко заснул.
     Непрестанно  проверяя с разных точек зрения свой рискованный план,  она
заранее   приняла   в  соображение  все  его  опасные   стороны  и   надежно
подготовилась,   чтобы  не  быть  застигнутой  врасплох.   Чувство  любви  и
великодушное  сострадание  способны порознь  окрылить  женское сердце,  а  в
данном случае они сплелись воедино, наделив Мизи всепобеждающим мужеством.
     Был  уже  час  ночи.  Все  обитатели  башни  спали  глубоким  сном,  за
исключением  часовых, стороживших английского  кавалера,  а  если  печаль  и
сострадание отгоняли сон  от  изголовья  госпожи Глендининг  и  ее  приемной
дочери,  они  были  слишком поглощены своим  горем, чтобы  прислушиваться  к
звукам извне. Найдя в своей каморке все необходимое, чтобы зажечь свет, Мизи
засветила маленький фонарь. Дрожа от волнения, с трепещущим сердцем отворила
она  дверь,  отделявшую  ее  спаленку  от  покоя,  отведенного  рыцарю,  но,
очутившись в одной комнате со спящим пленником, едва не поколебалась в своей
решимости. Не смея поднять на него глаза, отвернувшись, она тихонько дернула
за  плащ, в который он  закутался,  ложась  на свой соломенный тюфяк; но это
движение  было  настолько  нерешительным,  что  не  разбудило   его.  Он  не
шевельнулся.  Ей пришлось  повторить свою попытку, и  только  после третьего
раза оы открыл глаза и чуть не вскрикнул от изумления.
     Мизи испугалась так, что забыла свою застенчивость. Она приложила палец
к губам  в  знак  того,  что надо соблюдать строжайшую  тишину, и указала на
дверь, давая понять, что по ту сторону стоит часовой.
     Тем временем  сэр Пирси  уже совершенно  пришел  в себя, приподнялся па
своем ложе и с изумлением смотрел на миловидную девушку, стоявшую перед ним.
Тусклый свет фонаря, который она держала в руке, придавал  новое  очарование
ее  девичьей   фигуре,   распущенным   волосам   и  приятным   чертам  лица.
Романтическое  воображение привычного дамского угодника уже подсказывало ему
подходящий случаю комплимент, по Мизи заговорила первая.
     -  Я  пришла, - прошептала  она, -  спасти  вам  жизнь.  Вы  в  большой
опасности. Отвечайте как можно тише - у ваших дверей вооруженная стража.
     - Прелестнейшая мукомолочка, - ответил сэр Пирси, усевшись поудобнее на
своем  ложе,  -  не  опасайтесь  за мою  жизнь.  Верьте  мне,  я  не  пролил
багрово-мутную   водичку   (каковую   здешние   поселяне   именуют   кровью)
неотесаннейшего  родственника  здешних  хозяев,  так  что  последствия  сего
насилия надо мной меня нимало не тревожат и никакого вреда  не сулят. Все же
приношу тебе, о пленительнейшая  дочь  мельника, благодарность, которую твое
любезное участие вправе от меня ожидать.
     -  Нет,  сэр  кавалер,  -  ответила  девушка  еле  слышным, прерывистым
шепотом, - я заслужу вашу благодарность, только если уговорю вас послушаться
меня. Эдуард Глендининг вызвал сюда  Дэна из Хаулетхэрста и молодого  Эди из
Эйкеншоу,  и  с  ними  прибыли  еще  каких-то  трое  с  копьями,   мечами  и
самострелами,  и я  слышала, как они  между собой говорили  во дворе,  когда
слезали с коней... Они говорили, что отомстят за смерть Хэлберта, а там будь
что будет! Теперь вассалы ужас как своевольничают, сам аббат им не перечит -
боится, что они объявят себя еретиками и перестанут платить ему подати.
     -  Это действительно большое искушение, - согласился сэр Пирси, - и еще
может  статься,  что  монахи,  стремясь  избавиться  от  хлопот и  передряг,
передадут меня  через  болото  английской  пограничной  страже  - сэру Джону
Фостеру или лорду Хансдону и таким способом, пожертвовав  мной, одновременно
помирятся со своими вассалами и с Англией. Да, обольстительнейшая мукомолка,
отныне  я подчиняюсь тебе во всем, и если  ты вызволишь меня  из сей гнусной
конуры, я  так прославлю чары твоего ума и красоты, что булочница Рафаэля из
Урбино  прослывет цыганкой  по сравнению с  Молннарой [Molinara - мельничиха
(итал.)].
     - Умоляю вас, тише, - прошептала Мизи, - если  они услышат ваш голос  -
все пропало. Только по милости неба и пресвятой девы нас еще не подслушали и
не поймали.
     -  Я нем,  как беззвездная  ночь, - шепнул в ответ англичанин, - но еще
только одно слово:  если твой  замысел может причинить тебе малейшую беду, о
столь  же  прелестная,  сколь  и  великодушная девица,  то недостойно  Пирси
Шафтона принять от тебя сию жертву.
     - Не тревожьтесь обо  мне,  - торопливым шепотом ответила  Мизи, - меня
никто не тронет.  Я успею позаботиться о себе, когда помогу вам выбраться из
этого места,  где  вы окружены  опасностями. Если вы  хотите  взять  с собор
что-нибудь из вещей, не теряйте времени.
     Но сэр Пирси потерял немало времени, прежде чем окончательно решил, что
из гардероба взять с  собой и  что оставить; каждая  вещь была ему дорога по
воспоминаниям  о балах и празднествах, когда она  красовалась на его  особе.
Мизи оставила  его на несколько минут одного, чтобы не  мешать  ему и  самой
собраться в дорогу. Но, вернувшись с небольшим узелком  в руке и застав  его
все  в  той  же нерешительности,  она  напрямик  сказала  ему, что  надо или
поторопиться со сборами, или  отказаться  от  побега.  Делать  было  нечего,
безутешный рыцарь  наскоро собрал несколько своих нарядов, бросил на сундуки
прощальный взгляд немой печали и объявил, что совершенно  готов следовать за
своей великодушной путеводительницей.
     Тщательно затушив  свой  фонарь, Мизи сделала знак  рыцарю следовать за
ней и, подойдя  к двери, тихонько постучала  раз,  другой,  третий, пока  не
отозвался Эдуард Глендининг, спрашивая, кто стучит и в чем дело.
     - Говорите потише, -  сказала Мизи, -  не то  вы  разбудите английского
рыцаря. Это я, Мизи  Хэппер. Выпустите меня. Вы меня заперли, и мне пришлось
ждать, пока он заснет.
     - Вы там заперты? - удивился Эдуард.
     - Ну да, - ответила девушка, -  вы же меня и заперли, я была в комнатке
Мэри Эвенел.
     - А  не  можете ли вы остаться  там  до утра,  раз уж так случилось?  -
предложил Эдуард.
     -  Что вы! - воскликнула Мизи тоном оскорбленной невинности. - Да я  не
останусь  здесь  ни  на секунду. Мне  надо  выскочить незамеченной.  За  все
сокровища обители я не останусь больше ни минуты рядом  с комнатой, где спит
мужчина. За  кого или за что вы меня принимаете? Вам, видно, надо напомнить,
что дочь моего отца не так воспитана, чтобы рисковать своим честным именем!
     - Хорошо, выходите и без шума отправляйтесь к себе, - сказал Эдуард.
     Он  отодвинул  засов. На  лестнице была  кромешная  тьма,  в  этом Мизи
убедилась заранее. Переступив порог, она ухватилась за руку Эдуарда,  как бы
желая  опереться  на  нее,  и,  таким  образом, заслонила  собой  сэра Пирси
Шафтона,  который крадучись  шел  за  ней. Сняв обувь и  ступая на цыпочках,
кавалер проскользнул незамеченным, пока Мизи жаловалась Эдуарду на темноту и
говорила, что ей нужен свет.
     -  Я не могу принести  вам свечку, - сказал он, - так как не имею права
отлучиться с поста, но я знаю, что внизу горит огонь.
     - Придется просидеть внизу до утра, - ответила молодая мельничиха.
     Спускаясь с лестницы, она слышала, с какой заботливостью Эдуард запирал
на задвижку и на засов дверь опустевшей комнаты.
     У нижней  ступеньки лестницы ее дальнейших указаний дожидался  человек,
ставший  предметом ее  забот.  Мизи  указала  ему  на  необходимость хранить
строжайшее   молчание,   и   в  первый  раз  в  жизни  он,  казалось,  решил
беспрекословно подчиниться этому требованию. С  большими предосторожностями,
точно  ступая по ломкому льду,  проводила  она  его  в  чулан, где хранились
дрова,  и  велела спрятаться  за  вязанками хвороста. Добыв огня из кухонной
печи,  девушка вновь зажгла свой  фонарь и, не желая,  чтобы ее застали  без
дела, на случай, если кто-нибудь войдет, взяла  прялку и веретено.  Время от
времени она  па цыпочках  подкрадывалась к  окну, ожидая  первого  проблеска
рассвета, чтобы  продолжить  столь отважно начатое дело. Наконец, увидев,  к
своей великой радости, что тучи,  затянувшие  все небо,  прорезал первый луч
утренней зари, она молитвенно сложила руки и возблагодарила божью  матерь за
помощь, умоляя о покровительстве, пока беглецам будет угрожать опасность. Не
успела она  кончить молитву, как вздрогнула,  почувствовав, что  на ее плечо
легла чья-то тяжелая рука и грубый голос произнес над самым ухом:
     -  Вот  как! Прелестная дочь мельника уже за молитвой! Хвала прекрасным
глазкам,  что  открываются  вместе  с  зарей!  Сорву-ка  я  поцелуй  в честь
наступающего дня!
     Этим ретивым сердцеедом  был Дэн из Хаулетхэрста. Когда он, после столь
лестной  речи, вздумал от слов  перейти к  делу, то получил  в виде обычного
вознаграждения за деревенский  способ ухаживания звонкую  затрещину, которую
принял так же  кротко, как светский кавалер принимает удар веера по пальцам,
хотя  крепкая ручка молодой  мельничихи,  без  сомнения, обескуражила бы  не
столь дюжего любезника.
     -  Куда это  годится,  -  поддразнила  его  Мизи.  - Вместо того  чтобы
сторожить  английского  рыцаря,  вы  пугаете   порядочных   девушек   своими
лошадиными нежностями!
     -  Понапрасну нападаете на  меня,  красотка  Мизи, - возразил Дэн. -  Я
только  еще иду сменить Эдуарда. Совестно заставлять его торчать  там лишнее
время, а то я, клянусь, охотно остался бы с вами еще часика на два.
     - Разве мало времени у вас впереди, чтобы  побыть со  мной? -  ответила
Мизи. - А  теперь  вам надо подумать о несчастье,  которое свалилось  на эту
семью, и дать Эдуарду поспать - ведь он целую ночь простоял в карауле.
     - Все это так, - ответил Дэн, - но сначала я хочу еще один поцелуй.
     Однако  теперь  Мизи была  настороже  и,  помня о  дровяном  чулане  по
соседству, оказала такое  доблестное  сопротивление, что  рьяный  поклонник,
весьма   неделикатно   и   раскатисто   обругав   несговорчивое   настроение
прелестницы, отступил и  отправился наверх, чтобы сменить  Эдуарда на посту.
Подкравшись к  двери, она подслушала те несколько слов, которыми  обменялись
молодые люди, после чего Эдуард удалился, а на его место встал Дэн.
     Некоторое  время она не мешала  ему степенно прохаживаться перед дверью
трапезной,  а когда совсем рассвело,  Мизи, решив, что Дэн  уже успел забыть
оплеуху,  как  ни  в  чем не  бывало  появилась  перед бдительным стражем  и
потребовала у него ключи от наружных дверей башни и от ворот в ограде.
     - Это еще зачем? - спросил часовой.
     -  Чтобы подоить коров и выгнать их на пастбище, -  объяснила  Мизи.  -
Неужели вы хотите, чтобы бедные животные оставались  в хлеву все  утро?  Тут
целая семья в таком горе,  и некому позаботиться о чем-нибудь,  кроме меня и
скотницы.
     - А где эта скотница? - спросил Дэн.
     - Сидит  со мной  на  кухне, на  случай,  если  этим  несчастным  людям
что-нибудь понадобится.
     - Ладно, вот вам ключи, злючка вы, Мизи! - сказал часовой.
     -  Тысячу  благодарностей,   никудышный  ты  Дэн,  -  ответила  молодая
мельничиха - ив мгновение ока очутилась внизу.
     Еще минута - и она успела вбежать в чулан и нарядить английского рыцаря
в заранее захваченные юбку и кофту. Потом она открыла наружную дверь башни и
направилась  к  хлеву в  углу  двора. Сэр  Пирси Шафтон принялся  возражать,
указывая на опасность подобного промедления.
     -  Обольстительная и великодушная  Молинара, - сказал он, - не лучше ли
нам отпереть ворота  и,  не  теряя  времени,  улететь  отсюда,  подобно двум
морским чайкам, которые уносятся в свое  убежище посреди скал,  спасаясь  от
грозной бури?
     - Сперва надо выгнать коров на пастбище, - ответила Мизи, - грешно было
бы  мучить скот бедной  госпожи Глендининг  -  жалко хозяйку, да и  животных
жалко;  мне  кажется,  что  сейчас никто  не собирается за  нами  гнаться. А
главное, нужна ваша лошадь - иначе нам не убежать.
     С этими словами она накрепко заперла внутреннюю и наружную двери башни,
вошла  в  хлев, вывела  оттуда скот и, передав сэру Пирси поводья  его коня,
намеревалась  еще  вернуться за  своей собственной лошадкой. Но шум во дворе
привлек настороженное внимание Эдуарда, и он, выглянув из окна, спросил, что
там внизу происходит.
     Мизи  с  большой готовностью ответила,  что  она  выгоняет на  пастбище
коров, а то они совсем зачахнут в хлеву.
     - Спасибо тебе, добрая душа, - сказал  Эдуард, - но вот что, - прибавил
он после минутной паузы, - кто эта девушка рядом с тобой?
     Мизи хотела было ответить, но сэр Пирси Шафтон,  видимо не желая, чтобы
великое  дело   его   освобождения   осуществилось  без   его   собственного
талантливого вмешательства, громогласно воскликнул:
     -  О идиллический  юноша,  ты  лицезришь ту, что  охраняет  млеконосных
матрон твоего стада.
     - Провались  я в  преисподнюю! -  завопил Эдуард в порыве  бешенства  и
изумления. -  Да  это же  Пирси Шафтон! Держите!  Измена! Измена! Эй вы там!
Дэн, Джаспер, Мартин, держите злодея!
     -  На  коня!  -  скомандовала  Мизи,  мгновенно  вскочив  на  лошадь  и
усаживаясь позади рыцаря, уже успевшего вскочить в седло.
     Схватив первый попавшийся лук,  Эдуард  выпустил стрелу,  просвистевшую
над самым ухом Мизи.
     -  Гоните что  есть духу,  сэр кавалер! Следующая попадет  в  вас. Будь
Хэлберт на месте Эдуарда, мы бы уже отдали богу душу.
     Рыцарь  погнал коня  во весь  опор, и тот  вихрем  пронесся  мимо стада
коров, вниз  с холма, па  котором  высилась башня. Несмотря на двойную ношу,
благородный скакун вскоре доставил беглецов в долину, куда не доносились шум
и   суматоха,  поднявшиеся  в   Глендеаргской   башне   из-за   исчезновения
англичанина.
     По  странной  игре  случая,  двое  людей  одновременно  бежали в разных
направлениях, и каждый из них обвинялся в убийстве другого.


     Глава XXIX

     ...Нет, поступить так низко
     Не может он, покинув здесь меня.
     Ведь если так, то девушки мужчинам
     Не будут больше верить.
     "Два знатных родича"

     Продолжая  путь  со всей  скоростью,  на  какую был способен  их  конь,
беглецы  миновали Глендеаргское  ущелье  и  добрались до широкой долины реки
Твид, величественно  катившей кристально чистые  воды  свои, за  которыми на
противоположном  берегу возвышалось огромное серое здание  монастыря  святой
Марии, с  башнями и зубцами, еще не заблестевшими от  лучей  рассвета, - так
высоки были горы, теснившиеся у здания монастыря с южной стороны.
     Повернув налево, рыцарь продолжал  путь по  северному берегу реки, пока
они  не  прибыли  к  запруде  или  дамбе,  где отец  Филиппа  завершил  свой
удивительный плавучий рейс.
     Сэр Пирси  Шафтон, в уме  которого редко умещалось  больше одной  мысли
зараз,  до сих  пор несся вперед, не  отдавая себе  ясного отчета, куда  он,
собственно говоря, держит  путь. Однако при виде монастыря  он вспомнил, что
все  еще  находится  на  опасной  территории  и  необходимо  составить  себе
какой-нибудь определенный план  бегства. Тут невольно возник вопрос о судьбе
его спутницы или  спасительницы -  черствость и неблагодарность ему  не были
свойственны. В  эту минуту ему послышалось в